Судя по всему – если всё встречающееся в Пути поверять человеческой логикой, пусть и усиленной любовью к фантастике! – идея Чернова о многомерной фигуре, разложенной в трёхмерном пространстве, не лишена была здравого смысла. Главный Архитектор решил показать трёхмерному человечку сразу много миров, из которых, правда, им, Архитектором, были вольно вырваны махонькие фрагменты – города. Скорее даже городки. Те фрагменты, что по неясным человечку высшим соображениям работали на идею Пути. Или просто лежали на Пути. Весь мир – мимо, а фрагмент – вот он. И не исключено, что Чернов, опять телетранспортировавшись через реку, обнаружит в муравейнике родные вефильские норки. Где они там помещаются, если вообще помещаются, а не заброшены в следующее ПВ – это интересно, это стоило усилий на телетранспортировку.
В конце концов уйти в Сдвиг Чернов всё равно пока не рисковал: Зрячий внятно намекнул на необходимость ещё одной встречи. Правда, из ПВ-головоломки с четырьмя Вефилями Чернов ушёл в Сдвиг и без благословения Зрячего, более того – вообще с ним не повидавшись, но то ПВ было каким-то ублюдочным, ненастоящим. Головоломкой оно и было. А эти, размещённые вдоль великой реки, казались вполне живыми, хотя и сведёнными до крохотных фрагментов. Этакий трёхмерный макет Вселенной. Действующий.
Но если честно, хотелось встречи со старцем. Любопытно было потолковать о том и о сём. И об этом тоже – о городе-доме…
Он спустился к реке, посмотрел налево, посмотрел направо и понял, что она тоже, судя по всему, – часть общей картинки. Может, в огромном многомерье Главного Архитектора река – и не река вовсе, а какой-нибудь Млечный Путь, а здесь она катила свои неторопливые волны (опять же – вольно и плавно…) по зелёному макетному постаменту, извиваясь на нём серой гигантской змеёй, а в каждой её излучине – по городу. Так?.. И сам себя поправил: нет, не так. В пройденной им излучине уместились два обрывка двух ПВ – города роботов и немых. Что, впрочем, не исключало рядом с муравейником наличия ещё какой-нибудь невероятной формации – иного ПВ.
А если б он не научился телетранспортировать через реку себя любимого, то мог пойти от места встречи с былинным старцем по её бережку и постепенно прийти к дому-муравейнику, не попав, естественно, в город немых и не обнаружив в нём тридцать шесть вефильских домиков. Но это умозаключение Чернов отбросил как непродуктивное.
Он представил себе другой берег, зажмурился рефлекторно и очень захотел оказаться на том берегу. Опять ничего не произошло. Опять открыл глаза. Он стоял, как и ожидал, на зелёной травке, впереди, в километре всего, высилась кажущаяся бесконечной стена дома-муравейника. Обретённое умение действовало безотказно. Вздохнул Чернов тяжко и побежал.
А что ещё делать несчастному Бегуну?..
И когда он добежал до огромной вблизи и пропадающей вдалеке стены со слепыми чёрными окнами, когда остановился, пытаясь подавить неизбежное недоумение и всё же сосредоточиться, поискать в этом каменном чудовище хоть какую-либо дверь, то услышал сзади знакомый голос:
– Набегался? Или ещё хочешь? – Язык на сей раз был выбран – древнееврейский.
Не оборачиваясь, понял, кто спрашивает. Даже не по голосу, хотя голос тоже узнал, а по тому, что в этой грёбаной развёрнутой склейке миров чёртиком из табакерки выскакивал только давешний старец, который Зрячий, чёртиком в неё и прятался, а кроме него, Чернов здесь никого не знал.
Обернулся – точно!
Старец стоял, опираясь на посох, прятал усмешку (хитринку, лукавинку – на выбор…) в седые вислые усы, ждал реакции.
А какой она могла быть, реакция на идиотизм?
– Хочу – чего?
С одной стороны – прикинулся таким же идиотом, с другой – попытался выудить дополнительную информацию. Не на того напал.
– Не понимаю я чего. Ты ж у нас – мальчик рациональный, толковый, из категории «хочу всё знать», причём не просто знать, а непременно узнать всё собственноножно и собственноумно, если позволено так сказать. Валяй, твоё дело… Только ты не у себя в мире, где ты – смертный. Ты – в Пути, и в нём ты – Вечный, а здесь законы смертного мира не действуют…
– Почему? – счёл необходимым встрять Чернов. – Все миры на Пути – смертные.
