Он нашел в сенях большую корзину, кружку.
— Давай собирать землянику до самого вечера? — предложил Юрка. — Пока видно.
— Ты через два часа взвоешь, — сказал Колька. — Ягоды собирать — это тебе не ракеты в небо пускать.
Они шагали по шпалам. По обе стороны насыпи притих разомлевший от жары лес. На толстых сосновых стволах блестела тягучая смола. На телеграфных проводах, опустив крылья, изнывали ласточки. В такую жару даже им лень было охотиться за мошкарой. Ноги прилипали к теплым, пропитанным мазутом шпалам. На носу у Кольки Звездочкина выступили капельки пота.
— Давай посидим? — предложил Колька.
— Некогда нам рассиживать, — сказал Гусь.
Колька спорить не стал, и они зашагали дальше. Висячий мост виднелся вдали. Он дрожал в сиреневом мареве, словно собирался расплавиться. Чем ближе к мосту — тем он кажется дальше. По мосту медленно проползали небольшие черные и зеленые жуки. Это машины.
Отдохнув в тени железных ферм, ребята поднялись на откос. Тут, сразу за мостом, росла земляника. Крупные красные ягоды с белыми зернышками ловко прятались под листья. Их сразу увидеть было не так-то просто. Мелькнет красная ягода, а нагнешься — нет ее. Спряталась под лист. Гусь сразу же совершил оплошность. Вместо того чтобы класть ягоды в кружку, он стал класть их в рот. Спелая земляника была на редкость вкусной. Юрка, наверное, с полчаса никак не мог остановиться. Ел и ел ягоды. И только когда Колька высыпал в корзинку первую кружку, спохватился и тоже стал собирать.
Солнце напекло затылок, Юрка почувствовал, что больше не может. Шея онемела, спину ломило, и в глазах мельтешили красные ягоды и зеленые листья. Он посмотрел на Звездочкина. Тот как ни в чем не бывало рвал землянику и даже бубнил себе под нос какую-то песню. Вот черт губастый! Неужели не устал? А тут еще в животе что-то стало бурчать, попискивать. Видно, перестарался Юрка. Многовато ягод съел.
Он заглянул в корзинку. Маловато! Только что дна не видать. У Кольки, наверное, в два-три раза больше. Ишь старается!
— Устал? — спросил Гусь.
Колька поглядел на него хитрым светлым глазом, ухмыльнулся.
— Кто устал? — уточнил он.
— Ты.
— Я могу до самого вечера собирать — и ничего… Не устану.
— Много набрал? — Юрка подошел к нему, заглянул в корзинку.
— Стаканов пять будет, — самодовольно сказал Колька.
— А у меня?
Колька небрежно тряхнул Юркину корзинку, снова ухмыльнулся:
— Двух не наскребешь.
— Ух, до чего у тебя нижняя губа толстущая, — сказал Гусь. — Как гриб.
Колька Звездочкин, против ожидания, не полез в бутылку. Он потрогал рукой свою губу и добродушно сказал:
— Так уж и гриб… Губа как губа.
— Гриб боровик, — сказал Юрка.
— Боровики самые лучшие грибы, — невозмутимо заметил Колька. — Я знаю, где они растут… Ну как, Гусь? — спросил он. — Домой пойдем или еще поработаем?
Юрке надоело собирать ягоды. И на деньги ему было наплевать. Но не хотелось Кольке уступать. Подумаешь, набрал на два стакана больше и нос задрал…
— Если устал — иди, — сказал Гусь. — А я еще пособираю.
— И мне лишняя десятка не помешает, — сказал Колька.
Юрка сделал открытие: зачем нужно кланяться каждой ягоде, когда можно встать на колени и собирать. А если лечь на землю, то еще лучше: ягоды перед глазами, и никакие листья их не загораживают. Юрка елозил на коленях, ползал на животе, но и в этот раз ягод собрал меньше Звездочкина, который «работал» по старинке.
Услышав паровозный гудок, Юрка сел на землю и стал слушать. Поезд шел со стороны Бологого. Над деревьями взмыло белое облако, второе, третье… Вынырнула черная паровозная труба. И вот лоснящаяся от масленого пота железная махина, пыхтя и отдуваясь, показалась в просвете между кустами и нырнула под висячий мост. Густой железный грохот продолжался до тех пор, пока не скрылся под мостом последний товарный вагон. Эшелон давно скрылся из глаз, а блестящие рельсы все еще продолжали гудеть. И еще слышался какой-то глухой звон. Непонятный, печальный. Юрка взглянул на мост. В кружевном лабиринте ферм запутался синеватый клочок паровозного дыма. Звон доносился откуда-то из глубины.
