Донец сам, без команды, бросился в преследование и несколькими скачками догнал гнедого мерина противника. Мне не осталось ничего другого, как вывести из строя бегущего неприятеля. Зарубил «стрелка» я на виду всех участников кровавой катавасии.
Однако для меня на этом ничего не кончилось. Я оценил ситуацию перед большим домом. Победа была за нападающими, крестьяне разбегались. Мне тоже нужно было отступать, и я погнал коня к воротам. Донец взял в карьер и несколькими прыжками достиг выхода. Какой-то конный герой попытался преградить нам путь. Мой Буцефал ударил грудью его низкорослую конягу, и та упала, придавив всадника. Мы вылетели за ворота, и я почти столкнулся с моими запоздавшими волонтерами. Они были всего в полусотне метров.
Увидев, что у меня в руке сабля, Минин что-то скомандовал, и отряд перешел с рысь на галоп.
– За мной! – прокричал я и начал разворачивать коня. Настало время узнать, что за люди устроили в поместье бессмысленную сечу.
В этот момент из ворот вылетел «рыцарь на белом коне». Он собрался гнаться за трусливым беглецом, а сражаться ему пришлось с осатаневшим «героем». Я не дал возможности «рыцарю» даже поднять саблю, ударил, куда смог дотянуться с седла, по правой руке, где-то выше локтя, и поскакал назад, в усадьбу.
На первый взгляд показалось, что весь двор завален телами убитых, столько людей неподвижно лежало на земле. Моего скорого возвращения здесь не ждали, напротив, нападавшие готовились в погоню. Возникла заминка. Я успел оценить силы противника. Всего их было человек пять-шесть. Теперь нас оказывалось вдвое больше. Но об этом пока знал только я один.
– Вон он! – указывая на меня рукой, закричал осанистый мужчина на хорошем кауром коне. – Держите его!
Однако держать никого не понадобилось. В ворота влетел весь наш отряд, и «ряды врага смешались». Мои парни при виде заваленного телами двора не растерялись и бросились в атаку на малочисленное войско неизвестных разбойников. Однако все оказалось не так просто. Двое наших оказались на земле после первой же атаки. Противник оказался лучше подготовлен. Зато Минин получил свой первый настоящий боевой опыт, зарубил командира, крупного человека на кауром жеребце.
Я выстрелил несколько раз из лука, но промахнулся – не хватило опыта и умения стрелять с седла. Драка, вернее сказать, рубка продолжилась. Еще один наш парнишка упал с лошади. Зато отличился Ефим, столкнул одного из бандитов вместе с конем. Дальше дело пошло веселее, оставшуюся троицу волонтеры взяли в кольцо и не давали ускакать.
Попав в окружение и не рассчитывая на пощаду, наши противники крутились, как черти на сковородке, на небольшом пятачке, пытаясь прорваться к воротам. Я не лез в общую кашу, сторожа выезд из двора.
Уцелевшие крестьяне, увидев подмогу, сбегались со всех сторон. В считанные минуты они забросали оставшихся в живых врагов рогатинами. Потом безжалостно добили раненых. Мне нечего было возразить, они были по-своему правы.
Когда все было кончено, участники события столпились посреди двора.
Хмельная удаль местных жителей прошла. Раненые крестьяне, кто мог, вставали с земли сами, тяжелых по приказу Кузьмы относили в господский дом. «Одалиски» Меченого организовали там лазарет.
– Не знаешь, что это за люди? – спросил я старосту.
Он был напуган, губы его тряслись и ничего путного сказать не смог. Вместо старосты ответил легко раненный крестьянин со смышленым лицом:
– Это ловчего Иван Михалыча Пушкина прикащик, – указал он на убитого командира. – Тот как узнал, что наш боярин преставился, так и решил нас в свое поместье заманить. Уговорщиков присылал. Только мы своего согласия не дали. Тогда, видать, нас решили силком с земли согнать и в свою крепость перевести.
– Зачем же людей нужно было рубить?
– Для послушания, – нравоучительно заметил мужик. – С нами без строгости никак не можно.
– Ихние крестьяне разбежались, – вмешался в разговор другой мужик, – так они нас хотели себе забрать, Николаич нас давно смущал, уговаривал, только мы его по-своему поучили! Крестьянин указал пальцем на дерево у ограды, на котором висел мой недавний знакомец. – Пущай теперь покачается! Мы и тебя за пушкинского человека приняли. Извини, коли обидели.
Лезть со своим уставом в чужой монастырь не было смысла, и я промолчал.