– Для их жителей. Но не для тебя, не для нас с тобой… Ты прошёл уже не один мир, а разве понял что?.. Ничего не понял. Так, рваные кусочки впечатлений. Обрывки целого, по которым не только это целое не восстановить, но и обрывки-то не понять: что, кто, с кем, зачем, почему… Всё – туман, одни вопросы без ответов. Бег по сильно пересечённой местности… Не пыжься, Бегун, не строй из себя Всеведущего: это иной ранг Вечности. Ты чуешь Путь, а Знания – у других.
– У тебя?
– Допусти такое, Бегун. Помнишь, что ты вспомнил, когда уходил от меня?..
– Зрячий произнёс распевно, как и положено былинному старцу, даже если он распевает на древнееврейском: – «И всем Вечным будет Мною позволено всё, что они себе смогут сначала представить, а потом захотеть. А что не смогут представить и захотеть, то останется у Меня до той поры, пока не явится среди Вечных смертный, который будет знать, что он хочет…» Вспомнил?
– Не забывал. Только я не очень понял мысль… Сущего, вероятно, так?.. Представить и захотеть и, как результат, обрести знание или умение. Это ясно. Я захотел преодолеть реку и – получилось… Но кого имеет в виду Книга под смертным, которому будет открыто всё знание?
– С чего ты взял, что всё? Там обо всём – ни слова. Только о том, что смертный сумеет пожелать. Что сумел, то и получи. Ты и получил: через реку… А теперь включи свою хвалёную логику, Бегун. Пошевели извилинами. Что ты не сумел, что не можешь? Ты не можешь найти свой Вефиль. Ты не можешь представить себе весь Путь – от начала до конца. Ты не можешь даже понять, зачем Сущий – или выбери любое имя из тех, которые ты давал Ему не со злости, но, как я понимаю, из любви к Нему и из понимания собственной малости рядом с Ним, – так вот, зачем Сущий не даёт тебе простую и ясную возможность выполнить свою миссию, довести народ Гананский от мира Интервала до мира Начала поэтапно, а каждый раз меняет условия существования мира во времени и времени в мире? Да потому что пытается разбудить у тебя интерес. Обыкновенный. Не человеческий, хотя он тоже у тебя какой-то кастрированный, сильно прагматичный, а интерес Вечного.
– Эка ты загнул! – восхитился Чернов. Сел на травку, вытянул всё же гудящие ноги. Решил не хамить старцу. – Естественно, не могу я ничего понять в этом Пути, Зрячий. А почему?
– Потому что плохо хочешь.
– А что значит хотеть хорошо?
– Просто хотеть. В тебе всё ещё мощно жив твой смертный, Бегун, и он мешает тебе знать, мешает понять, что ты хочешь. Что можешь пожелать – без оглядки на твой замечательный здравый смысл. Все твои желания, к несчастью, поверены земным опытом. Где ты там обитаешь в мире?.. – произнёс по слогам: – Со-коль-ни-ки… Они висят на тебе, на твоём осознании себя, гирями неподъёмными. Они, твои Со-коль-ни-ки, – это твой страх, обыкновенный человеческий страх, который всё бесконечное время существования Разума не позволяет смертным людям – в каком бы пространстве-времени они ни обитали! – идти вперёд по Пути. Хотя, если честно, было у тебя одно желание, достойное Вечного: излечить заболевших и умирающих. Сильное желание и славно исполнившееся. Хотя и оно – вполне земное… – не преминул уязвить.
Но Чернов этого даже не заметил. Другое его интересовало.
– Страх чего?
– Страх Знания. Если бы его не было, смертные давно стали бы Вечными, потому что человек, созданный Сущим в Начале света, задуман именно Вечным…
– Речь, полагаю, идёт обо всей бесконечной Вселенной?
– Обо всех бесконечных, – поправил число Зрячий. – Но твой Путь лежит по твоей планете. Ты её называешь Землёй, хорошее имя, не хуже других. По планете людей. Но – в бесконечности пространств.
– А есть другие планеты, на которых – не люди, да? Или Сущий – антропоцентрист?
– Если ты сумеешь захотеть – узнаешь сам.
– Для этого надо оставаться Вечным и – вне своего смертного мира?
– Для этого надо желать и не страшиться.
– Но если люди изначально были бы Вечными – все! – то я плохо представляю себе, как Сущий решал бы проблему перенаселённости Земли.
– А это не Сущий решал бы, а сами люди. Нет неразрешимых проблем для умеющих желать.
– Выходит, не сложилось у Гения Желаний, у Сущего нашего, облом вышел… Задумал человечка желающего и получающего, а вырос этакий лилипутик, страшащийся знаний…
– В варианте твоей Земли – да.