Пройдет под мостом поезд, исчезнет в сизой дали, а старый мост все еще помнит его, тихо звенит, словно жалуется на что-то…
Домой они пришли, когда солнце, красное, воспаленное, накололось на зубчатую кромку леса. На путях стоял санитарный поезд и дожидался встречного. Мимо вагонов уже шныряли с корзинками мальчишки и девчонки. Продавали землянику. Из окон пассажирских вагонов выглядывали раненые с забинтованными головами, руками. Они подзывали ребят и покупали ягоды. Те, кто мог передвигаться, прогуливались по перрону.
— Эх, черт, — с досадой сказал Колька, — у нас ни бумаги, ни стаканов нет. Как же будем продавать?
— Кружками, — сказал Юрка.
Мимо них пробежал Жорка Ширин. К груди он прижимал алюминиевое блюдо. В блюде один к другому стояли маленькие кулечки с ягодами. Жорке не надо возиться со стаканами. Он заранее все приготовил.
— Видал, как надо работать? — кивнул вслед Жорке Колька. — Этот умеет…
Они медленно пошли вдоль вагонов. Юрка не смотрел на окна. Он смотрел под ноги. Не привык он торговать ягодами. Колька сначала хорохорился, а тут тоже примолк.
— Свежая земляника! — донесся до них Жоркин голос. — Пять рублей стакан… Берите, дяденька, только что из лесу.
— Врет Рыжий, — сказал Колька. — Он сегодня и в лесу-то не был…
— Земляника? — услышали они негромкий голос.
— Свежая… — сказал Гусь. — Только что из лесу.
— Почем?
Юрка поднял голову и увидел раненого. Он лежал на верхней полке. Лица у него не было видно. Все в бинтах. На свет глядел темный, грустный глаз да узенькая щель вместо рта. Одна рука была в лубке.
— Страшный? — проговорил раненый. Глаз с любопытством уставился на ребят.
— А… чем это вас? — спросил Юрка.
— Почем, спрашиваю, ягоды? — Глаз сердито заморгал.
Юрка посмотрел на Кольку: почем?
— Пять… четыре рубля, — запинаясь, сказал Звездочкин.
Здоровая рука раненого полезла куда-то вверх, зашелестела бумажками.
— Врет он, — сказал Гусь. — Два рубля кружка.
Глаз посмотрел на Кольку, потом на Юрку.
— Почему так дешево?
— Берите… — Юрка насыпал полную кружку, протянул раненому. Тот просунул в окно руку, взял. Высыпал ягоды в тарелку.
— Еще надо? — спросил Гусь.
Раненый покачал головой. Медленно спустил кружку. В кружке лежало десять рублей.
— А сдачи? — заволновался Юрка. — У меня сдачи нет. — Он посмотрел на Кольку. Тот покачал головой.
Глаз дружелюбно смотрел на Юрку.
— Не надо сдачи, — сказал раненый. Он пальцами раздвинул щель, положил в рот ягоду. — Земляника… летняя.
Темный глаз вроде бы повеселел. Когда ребят подозвали к другому окну, раненый подмигнул Юрке и приветливо кивнул головой.
— Это что за станция? — спросил кудрявый плечистый парень в белой рубашке с повязкой на голове. Он тоже лежал на верхней полке и задумчиво смотрел поверх голов ребят.
— Лесное… — сказал Юрка и чуть было не выронил корзинку из рук. Это был лейтенант. Тот самый лейтенант, который год назад, осенью ночевал с бойцами у бабки…
— Здравствуйте, — растерянно произнес Юрка. — Вы… вы раненый?
Это был глупый вопрос. Юрка сам почувствовал. Ему хотелось обнять лейтенанта за шею, сказать ему кучу хороших слов, но он не умел.
— Гусь… Черт возьми, Гусь! — лейтенант улыбнулся. — То-то я гляжу — знакомая станция… Ну как твоя бабка поживает?
— Хорошо, — сказал Юрка. — А вы… домой?
В серых глазах раненого мелькнуло что-то тоскливое. Он сдвинул светлые брови, но, пересилив себя, снова улыбнулся.
— Вырос… чертенок. Скоро совсем большим будешь.
— Я за бабушкой сбегаю, — спохватился Юрка. — Вот обрадуется!
— Не надо, — остановил лейтенант.
— Она дома, в огороде копается.
К ребятам подошел другой раненый. Один рукав его гимнастерки был подвернут выше локтя, шея в белом воротнике из ваты и бинта.
— Никак, капитан, знакомых повстречал? — спросил он.
— Вот встретились, — сказал Юркин знакомый.
«Капитана присвоили, — подумал Гусь. — Видно, храбрый».
— Опрокинь-ка мне, паренек, пару стаканов, — однорукий снял с головы пилотку, подставил.
Юрка через край насыпал ему ягод. Встряхнул корзинку и протянул капитану.
— Это вам на дорогу.
Капитан пододвинулся ближе к окну, взял корзинку.
— Денег не надо, — быстро сказал Гусь, заметив, что раненый сунул руку под подушку.
— Спасибо… Юра. Кажется, так тебя зовут?
Юрка кивнул. Однорукий повернулся к нему боком и сказал:
— Деньги в кармане… Возьми, сколько полагается.
