– Честно говоря, нет. Я понимаю, это не мое дело и мне не следует спрашивать, но ничего не могу с собой поделать… скажи, когда мы были далеко друг от друга, ты… у тебя… много у тебя было женщин?
Доусон захохотал:
– Ты права, это не твое дело, но я все равно отвечу. – Он посерьезнел. – Любовь моя, я не хочу тебя обманывать, конечно, у меня были другие женщины, и немало, вряд ли я мог бы прожить столько лет как монах. Но мое сердце всегда принадлежало только тебе, Кэтлин, я больше никого никогда не любил, – закончил он и нежно поцеловал ее в губы.
Кэтлин вздохнула:
– Как это ни печально, но мне пора идти.
– Нет, – Доусон обнял ее еще крепче, – я не хочу, чтобы ты уходила.
– Я тоже не хочу, но, как я уже говорила, к девяти часам вернется Скотт. Если меня не окажется дома, он забеспокоится.
– Послушай, а не пора ли мальчику привыкать к самостоятельности?
– Доусон!
– Да шучу я, шучу. – Он разжал руки, и Кэтлин встала.
– Хватит валяться, вставай.
– О, Кэтлин, только не это, не заставляй меня вставать! – дурашливо взмолился Доусон.
– Кажется, кто-то уверял, что мне больше не придется одеваться самой. Какая же короткая у некоторых память! – поддразнила Кэтлин.
Доусон с быстротой молнии вскочил с кровати, натянул брюки, метнулся к стулу и схватил с него платье.
– Ну, долго мне тебя ждать?
Глава 37
Доусон вышел из ювелирного магазина Бартона и прищурился, ослепленный ярким солнечным светом. Доусон вдохнул полной грудью, надел шляпу и зашагал к нарядному экипажу, дожидающемуся его у входа в магазин. Доусон довольно похлопал себя по нагрудному карману, в котором у самого сердца лежала только что купленная драгоценность, и улыбнулся.
Джим, сидящий на облучке с кнутом и поводьями в руках, приготовился везти хозяина в Сан-Суси, на назначенную на три часа встречу с Кэтлин. По случаю этого торжественного события Доусон распорядился, чтобы Джим подал двухместную карету, обитую изнутри гладкой блестящей кожей. Карета была запряжена парой превосходных чистокровных черных коней, кони нетерпеливо фыркали и били копытом землю, словно тоже с нетерпением ждали, когда их хозяин двинется в путь. И этих лошадей, и карету Доусон купил уже больше года назад, но за все это время Джим лишь однажды запрягал для него карету – прошлой зимой, когда темной пасмурной ночью Доусон, страдая от приступа меланхолии, вдруг надумал отправиться в Нижний Натчез. То была одна из многих ночей, когда Доусон не мог заснуть, думая о Кэтлин. Кэтлин стала вдовой и могла бы снова выйти замуж, но она не желала принимать его ухаживания. В каком-то смысле раньше, когда муж Кэтлин был жив, Доусону было даже легче. Тогда он по крайней мере твердо знал, что Кэтлин для него недосягаема. Близость с другими женщинами хотя и доставляла физическое удовольствие, но ровно ничего для него не значила и служила единственной цели – на какой-то час или два заполнить зияющую пустоту в душе, избавить от гнетущего чувства одиночества.
Но когда Кэтлин овдовела, Доусон больше не мог даже на время забыться в объятиях другой женщины. Он твердил себе, что Кэтлин больше не принадлежит другому мужчине, что она его, и только его. Не предпринимая никаких реальных шагов, он тем не менее целыми днями грезил наяву, представляя, как она сдастся, пошлет за ним и признает, что связь, некогда существовавшая между ними, никогда не обрывалась, что ее больше не сдерживают брачные обеты, данные другому мужчине, что она в конце концов решила выйти за него замуж – после всех этих потраченных впустую лет, которые уже не вернуть.
Но Кэтлин ничего подобного не делала. Уверовав, что день, когда Кэтлин пошлет за ним, пригласит в Сан-Суси и признается ему если не в любви, то хотя бы в том, что испытывает к нему глубокую нежную привязанность, непременно настанет, Доусон ждал этого почти постоянно. Дело дошло до того, что он почти не покидал свой особняк. Он так сильно на это рассчитывал, что даже выписал из Нового Орлеана нарядную двухместную карету, втайне предвкушая решающий день, когда он отправится в Сан-Суси этаким молодым щеголем – в новом экипаже, с огромным букетом роз – и пригласит Кэтлин на прогулку. Она радостно выбежит ему навстречу, как трепетная юная девушка к своему первому поклоннику, он поможет ей сесть в закрытый экипаж, и они поедут кататься.