– А с Серегой что, – спросил я смышленого мужика, – живой?
– Такты ж его сам до смерти зарубил! – удивился мужик. – Неужто спьяна на помнишь?!
– А второй, который с ним и Николаевичем был, Ванька?
– Тот, как пушкинские напали, убег, а может, ты его напугал, это нам неведомо.
– Ладно, – прекратили несрочный разговор, – будем лечить раненых.

Глава 11

Из «экспедиции» мы возвращались героями. Наших раненых в стычке парней удалось спасти. Мы оставили их лечиться в деревне под надзором «одалисок», превратившихся в сестер милосердия. Последние, выскользнув «из тенет разврата» и получив от меня обещанное приданое, почти все успели обзавестись женихами. Впрочем, их судьбой мне заниматься было некогда – я оказывал медицинскую помощь выжившим крестьянам.
Погибших, своих и чужих, деревенские похоронили на своем кладбище. Убитых ногайцами моих врагов попросту зарыли в лесу – никто не захотел возиться с трупами незнакомых людей. За хлопотами мои беды отошли на второй план. Ноги почти перестали болеть, и чувствовал я себя уже прилично. Понимая, как Наталья Георгиевна ждет возвращения своих детей, как только мог, спешил встать в строй.
Назад мы выехали ранним утром следующего дня. Крестьяне провожали нас всей деревней. Расставались, мы, можно сказать, как родные. Даже с погодой повезло – стоял погожий солнечный день, пели птички, и было все, что полагается: весенние ароматы, родные просторы, голубое небо. Двигались мы не спеша. Не было смысла гнать коней и растягиваться по дороге. Как говорится, тише едешь, дальше будешь.
Встречные на дорогах попадались редко. На Москву шел Лжедмитрий, и люди боялись выезжать за свою околицу, время наступало лихое, мало ли, на кого можно нарваться. Помещики и крестьяне предпочитали сидеть по домам, а случалась нужда ехать – ждали конвоя или, на худой конец, попутчиков. Таким «конвоем» оказались мы сами, к нам прибилось сначала человек пять крестьян, потом какие-то купцы и, наконец, семейство местного помещика с дворней.
«Волонтеры» после победы над стражниками Пушкина чувствовали себя легендарными героями. Благодаря военным трофеям, они были лучше вооружены и походили на профессиональных стрельцов.
Мы с Мининым в пути разговорились с попутчиком-помещиком. По его словам, о наших подвигах знала уже вся округа. Новый знакомец был человеком маленького роста, пузатый, с круглым, как луна, лицом и очень озабоченный. Везде ему мерещились разбойники, казаки и татары. Говоря о нашем конфликте с людьми Пушкина, бывшего ловчего, ставшего думным дворянином, помещик предупреждал, что так просто нам это с рук не сойдет.
В этом был резон. Должность ловчего соединялась с некоторыми из ближайших высших и низших дворцовых должностей. В сокольничьи и ловчий назначались люди неименитые, но некоторые из них, начав службу с ловчих, возвышались до думных дворян, окольничих и даже бояр. Окольничий была следующая должность в штатном дворцовом расписании. Им поручались те же дела по управлению, что и боярам, с тем только различием, что они занимали лишь второе место в служебной иерархии. Окольничий сидели в приказах, назначались наместниками и воеводами, бывали послами и членами государевой думы. Так что, вступившись за крестьян, мы с Мининым нажили врага в Московском правительстве.
Мне одним недругом больше, одним меньше, честно говоря, было все равно. Кузьма, тот жил в далекой провинции и тоже не очень зависел от государевых чиновников. К тому же, у них на Волге царили свои законы, и рука Москвы до Нижнего Новгорода не всегда дотягивалась, Так что предупреждения толстячка нас с Мининым не испугали. Как вскоре оказалось, зря.
В Коровино Морозовой не оказалось. Крестьяне рассказали, что боярыня уехала с детьми к себе в Семеновское.
Пришлось проводить следствие и выяснять, откуда взялись дети, и почему она не дождалась нас.
Как всегда, никто ничего толком не знал и не видел, но, продравшись через косноязычие и глупость, удалось-таки собрать минимальную информацию и выяснить, что здесь без нас произошло. По словам дворовых, детей сюда привела какая-то девочка-подросток. Как я понял – Ульяна. Наталья Георгиевна после разговора с ней тут же начала собираться домой. Отвезти их взялись Григорий Гривов с сыном.
Что случилось в «заповедном» лесу, и почему Ульяна одна, без Лешего, привела морозовских детей, никто, понятно, не знал.