— Ничего с вас не полагается, — сказал Гусь. — Ешьте на здоровье… Я еще наберу.
Однорукий внимательно посмотрел на него, улыбнулся:
— И всем ты, паренек, даешь бесплатно?
— Всем, — взглянув на капитана, сказал Юрка.
К ним подошли еще несколько раненых.
— Вам ягод? — спросил Гусь.
— У тебя же нет, — сказал один из них. — С корзинкой загнал.
— Есть, — сказал Юрка и посмотрел на Кольку.
— Берите, — протянул тот раненым свою корзинку.
Послышался шум поезда. Воинский эшелон с бронетранспортерами, не сбавляя скорости, прогремел мимо станции. На перрон вышел дежурный. Под вагонами санитарного зашипели автотормоза. Раздался басистый гудок.
Раненые быстро разделили ягоды. Старший лейтенант достал из кармана пятидесятирублевку, протянул Звездочкину.
— Держи, парень.
Колька взял деньги, зажал в кулаке. Юрка, взглянув на него исподлобья, ближе подошел к окну.
— Поправитесь — и снова на фронт? — спросил он.
Опять в глазах капитана появилось тоскливое выражение. Он поправил на голове повязку, нахмурился.
— Отвоевался я, Гусь… — негромко сказал он.
— Голова? — чуть слышно спросил Юрка.
— Ноги, — сказал капитан и отшвырнул от себя одеяло.
Юрка прикусил губу: под одеялом ничего не было. На застланной чистой простыней полке в длинной рубахе лежала половина человека. Другой половины не было.
— Твоя бабушка говорила, что богу будет молиться за нас, — угрюмо сказал капитан. — Как видишь, Гусь, и бог не помог. Скажи ей, пусть зря не молится.
Юрка широко раскрытыми глазами смотрел на капитана и молчал. Да и говорить-то было нечего. Что сделали с человеком! Когда этот красавец лейтенант вошел к ним, Юрке, помнится, сразу изба показалась тесной. А сейчас его можно на стол положить, и еще место пустое останется.
— Пулеметной очередью, — сказал капитан. — В упор. В атаку ходили. А тех ребят, что со мной были, — всех положил. Всех до одного… — Он посмотрел на Юрку и, с трудом дотянувшись рукой до одеяла, натянул на себя. — Гонят их наши… Кончится война. Хорошее время наступит, Гусь. Будь она трижды проклята, эта война!
У капитана задергалась щека. Он замолчал, глядя вверх на зеленую полку.
Непрошеная слеза выкатилась из Юркиных глаз. Нет, это была не жалость! Лютая злость к тем, кто сделал капитана таким.
Вагон дернулся, прошел немного и снова остановился. Видно, паровоз с первого раза не взял.
— Прощай, Юра, — все так же глядя вверх, сказал капитан. — Больше не увидимся… Какой теперь из меня ходок? Вроде чурбака… Где поставят, там и буду стоять…
— У меня собака была, — сказал Юрка. — Дик… Я отдал ее на фронт.
Вагон снова дернулся и на этот раз с тихим шумом покатился.
— Прощай, Гусь, — повторил капитан. Он натянул одеяло на голову, отвернулся к стене. Юрка растерянно стоял на месте и смотрел на вагон. И тут он увидел Жорку Ширина. Жорка шел навстречу и кричал:
— Покупайте землянику… Остатня-я. По четыре за кулек отдам!
Юрка подскочил к нему, вырвал блюдо и, догнав вагон, в тамбуре которого стояли раненые, протянул им:
— Ягоды… Земляника. Ешьте на здоровье!
Санитарный поезд ушел. Юрка стоял на перроне и смотрел вслед. Последний вагон, вздрагивая и покачиваясь, уменьшался. Вот он стал со спичечный коробок и, наконец, совсем исчез, растворился в сумраке, надвигающемся со стороны леса.
— У него собаки теперь нет, — услышал Юрка вкрадчивый Жоркин голос. — Собака в гарнизоне.
К нему, во главе с Жоркой, приближались сельские ребята. Успел, гад рыжий, собрать компанию… Опять десять на одного. Юрку охватил гнев. Нет, на этот раз им не удастся его отколотить. Он оглянулся вокруг, ища что-либо подходящее. Внизу, рядом с рельсом, лежал гладкий голыш. Гусь спрыгнул с перрона на путь, схватил камень.
— Кто первый сунется — череп напополам, — предупредил он, взбираясь на перрон.
Ребята остановились.
— Говори, Гусь, — сказал Жорка, — отобрал у меня мамкино блюдо с ягодами?
— Ну?
— Слышите? — повернулся Жорка к ребятам. — Не отпирается.
— Ты чего тут командуешь? — спросил Петька Петух, высокий черноволосый мальчишка с якорем, выколотым на руке.
— Жулик ваш Жорка, — сказал Юрка. — Продает раненым малюсенькие кулечки по пятерке. А в кульке и полстакана не будет.