– Есть иные?
– Захоти, Бегун, – узнаешь. Ты же пробовал уже. Или не понравилось?
Надоело Чернову, хотя интересно было – до жути. Но надоело переминать одно и то же: захоти, захоти, ты не умеешь желать… Ну не умеет он, мозгами не вышел! И все такие на его Земле!
– Не все. – Зрячий услышал мысль, но Чернов воспринял сие как должное. – Не все, – повторил Зрячий. – Ты – иной. И много – иных.
– Ты, что ли?
– И я, Бегун. Я – тоже человек, homo sapiens, как определили нас латиняне, просто мои желания совершеннее твоих.
Так и сказал: «совершеннее». Не «сильнее», не «точнее» – «совершеннее».
– И что же ты умеешь, Зрячий?
– Зачем тебе знать, что умею я? Подумай лучше, что хочешь уметь ты. Подумай. Уйми страх. И ты увидишь не только продолжение и финал Пути, но и – быть может! – все свои прошлые Пути и все будущие.
– Что ты заладил, старик: уйми страх, захоти… Я не понимаю тебя!.. Ну нет у меня никакого страха, даже страха знаний. Я на своей Земле в своих Сокольниках – другого места не припомню, уж извини тупого! – всегда стремился узнать побольше. Даже попав на Путь, я стараюсь не удивляться, а понять то, что встречаю. И делать то, что считаю необходимым и что получается. Да, я делаю это с высоты маленькой кочки, но такая уж у меня высота – земная. Земная логика. Земные ассоциации. Земные выводы… Ты знаешь, что и логика, и миропонимание может стать иным, надземным или внеземным, ты утверждаешь это?
– Наверно, и у вас на Земле есть понимание простейшей истины: знание едино, а Путь к нему и сквозь него – тернист и труден. Ты же идёшь по Пути, Бегун, тебе дана такая возможность, ты избран. Это тоже – Путь Знания. Так смотри вперёд, а не в себя… Знаешь, как земляной червь пропускает сквозь тело землю, через которую ползёт?..
Чернов представил себя в роли червя и невольно поморщился: гнусное сравнение. Однако сказал:
– Червь, выходит, знает всё о земле?
– О Сущий! – Старец театрально вздел руки к небу. В правой – посох. – Ты не хочешь! Ты ничего не хочешь!..
– Я хочу завершить Путь, всего лишь, – резко сказал Чернов и встал. – Если судить по моим предыдущим встречам с твоими коллегами по призванию или по ремеслу, то сейчас я могу легко войти в Сдвиг и оказаться в другом пространстве, а город окажется там же. Весь. Целиком… Так я побежал, Зрячий, ладно?
– Твоё право, – не обиделся на тон старец. – Бегать – дело нехитрое. Дыши да ноги переставляй. Только куда тебе бежать? Вон они все – твои ПВ, как ты их именуешь… – Он обвёл левой дланью местные, широкие просторы, где вольготно, хотя и тесновато расположились действительно разные, как уже отметил сам Чернов, миры. – Ты можешь бегать по ним безо всяких Сдвигов и ничего не понять в них. Ты можешь всё-таки захотеть и уйти в Сдвиг и увести за собой твой народ. Ты можешь всё, что захочешь, Бегун, даже закончить свой Путь сразу.
– Это как? – заинтересовался Чернов.
– Пожелай. – Старец был лаконичен.
– Ну, желаю… – неуверенно произнёс Чернов.
Но ничего не произошло. Где стоял, там и остался. И старец – рядом.
Медленно-медленно – как вскипала! – где-то внутри росла злость. На Зрячего, говорящего загадками. На собственное неумение захотеть так, чтобы всё сразу случилось, как проповедует старик. На судьбу, которая дала ему Шанс, а как им пользоваться – не объяснила. На Сущего, наконец, – хотя большее богохульство трудно было представить! – который создал homo omnipotens, человека всемогущего, а потом подленько ввинтил в него чувство страха перед Неведомым, Непознанным, Бесконечным, и означенный человек стал всего лишь разумным, что в языке Чернова означало до кучи и осторожность, и аккуратность, и неторопливость. Иначе – ограниченность… И все эти бесчисленные поговорки: «не в свои сани не садись», «семь раз отмерь», «не по Сеньке шапка»… Оправдание бессилия? Так! Но – бессилия запланированного, осознанного, творчески переработанного…
А как же «рождённый ползать летать не может»? Разве это – не осознание трусости?..
