Тогда бы я вернула тебе долг, сбросила этот груз.
— Какой груз? Сколько раз тебе повторять: нет денег и ничего ты мне не должна. Смотри, все просто: я выкупаю твою долю за сто тысяч, ну, за сто двадцать пять, ты вернешь мне долг, и с чем ты останешься? Когда меня не станет, вся гостиница будет твоей. Ни о чем не беспокойся, все предусмотрено. Пока этого не произойдет — я пока об этом не думаю, я не боюсь, это в порядке вещей, но не могу сказать, чтобы я уже начал об этом задумываться, — пока этого не произойдет, ты всегда можешь обратиться ко мне, если тебе понадобятся деньги. Все просто.
— Типа я на содержании.
— Иногда я просто не понимаю тебя, Джин, — развел руками Морис.
Она положила кассеты, вся ее поза выражала беспокойство, хотя она застыла неподвижно.
— Извини, Мори. Извини, я не хотела. Не сочти меня неблагодарной, я просто устала. Мори, ты мой лучший друг, лучший в жизни. Я люблю тебя, мне с тобой хорошо…
— Но?
— Я чувствую себя такой никчемной, меня это просто сводит с ума.
— Займись чем-нибудь. Можешь снова играть.
— Полно, Мори. Играть мамашу героини? Вернуться в заштатный театр, в какой-нибудь сарай, заламывать руки в «Скрипаче на крыше»? Я все это уже проходила.
— Звезда экрана или никто, — кивнул Морис — Знаешь, чему научил меня восьмидесятилетний опыт общения с преуспевавшими людьми, которые ныне мертвы или отбывают срок? Такое честолюбие ничего не стоит. Деньги и успех нисколько не помогают нам решать повседневные проблемы, а только они и имеют значение.
— Смешно слышать подобные сентенции от богатого старикана, у которого проблем и вовсе нет.
— Перестань, Джин, — устало попросил он. — Ты же не дура. Хватит усложнять, начни что-нибудь делать. Такая умная, талантливая женщина. Говорю тебе, не в деньгах счастье.
— Джо думает, что ты почти разорен.
— Пусть себе думает. Какая ему разница, он художник. Он сам пока об этом не знает, но он станет знаменитостью.
— Что ж, желаю ему удачи, — сказала она.
— Не нервничай, а то морщины появятся.
— Какой ценный совет.
— Тогда слушайся. Готова?
— Кажется, да.
— Чемодан и две сумки. Все?
— Возьми их, — распорядилась Джин, — а я понесу видеомагнитофон. Я поеду на своей машине. Она мне там понадобится.
— Зачем?
— Морис, могу я сохранить хоть каплю независимости?!
Солнечный свет ударил Ноблесу в глаза, едва он вылез из «понтиака», заставил его болезненно сощуриться. Господи, ну и жарища! Подходя к высокому крыльцу главного входа, он ощущал, как плавится асфальт под его ковбойскими ботинками и проваливаются каблуки.
Чего-то он не рассчитал, но план все равно должен сработать. Он-то думал, что старикан отвезет Джин Шоу домой, оставит ее, а сам свалит, но старикан застрял в ее квартире, по крайней мере, на час, черная машина тем временем накалялась на солнце, а потом вышел с вещами, похоже, ее шмотками, положил их в машину и отъехал.
Значит, она возвращается в Саут-бич. Вот черт!
Но если она и не остается здесь, по крайней мере, сейчас-то она у себя в квартире. Будет ли она ему рада? Уж он-то точно радовался при мысли, что она сейчас одна. Еле дождался.
В лифте с воздушным кондиционером Ноблес нажал кнопку «10», заранее прикидывая, какое выражение будет у нее на лице, когда она откроет дверь.
Фрэнни все еще оставалась в лиловом бикини, из одних тесемочек. Глубокая впадина между грудями, обнаженные округлые бедра, голый живот — просто вылитая танцовщица-стриптизерша на каникулах, вот только круглые дымчатые очки и завитушки волос нарушали образ, эти волосы принадлежали Фрэнни и никому другому. Она нисколько не напрягалась, налила вина, оставив бутылку на стеклянном столике, спросила Ла Браву, не хочет ли он снять свою шляпу— если хочет, пусть остается в ней, ей это нравится, немного напоминает Ван Гога. После этого она примолкла. В тот день она почти не болтала.