— Будет стакан! — взвизгнул Рыжий. — Брешет он!
— По пятерке за кулек? — поглядел на Жорку Петька.
— Говорю, брешет… По четыре.
— И по четыре дорого, — сказал Петух. — По три — в самый раз.
— А кто ему дал право чужие ягоды отбирать? — заныл Жорка. — Он их мне в лесу собирал, да?
Петух посмотрел на Юркин камень, почесал затылок.
— Чего ты командуешь? — снова спросил он. — Хочешь, чтобы рожу набили?
— А ну-ка сунься! — сказал Гусь.
Петух морщил лоб, раздумывая, ввязаться в драку или нет. Остальные молчали. Юрку Гуся уже хорошо знали на станции. И связываться с ним не очень-то хотелось. Все смотрели на Петьку и ждали, что он скажет. Петух был самый длинный и старше всех. Но Петух молчал. Молчали и другие. Жорка подбежал к Петьке и, приподнявшись на цыпочки, что-то быстро зашептал ему на ухо.
— Не обманешь? — спросил Петух.
Рыжий отрицательно замотал головой. Петух расстегнул пряжку и стал медленно наматывать на ладонь широкий ремень. Жорка стоял за его спиной и злобно сверкал своими глазами. Гусь весь подобрался и первым шагнул навстречу Петуху.
— Один на один будем? — спросил он, с угрозой поглядев на ребят.
Петух молчал. Он гладил ладонью медную пряжку и о чем-то думал.
— Драться будем до конца, — сказал Гусь. — До смерти.
Петух, не спуская с Юрки глаз, все еще о чем-то раздумывал.
Из толпы ребят вышел Колька Звездочкин и встал рядом с Юркой. Лицо у него было бледное, но маленькие глаза блестели отвагой.
— Я тоже буду драться, — сказал он. — За Гуся.
Юрка изумленно посмотрел на него, пожал плечами, но ничего не сказал.
— Гусь — человек. А Жорка жулик. Он всех покупает за сахар и деньги. И тебя, Петух, купил. Думаешь, я не слышал? Он тебе десятку посулил и кусок сала.
— И врешь ты! — крикнул Жорка. — Про сало и разговору не было…
— Про сало ничего не говорил, — подтвердил Петух.
— Гусь даром свои ягоды раненым отдал, — продолжал Колька. — А Жорка обдирала… С раненых по пятерке?!
— По пятерке дорого, — сказал Петух и стал разматывать с ладони ремень.
— Значит, можно у человека ягоды и блюдо отнимать? — чуть не плача, спросил Жорка.
Ребята молчали.
— Погодите, он и у вас отнимет…
— Сколько у тебя было кульков? — спросил Юрка.
— Штук восемь!
Юрка достал из кружки десятку (эх, забыл отдать забинтованному!) и швырнул Жорке в толстое веснушчатое лицо.
— Подавись своими деньгами… Спекулянт!
Жорка на лету схватил деньги, разгладил, спрятал в карман.
— А блюдо? — спросил он.
Но на него никто не смотрел. Петух ладонью стукнул Юрку по плечу, улыбнулся:
— Не сердись, Гусь… Думаешь, я и вправду стал бы из-за него с тобой драться?
— А зачем ремень снимал?
— А это так… для форсу, — засмеялся Петух. — Я видел, так морячки дерутся.
Юрка размахнулся и далеко забросил камень, а потную руку обтер о штанину.
— Приходи завтра на речку, Гусь, — сказал Петух. — Придешь?
— Ладно, скупнемся, — кивнул Юрка.
Петух с ребятами ушел.
Жорка сначала побежал за ними, потом подумал и все-таки вернулся.
— А как же блюдо? — спросил он. — Мне мамка житья не даст…
— Катись, — посоветовал Юрка. — А то…
Жорка послушался и ушел.
Колька Звездочкин проводил Юрку до калитки, сунул на прощанье руку.
— Отдал я ему… — сказал он.
— Что отдал? — не понял Юрка.
— Да деньги, — сказал Колька. — Поезд тронулся. Я побежал и отдал… Раненые ведь. Воевали.
Юрка широко улыбнулся и подтолкнул Кольку плечом.
— И не жалко?
— Жалко, — сознался Колька. — Стаканов десять было… Раненые ведь. А знаешь, как старший лейтенант удивился? Пока вагон видно было, все время мне руками махали.
ТУЧА И СОЛНЦЕ
На другой день с утра ударил дождь. Небо над вокзалом потемнело. Солнце зарылось в облака. Ветер вырвался из-за леса и стал раскачивать сосны. Сначала осторожно, потом все сильнее. Бедные сосны скрипели, склоняя свои макушки. Ветер трепал ветви, отдирал кору. С деревьев сыпались иглы, падали сухие прошлогодние шишки.
Облака стремительно пролетали над крышей вокзала. Туча закрыла полнеба. Последний солнечный луч, прорубив окно в синем боку тучи, исчез.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
— Давай собирать землянику до самого вечера? — предложил Юрка. — Пока видно.
