В этом наряде она, все еще охваченная дурными предчувствиями, побродила по комнатам и, наконец не выдержав, разбудила сына. Сашо молча встал, оделся, но, выйдя в холл, с удивлением воззрился на часы.
— Зачем ты меня таи рано разбудила? — спросил он сердито.
— У тебя ведь сегодня собрание.
— Так собрание же будет только в конце дня, дубовая твоя башка! — вскипел он.
— Нужно же тебе подготовиться.
— Чего мне готовиться? Собрание как собрание.
— Ничего подобного! — озабоченно ответила мать. — Говорят, Михаил попал в немилость и его хотят отправить на пенсию.
Только теперь Сашо обернулся и внимательно посмотрел на мать.
— Кто это тебе сказал?
Ангелина попыталась вывернуться, словно пойманная за хвост кошка, но в конце концов призналась — Евгения Логофетова. Сашо помрачнел. Эта старая сова, у которой на почти облысевшей голове осталось только несколько яично-желтых кудряшек, целыми днями таскалась по разным кумушкам и порой в самом деле кое до чего докапывалась.
— Где ты ее видела?
— Вчера явилась сюда выспрашивать. Но разве мне о чем-нибудь рассказывают!
— А я-то думаю, что это у нас в холле вчера так воняло! — проворчал он недовольно.
Сашо не шутил — вчера вечером в холле действительно невыносимо пахло очень тяжелыми духами. А во всем городе только Евгения Логофетова еще употребляла эти ужасные старорежимные духи.
— Ты мне скажи, это верно? — спросила мать.
Но Сашо не слышал ее, с отвращением представляя себе, как горбатая Логофетка возбужденно бегает по комнате на своих тонких утиных ножках. Даже в этом возрасте ее зеленые глаза горели ясным пламенем. Про нее говорили, что стоит ей где-нибудь появиться, как непременно случится беда, пусть даже небольшая — споткнется человек, уронит сумку со свежими яйцами. А туда, где были маленькие дети, ее вообще не пускали под предлогом, что в доме больные. Логофетка боялась болезней, как ведьма петухов.
— Ответишь ты мне наконец или нет? — взорвалась мать. — Почему ты молчишь?
— Трепотня! — с презрением ответил Сашо. — Конечно, дядя немолод и вполне может уйти на пенсию. Но все остальное она выдумала, мерзавка! — И он с отвращением прибавил: — Немилость, скажешь тоже!
Ангелину этот ответ явно не удовлетворил.
— Не нравится мне все это. До сих пор никого из Урумовых не выгоняли на пенсию. Хотя среди них бывали и верховные судьи.
Придя на работу, Сашо сначала не заметил ничего особенного. Все шло, как обычно, никто не упоминал о предстоящем проклятом собрании. И все-таки что-то происходило. Вскоре Сашо почувствовал, что коллеги — все без исключения — просто избегают глядеть ему в глаза. Да, избегают, как будто чувствуют себя виноватыми перед ним, не перед ним — он что, вернее, перед его дядей. Сашо очень хотелось забежать к нему в кабинет, но не пойдешь же без дела к директору института. На его счастье, незадолго до обеда академик сам вызвал его к себе. Сашо почти бегом кинулся к кабинету, но перед дверью остановился, осмотрел свой белый халат и лишь тогда вошел. Дядя сидел на своем месте совершенно спокойный, даже, как показалось Сашо, в хорошем настроении. Здесь, в кабинете, он словно и не был его дядей, а только директором. Академик даже угостил его какими-то дорогими шоколадными конфетами, которые наверное, держал для зарубежных гостей. И лишь когда старик заговорил, молодой человек понял, что ничего. не изменилось, дядя по-прежнему оставался дядей.
— Я рассказал тебе про Аврамова, — начал он. — Несмотря ни на что, для меня он остается ученым самого высокого ранга. Сейчас Аврамов готовится продолжать свою работу. Там есть кое-что, чего, по-моему, американцы не заметили. Это очень перспективно.
«И что ему вздумалось рассказывать мне об этой ерунде накануне таких событий», — подумал Сашо.
— Буду очень рад, если это ему удастся, — с легкой досадой пробормотал он.
Но дядя это заметил:
— Ты недооцениваешь его, мой мальчик. Глупо в наивно недооцениваешь. Ты мог бы больше доверять моему мнению.