Да ни фига! Потому что в самой формуле заложен брачок: рождённый летать ведь, в свою очередь, не может ползать. А Сущий, то есть Бог по-земному, создал человека, как понимает Чернов, умеющего всё.
– Ты – Бегун, – сказал Зрячий. – Ты – Вечный. Ты – хочешь.
– Что я хочу? – заорал Чернов. – Что я хочу, кроме того, чтобы всего лишь понять: на кой чёрт я сюда вляпался? Зачем я здесь, Сущий, скажи, не мучай меня?!
И Сущий услыхал Бегуна, потому что пришла Тьма.
Глава двадцать шестая
ДОМ
И вслед за Тьмой – как того требует исторически и литературно обоснованная логика! – пришёл Свет.
Свет яркий, слепящий, и Чернов действительно в секунду ослеп, как выключился. Хотя откуда ему выключаться, если честно? Был во Тьме – во Тьме и остался. Как в прямом, так и в переносном смысле. Но коли в прямом, так ненадолго: прозрел, отверз, говоря красиво, вежды, проморгался и увидел, что стоит себе на твёрдой земле, буквально – на очень твёрдой, светло-коричневой, сухой, выжженной солнцем, которое висит в блекло-голубом небе и жарит не по-детски. Впереди – невысокие холмы, покрытые редкой и скудной на вид зеленью, впереди – дорога среди холмов, вытоптанная, выезжанная, с соответствующими следами ног и колёс, впереди, на са-а-амом горизонте – немаленькая гора в сизой дымке, а перед ней – едва видная отсюда беленькая полоска. Каменная стена?.. Город?.. Вефиль?..
Побежал Бегун, потому что иных действий показанное ему не предполагало. И прибежал, и увидел: да, каменная стена, да, город, да, Вефиль. И, как обычно, встречала его у ворот, коих, повторимся в который раз, не наличествовало в стене, шумная толпа горожан, на этот раз почему-то излишне шумная, непонятно чему радующаяся, орущая, даже приплясывающая, и впереди всех скакал козлёночком мальчонка Берел, размахивал руками, тоже орал что-то невнятное, и Хранитель был тут же, и он не вёл себя достойно должности или сану, а изображал нечто вроде ритуального танца розовых фламинго в брачный период. Чернов видел по телевизору, как они танцуют… А тут толпа узрела Бегуна, и все прямо рванулись к нему, и Чернов, убоявшись, что его раздавят, рванул в сторону, обегая толпу и норовя влететь в город целым и невредимым. Но – облом! Нагнали, повалили, придавили, придушили, и Чернов уже мысленно простился с белым светом и вечностью своей на этом свете, как вдруг стало легко дышать, чьи-то руки помогли ему подняться, он увидел рядом сияющую рожу Кармеля, и она, то есть рожа, проорала ликующе:
– Мы дома. Бегун! Мальчик сказал: «Мы дома!» Он сказал: «Это – конец Пути!» Он сам сказал это, Бегун! Сразу сказал! Мы дома, дома, дома!
Мальчик сказал. Сказал, сказал, сказал. Всего лишь. Вот так он и приходит, оказывается, – конец Пути: вдруг, сразу и совершенно не вовремя… Мельком подумал о том и тут же вспомнил миг, в котором он – когда это было? сегодня? вечность назад? – исчез во Тьме, вспомнил этот миг, а в нём – мелькнувшее в сознании или, скорее, в подсознании отчаянное: пусть бы всё это кончилось, к такой-то матери! Тогда – всего лишь мелькнувшее и абсолютно не зафиксировавшееся на фоне крика-просьбы, крика-угрозы неведомому, называемому Сущим, а теперь вот всплывшее и давшее Чернову точный и единственный ответ: он захотел!
И сразу же невероятной тяжестью – что там толпа радостных вефильцев! – навалилось на него ощущение огромной личной беды. Какой? Да проще простого её выразить: почему конец? Зачем конец? Почему вдруг и сразу?.. И – как вывод, скорый и категорический: я не хочу, чтобы Путь кончался!!!
И словно пробуя голос после излишне дружеских объятий в плотном песке дороги, проложенной, как оказалось, по древней гананской земле:
– Я не хочу… – хрипло, тихо, самому себе.
А Кармель услыхал. Спросил:
– Что не хочешь?
Надо было отвечать.
