– Если это оттого, то вы влюбились, тогда…
– Тогда? – нетерпеливо спросил Жюль.
– Тогда не страшно, – ответила хозяйка. – Хуже, если вы худеете от плохого питания. Вы перестали обедать у меня, – где же вы обедаете?
– В разных местах, – Жюль назвал несколько столовых и кафе. – Я питаюсь превосходно. Моя мать заботится обо мне, присылает посылки. Отец снабжает деньгами.
– Это хорошо. Моему брату хуже, На прошлой неделе его уволили, он сидит без работы, ему нечего есть.
– За что же его уволили?
– Ему не нравятся наши порядки. Вы, я вижу, не читаете газет, ничего не знаете…
Жюль пожал плечами, в душе благословляя этот спасительный, имеющий десятки разночтений, жест.
– Вас окружают не те люди, какие нужны вам, – сердечным тоном заметила хозяйка. – Я хорошо понимаю – вам хочется как можно скорее сделать карьеру, забраться туда, к тем, кто наверху, и возлечь на бархат. Так говорил в свое время мой муж.
– Он говорил трафаретно, банально, – отозвался Жюль. – Бархат меня не соблазняет, имейте в виду. Я хочу остаться самим собою.
– От всей души желаю вам шелка и бархата, – несколько обидчиво сказала хозяйка. – С тем условием, чтобы вы оставались таким же добрым и честным, как сейчас. Думаю, что вам это удастся. У меня нюх на человека, – добавила она. – И еще скажу: влюбитесь! Вы всё один и один или с приятелями. Молодость коротка… Час назад столяр принес для вас какой-то длинный, узкий ящик, возьмите его.
После утомительно-скучных лекций в Сорбонне Жюль отдыхал, приводя в порядок свою маленькую картотеку. Трудно пользоваться ею: еще не найдена система, часть карточек устарела, но это очень хорошо, это значит, что владелец картотеки набирается знаний, идет вперед и, следовательно, бракует сделанное не так давно. Некоторые карточки умиляли Жюля, – вот, например, одна из них на букву Л, заполненная еще в Нанте три года назад:
«Локомотив.Движется силою пара, который, проделав известный путь в механизме, толкает поршень и заставляет вертеться колеса локомотива, управляющего движением (пометка Жюля: «Неясно, неконкретно)». От диаметра главного колеса зависит быстрота хода, но быстрота может зависеть также и от формы локомотива (он же паровоз). Ему приходится преодолевать трение и сопротивление воздуха. Чем меньше углов в локомотиве, тем легче преодолевается сопротивление воздуха.
Наши локомотивы делают от 30 до 40 километров в час. Инженеры считают, что в ближайшие десять лет скорость будет повышена до 50 километров в час. В Америке добились скорости свыше 60 километров в час».
Жюль улыбнулся неточности и лапидарности школьного текста этой карточки. Да, но это писалось без помощи серьезных справочников, только на основании личного ознакомления с предметом, только после разговоров с понимающими это дело людьми. Вот прошло немного времени, и локомотив на его родине делает в среднем 40 километров в час, но Америка пока что перегоняет на 10 – 15 километров. Нужно завести параллельные карточки, посвященные локомотиву в Америке, нельзя доверять газетным сообщениям о развитии техники в этой стране, – янки набили руку на сенсациях, они мастера на рекламу, а следовательно, всегда и везде преувеличивают.
Много карточек по кругосветным путешествиям. На одной рукою Жюля написано: «Закат солнца в океане прекрасен». Отстает в картотеке химия. Хорошо поставлена физика. Жюль доволен буквой Ф – флора и фауна… О, как бьется сердце, кружится голова и как вдруг раздвинулись стены комнаты, чтобы просторнее было мечтам! Однако карточки карточками, а дело делом, хотя еще неизвестно, в чем дела больше. Ко вторнику (сегодня пятница) нужно приготовить контрольное сочинение на тему «Понятие о законе до и после опубликования». Одна мысль о занятиях портила хорошее настроение. Чтобы не думать о неприятном, Жюль решил вздремнуть до девяти вечера, а потом снова заняться карточками. Контрольному сочинению можно посвятить завтрашнее утро.
Пьер Верн и не подозревает, что его сын всерьез подумывает о какой-то другой профессии, – ему не нравится юридическая деятельность. Она скучна, насквозь фальшива, – закон устроен так, что защищает только имущих и лишь на словах не дает в обиду бедняков.