— Ты через два часа взвоешь, — сказал Колька. — Ягоды собирать — это тебе не ракеты в небо пускать.
Они шагали по шпалам. По обе стороны насыпи притих разомлевший от жары лес. На толстых сосновых стволах блестела тягучая смола. На телеграфных проводах, опустив крылья, изнывали ласточки. В такую жару даже им лень было охотиться за мошкарой. Ноги прилипали к теплым, пропитанным мазутом шпалам. На носу у Кольки Звездочкина выступили капельки пота.
— Давай посидим? — предложил Колька.
— Некогда нам рассиживать, — сказал Гусь.
Колька спорить не стал, и они зашагали дальше. Висячий мост виднелся вдали. Он дрожал в сиреневом мареве, словно собирался расплавиться. Чем ближе к мосту — тем он кажется дальше. По мосту медленно проползали небольшие черные и зеленые жуки. Это машины.
Отдохнув в тени железных ферм, ребята поднялись на откос. Тут, сразу за мостом, росла земляника. Крупные красные ягоды с белыми зернышками ловко прятались под листья. Их сразу увидеть было не так-то просто. Мелькнет красная ягода, а нагнешься — нет ее. Спряталась под лист. Гусь сразу же совершил оплошность. Вместо того чтобы класть ягоды в кружку, он стал класть их в рот. Спелая земляника была на редкость вкусной. Юрка, наверное, с полчаса никак не мог остановиться. Ел и ел ягоды. И только когда Колька высыпал в корзинку первую кружку, спохватился и тоже стал собирать.
Солнце напекло затылок, Юрка почувствовал, что больше не может. Шея онемела, спину ломило, и в глазах мельтешили красные ягоды и зеленые листья. Он посмотрел на Звездочкина. Тот как ни в чем не бывало рвал землянику и даже бубнил себе под нос какую-то песню. Вот черт губастый! Неужели не устал? А тут еще в животе что-то стало бурчать, попискивать. Видно, перестарался Юрка. Многовато ягод съел.
Он заглянул в корзинку. Маловато! Только что дна не видать. У Кольки, наверное, в два-три раза больше. Ишь старается!
— Устал? — спросил Гусь.
Колька поглядел на него хитрым светлым глазом, ухмыльнулся.
— Кто устал? — уточнил он.
— Ты.
— Я могу до самого вечера собирать — и ничего… Не устану.
— Много набрал? — Юрка подошел к нему, заглянул в корзинку.
— Стаканов пять будет, — самодовольно сказал Колька.
— А у меня?
Колька небрежно тряхнул Юркину корзинку, снова ухмыльнулся:
— Двух не наскребешь.
— Ух, до чего у тебя нижняя губа толстущая, — сказал Гусь. — Как гриб.
Колька Звездочкин, против ожидания, не полез в бутылку. Он потрогал рукой свою губу и добродушно сказал:
— Так уж и гриб… Губа как губа.
— Гриб боровик, — сказал Юрка.
— Боровики самые лучшие грибы, — невозмутимо заметил Колька. — Я знаю, где они растут… Ну как, Гусь? — спросил он. — Домой пойдем или еще поработаем?
Юрке надоело собирать ягоды. И на деньги ему было наплевать. Но не хотелось Кольке уступать. Подумаешь, набрал на два стакана больше и нос задрал…
— Если устал — иди, — сказал Гусь. — А я еще пособираю.
— И мне лишняя десятка не помешает, — сказал Колька.
Юрка сделал открытие: зачем нужно кланяться каждой ягоде, когда можно встать на колени и собирать. А если лечь на землю, то еще лучше: ягоды перед глазами, и никакие листья их не загораживают. Юрка елозил на коленях, ползал на животе, но и в этот раз ягод собрал меньше Звездочкина, который «работал» по старинке.
Услышав паровозный гудок, Юрка сел на землю и стал слушать. Поезд шел со стороны Бологого. Над деревьями взмыло белое облако, второе, третье… Вынырнула черная паровозная труба. И вот лоснящаяся от масленого пота железная махина, пыхтя и отдуваясь, показалась в просвете между кустами и нырнула под висячий мост. Густой железный грохот продолжался до тех пор, пока не скрылся под мостом последний товарный вагон. Эшелон давно скрылся из глаз, а блестящие рельсы все еще продолжали гудеть. И еще слышался какой-то глухой звон. Непонятный, печальный. Юрка взглянул на мост. В кружевном лабиринте ферм запутался синеватый клочок паровозного дыма. Звон доносился откуда-то из глубины.
Пройдет под мостом поезд, исчезнет в сизой дали, а старый мост все еще помнит его, тихо звенит, словно жалуется на что-то…
Домой они пришли, когда солнце, красное, воспаленное, накололось на зубчатую кромку леса. На путях стоял санитарный поезд и дожидался встречного. Мимо вагонов уже шныряли с корзинками мальчишки и девчонки. Продавали землянику. Из окон пассажирских вагонов выглядывали раненые с забинтованными головами, руками. Они подзывали ребят и покупали ягоды. Те, кто мог передвигаться, прогуливались по перрону.
