– Вам одному скучно. Не хотите ли, я заведу музыкальный ящик?
– Спасибо, я предпочитаю слушать музыку издали, – отозвался кучер и расправил свои пушистые, густые усы. – Я не тороплюсь. Налейте, хозяин, еще кружку. Кстати, и лошадки отдохнут.
– Насколько я понял, – сказал хозяин, ставя на стол перед Батистом новую кружку вина, – вашему другу придется иметь дело с лошадками, не так ли?
– После полуночи, – ответил кучер.
– Тем более, – будет и темно и поздно. Я боюсь, что ваш друг устроит какую-нибудь катастрофу и тем подведет вас.
– Возможно, только вряд ли, – сказал кучер. – Услуга за услугу. Я не могу отказать человеку, который спас меня много лет назад. Еще тогда я сказал ему: «Барнаво, я должен отблагодарить тебя; говори – чего ты от меня хочешь?» Он подумал и ответил: «Пусть твоя благодарность полежит на текущем счету, придет время, и я воспользуюсь процентами». А вчера он пришел ко мне за ними. Он сказал: «Дай мне твою коляску на завтрашний день». – «Что такое? – спросил я. – Ты хочешь вместо меня сесть на козлы?» – «Ты догадлив, – сказал Барнаво. – Именно так, я хочу сесть на козлы и взять в руки хлыст и вожжи. Мы уговорились о…» Мы поняли друг друга. Мой барин едет сегодня в Сен-Жермен к Дюма. Править лошадками будет Барнаво. Он берёт свои проценты. Я человек чести, я не могу отказать моему благодетелю.
– А вам известно, как он справляется с лошадками? – спросил хозяин кабачка.
– Барнаво всё знает и всё умеет. Меня страшит другое – как бы мой барин не заметил, что вместо меня на козлах сидит кто-то другой. Барин мой перепугается и прогонит меня. Этого я боюсь.
– Боюсь и я за вас, дядюшка Батист. Непонятно – зачем и для чего понадобилось вашему другу садиться на козлы? Нет ли здесь политического заговора?
– Это меня не касается. Пусть будет политический заговор, давай бог удачи, лишь бы коляска и лошадки не позже десяти утра стояли на месте в конюшне… А вот и сам Барнаво! – обрадованно произнес кучер. – Здравствуй, дорогой друг! Садись!
Барнаво снял с головы форменную, в золотых позументах, фуражку, поклонился хозяину, пожал руку кучеру, сел на табурет, молча выпил кружку вина, отер усы и бороду и знаком пригласил друга своего придвинуться ближе.
Разговор велся шепотом. Хозяин тянул свою длинную шею, прикладывал рупором ладонь к уху, но чего-либо связного так и не услыхал. До него доносились отдельные слова, сказанные Барнаво, из них наиболее интригующими были карьераи миллион.Кучер, несколько раз произнес одну и ту же фразу: благослови тебя бог и его ангелы.
Дядюшка Батист забрался на свое сиденье, щелкнул бичом и уехал. Барнаво отправился на свое место у подъезда большого здания высших наук. В два часа он увидел Жюля, остановил его и сказал:
– Придешь домой – ложись спать. В двенадцать, иначе говоря в полночь, переоденься, жди меня. Как твои дела?
– Всё хорошо, Барнаво, спасибо. Скучно мне…
– Потерпи, будет весело. Фрак и всё прочее добыл?
– Добыл, но…
– Не люблю этих «но».
– А я не люблю тех тайн, которые мне не хотят открыть! Кто тебя знает, что ты там придумал! Я опасаюсь неприятностей.
– Кто их боится, с теми они и случаются, мой мальчик. И ничего я не придумал, просто я действую. Для твоей пользы. Ты хочешь познакомиться с Дюма, Скрибом и Шекспиром, – отвечай, хочешь?
– Очень хочу! Только Шекспир давно умер.
– Будешь бояться да раздумывать, умрут и Дюма и Скриб!
– Мне хотелось бы познакомиться с Гюго. Я благоговею перед этим человеком.
– Всё в свое время, мой мальчик! Начнем с тех, кого ты только любишь. О Гюго я кое-что слыхал. Сегодня у нас Дюма. Повторяю: в полночь жди меня. Как следует выспись.
Ровно в полночь Жюль надел фрак, черные брюки в полоску, вдел в петлицу бутоньерку из живых цветов, купленную днем в магазине «Дары Ниццы», примерил перчатки – подарок матери – и подошел к зеркалу.
Он увидел французского франта средней руки, какие обычно сидят в десятом ряду партера Большой оперы и толпятся в приемных министерств, ожидая того чиновника, который должен говорить с секретарем по поводу заявления о приеме на службу, поданном три месяца назад.