«Эта юридическая деятельность пугает меня, – размышлял Жюль. – Не хочется мне быть юристом. Занятие бесперспективное и утомительное, оно сушит человека, превращает его в педанта. Пример – мой отец. Умница, проницательный и широкий, он с годами стал узким во взглядах, всё в жизни своей подчинив статьям и параграфам, гербаризируя всё живое, – отцу сподручнее оперировать готовыми формулами и положениями. Еще бы! Живое протестует, кричит, не дается, а закон любит подчинение, молчаливость, угодливость, лесть. Бедный отец! Я очень, очень люблю его, но мне не хочется следовать традиции. Я не буду юристом, у меня есть своя дорога. Она в тумане, но я уже ступил на нее…»
Стук в дверь.
Кто бы это мог быть? Хозяйка обычно сперва войдет, а потом постучит. Барнаво спрашивает: «Можно?» Товарищи, приятели и друзья входят без стука.
– Войдите, – сказал Жюль.
На пороге остановился Блуа. У него вид человека, только что вставшего с постели: взъерошенные волосы, заспанные глаза, помятый пиджак. Он шагнул, схватился за спинку кресла и опустился в него.
– Простите… Добрый вечер, – тяжело дыша, проговорил Блуа. – Мне нехорошо…
– Сердце? – Жюль подбежал к соседу, нагнулся над ним.
– И сердце… Меня уволили со службы. Оскорбили. Я не знаю, что делать…
– Не тревожьтесь, сосед. Отец написал мне, что вам следует предупредить своих хозяев, то есть опередить их, понимаете? Мы подадим на них в суд. Не печальтесь, не надо! Вы поступите на другую службу, у меня есть связи.
Блуа улыбнулся, и было в этой улыбке столько иронии, что она, видимо, помогла ему выпрямиться и спокойно произнести:
– На другую службу… связи… Дитя! Чистое, хорошее дитя, вы ничего не понимаете. Подать в суд… Мой хозяин уже предупредил, опередил меня. Я уже получил повестку. Я должен явиться завтра. Меня не только гонят, но и добивают. Я, видите ли, причинил фирме убыток в сто тысяч франков!
Жюль расхохотался:
– Сто тысяч франков! Бред! Глупости! Чепуха! А почему не шестьсот тысяч, не миллион? Что они возьмут с вас?.. Сто тысяч! Да это так смешно, что судьи помрут от колик!
– О нет, они не умрут, – горестно отозвался Блуа. – Они умрут вместе с системой, породившей их. Они придумали ядовитую штуку, они уже договорились с химиком своего конкурента. Я говорю о хозяевах, Жюль. Этот химик переходит к ним на службу. Я сяду в долговую тюрьму. Опишут всё мое жалкое имущество…
– Вы больны, дорогой сосед, – сказал Жюль. – Вы рассказываете анекдоты. Вы никуда не сядете. Мой отец кое-что смыслит в законах. Я поеду в Нант, привезу отца…
– Ваш отец откажется от борьбы с таким сильным противником, как мой хозяин. Ваш отец… Не сердитесь, друг мой, – едва удерживаясь от гнева, сказал Блуа, – ваш отец сам служит моему хозяину!
– Этого не может быть! – Жюль переменился в лице и сжал кулаки. – Мой отец чист и честен. Он не может служить неправде! Что вы говорите, месье Блуа! Опомнитесь!
– Я говорю то, что и вам хорошо известно. Так уж устроено общество, мой дорогой! Ваш отец служит моему хозяину.
Он повторил эту фразу, захлебываясь от удовольствия говорить то, что ему нравилось.
– И вы готовитесь к тому, чтобы притеснять меня, – Блуа скорбно улыбнулся. – Здесь, у себя в мансарде, вы за меня, но в суде вам придется поддерживать моего хозяина.
– Так что же это такое?.. – растерянно проговорил Жюль, понимая, что его сосед прав. – Выходит, что мне нечем заняться в этом обществе… Так, что ли? Чем лучше наше общество другого, того, которое было раньше?
Блуа ничего не ответил на это. Он поднялся с кресла. Напрасно Жюль утешал старика, – Блуа упрямо качал головой и слушать не хотел никаких советов, да и что могли ему посоветовать… Предстоит суд, потеря всего имущества, книг, тюрьма.
– Еду за отцом! – сказал Жюль. – Сегодня же!
– Не надо, глупый мальчик! – Блуа схватил Жюля за руку и с силой сдавил ее. – Не конфузьте своего отца – зачем вам это? Я пришел проститься, вот и всё. В случае, если… прошу вас распорядиться моими книгами. Их немного, но у меня есть редкие издания по физике и астрономии. Оставьте их себе, остальные продайте и храните деньги у себя. Я дам знать, когда они понадобятся мне. Если бы мне вашу молодость! О, я сумел бы использовать ее с честью! – Он поцеловал Жюля. – Запомните то, что я вам скажу, дитя! Есть две науки: одна угнетает, другая освобождает. Не ошибитесь, делая выбор. Если когда-нибудь фантазия ваша заберется под облака – помните, что есть два рода фантазии: одна – во имя будущего, другая – за приукрашивание всего дурного, что есть в настоящем. Всегда помните это! И не забудьте меня. Я одинок.