— Эх, черт, — с досадой сказал Колька, — у нас ни бумаги, ни стаканов нет. Как же будем продавать?
— Кружками, — сказал Юрка.
Мимо них пробежал Жорка Ширин. К груди он прижимал алюминиевое блюдо. В блюде один к другому стояли маленькие кулечки с ягодами. Жорке не надо возиться со стаканами. Он заранее все приготовил.
— Видал, как надо работать? — кивнул вслед Жорке Колька. — Этот умеет…
Они медленно пошли вдоль вагонов. Юрка не смотрел на окна. Он смотрел под ноги. Не привык он торговать ягодами. Колька сначала хорохорился, а тут тоже примолк.
— Свежая земляника! — донесся до них Жоркин голос. — Пять рублей стакан… Берите, дяденька, только что из лесу.
— Врет Рыжий, — сказал Колька. — Он сегодня и в лесу-то не был…
— Земляника? — услышали они негромкий голос.
— Свежая… — сказал Гусь. — Только что из лесу.
— Почем?
Юрка поднял голову и увидел раненого. Он лежал на верхней полке. Лица у него не было видно. Все в бинтах. На свет глядел темный, грустный глаз да узенькая щель вместо рта. Одна рука была в лубке.
— Страшный? — проговорил раненый. Глаз с любопытством уставился на ребят.
— А… чем это вас? — спросил Юрка.
— Почем, спрашиваю, ягоды? — Глаз сердито заморгал.
Юрка посмотрел на Кольку: почем?
— Пять… четыре рубля, — запинаясь, сказал Звездочкин.
Здоровая рука раненого полезла куда-то вверх, зашелестела бумажками.
— Врет он, — сказал Гусь. — Два рубля кружка.
Глаз посмотрел на Кольку, потом на Юрку.
— Почему так дешево?
— Берите… — Юрка насыпал полную кружку, протянул раненому. Тот просунул в окно руку, взял. Высыпал ягоды в тарелку.
— Еще надо? — спросил Гусь.
Раненый покачал головой. Медленно спустил кружку. В кружке лежало десять рублей.
— А сдачи? — заволновался Юрка. — У меня сдачи нет. — Он посмотрел на Кольку. Тот покачал головой.
Глаз дружелюбно смотрел на Юрку.
— Не надо сдачи, — сказал раненый. Он пальцами раздвинул щель, положил в рот ягоду. — Земляника… летняя.
Темный глаз вроде бы повеселел. Когда ребят подозвали к другому окну, раненый подмигнул Юрке и приветливо кивнул головой.
— Это что за станция? — спросил кудрявый плечистый парень в белой рубашке с повязкой на голове. Он тоже лежал на верхней полке и задумчиво смотрел поверх голов ребят.
— Лесное… — сказал Юрка и чуть было не выронил корзинку из рук. Это был лейтенант. Тот самый лейтенант, который год назад, осенью ночевал с бойцами у бабки…
— Здравствуйте, — растерянно произнес Юрка. — Вы… вы раненый?
Это был глупый вопрос. Юрка сам почувствовал. Ему хотелось обнять лейтенанта за шею, сказать ему кучу хороших слов, но он не умел.
— Гусь… Черт возьми, Гусь! — лейтенант улыбнулся. — То-то я гляжу — знакомая станция… Ну как твоя бабка поживает?
— Хорошо, — сказал Юрка. — А вы… домой?
В серых глазах раненого мелькнуло что-то тоскливое. Он сдвинул светлые брови, но, пересилив себя, снова улыбнулся.
— Вырос… чертенок. Скоро совсем большим будешь.
— Я за бабушкой сбегаю, — спохватился Юрка. — Вот обрадуется!
— Не надо, — остановил лейтенант.
— Она дома, в огороде копается.
К ребятам подошел другой раненый. Один рукав его гимнастерки был подвернут выше локтя, шея в белом воротнике из ваты и бинта.
— Никак, капитан, знакомых повстречал? — спросил он.
— Вот встретились, — сказал Юркин знакомый.
«Капитана присвоили, — подумал Гусь. — Видно, храбрый».
— Опрокинь-ка мне, паренек, пару стаканов, — однорукий снял с головы пилотку, подставил.
Юрка через край насыпал ему ягод. Встряхнул корзинку и протянул капитану.
— Это вам на дорогу.
Капитан пододвинулся ближе к окну, взял корзинку.
— Денег не надо, — быстро сказал Гусь, заметив, что раненый сунул руку под подушку.
— Спасибо… Юра. Кажется, так тебя зовут?
Юрка кивнул. Однорукий повернулся к нему боком и сказал:
— Деньги в кармане… Возьми, сколько полагается.