– Ты похож на отца, – восхищенно сказал Барнаво, – на своего родного отца, когда ему было столько же, сколько сейчас тебе, а он в ту пору был красив, как его собственный отец, похожий на твоего прадеда. Садись, мой мальчик!
– Куда ты меня повезешь?
– В Сен-Жермен, к Дюма.
– Мой бог! Да кто же меня познакомит с ним? И так поздно! Мы прибудем не раньше часа!
– В час тридцать. Лошадкам нынче досталось. Днем они отвезли в больницу жену нашего сторожа и покатали его ребятишек. С Дюма тебя познакомит Арпентиньи, он уже там, я отвез его. Он сидел с каким то человеком в очках: они всё время болтали, и я узнал кое-что полезное для тебя. Дело в том, что сегодня папаша Дюма празднует выход нового романа и десятое издание «Трех мушкетеров». Прибыли депутации из Англии. Ты приветствуешь Дюма от Нанта.
– Ночью? – рассмеялся Жюль.
– В доме Дюма не спят круглые сутки; а отдыхают в колясках и в гостях у своих родственников. Там, кстати, и высыпаются.
– Но каким же образом этот Арпентиньи познакомит меня с Дюма, если он мою особу и в глаза не видел?
– Вот это меня не касается. Я добываю лестницу, забираться повыше ты должен сам, без посторонней помощи. Ну-с, всё готово, оделся? Идем, мои лошадки соскучились. Садись глубже, в середине есть продавленное место. Накрой ноги мехом, – становится холодно. Прими независимый вид. Не вздумай разговаривать со мною по дороге, не то я увлекусь и привезу тебя не туда, куда надо. Разрешите ехать, шевалье де Верн!
– Вперед, мой храбрый д'Артаньян!
– Ого, мы уже вообразили себя Людовиком! Между нами, мой мальчик, – Дюма, по-твоему, гений или просто сочинитель?
– Он чудо, Барнаво!
– И я так думаю. Он отнимает сон и заставляет забывать о том, что ты еще не обедал. Не каждый может. Попробуй-ка!
– Попробую; мое всё впереди, Барнаво!
– Аминь, сир!
Барнаво щелкнул бичом, лошади пошли шагом. Барнаво щелкнул еще раз. Лошади побежали. Через полтора часа коляска остановилась у подъезда загородного дворца Дюма. Здание было ярко освещено. Много карет и открытых экипажей стояло под аркой и во дворе, просторном, как городская площадь.
– Прибыли, – сказал Барнаво. – Возьми эту визитную карточку и вручи ее лакею. Иди смело. Вообрази, что ты пришел навестить своих родителей.
– Воображу, Барнаво. Спасибо! Мне страшно нравится эта чертовщина!
– Очень рад. Желаю удачи. Но помни, что в шесть утра ты должен покинуть этот дом. Я буду ждать тебя вон у того фонаря, видишь? Я отлично высплюсь за это время.
И вдруг совсем другим голосом, печально и тихо, проговорил:
– Мой милый мальчик! Если бы ты знал, до чего мне нехорошо и грустно!.. Еще год, полтора, два, и ты перестанешь быть мальчиком, превратишься в барина, известного человека, а я снова стану одиноким, бедным, никому не нужным… Не забудь меня, Жюль, мой мальчик!
– Барнаво! – с жаром прервал Жюль. – Что ты говоришь!
– То, что говорят все старики, мой мальчик. Никогда не забывай о том, что на свете много бедных, задавленных нуждой и страданиями людей! Поднявшись наверх, всегда помни о тех, кто внизу. Может оказаться, что как раз там и… Ну, ладно! Иди! Держи себя с достоинством!
Жюль порывисто обнял Барнаво и трижды поцеловал его.
– Спасибо, мой мальчик! – страстно, отечески произнес старик и прижал Жюля к своей груди. – У тебя доброе сердце. Ты будешь счастлив.
Жюль поднялся по мраморным ступенькам широкой лестницы, вошел в квадратный полутемный подъезд; швейцар распахнул перед ним двери. Барнаво сел в коляску, закурил трубочку. Слезы умиления и печали затуманили его взор. Некие героические мечтания Барнаво сбывались. Всё идет хорошо. Жаль только, что нет в живых месье Турнэ, издателя и редактора «Нантского вестника»…
– Он получил бы отличный, первосортный материал на целую полосу, – пробормотал Барнаво, устраиваясь удобнее в коляске. Было очень холодно.
Глава третья
Причуды месье Дюма
Мраморные лестницы в цветах и пальмах. Большой любитель и поклонник Востока, Дюма превратил вестибюль и площадки лестницы своего дворца в подобие сказки из «Тысячи и одной ночи». Разбогатевший романист и драматург голову потерял, подсчитывая все свои доходы, – их хватило бы на безбедное существование всех его потомков до скончания веков.