Но Кэтлин так и не позвала его. Доусон ее почти не видел, а если и видел, то лишь мельком. Доусон частенько прятался в каком-нибудь надежно скрытом от глаз убежище, чтобы наблюдать за Кэтлин, оставаясь незамеченным. Как-то раз именно после такого наблюдения за ней он с особой остротой почувствовал себя одиноким и несчастным и не мог избавиться от этого ощущения весь день. Было это в одно зимнее воскресенье. Уже почти поднявшись по лестнице собора, Кэтлин вдруг оглянулась, и Доусон получил возможность без помех полюбоваться ее прекрасным лицом. Стройная, пропорциональная фигура Кэтлин была полностью скрыта теплым коричневым плащом, но Доусону было достаточно увидеть любимое лицо с нежными тонкими чертами, сияющие голубые глаза, улыбку, обращенную к подруге, которая окликнула Кэтлин сзади, чтобы его сердце забилось учащенно. Кэтлин отвернулась, и для Доусона словно померк весь свет. Он вздохнул и, незамеченный, понуро побрел прочь.
В то воскресенье он до конца дня просидел в одиночестве в своей просторной библиотеке, смакуя воспоминание о ее прекрасном лице. Видя мысленным взором любимые черты, Доусон невольно начинал улыбаться, но быстро мрачнел, в глазах появлялось выражение непроходящей боли. К заходу солнца боль стала невыносимой, Доусон понял, что больше не в состоянии ее терпеть, и вызвал к себе Джима.
– Я хочу, чтобы ты вывел из каретного сарая новый экипаж. Запряги черную пару и подавай экипаж к парадному входу. Я спущусь через полчаса.
Отдав распоряжение Джиму, Доусон помчался вверх по лестнице, перескакивая через две ступеньки. Пять минут спустя он уже сидел в огромной мраморной ванне с теплой водой и, немного фальшивя, громко распевал веселую песенку. Его сочный баритон гремел по всему дому.
Приняв ванну, Доусон стал одеваться. Он надел белоснежную рубашку, отглаженные брюки, двубортный жилет из тафты и серый сюртук с жемчужным отливом. Джим уже ждал хозяина у входа, стоя возле нарядного экипажа.
– В Сан-Суси, – коротко распорядился Доусон и легко вскочил в карету.
– Но, сэр, я…
– Джим, я сказал, в Сан-Суси, и побыстрее! – крикнул Доусон.
Покорный слуга занял место на козлах и тронул поводья.
Доусон отодвинулся в глубину кареты и накрыл ноги меховой полостью. Его переполняло радостное волнение, он уже представлял себе реакцию Кэтлин, когда она увидит его взбегающим по ступеням парадного входа Сан-Суси. На ее лице появится удивленное выражение, а потом он обнимет ее, подхватит на руки и сообщит о цели своего появления, и тогда Кэтлин удивится еще больше. Он посмотрит ей в глаза и неуверенно признается, что пришел просить ее руки. Лицо Кэтлин озарится счастьем, она положит свои маленькие ручки ему на плечи, запрокинет голову, звонко рассмеется от радости и весело спросит:
– Дорогой мой, почему же ты так долго ждал?
Прокручивая в уме эту счастливую сцену, Доусон улыбался все шире. Лошади, цокая копытами по промерзшей зимней дороге, несли его в Сан-Суси, с каждой минутой приближая осуществление его плана. Величественный особняк уже показался вдали, когда улыбка на лице Доусона вдруг стала блекнуть – в нем проснулся страх быть отвергнутым. Неизвестно откуда вдруг возникли сомнения, и чем ближе карета подъезжала к Сан-Суси, тем более эти сомнения крепли. Если бы Кэтлин хотела его видеть, она бы давным-давно сама послала за ним, но она этого не сделала. Если он вдруг ворвется в ее дом, подхватит ее на руки и заявит на нее права, она сочтет его сумасшедшим. С какой стати он вообразил, что она должна обрадоваться его появлению, не говоря уже о том, чтобы без малейших колебаний и сомнений предложить ему себя как некий приз, который он давно завоевал и наконец явился получить? Его наглость ее не обрадует, а оттолкнет, вызовет отвращение, она придет в ужас от столь явного неуважения к ее чувствам.
Убедив себя, что чуть было не совершил ужасную ошибку, Доусон крикнул Джиму:
– Поворачивай назад, быстро!