Но надо ли отвечать, задал себе очередной риторический вопрос Чернов, становясь одновременно злым и хладнокровным, мысля чётко и жёстко, надо ли показывать невольную свою слабость людям, которым он нужен всегда сильным и неутомимым? Нет, не только не надо, сам себе ответил, но просто невозможно. Он – один. Он – Бегун-на-все-времена. Он – вечен. Путь его – непрекращаем. А то, что вефильцы вернулись домой, так это и вправду – повод для радости. Для их радости, но и для его – тоже…
Что-то подсказывало Чернову – то ли подсознание безумное, то ли опять подсказка извне затесалась, – что финал Пути вефильцев не обязательно совпадает с финалом его, Бегуна, Пути.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
В конце концов уйти в Сдвиг Чернов всё равно пока не рисковал: Зрячий внятно намекнул на необходимость ещё одной встречи. Правда, из ПВ-головоломки с четырьмя Вефилями Чернов ушёл в Сдвиг и без благословения Зрячего, более того – вообще с ним не повидавшись, но то ПВ было каким-то ублюдочным, ненастоящим. Головоломкой оно и было. А эти, размещённые вдоль великой реки, казались вполне живыми, хотя и сведёнными до крохотных фрагментов. Этакий трёхмерный макет Вселенной. Действующий.
Но если честно, хотелось встречи со старцем. Любопытно было потолковать о том и о сём. И об этом тоже – о городе-доме…
Он спустился к реке, посмотрел налево, посмотрел направо и понял, что она тоже, судя по всему, – часть общей картинки. Может, в огромном многомерье Главного Архитектора река – и не река вовсе, а какой-нибудь Млечный Путь, а здесь она катила свои неторопливые волны (опять же – вольно и плавно…) по зелёному макетному постаменту, извиваясь на нём серой гигантской змеёй, а в каждой её излучине – по городу. Так?.. И сам себя поправил: нет, не так. В пройденной им излучине уместились два обрывка двух ПВ – города роботов и немых. Что, впрочем, не исключало рядом с муравейником наличия ещё какой-нибудь невероятной формации – иного ПВ.
А если б он не научился телетранспортировать через реку себя любимого, то мог пойти от места встречи с былинным старцем по её бережку и постепенно прийти к дому-муравейнику, не попав, естественно, в город немых и не обнаружив в нём тридцать шесть вефильских домиков. Но это умозаключение Чернов отбросил как непродуктивное.
Он представил себе другой берег, зажмурился рефлекторно и очень захотел оказаться на том берегу. Опять ничего не произошло. Опять открыл глаза. Он стоял, как и ожидал, на зелёной травке, впереди, в километре всего, высилась кажущаяся бесконечной стена дома-муравейника. Обретённое умение действовало безотказно. Вздохнул Чернов тяжко и побежал.
А что ещё делать несчастному Бегуну?..
И когда он добежал до огромной вблизи и пропадающей вдалеке стены со слепыми чёрными окнами, когда остановился, пытаясь подавить неизбежное недоумение и всё же сосредоточиться, поискать в этом каменном чудовище хоть какую-либо дверь, то услышал сзади знакомый голос:
– Набегался? Или ещё хочешь? – Язык на сей раз был выбран – древнееврейский.
Не оборачиваясь, понял, кто спрашивает. Даже не по голосу, хотя голос тоже узнал, а по тому, что в этой грёбаной развёрнутой склейке миров чёртиком из табакерки выскакивал только давешний старец, который Зрячий, чёртиком в неё и прятался, а кроме него, Чернов здесь никого не знал.
Обернулся – точно!
Старец стоял, опираясь на посох, прятал усмешку (хитринку, лукавинку – на выбор…) в седые вислые усы, ждал реакции.
А какой она могла быть, реакция на идиотизм?
– Хочу – чего?
С одной стороны – прикинулся таким же идиотом, с другой – попытался выудить дополнительную информацию. Не на того напал.
– Не понимаю я чего. Ты ж у нас – мальчик рациональный, толковый, из категории «хочу всё знать», причём не просто знать, а непременно узнать всё собственноножно и собственноумно, если позволено так сказать. Валяй, твоё дело… Только ты не у себя в мире, где ты – смертный. Ты – в Пути, и в нём ты – Вечный, а здесь законы смертного мира не действуют…
– Почему? – счёл необходимым встрять Чернов. – Все миры на Пути – смертные.
– Для их жителей. Но не для тебя, не для нас с тобой… Ты прошёл уже не один мир, а разве понял что?.. Ничего не понял. Так, рваные кусочки впечатлений. Обрывки целого, по которым не только это целое не восстановить, но и обрывки-то не понять: что, кто, с кем, зачем, почему… Всё – туман, одни вопросы без ответов. Бег по сильно пересечённой местности… Не пыжься, Бегун, не строй из себя Всеведущего: это иной ранг Вечности. Ты чуешь Путь, а Знания – у других.