Потомки обступили Дюма и заявили: «Дай!» Дюма нанял секретаря – специалиста по потомкам. Работать этому человеку приходилось с утра до позднего вечера; значительно легче было литературному секретарю: за него работал сам Дюма. Привольно жилось лакеям – и тем, что служили в доме на улице Мира, и тем, которые жирели на хозяйских хлебах в загородном дворце. Друзья и благожелатели романиста предупреждали его:
– Богатство – вещь ненадежная, тем более писательское. Сегодня вы можете купить всё, что угодно, завтра вы отправитесь обедать к своему соседу по мансарде. Не надо чудить, дорогой Дюма, – не бросайтесь деньгами, поберегите их!
– Какая глупость! – возражал Дюма. – Через два месяца я заканчиваю новый роман, деньги поплывут ко мне! Кроме того, я задумал еще один роман, мне пока что не хватает…
– Времени?
– О нет!
– Документов?
– Пожалуй. Именно. Вы угадали. Я не знаю, как назвать новый роман. Когда я придумаю название, я уже отлично обойдусь без документов. Название поможет сочинить их, а там – поди проверяй! И кому, скажите по совести, нужны документы? Человеку, лишенному таланта и воображения!
Романы следовали один за другим. В Париже они выходили десятками изданий. Лондон, Лиссабон, Мадрид, Амстердам, Нью-Йорк, Лейпциг, Берлин, Петербург и Вена не успевали переводить творения Дюма. Он и сам точно не знал, сколько у него денег. Месье Арпентиньи советовал нанять специального секретаря, умеющего подсчитывать прибыли, падающие с неба. Дюма отвечал:
– Не будем подсчитывать. Я суеверен. Будем работать и тратить то, что есть.
Он работал утром, днем и вечером. Денежный шторм иногда сменялся устойчивой, теплой погодой мелких гонораров по перерасчетам и позабытым платежам. В такие дни ему служил опытный специалист по финансовым затруднениям, умевший получать и те двадцать франков, о которых Дюма забывал в периоды денежного прилива.
Сегодня он праздновал выход нового романа и энное количество переизданий «Трех мушкетеров» во всех странах мира. Специалист по реализации причуд Дюма, Поль Круазе, ранее работавший дрессировщиком попугаев в Марселе, напридумал кучу остроумных номеров, способствующих увеселению гостей. В штате прислуги имелись опытные распознаватели и психологи, на их обязанности лежало размещение посетителей соответственно их желаниям – тайным и явным. Дюма любил посетителей, являвшихся к нему с намерениями тайными. Круазе, наоборот, боялся таких людей и потому учредил особую отборочную комиссию, в натренированные руки которой и попал Жюль, едва лишь достиг площадки второго этажа.
Здесь его встретил человек, одетый во всё красное. Движением автомата он шагнул, остановился и, поклонившись, вопросительно произнес:
– Месье?..
«Что ему надо? – подумал Жюль. – Ах да, визитную карточку!» – и протянул ее.
– Пожалуйста!
Человек поднес ее к глазам, потом оглядел Жюля с ног до головы.
– Месье? – повторил он.
Жюль растерялся. Что нужно этому красноштанному, краснофрачному, красночулочному дураку? На нем даже парик цвета спелого помидора, а глаза как у кролика.
– Месье?.. – настойчиво произнес он и чуть прикрыл дверь, скрытую за драпировкой.
– На карточке сказано, кто я, – нерешительно пролепетал Жюль, совсем не зная того, что именно стояло на карточке; Барнаво, правда, что-то говорил по этому поводу, но мало ли что и о чем говорил Барнаво…
– Месье?.. – настойчиво и даже устало произнес красный человек.
– Жюль Верн, депутат от Нанта, – сказал Жюль. – Я прошу позвать месье Дюма, он…
Красный человек открыл дверь и с порога крикнул:
– Месье Жюль Верн, депутат от Нанта!
К Жюлю подлетел человек, одетый во всё зеленое, и сказал:
– Прошу депутата от города Нанта следовать за мною! – И повел его по деревянной винтовой лестнице наверх. У двери, обитой темным бархатом, он остановился:
– Жюлю Верну необходимо видеть Александра Дюма или Жюль Верн хочет принять участие в банкете?
Жюль подумал и – была не была – ответил:
– Суньте меня, куда вам будет угодно, я очень устал! Я прямо из Нанта!
– Месье шутник, – улыбнулся человек в зеленом и совершенно неожиданно переменил и тон и манеры: – Александр Дюма – великий человек, но он надавал нам столько инструкций, что мы всё перезабыли. Прошу вас посидеть в этой комнате, пока я докладываю о вас.