— Ничего с вас не полагается, — сказал Гусь. — Ешьте на здоровье… Я еще наберу.
Однорукий внимательно посмотрел на него, улыбнулся:
— И всем ты, паренек, даешь бесплатно?
— Всем, — взглянув на капитана, сказал Юрка.
К ним подошли еще несколько раненых.
— Вам ягод? — спросил Гусь.
— У тебя же нет, — сказал один из них. — С корзинкой загнал.
— Есть, — сказал Юрка и посмотрел на Кольку.
— Берите, — протянул тот раненым свою корзинку.
Послышался шум поезда. Воинский эшелон с бронетранспортерами, не сбавляя скорости, прогремел мимо станции. На перрон вышел дежурный. Под вагонами санитарного зашипели автотормоза. Раздался басистый гудок.
Раненые быстро разделили ягоды. Старший лейтенант достал из кармана пятидесятирублевку, протянул Звездочкину.
— Держи, парень.
Колька взял деньги, зажал в кулаке. Юрка, взглянув на него исподлобья, ближе подошел к окну.
— Поправитесь — и снова на фронт? — спросил он.
Опять в глазах капитана появилось тоскливое выражение. Он поправил на голове повязку, нахмурился.
— Отвоевался я, Гусь… — негромко сказал он.
— Голова? — чуть слышно спросил Юрка.
— Ноги, — сказал капитан и отшвырнул от себя одеяло.
Юрка прикусил губу: под одеялом ничего не было. На застланной чистой простыней полке в длинной рубахе лежала половина человека. Другой половины не было.
— Твоя бабушка говорила, что богу будет молиться за нас, — угрюмо сказал капитан. — Как видишь, Гусь, и бог не помог. Скажи ей, пусть зря не молится.
Юрка широко раскрытыми глазами смотрел на капитана и молчал. Да и говорить-то было нечего. Что сделали с человеком! Когда этот красавец лейтенант вошел к ним, Юрке, помнится, сразу изба показалась тесной. А сейчас его можно на стол положить, и еще место пустое останется.
— Пулеметной очередью, — сказал капитан. — В упор. В атаку ходили. А тех ребят, что со мной были, — всех положил. Всех до одного… — Он посмотрел на Юрку и, с трудом дотянувшись рукой до одеяла, натянул на себя. — Гонят их наши… Кончится война. Хорошее время наступит, Гусь. Будь она трижды проклята, эта война!
У капитана задергалась щека. Он замолчал, глядя вверх на зеленую полку.
Непрошеная слеза выкатилась из Юркиных глаз. Нет, это была не жалость! Лютая злость к тем, кто сделал капитана таким.
Вагон дернулся, прошел немного и снова остановился. Видно, паровоз с первого раза не взял.
— Прощай, Юра, — все так же глядя вверх, сказал капитан. — Больше не увидимся… Какой теперь из меня ходок? Вроде чурбака… Где поставят, там и буду стоять…
— У меня собака была, — сказал Юрка. — Дик… Я отдал ее на фронт.
Вагон снова дернулся и на этот раз с тихим шумом покатился.
— Прощай, Гусь, — повторил капитан. Он натянул одеяло на голову, отвернулся к стене. Юрка растерянно стоял на месте и смотрел на вагон. И тут он увидел Жорку Ширина. Жорка шел навстречу и кричал:
— Покупайте землянику… Остатня-я. По четыре за кулек отдам!
Юрка подскочил к нему, вырвал блюдо и, догнав вагон, в тамбуре которого стояли раненые, протянул им:
— Ягоды… Земляника. Ешьте на здоровье!
Санитарный поезд ушел. Юрка стоял на перроне и смотрел вслед. Последний вагон, вздрагивая и покачиваясь, уменьшался. Вот он стал со спичечный коробок и, наконец, совсем исчез, растворился в сумраке, надвигающемся со стороны леса.
— У него собаки теперь нет, — услышал Юрка вкрадчивый Жоркин голос. — Собака в гарнизоне.
К нему, во главе с Жоркой, приближались сельские ребята. Успел, гад рыжий, собрать компанию… Опять десять на одного. Юрку охватил гнев. Нет, на этот раз им не удастся его отколотить. Он оглянулся вокруг, ища что-либо подходящее. Внизу, рядом с рельсом, лежал гладкий голыш. Гусь спрыгнул с перрона на путь, схватил камень.
— Кто первый сунется — череп напополам, — предупредил он, взбираясь на перрон.
Ребята остановились.
— Говори, Гусь, — сказал Жорка, — отобрал у меня мамкино блюдо с ягодами?
— Ну?
— Слышите? — повернулся Жорка к ребятам. — Не отпирается.
— Ты чего тут командуешь? — спросил Петька Петух, высокий черноволосый мальчишка с якорем, выколотым на руке.
— Жулик ваш Жорка, — сказал Юрка. — Продает раненым малюсенькие кулечки по пятерке. А в кульке и полстакана не будет.