– У тебя?
– Допусти такое, Бегун. Помнишь, что ты вспомнил, когда уходил от меня?..
– Зрячий произнёс распевно, как и положено былинному старцу, даже если он распевает на древнееврейском: – «И всем Вечным будет Мною позволено всё, что они себе смогут сначала представить, а потом захотеть. А что не смогут представить и захотеть, то останется у Меня до той поры, пока не явится среди Вечных смертный, который будет знать, что он хочет…» Вспомнил?
– Не забывал. Только я не очень понял мысль… Сущего, вероятно, так?.. Представить и захотеть и, как результат, обрести знание или умение. Это ясно. Я захотел преодолеть реку и – получилось… Но кого имеет в виду Книга под смертным, которому будет открыто всё знание?
– С чего ты взял, что всё? Там обо всём – ни слова. Только о том, что смертный сумеет пожелать. Что сумел, то и получи. Ты и получил: через реку… А теперь включи свою хвалёную логику, Бегун. Пошевели извилинами. Что ты не сумел, что не можешь? Ты не можешь найти свой Вефиль. Ты не можешь представить себе весь Путь – от начала до конца. Ты не можешь даже понять, зачем Сущий – или выбери любое имя из тех, которые ты давал Ему не со злости, но, как я понимаю, из любви к Нему и из понимания собственной малости рядом с Ним, – так вот, зачем Сущий не даёт тебе простую и ясную возможность выполнить свою миссию, довести народ Гананский от мира Интервала до мира Начала поэтапно, а каждый раз меняет условия существования мира во времени и времени в мире? Да потому что пытается разбудить у тебя интерес. Обыкновенный. Не человеческий, хотя он тоже у тебя какой-то кастрированный, сильно прагматичный, а интерес Вечного.
– Эка ты загнул! – восхитился Чернов. Сел на травку, вытянул всё же гудящие ноги. Решил не хамить старцу. – Естественно, не могу я ничего понять в этом Пути, Зрячий. А почему?
– Потому что плохо хочешь.
– А что значит хотеть хорошо?
– Просто хотеть. В тебе всё ещё мощно жив твой смертный, Бегун, и он мешает тебе знать, мешает понять, что ты хочешь. Что можешь пожелать – без оглядки на твой замечательный здравый смысл. Все твои желания, к несчастью, поверены земным опытом. Где ты там обитаешь в мире?.. – произнёс по слогам: – Со-коль-ни-ки… Они висят на тебе, на твоём осознании себя, гирями неподъёмными. Они, твои Со-коль-ни-ки, – это твой страх, обыкновенный человеческий страх, который всё бесконечное время существования Разума не позволяет смертным людям – в каком бы пространстве-времени они ни обитали! – идти вперёд по Пути. Хотя, если честно, было у тебя одно желание, достойное Вечного: излечить заболевших и умирающих. Сильное желание и славно исполнившееся. Хотя и оно – вполне земное… – не преминул уязвить.
Но Чернов этого даже не заметил. Другое его интересовало.
– Страх чего?
– Страх Знания. Если бы его не было, смертные давно стали бы Вечными, потому что человек, созданный Сущим в Начале света, задуман именно Вечным…
– Речь, полагаю, идёт обо всей бесконечной Вселенной?
– Обо всех бесконечных, – поправил число Зрячий. – Но твой Путь лежит по твоей планете. Ты её называешь Землёй, хорошее имя, не хуже других. По планете людей. Но – в бесконечности пространств.
– А есть другие планеты, на которых – не люди, да? Или Сущий – антропоцентрист?
– Если ты сумеешь захотеть – узнаешь сам.
– Для этого надо оставаться Вечным и – вне своего смертного мира?
– Для этого надо желать и не страшиться.
– Но если люди изначально были бы Вечными – все! – то я плохо представляю себе, как Сущий решал бы проблему перенаселённости Земли.
– А это не Сущий решал бы, а сами люди. Нет неразрешимых проблем для умеющих желать.
– Выходит, не сложилось у Гения Желаний, у Сущего нашего, облом вышел… Задумал человечка желающего и получающего, а вырос этакий лилипутик, страшащийся знаний…
– В варианте твоей Земли – да.
– Есть иные?
– Захоти, Бегун, – узнаешь. Ты же пробовал уже. Или не понравилось?
Надоело Чернову, хотя интересно было – до жути. Но надоело переминать одно и то же: захоти, захоти, ты не умеешь желать… Ну не умеет он, мозгами не вышел! И все такие на его Земле!