Жюль вошел в крохотную круглую комнату. На длинном узком столе он увидел коробки с сигарами и папиросами, вазу с бананами и гранатами. Через три минуты человек в зеленом вернулся и сказал:
– Прошу садиться! Возьмите сигару, она из Гаваны. Папиросы из Каира. В этом дворце я занимаю должность младшего психолога. Вас я вижу впервые здесь, но очень часто в Сорбонне. Не удивляйтесь, – я бывший преподаватель фехтования на филологическом факультете. В прошлом году эту дисциплину ликвидировали, и сам Александр Дюма пригласил меня к себе на службу. Должность моя несложна, но мне очень скучно: я привык к эспадронам, а мне приходится заниматься чепухой. Что поделаешь, Александр Дюма богат, я беден. Он талантлив, я только не без способностей.
– Что же вы здесь делаете? – спросил Жюль, сдирая кожицу с банана. – Если не ошибаюсь, вы обязаны распознавать посетителей, не так ли?
– Совершенно верно, мой друг, – ответил бывший преподаватель фехтования. – Вы из тех, кто, несомненно, заинтересует моего хозяина. Я доложу о вас, но раньше всего вам придется иметь дело с месье Арпентиньи, – он сегодня дежурный по приему провинциальных поклонников Дюма, просителей-литераторов и всех тех особ обоего пола, в которых я сомневаюсь…
Жюль съел банан и потянулся за гранатом. Ему хотелось попросить, у зеленого человека разрешения привести сюда Барнаво – в качестве посетителя, в котором сомневаются.
– Кто же, по-вашему, я? – спросил Жюль.
– Это нетрудно определить, раз мне уже известно, что вы студент. Вы провинциал, проникший сюда с помощью или, что вернее, по совету такого же провинциала, как вы сами. Ничего, ничего, не смущайтесь, – вы, будете приняты, вас хорошо накормят, подарят книгу с автографом, а если вы пишете и пришли с пьесой или романом – предложат наведаться этак через неделю. Я забыл, как вас зовут. Жюль Верн? Это недурно для титульного листа оцень толстой книги. Жюль Верн! Очень недурно. На прошлой неделе к нам приходил Анри Мюрже, он попросил у Дюма пособия в две тысячи франков.
– Любопытно, – насторожился Жюль. – Что же, помог Дюма бедному Мюрже?
– Дюма дал Мюрже сорок франков и дюжину галстуков, вышедших из моды. Кроме того, Дюма прислал к нему на дом доктора, – Мюрже отчаянно кашлял. Этот талантливый человек сумел получить и от доктора пять франков. Простите, я заболтался. Кто-то идет сюда.
В комнату без стука вошел высокий, нарядно одетый, красивый мужчина с острой бородкой и пышными усами – месье Арпентиньи. Жюль поднялся с дивана. «Держись, мой друг», – сказал он себе.
– С кем имею честь? – спросил вошедший, рассматривая Жюля в лорнет.
– Депутат от Нанта! Прибыл специально за тем, чтобы приветствовать месье Дюма!
Арпентиньи изобразил крайнюю степень удивления – жестами, мимикой, пожатием плеч:
– Депутат из Нанта? Приветствовать? Я, сударь, ничего не понимаю!
– Позвольте… – начал Жюль, о чем-то догадываясь.
– Я позволю вам всё, что хотите, но приезжать из Нанта специально за тем, чтобы… этого я не могу позволить! Это неостроумно, это дурно придумано! Это хорошо для журналиста какой-нибудь левой газетки, но в вашем случае…
– Совершенно верно, в моем случае это бездарно, месье, – со вздохом произнес Жюль. – Разрешите мне быть самим собою, – простодушно добавил он, чувствуя при этом, как страшная тяжесть вдруг упала с его плеч. – Я давно мечтаю познакомиться с месье Дюма. С этой целью, забыв о путях прямых и доступных, я избрал самый смешной, самый нелепый способ проникнуть сюда.
Арпентиньи сел и потянул за собою Жюля:
– Мне это нравится! У вас открытое, милое лицо, приятные манеры. Выдумывать следует не так, как это сделали вы. Никаких депутаций мой друг Александр не ждет. Просто к нему пришли и приехали друзья и добрые знакомые, чтобы поболтать, повеселиться. Вы, конечно, пишете?
– Стихи и песенки для театров в Латинском квартале, – ответил Жюль. – Кроме того, я задумал написать пьесу. Для этого мне нужно…
– Для этого нужны талант, вкус, хорошее здоровье, – заметил Арпентиньи. – И еще…
– И связи, – ввернул Жюль, полагая, что именно о них и скажет его новый знакомый в конце своего перечисления.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
– Спасибо, я предпочитаю слушать музыку издали, – отозвался кучер и расправил свои пушистые, густые усы. – Я не тороплюсь. Налейте, хозяин, еще кружку. Кстати, и лошадки отдохнут.