— Но какое мне до него дело? Пусть занимается, чем хочет. Удастся ему, всем пойдет на пользу.
— Какое дело? Он предлагает тебе продолжать эту работу вместе с ним.
— Как так вместе? — удивленно спросил молодой человек.
— Просто вместе. На общих основаниях, как работают обычно научные коллективы. Хотя он старший научный сотрудник, а ты всего лишь самый обычный дерьмовый ассистент! — Дядя усмехнулся.
Нашел время шутить. Но Сашо хорошо понимал, что в любом случае это предложение для него и комплимент и признание.
— Ты же прекрасно знаешь, дядя, что мои интересы — совсем в другой области, — наконец сказал он. — Мне бы хотелось продолжить твои опыты.
— Продолжить мои опыты? — улыбнулся академик. — Но я пока еще жив. И вовсе не собираюсь от них отказываться.
Молодой человек покраснел так, как не краснел еще никогда в жизни.
— Прости, дядя, я просто не так выразился… И все же мне кажется, что я мог бы тебе помочь.
— Никогда в этом не сомневался. Но у меня результаты будут еще очень не скоро. К тому же мы рискуем ничего не добиться.
— Добьемся! — ответил Сашо уверенно.
— Пусть даже добьемся. Все скажут, что этого долбился я. А если я попытаюсь выдвинуть тебя, скажут, что я это делаю из чисто родственных побуждений.
Сашо нахмурился.
— Это меня не интересует! — ответил он резко.
Но он сам чувствовал, что говорит не совсем искренне. Отдать все и ничего не получить взамен было совсем не в его характере. В конце концов это просто противоречило здравому смыслу.
— Верю, — мягко ответил академик. — И все же я хочу, чтоб ты пришел ко мне уже с некоторым именем. Так, чтоб другие тоже в тебя поверили. Я не сомневаюсь, что вы с Аврамовым добьетесь быстрого и серьезного успеха. А если меня не обманывает предчувствие, то и… потрясающего.
Молодой человек с удивлением посмотрел на него. Перед ним словно бы вновь сидел не дядя, а какой-то другой человек, незнакомый, сильный, стоящий выше всего.
— Могу я подумать, дядя?
— Разумеется, мой мальчик.
— Надо посмотреть, чем кончится собрание.
— Чем бы оно ни кончилось, это не имеет отношения к нашей непосредственной работе. Вот так, а сейчас иди обедать.
Сашо никогда не обедал в институтской столовой. Человек, который собрался покорить мир, не может обедать в пропахшей постным маслом учрежденческой забегаловке вместе с разными мелкими бездарями и подлизами. Поэтому он с достоинством понес свой пустой желудок в ближайшую харчевню. Порция похлебки из свиных ножек, побольше уксуса и чеснока — и порядок. А вечером Фифы пригласили их на день рождения — чей именно, Сашо так и не понял. Но Гари похвастался, что угостит их телячьей головой, запеченной в желудке, — старинный деликатес, которого ему еще не доводилось пробовать. Значит, нужно оставить побольше места для серьезного эксперимента.
Открытое партийное собрание должно было начаться через полчаса после окончания рабочего времени в похожем на пенал узком, голом и скучном институтском зальчике. Лучше всего сесть в последнем ряду — самое подходящее место для только что назначенного ассистента. Кроме того, из заднего ряда удобней всего наблюдать за тем, как реагирует зал — кто и кому аплодирует. А это нелишне знать, может пригодиться.
Но когда Сашо, блюдя свое ассистентское достоинство, вошел в зал через пять минут после назначенного срока, он увидел, что почти все места заняты. Из последнего ряда на него таращились самые вредные и языкатые типы в институте и словно бы втайне над ним посмеивались. Сашо нерешительно осмотрелся — в первом ряду оставалось еще пять-шесть свободных мест, но там восседало несколько важных особ, большинство из которых он видел впервые. Наверное, представители академии и Госкомитета, а может, районного комитета партии. На сцене уже сидели дядя и секретарь парторганизации Кынчев, краснощекий крепыш, с трудом подпиравший голову своими короткими руками. К несчастью, взгляды их встретились, и Кынчев добродушно сказал:
— Товарищ Урумов, здесь есть свободные места. Садитесь в первый ряд, никто вас тут не укусит.