– Вы революционер? – спросил Жюль шепотом.
– Я проснувшийся раб, – ответил Блуа. – Поздно проснувшийся раб, – добавил он. – Не настаивайте на уточнении, мне многое еще неясно, но вполне ясно одно: все честные люди должны проснуться и разбудить тех, кто спит…
– Как хотите, но я еду за отцом, – сказал вконец взволнованный Жюль. – Я привезу его сюда, в Париж, отец сделает невозможное, но спасет вас.
– Надо делать только то, что возможно, – отозвался Блуа. – И вы займитесь этим в будущем.
– Куда вы сейчас? – спросил Жюль.
– Приводить в порядок мое движимое и недвижимое, – улыбнулся Блуа. – Дайте мне слово: если через две недели я не вернусь, вы продадите мои книги и сохраните деньги. Кое-что я подарю вам. Я одинок, вы единственный, кого я полюбил безотчетно и всем сердцем.
Жюль дал слово.
Блуа не возвратился домой и через три недели. Жюль медлил с продажей книг. Отец писал ему:
«…дело твоего соседа очень сложное и очень нехорошее. Лет десять назад таких дел не могло быть. Я понимаю, почему никто не берется защищать твоего соседа. Мне, сидя в Нанте, невозможно помочь тому, кто в Париже, да вдобавок и в тюрьме. Кроме того, я не знаю, что он за человек, и ты не знаешь этого. Наши впечатления обманчивы. Не будь ребенком, Жюль, ты уже взрослый, ты будущий юрист, привыкай смотреть на вещи здраво, отбрось романтику и всякую беллетристику…»
Ответ неопределенный, уклончивый, богатый подтекстом и тем самым определенный и ясный. В конце апреля Жюль пригласил букиниста с набережной Сены оценить книги Блуа. Осмотр был недолго. Букинист наметанным глазом окинул каждую пятую, прочел надписи на корешках, задержался на какой-то одной.
– Беру, – сказал он. – Вот эти мне не нужны. Не пойдут. Всего здесь на триста франков.
Жюль пригласил другого букиниста.
– Триста франков, – сказал он.
Жюль пригласил третьего. И этот назвал ту же цифру, добавив, что никто больше не даст: таков уговор букинистов, торгующих на набережной.
Пришел Барнаво и сказал:
– Не будем продавать книги, Жюль. А вдруг Блуа вернется! Я заходил в канцелярию суда, мне сказали, что дело не так серьезно. Над ста тысячами франков и там посмеялись. Не продавай, Жюль!
– Я должен исполнить просьбу, я дал слово Блуа!
– Продать книги можно всегда, это дело минут. Трудно купить, мой мальчик!
Жюль рассказал о своем соседе и Дюма. Почтенный романист поднял брови.
– Ого! Низы шевелятся! Я не думал этого! А из тебя такой же юрист, как из меня епископ! Хорошо, я попытаюсь узнать, где твой Блуа и что с ним.
Спустя неделю Дюма сообщил Жюлю:
– Твой Блуа опасный человек. Он говорил черт знает какие вещи! Даже на суде. Ему не нравится наше правительство. Садись, я прочту тебе последнюю главу моего романа.
Жюль послушался Барнаво и книг не продал. Но ту пачку, которую отложил первый букинист, Жюль приобрел для себя, оценив каждую книгу вдвое дороже ее цены. Здесь были описания кругосветных путешествий, популярная физика, астрономия и «Загадка полюса» – книга толстая, с картинками, – книга, которую Жюль искал пять лет и нигде не мог найти.
Глава шестая
На приеме у Виктора Гюго
Пьер Верн был уверен в том, что его сын всерьез заинтересован юридическими науками. Для уверенности твердой, совершенной не хватало только неопровержимых свидетельств в пользу этой любезной сердцу Пьера Верна заинтересованности самого Жюля. И вот эти свидетельства явились: сын спрашивает отца, как нужно поступить в таком-то и таком-то случае, и даже просит его помочь какому-то Блуа.
Пьер Верн довольно потирал руки. Закон и право оказались сильнее стихов и комедий. Все идет как надо. Старший сын через год-два приступит к практической деятельности адвоката. Младший сын учится в специальном учебном заведении, – Поль хочет быть моряком. Дочери… с ними значительно проще, о дочерях в свое время позаботятся их мужья. Будет очень хорошо, если эти мужья окажутся юристами.
