– Приветствую тебя, о, Астарта! – приблизившись, поклонился низко Пуаро.
– О, Эркюль, вы все знаете! – воскликнула та, приподнявшись.
– Знаю, да не все, – присел, стуча сердцем, на ложе, приготовившееся поглотить его без остатка.
– А стоит ли знать все? – посмотрела лукаво.
– Нет, не стоит, если можно узнать вас… – Пуаро взобрался на ложе, но не так ловко, как ему хотелось. – Но, видимо, это невозможно.
– Почему же?
– Потому что вы такая же безбрежная и бездонная, как океан, родивший вас… – фразу это он приготовил и зазубрил по дороге в «Три Дуба».
– О, Пуаро, вы так говорите, что сердце мое тает, как мягкое мороженое. Идите же ко мне, мой сладкий Геркулес, идите!
29. Очередное воплощение
Следующий час они занимались любовью. Пуаро за это время совершил столько подвигов, сколько не совершил за всю свою долгую жизнь. Вконец утомившись, возлюбленные очувствовались, отдались течению времени, до того совершенно в святилище отсутствовавшего.
– Ну и как вам мой храм? – спросила Астарта любовника, удивленно оглядывавшего помещение, поглотившее и его самого, и его воображение.
Пуаро казалось, что он уже бывал в этом подземелье. Ну да, эти голубые бра… Он видел их, конечно видел. В полубессознательном состоянии.
– А каково его предназначение? Я слышал от Пелкастера, что Эльсинор – это дорожная гостиница на пути в будущее. А этот храм…
– Бордель при этой гостинице? Отнюдь нет. Мои жрицы отдаются путникам в этом храме Астарты, моем храме, как отдавались когда-то в Вавилоне странникам.
– I see. Вы родились с четырьмя грудями и со временем отождествили себя с Астартой… – Пуаро вспомнил рассказ Гастингса о романе Пигмалиона с Галатеей. В нем герой лег в постель с каменно-мертвой женщиной и тем оживил ее. При посредничестве, разумеется, Афродиты-Астарты. А жрицы Генриетты ложатся в постель к смертельно больным пациентам. И вытаскивают их с того света.
– Какой вы противный! – тронула веером его щеку. – Вовсе не отождествила и не отождествляю! Я и есть Астарта! Да и посмотрите на меня! Разве я обычная женщина?!
– Охотно верю, вы – необычное создание, – чмокнул Пуаро очередное воплощение Астарты в обидевшиеся губки, без преувеличения выглядевшие божественными.
– Вот и верьте! Это же хорошо – верить.
– Well, – сказал Пуаро, подумав: «Настоящий Эйнштейн, настоящий Наполеон, настоящий Геркулес, может, и она настоящая?» – Я искренне верю, что вы – чудесное воплощение древней богини любви. И более моего ума в это верят мои глаза и руки, видящие и осязающие тело не зрелой женщины, но девушки. Кстати, если вы Астарта-Афродита, то кто же на самом деле ваша дочь мадам Пельтан? И ваша дочь Люсьен?
– Спросите у них.
– Но все же?
– Могу вам лишь сказать, что они не герои будущих подвигов Геркулеса, то есть ваших.
– Думаю, что подвигов больше не будет. Благодаря вам, я уже не тот Эркюль Пуаро, который всю свою жизнь посвятил джентльменам, обворовавшим и убивавшим друг друга. Я работал десятки лет, и что изменилось? Ровным счетом ничего. И теперь я хочу посвятить свою жизнь себе. Себе и вам, моя дорогая. И я бесконечно рад, что вы и меня прописали в этом таинственном храме!
– Так-то лучше, Пуаро. Кстати, вашего предшественника Мегре поставила на ноги Моника Сюпервьель. Комиссар ей так понравился, что она с радостью приняла предложение профессора в терапевтических целях стать телефонной мадам Мегре.
– И, вжившись в роль, девушка стала являться ему во сне? – из влагалища женщины вытекало семя Пуаро, и ему было приятно чувствовать ее бедром.
– Да. Ей с ее прошлым нравилось называть его по имени… Это ее смешило. Если бы не оно, это имя… Нет, все-таки мелочи в жизни играют большую роль. Вы мне скажите, какой детектив догадался бы, что она спит с ним, только потому, что ей нравится его имя, пусть присвоенное? Она – просто чудо, эта Моника.
– Была бы чудом, если бы не ее штучки, – вспомнил Пуаро, как девушка вешалась на заснеженной сосне.
Астарта рассмеялась:
– Пустое! Она просто не желала выписываться отсюда.
– Из-за Мегре?