– Насколько я понял, – сказал хозяин, ставя на стол перед Батистом новую кружку вина, – вашему другу придется иметь дело с лошадками, не так ли?
– После полуночи, – ответил кучер.
– Тем более, – будет и темно и поздно. Я боюсь, что ваш друг устроит какую-нибудь катастрофу и тем подведет вас.
– Возможно, только вряд ли, – сказал кучер. – Услуга за услугу. Я не могу отказать человеку, который спас меня много лет назад. Еще тогда я сказал ему: «Барнаво, я должен отблагодарить тебя; говори – чего ты от меня хочешь?» Он подумал и ответил: «Пусть твоя благодарность полежит на текущем счету, придет время, и я воспользуюсь процентами». А вчера он пришел ко мне за ними. Он сказал: «Дай мне твою коляску на завтрашний день». – «Что такое? – спросил я. – Ты хочешь вместо меня сесть на козлы?» – «Ты догадлив, – сказал Барнаво. – Именно так, я хочу сесть на козлы и взять в руки хлыст и вожжи. Мы уговорились о…» Мы поняли друг друга. Мой барин едет сегодня в Сен-Жермен к Дюма. Править лошадками будет Барнаво. Он берёт свои проценты. Я человек чести, я не могу отказать моему благодетелю.
– А вам известно, как он справляется с лошадками? – спросил хозяин кабачка.
– Барнаво всё знает и всё умеет. Меня страшит другое – как бы мой барин не заметил, что вместо меня на козлах сидит кто-то другой. Барин мой перепугается и прогонит меня. Этого я боюсь.
– Боюсь и я за вас, дядюшка Батист. Непонятно – зачем и для чего понадобилось вашему другу садиться на козлы? Нет ли здесь политического заговора?
– Это меня не касается. Пусть будет политический заговор, давай бог удачи, лишь бы коляска и лошадки не позже десяти утра стояли на месте в конюшне… А вот и сам Барнаво! – обрадованно произнес кучер. – Здравствуй, дорогой друг! Садись!
Барнаво снял с головы форменную, в золотых позументах, фуражку, поклонился хозяину, пожал руку кучеру, сел на табурет, молча выпил кружку вина, отер усы и бороду и знаком пригласил друга своего придвинуться ближе.
Разговор велся шепотом. Хозяин тянул свою длинную шею, прикладывал рупором ладонь к уху, но чего-либо связного так и не услыхал. До него доносились отдельные слова, сказанные Барнаво, из них наиболее интригующими были карьераи миллион.Кучер, несколько раз произнес одну и ту же фразу: благослови тебя бог и его ангелы.
Дядюшка Батист забрался на свое сиденье, щелкнул бичом и уехал. Барнаво отправился на свое место у подъезда большого здания высших наук. В два часа он увидел Жюля, остановил его и сказал:
– Придешь домой – ложись спать. В двенадцать, иначе говоря в полночь, переоденься, жди меня. Как твои дела?
– Всё хорошо, Барнаво, спасибо. Скучно мне…
– Потерпи, будет весело. Фрак и всё прочее добыл?
– Добыл, но…
– Не люблю этих «но».
– А я не люблю тех тайн, которые мне не хотят открыть! Кто тебя знает, что ты там придумал! Я опасаюсь неприятностей.
– Кто их боится, с теми они и случаются, мой мальчик. И ничего я не придумал, просто я действую. Для твоей пользы. Ты хочешь познакомиться с Дюма, Скрибом и Шекспиром, – отвечай, хочешь?
– Очень хочу! Только Шекспир давно умер.
– Будешь бояться да раздумывать, умрут и Дюма и Скриб!
– Мне хотелось бы познакомиться с Гюго. Я благоговею перед этим человеком.
– Всё в свое время, мой мальчик! Начнем с тех, кого ты только любишь. О Гюго я кое-что слыхал. Сегодня у нас Дюма. Повторяю: в полночь жди меня. Как следует выспись.
Ровно в полночь Жюль надел фрак, черные брюки в полоску, вдел в петлицу бутоньерку из живых цветов, купленную днем в магазине «Дары Ниццы», примерил перчатки – подарок матери – и подошел к зеркалу.
Он увидел французского франта средней руки, какие обычно сидят в десятом ряду партера Большой оперы и толпятся в приемных министерств, ожидая того чиновника, который должен говорить с секретарем по поводу заявления о приеме на службу, поданном три месяца назад.