Пьер Верн в Нанте довольно потирал руки.
Его старший сын в Париже был очень недоволен собой. Всё шло не так, как надо. Дюма рекомендовал ему простейший способ найти самого себя.
– Для этого надо писать романы приключений, – сказал Дюма. – Попробуйте стать моим соперником. Я ни в чем не уступлю вам, это вас подстегнет; вы будете стараться, буду стараться и я. Таким образом вы достигнете своей меры, а я превзойду себя.
– Легко на словах, – вздохнул Жюль. – Мне не написать романа приключений, ничего не получится.
– Получится, – беззаботным тоном возразил Дюма. – Для этого необходимо иметь здоровый желудок, терпение и досуг.
– А талант?
– Талант? Что это такое? По-моему, талант – это трудолюбие. Садитесь и пишите. Утром пьесу, вечером роман, через неделю наоборот. Одно пойдет хуже, другое лучше, в результате что-нибудь выйдет очень хорошо.
Жюль соглашался: да, и то и другое заманчиво, и, конечно, романы приключений значительно лучше пьес, но для романа нужны деньги, отсутствие забот, солидная обеспеченность. Ежемесячное пособие от отца – это пока что единственная финансовая помощь. Романы заставят бросить юридический факультет, и тогда отец немедленно прекратит присылку пособия.
Новый знакомый Жюля, де Кораль, завсегдатай салонов и клубов, редактор газеты «Либертэ», сказал как-то:
– Вы нравитесь мне. Я люблю людей упрямых, одаренных, сомневающихся в себе и других. Пишите пьесу, только театр может дать славу и деньги.
– Никто не хочет понять меня, – уныло ответил Жюль. – Я не ищу ни славы, ни денег. Мне, как океанскому пароходу, нужен курс, понимаете?
– Океанскому, а не речному? – улыбнулся де Кораль.
– Жизнь – океан, – улыбнулся и Жюль.
Де Кораль с минуту о чем-то подумал.
– Не хотите ли познакомиться с Гюго?
Жюль побледнел. Ему не хотелось верить, что это возможно. Познакомиться с Гюго.. Бог мой! Шутит он, этот легкомысленный, богатый де Кораль, и шутит неостроумно, зло…
– Вам необходимо познакомиться с Гюго, – сказал де Кораль.
– А вы с ним знакомы? – спросил Жюль, бледнея еще больше.
– Я неизменный гость на его приемах, – ответил де Кораль. – Если хотите, мы пойдем к нему в следующее воскресенье. В два часа.
Жюль произнес только одно слово – самое короткое и самое энергическое из всех слов, какие только существуют на свете.
– О! – сказал Жюль, и на его широком лице бретонца пятнами проступила краска. Он был предельно взволнован.
– Разрешите сесть, – сказал он, опускаясь в кресло. – Это невозможно… – Жюль приложил руку к сердцу. – И не надо смеяться надо мною, не надо, пожалуйста! Оставьте меня с моими мечтами, они так дороги мне!..
– Вы, я вижу, очень любите Гюго!
– О! – воскликнул Жюль, закрывая глаза. – Если в вы только знали!
– В следующее воскресенье вы увидите мэтра, – просто и четко проговорил де Кораль.
– Вто правда? Поклянитесь, это правда? Вы не шутите?
– Я не могу обещать вам свидания с господом богом, – ответил Кораль, – но познакомить с Гюго – это в моих силах.
Жюль кинулся де Коралю на грудь, припал к ней и едва не разрыдался.
– Через десять дней я буду представлен Гюго, – похвастал Жюль Аристиду Иньяру. – Невероятно! Ты веришь в это? Непредставимо!
– И даже очень, – поддакнул Иньяр. – Гюго живет замкнуто, он в ссоре с правительством, его почти невозможно увидеть. И всё же я верю, что ты увидишь мэтра. Счастливец! Давно ли в Париже и уже знаком с самим Гюго!
О предстоящем визите к знаменитому писателю узнала и хозяйка Жюля.
– Вы родились не только в сорочке, но в сорочке с бантом, как говорят у нас в Пикардии, – сказала мадам Лярош. – Вы далеко пойдете!
– Ну вот, мой мальчик, у тебя такие связи, каких нет и у премьер-министра, – сказал Барнаво. – Два Дюма, один де Кораль, месье Арпентиньи, музыкант Аристид Иньяр, а теперь прибавляется сам Гюго. В эту компанию так и просятся президент республики и португальский король. Не удивлюсь, если сам папа римский пригласит тебя на партию в бостон. Пора тебе начать стричь купоны, мой мальчик!
Виктор Гюго жил в доме № 37 по улице Тур д'Овернь. Дом стоял на высоком холме.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
– Тогда? – нетерпеливо спросил Жюль.