– Мне тоже пора домой возвращаться, – задумчиво сказал Минин, когда мы окончили «следственные действия». – Поди, родители и супруга считают погибшим.
– Я вот что хочу сделать, – начал я давно намеченный разговор, – мне, Кузьма, в руки случайно попал клад. К тому же мы оба знаем, где казаки сундук закопали – тоже, видно, не с камнями. Тебе нужно все эти ценности домой увезти.
– Почто мне? – удивился Кузьма. – Ты нашел, сам и пользуйся. Нам чужого не нужно.
– Мне эти богатства без пользы, а тебе я хочу отдать их не на совсем, а на хранение. Через несколько лет узнаешь, куда их употребить.
– Темнишь, ты что-то, Григорьич. Как так на хранение? А кому назад отдавать, тебе?
– Нет, Кузьма, отдашь их... Сам узнаешь, кому. Лет через семь будет у тебя большая нужда в деньгах, вот и воспользуешься.
– Ты, Григорьич, прямо как библейский Иосиф, притчами говоришь. Семь коров тощих съело семь коров тучных. К чему ты это?
Я не стал вдаваться в библейские истории, но подтвердил:
– Примерно так оно и есть. Через семь лет... Сейчас я не могу тебе всего рассказать. Придет срок, сам все поймешь.
– А что за клад ты нашел?
– Может, просто проезжие люди? – с надеждой спросил Кузьма.
– Были бы просто проезжие, не таились бы, прямо сюда ехали. Иван, – позвал я Крайнего, – ты разглядел, что за люди?
– По обличью стрельцы, в красных кафтанах с белыми берендейками, а так кто их знает.
Единой формы одежды у царских воинов еще не было, но ее элементы уже появились. Стрельцов набирали из «гулящих» людей, «не тяглых, и не пашенных, и не крепостных», «молодых и резвых, и из самопалов стрелять гораздых». Так что нам с сельской командой устоять против такого войска было затруднительно.
– Ефим, – позвал я здоровяка, который по молодости жаждал новых подвигов и побед, – возьми парней покрепче и разберите тын со стороны леса, чтобы конь мог проехать.
– Почто! – возмутился парень. – Да мы их на одну руку посадим, другой прихлопнем – мокрое место останется.
– Потом будем хлопать. Их слишком много. Давай быстро и без шума. Я на тебя надеюсь! Как управитесь, свистни.
Ефим покривился, но послушался. В этот момент на дороге показались всадники. Похоже, что это действительно были стрельцы. Крайний не ошибся, было их не меньше полусотни. Отряд ехал неспешным шагом, не рискуя нападать с марша. На узкой дороге толпа всадников смотрелась внушительно. Когда до ворот осталось метров сто, кавалькада остановилась.
Вперед выехал офицер в красном кафтане с высоким воротом и островерхой шапке, отороченной каким-то мехом. Он был с длинным посохом в руке и прямиком направился к нам.
Мои волонтеры заметно струхнули. У стрельцов были не только сабли, но и бердыши и пищали, Офицер шагом доехал до закрытых ворот и постучал посохом о створку. Теперь, вблизи, я его разглядел. Было ему лет тридцать. Парень был хоть куда: крепок телом, широк в плечах, с окладистой русой бородой.
– Кто таков, и чего тебе, ратный человек, нужно? – спросил сердитым голосом Минин. Мне с моим странным акцентом решено было не высовываться.
– Московского стрелецкого приказа пятидесятник Петр Сомов! – представился офицер. – Ищем по разбойным и татебным делам лихих людей. Открывай ворота!
Минин немного замялся, потом твердым голосом отказал:
– Не гоже вам к ночи по мирным домам рыскать. Никаких татей и разбойников здесь нет. Езжайте своей дорогой.
– Это мы посмотрим, есть они или нет! – небрежным, начальственным тоном, каким обычно у нас разговаривают начальствующие люди с холопами, проговорил пятидесятник.
– Тяни время, – шепотом попросил я Кузьму.
– Нечего здесь смотреть, ступайте своей дорогой! – сказал тот.
– Эй, ты, не доводи до греха! – начал сердиться Петр Сомов. – Открывай ворота!
– Не просись, не открою.
– Я сейчас кликну своих стрельцов, знаешь, что с тобой будет? За ноги повесим да кишки выпустим.
– Ты, дядя Петя, или как там тебя, меня не стращай! Мне велено никого не пускать, я и не пускаю.
– А ну, тебя, дурня, позови старшего, – прекратил бессмысленный разговор Сомов.