– Ты похож на отца, – восхищенно сказал Барнаво, – на своего родного отца, когда ему было столько же, сколько сейчас тебе, а он в ту пору был красив, как его собственный отец, похожий на твоего прадеда. Садись, мой мальчик!
– Куда ты меня повезешь?
– В Сен-Жермен, к Дюма.
– Мой бог! Да кто же меня познакомит с ним? И так поздно! Мы прибудем не раньше часа!
– В час тридцать. Лошадкам нынче досталось. Днем они отвезли в больницу жену нашего сторожа и покатали его ребятишек. С Дюма тебя познакомит Арпентиньи, он уже там, я отвез его. Он сидел с каким то человеком в очках: они всё время болтали, и я узнал кое-что полезное для тебя. Дело в том, что сегодня папаша Дюма празднует выход нового романа и десятое издание «Трех мушкетеров». Прибыли депутации из Англии. Ты приветствуешь Дюма от Нанта.
– Ночью? – рассмеялся Жюль.
– В доме Дюма не спят круглые сутки; а отдыхают в колясках и в гостях у своих родственников. Там, кстати, и высыпаются.
– Но каким же образом этот Арпентиньи познакомит меня с Дюма, если он мою особу и в глаза не видел?
– Вот это меня не касается. Я добываю лестницу, забираться повыше ты должен сам, без посторонней помощи. Ну-с, всё готово, оделся? Идем, мои лошадки соскучились. Садись глубже, в середине есть продавленное место. Накрой ноги мехом, – становится холодно. Прими независимый вид. Не вздумай разговаривать со мною по дороге, не то я увлекусь и привезу тебя не туда, куда надо. Разрешите ехать, шевалье де Верн!
– Вперед, мой храбрый д'Артаньян!
– Ого, мы уже вообразили себя Людовиком! Между нами, мой мальчик, – Дюма, по-твоему, гений или просто сочинитель?
– Он чудо, Барнаво!
– И я так думаю. Он отнимает сон и заставляет забывать о том, что ты еще не обедал. Не каждый может. Попробуй-ка!
– Попробую; мое всё впереди, Барнаво!
– Аминь, сир!
Барнаво щелкнул бичом, лошади пошли шагом. Барнаво щелкнул еще раз. Лошади побежали. Через полтора часа коляска остановилась у подъезда загородного дворца Дюма. Здание было ярко освещено. Много карет и открытых экипажей стояло под аркой и во дворе, просторном, как городская площадь.
– Прибыли, – сказал Барнаво. – Возьми эту визитную карточку и вручи ее лакею. Иди смело. Вообрази, что ты пришел навестить своих родителей.
– Воображу, Барнаво. Спасибо! Мне страшно нравится эта чертовщина!
– Очень рад. Желаю удачи. Но помни, что в шесть утра ты должен покинуть этот дом. Я буду ждать тебя вон у того фонаря, видишь? Я отлично высплюсь за это время.
И вдруг совсем другим голосом, печально и тихо, проговорил:
– Мой милый мальчик! Если бы ты знал, до чего мне нехорошо и грустно!.. Еще год, полтора, два, и ты перестанешь быть мальчиком, превратишься в барина, известного человека, а я снова стану одиноким, бедным, никому не нужным… Не забудь меня, Жюль, мой мальчик!
– Барнаво! – с жаром прервал Жюль. – Что ты говоришь!
– То, что говорят все старики, мой мальчик. Никогда не забывай о том, что на свете много бедных, задавленных нуждой и страданиями людей! Поднявшись наверх, всегда помни о тех, кто внизу. Может оказаться, что как раз там и… Ну, ладно! Иди! Держи себя с достоинством!
Жюль порывисто обнял Барнаво и трижды поцеловал его.
– Спасибо, мой мальчик! – страстно, отечески произнес старик и прижал Жюля к своей груди. – У тебя доброе сердце. Ты будешь счастлив.
Жюль поднялся по мраморным ступенькам широкой лестницы, вошел в квадратный полутемный подъезд; швейцар распахнул перед ним двери. Барнаво сел в коляску, закурил трубочку. Слезы умиления и печали затуманили его взор. Некие героические мечтания Барнаво сбывались. Всё идет хорошо. Жаль только, что нет в живых месье Турнэ, издателя и редактора «Нантского вестника»…
– Он получил бы отличный, первосортный материал на целую полосу, – пробормотал Барнаво, устраиваясь удобнее в коляске. Было очень холодно.
Глава третья
Причуды месье Дюма
Мраморные лестницы в цветах и пальмах. Большой любитель и поклонник Востока, Дюма превратил вестибюль и площадки лестницы своего дворца в подобие сказки из «Тысячи и одной ночи». Разбогатевший романист и драматург голову потерял, подсчитывая все свои доходы, – их хватило бы на безбедное существование всех его потомков до скончания веков.