– Да… – посмотрела пытливо. – Я вижу, вы многое узнали…
– Всего я, конечно же, не знаю, но догадался, что профессор каким-то образом реплицирует своих пациентов… И наша Моника была в связи не с Мегре, а с его иным воплощением. Думаю, между ними существовала связь, телепатическая или еще какая, потому комиссар и видел во сне то, что происходило ночами в жилище Моники.
– Это выдумка, – отрезала Генриетта. – Я не видела никаких иных воплощений Мегре, и никто другой не видел, это уж точно.
– И моего не видели?
– Естественно. Я ж говорила – это выдумка. Ваша или еще кого, но выдумка.
– Пусть выдумка, my honey, – легко согласился Пуаро. – Скажите, профессор знает о существовании вашего храма?
– Знал. Пациенты же, побывавшие здесь, были убеждены, что он – нелегальный.
– Понимаю. Вы убеждали их в этом, в целях повышения эффекта.
– Да. Этот храм – неотъемлемая часть санатория, само собой, неофициальная. И многие обязаны ему жизнью – ведь любовь много целительнее медикаментов.
– Это правда, – сказал он, не умея отвести глаз от пары рудиментарных сосков, располагавшихся на груди женщины чуть ниже основных, полновесно округлых и хорошо сохранившихся.
– А давно он существует?
– Храм?
– Да.
– Давайте переменим тему, Пуаро. Если мы этого не сделаем, мне придется сказать сколько мне лет.
– Пару тысячелетий?
– Больше, много больше, – рассмеялась. «Сумасшедшая», – подумал он, прежде чем сказать:
– Представляю, сколько у вас было любовников. Если бы вы знали, как я страдаю, представляя их череду – признался Пуаро, печально помолчав.
– Напрасно – теперь я люблю вас. И, скажу честно, вы кое-чем их превосходите. Предваряя ваш вопрос, скажу, что отнюдь не усами.
– И чем же я их превосхожу?
– Тем, что вы – Геркулес.
– Понимаю. Со мной вы более чувствуете себя Омфалой…
– Да. Омфалой, одной из ипостасей Астарты.
Пуаро задумался.
– Вы выглядите озадаченным, мой Геркулес, – сказала Генриетта, погладив его щеку. – О чем вы думаете?
– Я думаю о Мегре, – солгал Пуаро, размышлявший о том, что отношение к мужчинам у женщины, не первое тысячелетие остающейся привлекательной, не может не быть ветреным. – Почему профессор подключил его к расследованию убийства Мартена?
– Хотел его приободрить. И зря подключил – Мегре такое напридумывал…
– Торговлю человеческими органами?
– Да. И еще какими-то там стволовыми клетками, из которых можно вырастить любой человеческий орган и даже человека. И не только напридумывал, но и министру внутренних дел письма стал писать, благо их перехватывали.
– И за это вы его, гм, «почили»?
– Мы? Нет, никто комиссара не лишал жизни. Профессор испытывал на нем средство, регенерирующее сердечную мышцу. А чтобы оно хорошо усвоилось, надо было ускорить метаболизм, то есть расшевелить, взбудоражить организм. Но все переборщили. Профессор со средством, остальные – с напором на старика.
– А меня тоже расшевелят? – сделал Пуаро лицо несчастным. – С вашей помощью?..
– А вы что-нибудь имеете против? – посмотрела сладко, прижав руку сыщика к полновесной своей груди.
Пуаро понял женщину правильно, и следующие минуты они занимались любовью.
30. Пуаро рассказывает
– А теперь вы расскажете мне все, что узнали о Потрошителе, – сказала Астарта, после джакузи вдвоем удобно устроившись на его плече. Кстати, хочу заметить, сыщик в вас обращается в любовника также легко, как любовник в сыщика.
– Это нетрудно, ибо сыск и любовь родственны. Хороший сыщик пытается всецело познать преступление, а хороший любовник – свою пассию.
– Как вы милы, Эркюль, – прижалась жарким телом.
– С вами, Астарта, невозможно быть иным…
– Тем не менее, я чувствую, вы хотели бы видеть меня не Астартой, но обыкновенной женщиной. Однако не все люди могут быть обыкновенными. Они, в силу обстоятельств не выразив себя, опускаются и чахнут. Попытайтесь представить Перена обыкновенным. У вас не получится. Потому что ему дано . И мне дано быть Астартой.
– Атавизм в виде четырех или даже шести молочных желез наблюдается довольно часто. Особенно у японок, – поцеловал в шею, дал он волю рукам.
– Брэк, Пуаро, брэк. Побудьте немного сыщиком, умоляю вас! – отстранилась, раскрыла веер, принялась обмахиваться. – Рассказывайте, не то через четверть часа будете мерить шагами свой номер.