– Старшей меня здесь нет, – заносчиво ответил Минин. – А ты лучше иди своей дорогой.
Из глубины усадьбы раздался условный свист – это Ефим подавал сигнал, что разобрали тын. Я подозвал Крайнего и велел выводить людей.
– Будете ждать нас в лесу, около толстого дуба. Только действуй очень осторожно, а то нас всех перестреляют. Наших с Кузьмой коней тоже выведите и привяжите с той стороны забора. Захватишь мою переметную суму, она лежит под лавкой. Как все сделаешь, свистни.
– Значит, не хочешь слушаться царского указа? Живота своего не жалеешь? – между тем продолжал переговоры пятидесятник.
– Ты, что ли, царь? – натурально удивился Кузьма. – Сперва говорил, что ты рыба Сом, а теперь, нате вам, говоришь, что ты сам царь-батюшка!
– Ты меня, холоп, не зли! – окончательно рассердился офицер. – Я тебя предупреждаю по-хорошему, не откроешь ворота – на себя пеняй!
Пятидесятник повернулся к своему отряду и приподнял витой посох. Стрельцы двинулись в нашу сторону.
– Эй, дядя Петя, – испугано заговорил Минин, – пускай твои люди стоят, где стояли, а то не неровен час, мой брательник, Левонский лыцарь, осерчает и в тебя пальнет.
– Какой еще лыцарь? – опять повернулся к Кузьме стрелец.
– Тот, что тебе в пузо из самопала целит.
Сомов удивленно покрутил головой.
– Не туда смотришь, – сказал я, усиливая «иностранный» акцент, и высунул ствол пищали в стрелковую щель.
Сомову наведенное на него оружие не понравилось, он сделал свирепую мину и открыл, было, рот обругать наглецов, но Минин не дал ему заговорить:
– Не остановишь стрельцов, молись, жить тебе осталось меньше минуты.
Угроза была нешуточная, и пятидесятник дрогнул. Он опять поднял посох, покачал им из стороны в сторону, и отряд остановился.
– Я-то что, мне приказали доставить холопов, что на дворянина напали, я и выполняю, – примирительно сказал он.
– Кто приказал?
– Стрелецкий голова нашего приказа. Сдавайтесь добром, а то вам же хуже будет. Меня застрелите, за мной, вон, целая рать стоит. Все равно не отобьетесь.
– Только тебе от того легче не будет, – философски заметил Кузьма, – коли нас убьют, значит, на том свете встретимся.
– Что делать-то будем? – вернул разговор в реальное русло стрелец.
– Уводи своих людей, – предложил я. – Скажешь, никого не нашел.
– Донесут...
Со стороны усадьбы послышался негромкий свист. Я подмигнул Кузьме, и он продолжил переговоры:
– Дай нам часок подумать, может быть, и сдадимся.
– Час не могу.
– А сколько можешь?
– Половину от того, что просишь.
– Мало, – вмешался в торг я, – нам нужен час.
– Да что вам думать-то! – взмолился пятидесятник. – Мы вас все одно победим. Ну, посидите полчаса да выходите! Вы меня поймите, я человек подневольный. Мне велели, я исполняю.
– Ага, значит, «ничего личного».
– Чего лишнего? – не понял Сомов.
– Ладно, Идите и ждите полчаса, – подвел итог торга Минин. – Тогда и узнаете наше решение.
Стрелецкий офицер, радуясь, что сумел выйти живым из сложной передряги, повернулся и быстро пошел к своему отряду. Мы же, не мешкая, побежали к пролому в стене.
Как мы с Кузьмой предполагали, Сомов нас обманул. Не успели мы с ним добежать с тяжелой пищалью до пролома в ограде и вскочить в седла, как со стороны ворот раздался оглушительный ружейный залп – это стрельцы пошли на приступ ворот. Не теряя времени, мы поскакали в лес. Вся наша команда была в сборе. Волонтеров напугала стрельба, и наше появление было встречено с ликованием.
Мы въехали в лес, но дальше пришлось идти пешком. Лес был густой, тропинка узкая, и верхом было не проехать. Даже я ковылял на своих травмированных ногах.
– Чего это стрельцы на нас взъелись? – спросил Крайний. – Мы вроде ничего плохого не сделали.
Я объяснил, в чем дело.
Как всегда, начались споры о справедливости. Почему-то чем ее меньше, этой самой справедливости в нашем отечестве, тем чаще тема правды становится предметом всеобщего обсуждения. Причем правды и справедливости жаждут все, и низы, и верхи, только понятие о них у каждого свое.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32