— Будет стакан! — взвизгнул Рыжий. — Брешет он!
— По пятерке за кулек? — поглядел на Жорку Петька.
— Говорю, брешет… По четыре.
— И по четыре дорого, — сказал Петух. — По три — в самый раз.
— А кто ему дал право чужие ягоды отбирать? — заныл Жорка. — Он их мне в лесу собирал, да?
Петух посмотрел на Юркин камень, почесал затылок.
— Чего ты командуешь? — снова спросил он. — Хочешь, чтобы рожу набили?
— А ну-ка сунься! — сказал Гусь.
Петух морщил лоб, раздумывая, ввязаться в драку или нет. Остальные молчали. Юрку Гуся уже хорошо знали на станции. И связываться с ним не очень-то хотелось. Все смотрели на Петьку и ждали, что он скажет. Петух был самый длинный и старше всех. Но Петух молчал. Молчали и другие. Жорка подбежал к Петьке и, приподнявшись на цыпочки, что-то быстро зашептал ему на ухо.
— Не обманешь? — спросил Петух.
Рыжий отрицательно замотал головой. Петух расстегнул пряжку и стал медленно наматывать на ладонь широкий ремень. Жорка стоял за его спиной и злобно сверкал своими глазами. Гусь весь подобрался и первым шагнул навстречу Петуху.
— Один на один будем? — спросил он, с угрозой поглядев на ребят.
Петух молчал. Он гладил ладонью медную пряжку и о чем-то думал.
— Драться будем до конца, — сказал Гусь. — До смерти.
Петух, не спуская с Юрки глаз, все еще о чем-то раздумывал.
Из толпы ребят вышел Колька Звездочкин и встал рядом с Юркой. Лицо у него было бледное, но маленькие глаза блестели отвагой.
— Я тоже буду драться, — сказал он. — За Гуся.
Юрка изумленно посмотрел на него, пожал плечами, но ничего не сказал.
— Гусь — человек. А Жорка жулик. Он всех покупает за сахар и деньги. И тебя, Петух, купил. Думаешь, я не слышал? Он тебе десятку посулил и кусок сала.
— И врешь ты! — крикнул Жорка. — Про сало и разговору не было…
— Про сало ничего не говорил, — подтвердил Петух.
— Гусь даром свои ягоды раненым отдал, — продолжал Колька. — А Жорка обдирала… С раненых по пятерке?!
— По пятерке дорого, — сказал Петух и стал разматывать с ладони ремень.
— Значит, можно у человека ягоды и блюдо отнимать? — чуть не плача, спросил Жорка.
Ребята молчали.
— Погодите, он и у вас отнимет…
— Сколько у тебя было кульков? — спросил Юрка.
— Штук восемь!
Юрка достал из кружки десятку (эх, забыл отдать забинтованному!) и швырнул Жорке в толстое веснушчатое лицо.
— Подавись своими деньгами… Спекулянт!
Жорка на лету схватил деньги, разгладил, спрятал в карман.
— А блюдо? — спросил он.
Но на него никто не смотрел. Петух ладонью стукнул Юрку по плечу, улыбнулся:
— Не сердись, Гусь… Думаешь, я и вправду стал бы из-за него с тобой драться?
— А зачем ремень снимал?
— А это так… для форсу, — засмеялся Петух. — Я видел, так морячки дерутся.
Юрка размахнулся и далеко забросил камень, а потную руку обтер о штанину.
— Приходи завтра на речку, Гусь, — сказал Петух. — Придешь?
— Ладно, скупнемся, — кивнул Юрка.
Петух с ребятами ушел.
Жорка сначала побежал за ними, потом подумал и все-таки вернулся.
— А как же блюдо? — спросил он. — Мне мамка житья не даст…
— Катись, — посоветовал Юрка. — А то…
Жорка послушался и ушел.
Колька Звездочкин проводил Юрку до калитки, сунул на прощанье руку.
— Отдал я ему… — сказал он.
— Что отдал? — не понял Юрка.
— Да деньги, — сказал Колька. — Поезд тронулся. Я побежал и отдал… Раненые ведь. Воевали.
Юрка широко улыбнулся и подтолкнул Кольку плечом.
— И не жалко?
— Жалко, — сознался Колька. — Стаканов десять было… Раненые ведь. А знаешь, как старший лейтенант удивился? Пока вагон видно было, все время мне руками махали.
ТУЧА И СОЛНЦЕ
На другой день с утра ударил дождь. Небо над вокзалом потемнело. Солнце зарылось в облака. Ветер вырвался из-за леса и стал раскачивать сосны. Сначала осторожно, потом все сильнее. Бедные сосны скрипели, склоняя свои макушки. Ветер трепал ветви, отдирал кору. С деревьев сыпались иглы, падали сухие прошлогодние шишки.
Облака стремительно пролетали над крышей вокзала. Туча закрыла полнеба. Последний солнечный луч, прорубив окно в синем боку тучи, исчез.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27