– Не все. – Зрячий услышал мысль, но Чернов воспринял сие как должное. – Не все, – повторил Зрячий. – Ты – иной. И много – иных.
– Ты, что ли?
– И я, Бегун. Я – тоже человек, homo sapiens, как определили нас латиняне, просто мои желания совершеннее твоих.
Так и сказал: «совершеннее». Не «сильнее», не «точнее» – «совершеннее».
– И что же ты умеешь, Зрячий?
– Зачем тебе знать, что умею я? Подумай лучше, что хочешь уметь ты. Подумай. Уйми страх. И ты увидишь не только продолжение и финал Пути, но и – быть может! – все свои прошлые Пути и все будущие.
– Что ты заладил, старик: уйми страх, захоти… Я не понимаю тебя!.. Ну нет у меня никакого страха, даже страха знаний. Я на своей Земле в своих Сокольниках – другого места не припомню, уж извини тупого! – всегда стремился узнать побольше. Даже попав на Путь, я стараюсь не удивляться, а понять то, что встречаю. И делать то, что считаю необходимым и что получается. Да, я делаю это с высоты маленькой кочки, но такая уж у меня высота – земная. Земная логика. Земные ассоциации. Земные выводы… Ты знаешь, что и логика, и миропонимание может стать иным, надземным или внеземным, ты утверждаешь это?
– Наверно, и у вас на Земле есть понимание простейшей истины: знание едино, а Путь к нему и сквозь него – тернист и труден. Ты же идёшь по Пути, Бегун, тебе дана такая возможность, ты избран. Это тоже – Путь Знания. Так смотри вперёд, а не в себя… Знаешь, как земляной червь пропускает сквозь тело землю, через которую ползёт?..
Чернов представил себя в роли червя и невольно поморщился: гнусное сравнение. Однако сказал:
– Червь, выходит, знает всё о земле?
– О Сущий! – Старец театрально вздел руки к небу. В правой – посох. – Ты не хочешь! Ты ничего не хочешь!..
– Я хочу завершить Путь, всего лишь, – резко сказал Чернов и встал. – Если судить по моим предыдущим встречам с твоими коллегами по призванию или по ремеслу, то сейчас я могу легко войти в Сдвиг и оказаться в другом пространстве, а город окажется там же. Весь. Целиком… Так я побежал, Зрячий, ладно?
– Твоё право, – не обиделся на тон старец. – Бегать – дело нехитрое. Дыши да ноги переставляй. Только куда тебе бежать? Вон они все – твои ПВ, как ты их именуешь… – Он обвёл левой дланью местные, широкие просторы, где вольготно, хотя и тесновато расположились действительно разные, как уже отметил сам Чернов, миры. – Ты можешь бегать по ним безо всяких Сдвигов и ничего не понять в них. Ты можешь всё-таки захотеть и уйти в Сдвиг и увести за собой твой народ. Ты можешь всё, что захочешь, Бегун, даже закончить свой Путь сразу.
– Это как? – заинтересовался Чернов.
– Пожелай. – Старец был лаконичен.
– Ну, желаю… – неуверенно произнёс Чернов.
Но ничего не произошло. Где стоял, там и остался. И старец – рядом.
Медленно-медленно – как вскипала! – где-то внутри росла злость. На Зрячего, говорящего загадками. На собственное неумение захотеть так, чтобы всё сразу случилось, как проповедует старик. На судьбу, которая дала ему Шанс, а как им пользоваться – не объяснила. На Сущего, наконец, – хотя большее богохульство трудно было представить! – который создал homo omnipotens, человека всемогущего, а потом подленько ввинтил в него чувство страха перед Неведомым, Непознанным, Бесконечным, и означенный человек стал всего лишь разумным, что в языке Чернова означало до кучи и осторожность, и аккуратность, и неторопливость. Иначе – ограниченность… И все эти бесчисленные поговорки: «не в свои сани не садись», «семь раз отмерь», «не по Сеньке шапка»… Оправдание бессилия? Так! Но – бессилия запланированного, осознанного, творчески переработанного…
А как же «рождённый ползать летать не может»? Разве это – не осознание трусости?..
Да ни фига! Потому что в самой формуле заложен брачок: рождённый летать ведь, в свою очередь, не может ползать. А Сущий, то есть Бог по-земному, создал человека, как понимает Чернов, умеющего всё.
– Ты – Бегун, – сказал Зрячий. – Ты – Вечный. Ты – хочешь.
– Что я хочу? – заорал Чернов. – Что я хочу, кроме того, чтобы всего лишь понять: на кой чёрт я сюда вляпался? Зачем я здесь, Сущий, скажи, не мучай меня?!