– Тогда не страшно, – ответила хозяйка. – Хуже, если вы худеете от плохого питания. Вы перестали обедать у меня, – где же вы обедаете?
– В разных местах, – Жюль назвал несколько столовых и кафе. – Я питаюсь превосходно. Моя мать заботится обо мне, присылает посылки. Отец снабжает деньгами.
– Это хорошо. Моему брату хуже, На прошлой неделе его уволили, он сидит без работы, ему нечего есть.
– За что же его уволили?
– Ему не нравятся наши порядки. Вы, я вижу, не читаете газет, ничего не знаете…
Жюль пожал плечами, в душе благословляя этот спасительный, имеющий десятки разночтений, жест.
– Вас окружают не те люди, какие нужны вам, – сердечным тоном заметила хозяйка. – Я хорошо понимаю – вам хочется как можно скорее сделать карьеру, забраться туда, к тем, кто наверху, и возлечь на бархат. Так говорил в свое время мой муж.
– Он говорил трафаретно, банально, – отозвался Жюль. – Бархат меня не соблазняет, имейте в виду. Я хочу остаться самим собою.
– От всей души желаю вам шелка и бархата, – несколько обидчиво сказала хозяйка. – С тем условием, чтобы вы оставались таким же добрым и честным, как сейчас. Думаю, что вам это удастся. У меня нюх на человека, – добавила она. – И еще скажу: влюбитесь! Вы всё один и один или с приятелями. Молодость коротка… Час назад столяр принес для вас какой-то длинный, узкий ящик, возьмите его.
После утомительно-скучных лекций в Сорбонне Жюль отдыхал, приводя в порядок свою маленькую картотеку. Трудно пользоваться ею: еще не найдена система, часть карточек устарела, но это очень хорошо, это значит, что владелец картотеки набирается знаний, идет вперед и, следовательно, бракует сделанное не так давно. Некоторые карточки умиляли Жюля, – вот, например, одна из них на букву Л, заполненная еще в Нанте три года назад:
«Локомотив.Движется силою пара, который, проделав известный путь в механизме, толкает поршень и заставляет вертеться колеса локомотива, управляющего движением (пометка Жюля: «Неясно, неконкретно)». От диаметра главного колеса зависит быстрота хода, но быстрота может зависеть также и от формы локомотива (он же паровоз). Ему приходится преодолевать трение и сопротивление воздуха. Чем меньше углов в локомотиве, тем легче преодолевается сопротивление воздуха.
Наши локомотивы делают от 30 до 40 километров в час. Инженеры считают, что в ближайшие десять лет скорость будет повышена до 50 километров в час. В Америке добились скорости свыше 60 километров в час».
Жюль улыбнулся неточности и лапидарности школьного текста этой карточки. Да, но это писалось без помощи серьезных справочников, только на основании личного ознакомления с предметом, только после разговоров с понимающими это дело людьми. Вот прошло немного времени, и локомотив на его родине делает в среднем 40 километров в час, но Америка пока что перегоняет на 10 – 15 километров. Нужно завести параллельные карточки, посвященные локомотиву в Америке, нельзя доверять газетным сообщениям о развитии техники в этой стране, – янки набили руку на сенсациях, они мастера на рекламу, а следовательно, всегда и везде преувеличивают.
Много карточек по кругосветным путешествиям. На одной рукою Жюля написано: «Закат солнца в океане прекрасен». Отстает в картотеке химия. Хорошо поставлена физика. Жюль доволен буквой Ф – флора и фауна… О, как бьется сердце, кружится голова и как вдруг раздвинулись стены комнаты, чтобы просторнее было мечтам! Однако карточки карточками, а дело делом, хотя еще неизвестно, в чем дела больше. Ко вторнику (сегодня пятница) нужно приготовить контрольное сочинение на тему «Понятие о законе до и после опубликования». Одна мысль о занятиях портила хорошее настроение. Чтобы не думать о неприятном, Жюль решил вздремнуть до девяти вечера, а потом снова заняться карточками. Контрольному сочинению можно посвятить завтрашнее утро.
Пьер Верн и не подозревает, что его сын всерьез подумывает о какой-то другой профессии, – ему не нравится юридическая деятельность. Она скучна, насквозь фальшива, – закон устроен так, что защищает только имущих и лишь на словах не дает в обиду бедняков.