– Но, сэр, мы же почти приехали…
– Джим, ради Бога, поворачивай, пока нас не заметили из дома!
– Слушаю, сэр, – ответил Джим, выполняя приказ. – Куда ехать? Домой?
– Нет, домой я не хочу, отвези меня к реке, в Нижний Натчез.
Карета покатилась в обратную сторону. Доусон оглянулся через плечо. С каждой минутой Сан-Суси оставался все дальше позади. Нарядный экипаж ехал по направлению к реке, увозя безукоризненно одетого джентльмена, томящегося от неразделенной любви, все дальше от элегантного особняка и все ближе ко всевозможным человеческим порокам, нашедшим себе приют на болотистых берегах. Вместо того чтобы провести приятный вечер в тиши гостиной Сан-Суси, держа в своей руке маленькую ручку женщины, которая должна была бы вскоре стать его женой, Доусон Блейкли, сняв элегантный сюртук, расстегнув ворот и закатав по локоть рукава белоснежной шелковой рубашки, всю ночь просидел за карточным столом, обтянутым грязным зеленым сукном, играя в покер с разношерстной речной публикой и в немереных количествах поглощая виски, чтобы забыться.
То был единственный раз, когда парадная карета выезжала за пределы каретного сарая. И вот наконец настал час, когда ей предстояло послужить цели, для которой она и была куплена. Доусон готов был заново ухаживать за своей прекрасной дамой, добиться ее расположения и вернуть ее привязанность, даже если это случится уже после того, как они станут мужем и женой. Он улыбнулся и достал из нагрудного кармана футляр, обшитый розовым бархатом, открыл крышку и высунул руку из кареты, чтобы на великолепный бриллиант упал яркий солнечный свет и камень заиграл всеми цветами радуги. Лучи солнца, преломившись в его гранях, отбросили разноцветные блики в искрящиеся счастьем глаза жениха. Бриллиант чистой воды был безупречен, и скоро он займет достойное место на среднем пальце левой руки Кэтлин, чтобы оставаться там навсегда и служить для нее постоянным напоминанием о его любви, а для него – постоянным напоминанием о том, что любимая наконец принадлежит ему.
Доусон убрал руку, положил кольцо обратно в футляр и сунул его в нагрудный карман. Расслабившись на кожаных подушках, он почувствовал, как все его тело охватывает долгожданное ощущение мира и покоя, какой-то удивительной легкости, прежде незнакомой. Отчаяние, которое он носил в себе все эти годы, ушло, уступив место тихому умиротворению.
Доусон посмотрел на золотые карманные часы. Стрелки показывали только половину третьего. Он обещал Кэтлин, что приедет ровно в три, если он объявится раньше, она может быть не готова. Не желая мешать Кэтлин в последние минуты приготовления к его приезду, Доусон объяснил Джиму, что ехать в Сан-Суси еще рановато. День выдался на редкость погожий, поэтому он решил просто покататься по городу и велел Джиму повозить его по улицам, все равно где.
Джим стал править за город, и вскоре они выехали на узкую дорогу, обсаженную с двух сторон деревьями. Джим тоже наслаждался теплым весенним деньком и получал удовольствие от того, что восседает на козлах новой нарядной кареты. Правя двумя прекрасными лошадьми, старый слуга был страшно горд доверенной ему честью.
Вскоре после того, как они выехали за пределы города, Доусон заметил впереди странную пару. Вдоль дороги не более чем в сотне ярдов впереди них двигались мальчик и взрослый мужчина. Они шли в сторону города и, вероятно, только что свернули с узкой тропинки, ведущей на местное кладбище, поэтому он не замечал их раньше. Мальчик тонкой рукой обнимал мужчину, чья рука лежала на худеньких плечах мальчика. Мужчина сильно хромал на левую ногу, и они двигались очень медленно. Когда экипаж подъехал ближе, Доусон смог как следует рассмотреть темноволосого мальчугана. Опирающийся на него мужчина был почти совсем седой, и, хотя он хромал, Доусон понял, что он высокого роста. Тело незнакомца поражало болезненной худобой.
Ко встрече с Доусоном, назначенной на три часа, Кэтлин готовилась очень тщательно. Она выбрала самое красивое платье, какое только смогла отыскать в своем гардеробе. Застегивая крошечные пуговички до самого подбородка, Кэтлин засмеялась, думая, что невольно в точности выполнила инструкции своего ревнивого, но отходчивого жениха. Тщательно расчесав длинные волосы, Кэтлин не стала собирать их в узел, а разделила пробором и свободно распустила по плечам – она знала, что Доусону так больше всего нравится.