И Сущий услыхал Бегуна, потому что пришла Тьма.
Глава двадцать шестая
ДОМ
И вслед за Тьмой – как того требует исторически и литературно обоснованная логика! – пришёл Свет.
Свет яркий, слепящий, и Чернов действительно в секунду ослеп, как выключился. Хотя откуда ему выключаться, если честно? Был во Тьме – во Тьме и остался. Как в прямом, так и в переносном смысле. Но коли в прямом, так ненадолго: прозрел, отверз, говоря красиво, вежды, проморгался и увидел, что стоит себе на твёрдой земле, буквально – на очень твёрдой, светло-коричневой, сухой, выжженной солнцем, которое висит в блекло-голубом небе и жарит не по-детски. Впереди – невысокие холмы, покрытые редкой и скудной на вид зеленью, впереди – дорога среди холмов, вытоптанная, выезжанная, с соответствующими следами ног и колёс, впереди, на са-а-амом горизонте – немаленькая гора в сизой дымке, а перед ней – едва видная отсюда беленькая полоска. Каменная стена?.. Город?.. Вефиль?..
Побежал Бегун, потому что иных действий показанное ему не предполагало. И прибежал, и увидел: да, каменная стена, да, город, да, Вефиль. И, как обычно, встречала его у ворот, коих, повторимся в который раз, не наличествовало в стене, шумная толпа горожан, на этот раз почему-то излишне шумная, непонятно чему радующаяся, орущая, даже приплясывающая, и впереди всех скакал козлёночком мальчонка Берел, размахивал руками, тоже орал что-то невнятное, и Хранитель был тут же, и он не вёл себя достойно должности или сану, а изображал нечто вроде ритуального танца розовых фламинго в брачный период. Чернов видел по телевизору, как они танцуют… А тут толпа узрела Бегуна, и все прямо рванулись к нему, и Чернов, убоявшись, что его раздавят, рванул в сторону, обегая толпу и норовя влететь в город целым и невредимым. Но – облом! Нагнали, повалили, придавили, придушили, и Чернов уже мысленно простился с белым светом и вечностью своей на этом свете, как вдруг стало легко дышать, чьи-то руки помогли ему подняться, он увидел рядом сияющую рожу Кармеля, и она, то есть рожа, проорала ликующе:
– Мы дома. Бегун! Мальчик сказал: «Мы дома!» Он сказал: «Это – конец Пути!» Он сам сказал это, Бегун! Сразу сказал! Мы дома, дома, дома!
Мальчик сказал. Сказал, сказал, сказал. Всего лишь. Вот так он и приходит, оказывается, – конец Пути: вдруг, сразу и совершенно не вовремя… Мельком подумал о том и тут же вспомнил миг, в котором он – когда это было? сегодня? вечность назад? – исчез во Тьме, вспомнил этот миг, а в нём – мелькнувшее в сознании или, скорее, в подсознании отчаянное: пусть бы всё это кончилось, к такой-то матери! Тогда – всего лишь мелькнувшее и абсолютно не зафиксировавшееся на фоне крика-просьбы, крика-угрозы неведомому, называемому Сущим, а теперь вот всплывшее и давшее Чернову точный и единственный ответ: он захотел!
И сразу же невероятной тяжестью – что там толпа радостных вефильцев! – навалилось на него ощущение огромной личной беды. Какой? Да проще простого её выразить: почему конец? Зачем конец? Почему вдруг и сразу?.. И – как вывод, скорый и категорический: я не хочу, чтобы Путь кончался!!!
И словно пробуя голос после излишне дружеских объятий в плотном песке дороги, проложенной, как оказалось, по древней гананской земле:
– Я не хочу… – хрипло, тихо, самому себе.
А Кармель услыхал. Спросил:
– Что не хочешь?
Надо было отвечать.
Но надо ли отвечать, задал себе очередной риторический вопрос Чернов, становясь одновременно злым и хладнокровным, мысля чётко и жёстко, надо ли показывать невольную свою слабость людям, которым он нужен всегда сильным и неутомимым? Нет, не только не надо, сам себе ответил, но просто невозможно. Он – один. Он – Бегун-на-все-времена. Он – вечен. Путь его – непрекращаем. А то, что вефильцы вернулись домой, так это и вправду – повод для радости. Для их радости, но и для его – тоже…
Что-то подсказывало Чернову – то ли подсознание безумное, то ли опять подсказка извне затесалась, – что финал Пути вефильцев не обязательно совпадает с финалом его, Бегуна, Пути.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45