Пуаро, с трудом укротив руки, принялся рассказывать:
– Когда в санатории появился Потрошитель, профессор тут же его вычислил. Он закрыл бы на его шалости глаза, если бы был уверен, что это всего лишь шалости сумасшедшего, а не что-то угрожающее Эльсинору.
– Значит, вы не считаете Потрошителя просто сумасшедшим?
– Все мы в той или иной мере сумасшедшие. Одни пишут, другие рисуют, а третьи пытаются все это уразуметь. А по существу вашего вопроса скажу, что несколько дней назад я побывал в библиотеке. И в Большом психологическом словаре прочитал, что существует особая форма шизофрении, страдая которой, люди испытывают стремление все вокруг себя изрисовывать или исписать. Наиболее известный случай отмечен в городе Харькове. Там некий Владимир Митасов исписал каждый квадратный дециметр своего подъезда и своей обширной квартиры, все потолки и полы, всю мебель и бытовую технику, в том числе и задние их поверхности. Одновременно он исписывал стены окрестных заборов и домов – автографы Митасова отмечались в радиусе двух километров вокруг его логова – иначе его квартиру не назовешь, я видел весьма впечатляющие фотографии, – и гастрономического магазина, в котором работал директором. Потрошитель, несомненно, в той или иной степени страдает подобной формой шизофрении. Кстати, дорогая, я давно хотел спросить вас о письмах Мегре, которые вы вручили мне. Ведь вы их написали?
– Почему вы так решили?
– В письме, адресованном мне, совершенно не было фактов. А Мегре, я думаю, не стал бы марать бумагу просто так.
– Их написала я, чтобы… чтобы вы обратили, наконец, на меня внимание…
Тут Вюрмсер-одалиска принесла низкий восточный столик, их разделивший, а также изысканной еды и шампанского. Они принялись подкреплять силы, Пуаро продолжал рассказывать:
– Вычислив Падлу, профессор решил понаблюдать за ним, и когда тот под покровом ночи направился к вам, проник на веранду. Думаю, он что-то увидел, потерял самообладание и тем себя выдал.
– Понимаю. Вы считаете, Падлу пытался меня изнасиловать?
– Скорее всего. Поверьте мне, любой человек, увидев вас обнаженной, и к тому же крепко спящей, испытает соблазн.
– Он не способен к сексу с женщиной, так как родился с деформированным пенисом, а несколько неквалифицированных хирургических операций лишь усугубили уродство. Это я знаю отнюдь не от Аннет Маркофф.
– Хм. Интересная параллель. В одном из документов, проходивших по делу Ист-Эндского Потрошителя, говорилось, что ужасающими убийствами он, скорее всего, мстит женщинам за свою неспособность к сексу.
– Видимо, он действительно не смог этого сделать… – сказала Генриетта, имея в виду Падлу. Лицо ее осенила тень легкого сожаления.
– Или пытался сделать это так, что профессор не смог себя не выдать…
Пуаро замолчал – он вытирал из памяти безобразные картинки, пришедшие на ум.
– Вы думаете, Перен пытался вмешаться?
– Да. Профессор рванулся к вам на выручку, но был ранен Катэром, сообщником Потрошителя. Думаю, за это Катэр вскоре и поплатился, поплатился жизнью… – Пуаро замолк, он с удовольствием рассматривал женщину. Свою собственную женщину.
– Почему вы смотрите так? – спросила та кокетливо.
– Впервые я, разъясняя преступление, чувствую себя истинным богом.
– В самом деле?
– Да. Ибо разъясняю, пребывая в постели с богиней.
Генриетта растрогалась, проворковала:
– Помните, как вас, полубесчувственного, привезли в Эльсинор в инвалидной коляске? Кругом было много народу, глазевшего на самого Пуаро, но вы видели одну меня!
– Я помню… Кажется, это я видел во сне. Где же ваши губки, божественная Астарта? Я так по ним истосковался.
Они поцеловались над столом. Икринка с губы Генриетты перекочевала Пуаро в рот. Он ее проглотил.
– Что вы так на меня смотрите? – спросила она, доев канапе с икрой.
– У вас прекрасный аппетит…
– Да я это из-за вас так ем! Вы же любите полных женщин!
– Я не люблю полных женщин. Я люблю одну женщину. Вас…
– Но вам же будет приятно, если она будет весить фунтов так на двадцать больше?
– Возможно, мне было бы приятнее любить эту женщину. Но не намного.
– Да кушайте и вы, дорогой, кушайте, – чмокнув любовника в лоб, взялась Астарта за телячье суфле. – Силы ваши нам еще понадобятся.
Пуаро взял канапе с черной икрой. Съел, о чем-то думая. Спросил, стесняясь:
– А что Падлу изобразил на вашей спине? Недосуг было посмотреть.