Голос у него был довольно сиплый, как бывает у людей, предпочитающих терпкие северные вина горячим южным.
— Моя фамилия не Урумов! — сухо, но спокойно ответил Сашо. — Академик Урумов мне дядя не по отцу, а по матери.
По залу пронесся смешок. Академик тоже едва заметно усмехнулся.
— По отцу, по матери — какая разница! — сконфуженно пробормотал секретарь.
Собрание начиналось с ляпа — как-то оно кончится? Зал заполнился до отказа — даже вдоль стен не осталось свободных мест. У открытой двери толпились люди, некоторые поднимались на цыпочки, стремясь увидеть, что происходит в зале. Это были сотрудники филиала — работники второй категории, как их в шутку называли. Сашо обернулся — и у них и у тех, кто успел занять места в зале, на лицах было какое-то очень странное выражение. Они походили на людей, собравшихся не на важное научное совещание, а на матч по боксу или на закрытую демонстрацию какого-то фильма.
На трибуну вышел Кынчев.
— Товарищи, в объявлении об этом собрании мы рекомендовали всем прочесть статью, которую наш уважаемый директор, академик Урумов напечатал в журнале «Просторы». Не буду скрывать от вас, что эта статья возбудила в нашем институте споры и сомнения, я бы даже сказал, вызвала известную тревогу. Насколько эта тревога основательна и серьезна, станет ясно из доклада академика Урумова. Я убежден, что его выступление если и не вполне нас успокоит, то по крайней мере внесет ясность. Как известно, наука всегда отличалась категоричностью и ясностью позиций.
— Посредственная наука, — пробормотал себе под нос академик.
Кынчев все-таки услышал, но счел за лучшее сделать вид, что просто не понял сказанного.
— Пожалуйста, товарищ Урумов! — пригласил он.
Урумов вышел на трибуну. Встретили его аплодисментами, довольно дружными, как показалось Сашо, хотя и не слишком продолжительными. Академик вынул из жилетного кармана красивые, наверное, золотые часы, которые Сашо видел впервые. Движения его были очень размеренны, лицо спокойно, и лишь взгляд выдавал еле заметное волнение. Время от времени академик посматривал на часы, ни на секунду не теряя ясности и связности мыслей. И говорил он ровно полчаса, минута в минуту. Все это время в зале стояла мертвая тишина, только под теми, кто остался в дверях, иногда скрипели стулья, на которые они взобрались, чтобы лучше видеть.
— Уважаемые коллеги! — начал он. — Целью моей научной деятельности в последние десять лет было исследование структуры и механизма действия антител, а также некоторых катализаторов, которые влияют на биохимические процессы обмена веществ. Все это интересовало меня не вообще, а в связи с активностью некоторых вирусов в человеческом организме и с патологическими изменениями, которые они вызывают. Как видите, на первый взгляд, это проблемы медицинские, но решать их должны прежде всего мы, используя средства и возможности нашей науки. Если мы будем слишком строго придерживаться четких и обособленных границ своих наук, то окажемся слепы, как слеп крот, считающий подземный мир единственно реальным. Именно здесь кроется одна из важнейших методологических проблем — какие выводы позволяют нам сделать факты и как далеко имеют право простираться воображение, интуиция, логические построения в нашем стремлении постичь сложнейшие истины бытия. И может быть, именно на этой почве возникло недоразумение, о котором только что шла речь.
Затем Урумов довольно подробно изложил суть проблемы и полученные им результаты. Хотя он и весьма заметно сократил гипотетические построения, которые его племянник, по сути дела, только привел к логическому завершению, он все-таки не скрыл опасностей, угрожающих самому существованию человечества.