Потомки обступили Дюма и заявили: «Дай!» Дюма нанял секретаря – специалиста по потомкам. Работать этому человеку приходилось с утра до позднего вечера; значительно легче было литературному секретарю: за него работал сам Дюма. Привольно жилось лакеям – и тем, что служили в доме на улице Мира, и тем, которые жирели на хозяйских хлебах в загородном дворце. Друзья и благожелатели романиста предупреждали его:
– Богатство – вещь ненадежная, тем более писательское. Сегодня вы можете купить всё, что угодно, завтра вы отправитесь обедать к своему соседу по мансарде. Не надо чудить, дорогой Дюма, – не бросайтесь деньгами, поберегите их!
– Какая глупость! – возражал Дюма. – Через два месяца я заканчиваю новый роман, деньги поплывут ко мне! Кроме того, я задумал еще один роман, мне пока что не хватает…
– Времени?
– О нет!
– Документов?
– Пожалуй. Именно. Вы угадали. Я не знаю, как назвать новый роман. Когда я придумаю название, я уже отлично обойдусь без документов. Название поможет сочинить их, а там – поди проверяй! И кому, скажите по совести, нужны документы? Человеку, лишенному таланта и воображения!
Романы следовали один за другим. В Париже они выходили десятками изданий. Лондон, Лиссабон, Мадрид, Амстердам, Нью-Йорк, Лейпциг, Берлин, Петербург и Вена не успевали переводить творения Дюма. Он и сам точно не знал, сколько у него денег. Месье Арпентиньи советовал нанять специального секретаря, умеющего подсчитывать прибыли, падающие с неба. Дюма отвечал:
– Не будем подсчитывать. Я суеверен. Будем работать и тратить то, что есть.
Он работал утром, днем и вечером. Денежный шторм иногда сменялся устойчивой, теплой погодой мелких гонораров по перерасчетам и позабытым платежам. В такие дни ему служил опытный специалист по финансовым затруднениям, умевший получать и те двадцать франков, о которых Дюма забывал в периоды денежного прилива.
Сегодня он праздновал выход нового романа и энное количество переизданий «Трех мушкетеров» во всех странах мира. Специалист по реализации причуд Дюма, Поль Круазе, ранее работавший дрессировщиком попугаев в Марселе, напридумал кучу остроумных номеров, способствующих увеселению гостей. В штате прислуги имелись опытные распознаватели и психологи, на их обязанности лежало размещение посетителей соответственно их желаниям – тайным и явным. Дюма любил посетителей, являвшихся к нему с намерениями тайными. Круазе, наоборот, боялся таких людей и потому учредил особую отборочную комиссию, в натренированные руки которой и попал Жюль, едва лишь достиг площадки второго этажа.
Здесь его встретил человек, одетый во всё красное. Движением автомата он шагнул, остановился и, поклонившись, вопросительно произнес:
– Месье?..
«Что ему надо? – подумал Жюль. – Ах да, визитную карточку!» – и протянул ее.
– Пожалуйста!
Человек поднес ее к глазам, потом оглядел Жюля с ног до головы.
– Месье? – повторил он.
Жюль растерялся. Что нужно этому красноштанному, краснофрачному, красночулочному дураку? На нем даже парик цвета спелого помидора, а глаза как у кролика.
– Месье?.. – настойчиво произнес он и чуть прикрыл дверь, скрытую за драпировкой.
– На карточке сказано, кто я, – нерешительно пролепетал Жюль, совсем не зная того, что именно стояло на карточке; Барнаво, правда, что-то говорил по этому поводу, но мало ли что и о чем говорил Барнаво…
– Месье?.. – настойчиво и даже устало произнес красный человек.
– Жюль Верн, депутат от Нанта, – сказал Жюль. – Я прошу позвать месье Дюма, он…
Красный человек открыл дверь и с порога крикнул:
– Месье Жюль Верн, депутат от Нанта!
К Жюлю подлетел человек, одетый во всё зеленое, и сказал:
– Прошу депутата от города Нанта следовать за мною! – И повел его по деревянной винтовой лестнице наверх. У двери, обитой темным бархатом, он остановился:
– Жюлю Верну необходимо видеть Александра Дюма или Жюль Верн хочет принять участие в банкете?
Жюль подумал и – была не была – ответил:
– Суньте меня, куда вам будет угодно, я очень устал! Я прямо из Нанта!
– Месье шутник, – улыбнулся человек в зеленом и совершенно неожиданно переменил и тон и манеры: – Александр Дюма – великий человек, но он надавал нам столько инструкций, что мы всё перезабыли. Прошу вас посидеть в этой комнате, пока я докладываю о вас.