«Эта юридическая деятельность пугает меня, – размышлял Жюль. – Не хочется мне быть юристом. Занятие бесперспективное и утомительное, оно сушит человека, превращает его в педанта. Пример – мой отец. Умница, проницательный и широкий, он с годами стал узким во взглядах, всё в жизни своей подчинив статьям и параграфам, гербаризируя всё живое, – отцу сподручнее оперировать готовыми формулами и положениями. Еще бы! Живое протестует, кричит, не дается, а закон любит подчинение, молчаливость, угодливость, лесть. Бедный отец! Я очень, очень люблю его, но мне не хочется следовать традиции. Я не буду юристом, у меня есть своя дорога. Она в тумане, но я уже ступил на нее…»
Стук в дверь.
Кто бы это мог быть? Хозяйка обычно сперва войдет, а потом постучит. Барнаво спрашивает: «Можно?» Товарищи, приятели и друзья входят без стука.
– Войдите, – сказал Жюль.
На пороге остановился Блуа. У него вид человека, только что вставшего с постели: взъерошенные волосы, заспанные глаза, помятый пиджак. Он шагнул, схватился за спинку кресла и опустился в него.
– Простите… Добрый вечер, – тяжело дыша, проговорил Блуа. – Мне нехорошо…
– Сердце? – Жюль подбежал к соседу, нагнулся над ним.
– И сердце… Меня уволили со службы. Оскорбили. Я не знаю, что делать…
– Не тревожьтесь, сосед. Отец написал мне, что вам следует предупредить своих хозяев, то есть опередить их, понимаете? Мы подадим на них в суд. Не печальтесь, не надо! Вы поступите на другую службу, у меня есть связи.
Блуа улыбнулся, и было в этой улыбке столько иронии, что она, видимо, помогла ему выпрямиться и спокойно произнести:
– На другую службу… связи… Дитя! Чистое, хорошее дитя, вы ничего не понимаете. Подать в суд… Мой хозяин уже предупредил, опередил меня. Я уже получил повестку. Я должен явиться завтра. Меня не только гонят, но и добивают. Я, видите ли, причинил фирме убыток в сто тысяч франков!
Жюль расхохотался:
– Сто тысяч франков! Бред! Глупости! Чепуха! А почему не шестьсот тысяч, не миллион? Что они возьмут с вас?.. Сто тысяч! Да это так смешно, что судьи помрут от колик!
– О нет, они не умрут, – горестно отозвался Блуа. – Они умрут вместе с системой, породившей их. Они придумали ядовитую штуку, они уже договорились с химиком своего конкурента. Я говорю о хозяевах, Жюль. Этот химик переходит к ним на службу. Я сяду в долговую тюрьму. Опишут всё мое жалкое имущество…
– Вы больны, дорогой сосед, – сказал Жюль. – Вы рассказываете анекдоты. Вы никуда не сядете. Мой отец кое-что смыслит в законах. Я поеду в Нант, привезу отца…
– Ваш отец откажется от борьбы с таким сильным противником, как мой хозяин. Ваш отец… Не сердитесь, друг мой, – едва удерживаясь от гнева, сказал Блуа, – ваш отец сам служит моему хозяину!
– Этого не может быть! – Жюль переменился в лице и сжал кулаки. – Мой отец чист и честен. Он не может служить неправде! Что вы говорите, месье Блуа! Опомнитесь!
– Я говорю то, что и вам хорошо известно. Так уж устроено общество, мой дорогой! Ваш отец служит моему хозяину.
Он повторил эту фразу, захлебываясь от удовольствия говорить то, что ему нравилось.
– И вы готовитесь к тому, чтобы притеснять меня, – Блуа скорбно улыбнулся. – Здесь, у себя в мансарде, вы за меня, но в суде вам придется поддерживать моего хозяина.
– Так что же это такое?.. – растерянно проговорил Жюль, понимая, что его сосед прав. – Выходит, что мне нечем заняться в этом обществе… Так, что ли? Чем лучше наше общество другого, того, которое было раньше?
Блуа ничего не ответил на это. Он поднялся с кресла. Напрасно Жюль утешал старика, – Блуа упрямо качал головой и слушать не хотел никаких советов, да и что могли ему посоветовать… Предстоит суд, потеря всего имущества, книг, тюрьма.
– Еду за отцом! – сказал Жюль. – Сегодня же!
– Не надо, глупый мальчик! – Блуа схватил Жюля за руку и с силой сдавил ее. – Не конфузьте своего отца – зачем вам это? Я пришел проститься, вот и всё. В случае, если… прошу вас распорядиться моими книгами. Их немного, но у меня есть редкие издания по физике и астрономии. Оставьте их себе, остальные продайте и храните деньги у себя. Я дам знать, когда они понадобятся мне. Если бы мне вашу молодость! О, я сумел бы использовать ее с честью! – Он поцеловал Жюля. – Запомните то, что я вам скажу, дитя! Есть две науки: одна угнетает, другая освобождает. Не ошибитесь, делая выбор. Если когда-нибудь фантазия ваша заберется под облака – помните, что есть два рода фантазии: одна – во имя будущего, другая – за приукрашивание всего дурного, что есть в настоящем. Всегда помните это! И не забудьте меня. Я одинок.