Кэтлин с содроганием вспомнила прошлый раз, когда Доусон приходил в Сан-Суси просить ее руки. Она была тогда очень молода и без памяти влюблена в красивого дерзкого Доусона Блейкли, и он был столь же пылко влюблен в шестнадцатилетнюю Кэтлин Дайану Борегар. Кэтлин со вздохом села на кровать. Нет смысла отрицать очевидное: безумно влюбленной шестнадцатилетней девушки больше не существует. Те чувства, которые она испытывала когда-то к Доусону, оживить невозможно. Тогда она его обожала, желала, боготворила, почитала, чуть ли не молилась на него. Никогда больше ее сердце не забьется так же быстро, как раньше, только оттого, что Доусон вошел в двустворчатую парадную дверь. Затем Кэтлин вспомнились прошедшая ночь и часы, проведенные в постели Доусона. Обнаружив неожиданно для себя, что залилась краской, она рассмеялась и подумала вслух:
– Да, мы уже не те юные влюбленные, но прошедшая ночь с Доусоном была лучше всех предыдущих, а ведь это только начало!
Старинные дедушкины часы в холле пробили три. Кэтлин спустилась вниз, готовая к встрече с Доусоном, готовая начать новую жизнь, полную надежды и счастья. В пятнадцать минут четвертого Кэтлин принялась нервно расхаживать по гостиной, Доусон опаздывал, и ее раздражение нарастало с каждой минутой. К половине четвертого она по-настоящему рассердилась.
«Почему он опаздывает? Он же четко сказал, что будет в Сан-Суси ровно в три, – думала Кэтлин. – Так бы и придушила его!»
К трем сорока пяти Кэтлин не только была в ярости, но и не на шутку разволновалась. В голову лезли мысли одна другой неприятнее.
«Бог мой, неужели повторяется ситуация десятилетней давности? Может, пока я его тут дожидаюсь, он снова отплывает от Натчеза на своем пароходе? Неужели он в конце концов решил, что я ему не нужна? Господи, разве я не достаточно страдала на своем веку? Или мне суждено всю жизнь расплачиваться за ошибки и грехи, которые я натворила еще будучи девчонкой? Ах, Доусон, ну почему ты не пришел?»
В пятнадцать минут пятого Кэтлин поняла, что ждать больше нечего. Она внутренне кипела, но глаза оставались сухими. Почувствовав вдруг безмерную усталость, она перестала мерить шагами комнату и села на диван, сложив руки на коленях. Перед ней снова замаячила мрачная перспектива неопределенного, одинокого будущего. По каким-то неведомым причинам Доусон явно не собирался прийти сегодня в Сан-Суси и подарить ей обручальное кольцо с бриллиантом. Кэтлин не пыталась разгадать его мотивы, ведь это ничего бы не изменило. У нее вдруг ужасно разболелась голова, и она устало потерла рукой шею и затылок. Она почувствовала жар, ей стало не хватать воздуха. Кэтлин медленно расстегнула несколько верхних пуговиц платья. «Я могу хоть совсем расстегнуться, – мелькнула у нее мысль, – все равно Доусон не придет и не станет меня бранить за то, что я выставляю напоказ грудь». Она расстегнула пуговицы дальше, пока платье не оказалось распахнутым почти до пояса. Дышать стало немного легче, но все равно в комнате было слишком жарко. Кэтлин устало прошла к двери. Пока она проходила через холл, ее осенила еще одна тревожная мысль: куда подевался Скотти? Было уже больше половины пятого, мальчику давно полагалось вернуться домой. «Неужели и Скотти решил меня бросить и мне суждено состариться в одиночестве? Сколько раз я ему говорила, чтобы не задерживался после школы! Пусть только этот мальчишка вернется домой, уж я ему всыплю! Если он вообще когда-нибудь вернется…»
Доусон узнал мальчика: это был Скотти. Он хотел было окликнуть сына, но потом передумал и повнимательнее присмотрелся к мужчине, лицо его показалось ему смутно знакомым. Несмотря на седые волосы, мужчина не выглядел стариком. Вся левая сторона его лица ото лба до подбородка была обезображена глубокими шрамами, особенно заметными при ярком солнечном свете. Судя по тому, что кожа на шрамах не имела характерного красноватого оттенка, шрамы появились давно и успели зажить. Мужчина и мальчик остановились, по-видимому, чтобы немного отдохнуть перед тем, как продолжить путь, явно дававшийся обоим с немалым трудом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34