Жюль вошел в крохотную круглую комнату. На длинном узком столе он увидел коробки с сигарами и папиросами, вазу с бананами и гранатами. Через три минуты человек в зеленом вернулся и сказал:
– Прошу садиться! Возьмите сигару, она из Гаваны. Папиросы из Каира. В этом дворце я занимаю должность младшего психолога. Вас я вижу впервые здесь, но очень часто в Сорбонне. Не удивляйтесь, – я бывший преподаватель фехтования на филологическом факультете. В прошлом году эту дисциплину ликвидировали, и сам Александр Дюма пригласил меня к себе на службу. Должность моя несложна, но мне очень скучно: я привык к эспадронам, а мне приходится заниматься чепухой. Что поделаешь, Александр Дюма богат, я беден. Он талантлив, я только не без способностей.
– Что же вы здесь делаете? – спросил Жюль, сдирая кожицу с банана. – Если не ошибаюсь, вы обязаны распознавать посетителей, не так ли?
– Совершенно верно, мой друг, – ответил бывший преподаватель фехтования. – Вы из тех, кто, несомненно, заинтересует моего хозяина. Я доложу о вас, но раньше всего вам придется иметь дело с месье Арпентиньи, – он сегодня дежурный по приему провинциальных поклонников Дюма, просителей-литераторов и всех тех особ обоего пола, в которых я сомневаюсь…
Жюль съел банан и потянулся за гранатом. Ему хотелось попросить, у зеленого человека разрешения привести сюда Барнаво – в качестве посетителя, в котором сомневаются.
– Кто же, по-вашему, я? – спросил Жюль.
– Это нетрудно определить, раз мне уже известно, что вы студент. Вы провинциал, проникший сюда с помощью или, что вернее, по совету такого же провинциала, как вы сами. Ничего, ничего, не смущайтесь, – вы, будете приняты, вас хорошо накормят, подарят книгу с автографом, а если вы пишете и пришли с пьесой или романом – предложат наведаться этак через неделю. Я забыл, как вас зовут. Жюль Верн? Это недурно для титульного листа оцень толстой книги. Жюль Верн! Очень недурно. На прошлой неделе к нам приходил Анри Мюрже, он попросил у Дюма пособия в две тысячи франков.
– Любопытно, – насторожился Жюль. – Что же, помог Дюма бедному Мюрже?
– Дюма дал Мюрже сорок франков и дюжину галстуков, вышедших из моды. Кроме того, Дюма прислал к нему на дом доктора, – Мюрже отчаянно кашлял. Этот талантливый человек сумел получить и от доктора пять франков. Простите, я заболтался. Кто-то идет сюда.
В комнату без стука вошел высокий, нарядно одетый, красивый мужчина с острой бородкой и пышными усами – месье Арпентиньи. Жюль поднялся с дивана. «Держись, мой друг», – сказал он себе.
– С кем имею честь? – спросил вошедший, рассматривая Жюля в лорнет.
– Депутат от Нанта! Прибыл специально за тем, чтобы приветствовать месье Дюма!
Арпентиньи изобразил крайнюю степень удивления – жестами, мимикой, пожатием плеч:
– Депутат из Нанта? Приветствовать? Я, сударь, ничего не понимаю!
– Позвольте… – начал Жюль, о чем-то догадываясь.
– Я позволю вам всё, что хотите, но приезжать из Нанта специально за тем, чтобы… этого я не могу позволить! Это неостроумно, это дурно придумано! Это хорошо для журналиста какой-нибудь левой газетки, но в вашем случае…
– Совершенно верно, в моем случае это бездарно, месье, – со вздохом произнес Жюль. – Разрешите мне быть самим собою, – простодушно добавил он, чувствуя при этом, как страшная тяжесть вдруг упала с его плеч. – Я давно мечтаю познакомиться с месье Дюма. С этой целью, забыв о путях прямых и доступных, я избрал самый смешной, самый нелепый способ проникнуть сюда.
Арпентиньи сел и потянул за собою Жюля:
– Мне это нравится! У вас открытое, милое лицо, приятные манеры. Выдумывать следует не так, как это сделали вы. Никаких депутаций мой друг Александр не ждет. Просто к нему пришли и приехали друзья и добрые знакомые, чтобы поболтать, повеселиться. Вы, конечно, пишете?
– Стихи и песенки для театров в Латинском квартале, – ответил Жюль. – Кроме того, я задумал написать пьесу. Для этого мне нужно…
– Для этого нужны талант, вкус, хорошее здоровье, – заметил Арпентиньи. – И еще…
– И связи, – ввернул Жюль, полагая, что именно о них и скажет его новый знакомый в конце своего перечисления.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38