– Вы революционер? – спросил Жюль шепотом.
– Я проснувшийся раб, – ответил Блуа. – Поздно проснувшийся раб, – добавил он. – Не настаивайте на уточнении, мне многое еще неясно, но вполне ясно одно: все честные люди должны проснуться и разбудить тех, кто спит…
– Как хотите, но я еду за отцом, – сказал вконец взволнованный Жюль. – Я привезу его сюда, в Париж, отец сделает невозможное, но спасет вас.
– Надо делать только то, что возможно, – отозвался Блуа. – И вы займитесь этим в будущем.
– Куда вы сейчас? – спросил Жюль.
– Приводить в порядок мое движимое и недвижимое, – улыбнулся Блуа. – Дайте мне слово: если через две недели я не вернусь, вы продадите мои книги и сохраните деньги. Кое-что я подарю вам. Я одинок, вы единственный, кого я полюбил безотчетно и всем сердцем.
Жюль дал слово.
Блуа не возвратился домой и через три недели. Жюль медлил с продажей книг. Отец писал ему:
«…дело твоего соседа очень сложное и очень нехорошее. Лет десять назад таких дел не могло быть. Я понимаю, почему никто не берется защищать твоего соседа. Мне, сидя в Нанте, невозможно помочь тому, кто в Париже, да вдобавок и в тюрьме. Кроме того, я не знаю, что он за человек, и ты не знаешь этого. Наши впечатления обманчивы. Не будь ребенком, Жюль, ты уже взрослый, ты будущий юрист, привыкай смотреть на вещи здраво, отбрось романтику и всякую беллетристику…»
Ответ неопределенный, уклончивый, богатый подтекстом и тем самым определенный и ясный. В конце апреля Жюль пригласил букиниста с набережной Сены оценить книги Блуа. Осмотр был недолго. Букинист наметанным глазом окинул каждую пятую, прочел надписи на корешках, задержался на какой-то одной.
– Беру, – сказал он. – Вот эти мне не нужны. Не пойдут. Всего здесь на триста франков.
Жюль пригласил другого букиниста.
– Триста франков, – сказал он.
Жюль пригласил третьего. И этот назвал ту же цифру, добавив, что никто больше не даст: таков уговор букинистов, торгующих на набережной.
Пришел Барнаво и сказал:
– Не будем продавать книги, Жюль. А вдруг Блуа вернется! Я заходил в канцелярию суда, мне сказали, что дело не так серьезно. Над ста тысячами франков и там посмеялись. Не продавай, Жюль!
– Я должен исполнить просьбу, я дал слово Блуа!
– Продать книги можно всегда, это дело минут. Трудно купить, мой мальчик!
Жюль рассказал о своем соседе и Дюма. Почтенный романист поднял брови.
– Ого! Низы шевелятся! Я не думал этого! А из тебя такой же юрист, как из меня епископ! Хорошо, я попытаюсь узнать, где твой Блуа и что с ним.
Спустя неделю Дюма сообщил Жюлю:
– Твой Блуа опасный человек. Он говорил черт знает какие вещи! Даже на суде. Ему не нравится наше правительство. Садись, я прочту тебе последнюю главу моего романа.
Жюль послушался Барнаво и книг не продал. Но ту пачку, которую отложил первый букинист, Жюль приобрел для себя, оценив каждую книгу вдвое дороже ее цены. Здесь были описания кругосветных путешествий, популярная физика, астрономия и «Загадка полюса» – книга толстая, с картинками, – книга, которую Жюль искал пять лет и нигде не мог найти.
Глава шестая
На приеме у Виктора Гюго
Пьер Верн был уверен в том, что его сын всерьез заинтересован юридическими науками. Для уверенности твердой, совершенной не хватало только неопровержимых свидетельств в пользу этой любезной сердцу Пьера Верна заинтересованности самого Жюля. И вот эти свидетельства явились: сын спрашивает отца, как нужно поступить в таком-то и таком-то случае, и даже просит его помочь какому-то Блуа.
Пьер Верн довольно потирал руки. Закон и право оказались сильнее стихов и комедий. Все идет как надо. Старший сын через год-два приступит к практической деятельности адвоката. Младший сын учится в специальном учебном заведении, – Поль хочет быть моряком. Дочери… с ними значительно проще, о дочерях в свое время позаботятся их мужья. Будет очень хорошо, если эти мужья окажутся юристами.