— Возьмем, к примеру, эволюцию видов, — продолжал он. — Создается впечатление, что она идет от простого к сложному, от амебы к человеку с его совершенно устроенным мозгом. Но это только одна сторона вопроса. В сущности, даже в этом процессе простое всегда побеждало более сложное, приспособляющееся — неприспособляющееся, способное к быстрым изменениям — постоянное и консервативное. На какое бы живое существо мы ни взглянули, оно поразит нас своей простотой и гармоничностью, целесообразностью всех своих функций. В этом смысле для человека нет врага опаснее вируса, который, на мой взгляд, обладает всеми упомянутыми мной качествами. Его приспособляемость исключительна и очень часто проявляет себя роковым для человеческого существования образом. В поисках оружия против вирусов мы, в сущности, только увеличиваем свою собственную уязвимость, делая их все более устойчивыми, приспособляемыми, а главное — непрерывно изменяющимися. Так, ни один серьезный ученый не может гарантировать вам, что разработка новых антибиотиков не приведет, например, к возникновению таких мутаций вирусов, которые поставят под вопрос существование не только человека, но и других видов… Больше того, мы не отбрасываем возможности, что подобные мутации уже существуют на земле или в безграничном космосе. И не вам должен я напоминать об их необычайной пластичности и способности к адаптации. Отнюдь не исключено, что их распространение уже привело однажды планету к биологической катастрофе, какой было, например, таинственное исчезновение пресмыкающихся в плиоцене. Мы даже не можем с уверенностью сказать, не связано ли космическое молчание вокруг нас именно с победой простого над сложным. Потому что диалектика подсказывает нам, что самое простое — это, в сущности, и есть самое совершенное, что оно не начало, а конечный результат некоторых эволюционных процессов.
Таким образом, исходя из этих мыслей, нетрудно прийти к заключению, что наш прежний метод борьбы с вирусами таит в себе очень большую опасность. Мы должны пойти по принципиально новому пути — уничтожать их не внешними средствами, словно мух или тигров, а взорвать их изнутри, разрушив самое их структуру. Мы должны уничтожить возможность их воспроизводства. Это будет тяжелой, но не невыполнимой задачей, потому что, как мы уже видели, их существование некоторым образом противоречит основным принципам существования организмов, отрицает их, то есть, его, так сказать, можно назвать суперпаразитическим антисуществованием. В этом смысле самым страшным примером, как вы уже догадываетесь, является вирус рака. Используя исключительную способность своей нуклеиновой кислоты к трансформации, этому вирусу во всех случаях удается создать среду для своего воспроизводства, которую мы называем раковой тканью, не беспокоясь о том, что тем самым он уничтожает — я бы сказал так же слепо, как и люди, — единственную возможную среду для своего существования. Какими бы они ни были вездесущими и по самому принципу своего паразитического существования бессмертными, они, в конечном счете, обречены если не на гибель, то на фактическое несуществование, когда они уничтожат до конца так называемые высшие организмы. Тогда, наверное, им придется дожидаться, пока эволюция не породит их снова, что случается далеко не всегда и не при всех условиях. Или же они, словно лермонтовский Демон, будут обречены на безнадежные скитания в космосе, пока не попадут на планету, которую еще не посещали эти кошмарные гости. Я говорю эти страшные слова не для того, чтобы вас пугать, как я уже успел напугать многих, а чтобы обратить ваше внимание на серьезность проблемы. В этом я и вижу смысл нашей работы, огромное значение наших усилий.
На этом академик закончил и возвратился на свое место. Кынчев, не поднимаясь, предложил желающим высказаться по докладу директора. Ответом ему было полное молчание. Он даже вытянул, как только мог, свою короткую шею, но напрасно — никто не поднял руки.
Это тягостное и неприятное молчание продолжалось около десяти минут, хотя секретарь обращался к присутствующим еще несколько раз. Наконец его нервы, видимо, не выдержали, потому что он стремительно поднялся с места.
— Если желающих нет, нам остается только одобрить сообщение нашего директора и закрыть собрание.
Всерьез рассердившись, он, по-видимому, был готов немедленно выполнить свою угрозу. И только тут поднялась чья-то белая рука, и неожиданно высокий голос произнес:
— Можно мне?
Это был Азманов. Пока он шел к трибуне, потолок, казалось, стал светлее, отражая его сверкающую голую голову. На высокой трибуне он показался Сашо гораздо Ниже, чем обычно, по-видимому, только широкие плечи и придавали ему известную внушительность. Сейчас у Азманова блестела не только лысина, но и золотая оправа очков, и стекла, даже зубы как-то страшновато блеснули, когда он наконец разомкнул свой красиво очерченный рот.
— Уважаемые коллеги, мне очень не хотелось первым брать слово.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49