– А вы поглядите, – засмеявшись, показала Генриетта спину. На ней наискось краснела надпись «Курвина де Блядо», очерченная, как штамп, прямоугольником. Вернувшись в прежнее положение, женщина увидела, что сыщик сидит нахмуренный.
– Что с вами, милый? – улыбка слетела с ее лица потревоженной голубкой.
– Завтра же вызову Падлу на дуэль. Вы дадите мне пистолет?
– О, вы – рыцарь! Мой рыцарь! Однако никаких дуэлей – я не хочу рисковать вашим будущим. На чем вы остановились?
– Видимо, профессор был уверен, что Падлу продолжит свою деятельность. Потому, перевязавшись, он позвонил Бертрану, прятавшемуся в поселке, и поручил ему понаблюдать за священником. В отличие от нас с Гастингсом Бертран не просчитался. Он весь день наблюдал из лесу за хижиной Катэра. Когда под покровом ночи в нее проследовала Николь Пелльтан, он не покинул своего поста, хотя, видимо, и уверовал, что, кроме любовной сцены, в хижине вряд ли что произойдет. И ошибся – через некоторое время к окну хижины подошла Люсьен. Некоторое время она стояла, ошарашено наблюдая за происходящим в доме, затем, взбеленено пнув стену ногой, убежала…
– Откуда вы это знаете?
– На следующий день я обошел хижину Катэра. И видел следы маленькой ножки Люсьен. А в лесу неподалеку – лежбище Каналя.
– Почему вы решили, что Каналя?
– Он потерял там наперсток. А кто, кроме него, мог носить с собой наперсток?
– Понятно. А что, по вашему мнению, происходило в хижине?
– Ролевая игра. Катэр изображал Джека Потрошителя, Николь – его жертву. Предваряя вопрос, скажу, что, осматривая хижину, я видел на простынях, помимо, конечно, крови Катэра, характерные пятнышки от кровоточивших ранок. А полу и на кровати – дюжину швейных иголок, они еще принудили меня подозревать Каналя с его портновской манией.
– За Николь это водится…
– Садомазохистские штучки?
– Да. Из-за этого Катэр и сбежал от нее, едва женившись.
Скептически поразмыслив над этими словами, Пуаро продолжил:
– Думаю, помимо надписи «До гроба вместе. Франсуа и Николь», любовники изобразили кровью на своих лбах цифры 1 и 2. И потому, выплескивая злобу на свою любимую куклу, Люсьен нарисовала на ее лбу 0.
– Складно у вас получилось. Но кто убил Катэра?
– После того, как Люсьен убежала, Каналя потянуло посмотреть, что это она там увидела. Повременив, он подкрался к окну, увидел любовников засыпающих на окровавленных простынях, цифры на их лбах, упомянутую надпись. Когда он уже собрался уходить, в хижину вкрался Падлу. Увидев, что любовники над ним надсмеялись, прыснул им в лица из своего пульверизатора и вплотную занялся Николь. Тут, видимо, садовник очнулся, увидел Падлу, пытавшегося что-то там с нею сделать. Между мужчинами завязалась драка, в нее ввязался подоспевший Каналь, естественно на стороне однокашника по тюрьме и против человека стрелявшего в профессора. Когда с Катэром было покончено, Падлу удалился, а Каналь понес все еще дремавшую Николь на скамейку, по-крайней мере, она мне об этом заявляла.
– Ну а кто же выпотрошил вашу Афродиту? – спросила, подумав минуту.
– Вы. Из ревности вы приказали это сделать кому-то из своих людей. Я благодарен вам за этот знак привязанности.
– Я рада.
Пуаро взялся за столик, с решительным желанием попытался удалить преграду, отделявшую его от женщины.
– Погодите же, юноша . Расскажите лучше, что делал в кармане вашего пиджака пульверизатор?
– Пульверизатор? – постарался не смешаться Пуаро. – Я хотел с его помощью усыпить вас и проникнуть сюда, но, к счастью, он не понадобился. Кстати, вы что-нибудь знаете о судьбе Пьера и Эжен-Жаклин Пелегри? Я был наверху…
– Знаю… Это довольно грустная история. Они познакомились здесь. Эжен была нашей медсестрой…
– И вашей жрицей…
– Откуда вы знаете?
– Я видел на ее надгробии двойной крест Астарты.
– Понятно.
– А кем был он?
– Он был Джеком Лондоном. Легкий такой бред Джека Лондона. Выписавшись, женился на Эжен, купил двадцатиметровую яхту, назвал ее «Снарк» и отправился повторять путешествие писателя на Гавайи, Таити, Соломоновы острова, Маркизские.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45