Пьер Верн в Нанте довольно потирал руки.
Его старший сын в Париже был очень недоволен собой. Всё шло не так, как надо. Дюма рекомендовал ему простейший способ найти самого себя.
– Для этого надо писать романы приключений, – сказал Дюма. – Попробуйте стать моим соперником. Я ни в чем не уступлю вам, это вас подстегнет; вы будете стараться, буду стараться и я. Таким образом вы достигнете своей меры, а я превзойду себя.
– Легко на словах, – вздохнул Жюль. – Мне не написать романа приключений, ничего не получится.
– Получится, – беззаботным тоном возразил Дюма. – Для этого необходимо иметь здоровый желудок, терпение и досуг.
– А талант?
– Талант? Что это такое? По-моему, талант – это трудолюбие. Садитесь и пишите. Утром пьесу, вечером роман, через неделю наоборот. Одно пойдет хуже, другое лучше, в результате что-нибудь выйдет очень хорошо.
Жюль соглашался: да, и то и другое заманчиво, и, конечно, романы приключений значительно лучше пьес, но для романа нужны деньги, отсутствие забот, солидная обеспеченность. Ежемесячное пособие от отца – это пока что единственная финансовая помощь. Романы заставят бросить юридический факультет, и тогда отец немедленно прекратит присылку пособия.
Новый знакомый Жюля, де Кораль, завсегдатай салонов и клубов, редактор газеты «Либертэ», сказал как-то:
– Вы нравитесь мне. Я люблю людей упрямых, одаренных, сомневающихся в себе и других. Пишите пьесу, только театр может дать славу и деньги.
– Никто не хочет понять меня, – уныло ответил Жюль. – Я не ищу ни славы, ни денег. Мне, как океанскому пароходу, нужен курс, понимаете?
– Океанскому, а не речному? – улыбнулся де Кораль.
– Жизнь – океан, – улыбнулся и Жюль.
Де Кораль с минуту о чем-то подумал.
– Не хотите ли познакомиться с Гюго?
Жюль побледнел. Ему не хотелось верить, что это возможно. Познакомиться с Гюго.. Бог мой! Шутит он, этот легкомысленный, богатый де Кораль, и шутит неостроумно, зло…
– Вам необходимо познакомиться с Гюго, – сказал де Кораль.
– А вы с ним знакомы? – спросил Жюль, бледнея еще больше.
– Я неизменный гость на его приемах, – ответил де Кораль. – Если хотите, мы пойдем к нему в следующее воскресенье. В два часа.
Жюль произнес только одно слово – самое короткое и самое энергическое из всех слов, какие только существуют на свете.
– О! – сказал Жюль, и на его широком лице бретонца пятнами проступила краска. Он был предельно взволнован.
– Разрешите сесть, – сказал он, опускаясь в кресло. – Это невозможно… – Жюль приложил руку к сердцу. – И не надо смеяться надо мною, не надо, пожалуйста! Оставьте меня с моими мечтами, они так дороги мне!..
– Вы, я вижу, очень любите Гюго!
– О! – воскликнул Жюль, закрывая глаза. – Если в вы только знали!
– В следующее воскресенье вы увидите мэтра, – просто и четко проговорил де Кораль.
– Вто правда? Поклянитесь, это правда? Вы не шутите?
– Я не могу обещать вам свидания с господом богом, – ответил Кораль, – но познакомить с Гюго – это в моих силах.
Жюль кинулся де Коралю на грудь, припал к ней и едва не разрыдался.
– Через десять дней я буду представлен Гюго, – похвастал Жюль Аристиду Иньяру. – Невероятно! Ты веришь в это? Непредставимо!
– И даже очень, – поддакнул Иньяр. – Гюго живет замкнуто, он в ссоре с правительством, его почти невозможно увидеть. И всё же я верю, что ты увидишь мэтра. Счастливец! Давно ли в Париже и уже знаком с самим Гюго!
О предстоящем визите к знаменитому писателю узнала и хозяйка Жюля.
– Вы родились не только в сорочке, но в сорочке с бантом, как говорят у нас в Пикардии, – сказала мадам Лярош. – Вы далеко пойдете!
– Ну вот, мой мальчик, у тебя такие связи, каких нет и у премьер-министра, – сказал Барнаво. – Два Дюма, один де Кораль, месье Арпентиньи, музыкант Аристид Иньяр, а теперь прибавляется сам Гюго. В эту компанию так и просятся президент республики и португальский король. Не удивлюсь, если сам папа римский пригласит тебя на партию в бостон. Пора тебе начать стричь купоны, мой мальчик!
Виктор Гюго жил в доме № 37 по улице Тур д'Овернь. Дом стоял на высоком холме.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38