Ла Брава слышал гудение усердно работавшего кондиционера. Он тоже не напрягался, хотя и немного нервничал, ему хотелось держаться с той же естественностью, что и его натурщица, но он понимал, что в смысле раскованности она даст ему сто очков вперед, ей не пришлось, как ему, избавляться от заученных в детстве понятий о приличиях. Он ожидал, что Фрэнни начнет с ним заигрывать, давать ему авансы, и вдруг ему, парню, только что переспавшему с кинозвездой, приходится держать себя в руках, вести себя естественно, стараться не думать о кинозвезде. Нет, это не обман, какой же тут обман, он же почти незнаком с той актрисой, у него было такое ощущение, словно с Фрэнни он знаком гораздо дольше, если уж на то пошло. Он пришел, потому что она его пригласила. А Фрэнни отнюдь не лезет вон из кожи. Видимо, решила: либо это случится само собой, либо нет. И какая-то молчаливая сегодня.
Сперва она о чем-то думала. Раскладывала подушки на софе, целую гору подушек. Выпрямилась, пробормотала: «О!»— ушла в спальню и вернулась через минуту в белом халате из мягкого хлопка, очень простом, спереди на пуговках, доходившем до ее загорелых босых стоп. Фрэнни спросила, положить ли фотографу лед в стакан, и только после этого перешла на личные темы, спросила, как долго продлился его брак.
— Тридцать восемь месяцев.
— Когда так говорят, кажется, что это очень долго.
— Это и впрямь долго.
— Дети есть?
— Нет. Откуда ты знаешь, что я был женат?
— От Мориса, — пояснила она. — А что произошло?
— Не знаю. — Поразмыслив, он добавил: — Женщины всегда норовят нас провести.
— Это из фильма, в котором снималась твоя приятельница?
Он покачал головой:
— Это из «Лауры».
— Твоя приятельница трижды побывала замужем.
— Откуда ты знаешь?
— Поболтала с ней. Предложила свой товар. Она пользуется кремом из вытяжки пчелиной матки, черепашьего жира и морских водорослей.
— Ты с ней болтала?
— Она считает, что это замечательное средство. У меня есть одна брошюра, там десятки врачей высказывают свое мнение о вытяжке из пчелиной матки: никакой пользы, никакого эффекта, чистой воды мошенничество и надувательство. Она делала подтяжку, Джо. И пластическую операцию— меняла нос, перед тем как стать кинозвездой.
— Это она сама тебе рассказала?
— Конечно. Почему бы и нет? Она милая, мне понравилась.
— В самом деле?
— С ней легко общаться, никакого дерьма. С удовольствием посмотрела бы какое-нибудь из ее киношек. Угадай, — предложила ему Фрэнни, с трудом сдерживая улыбку, — что я ей продала?
— Неужели?!
— Богом клянусь!
— Биоэнергетический крем для груди?!
— Слушай, я ей только показала, и она чуть слюной не изошла: «Энергия и упругость— правда?!» Еле сдерживалась, как ни пыталась разыгрывать из себя недотрогу. Пользы от него столько же, сколько от экстракта пчелиной матки и черепашьего жира. Упругость либо есть, либо ее нет, вот так-то, Джо. Погоди, у меня для тебя есть сюрприз. — И она снова ушла в спальню.
Оттуда послышалось пение, мужской голос солировал на фоне хора, старая, знакомая мелодия. Фрэнни вернулась, и он спросил:
— Кто это?
— Ты что, смеешься надо мной? — возмутилась она. — Ты же слышал это сто раз. — Очки она тоже успела снять.
— Смоки Робинсон?
— А то кто же? И «Мираклз». «Ты владеешь моей душой». — Она подошла к софе, на которой ей предстояло позировать. — Хит времен твоего детства, верно?
— Я в то время уже оканчивал школу.
— Ага. Вот видишь, я все знаю о тебе, Ла Брава. Спецагент Джо Ла Брава, Секретная служба Соединенных Штатов. Я чувствовала, что ты в свое время занимался чем-то таким тайным, вот и спросила Мориса. Он сказал, ты теперь приличный обыватель. Я-то думала, тебя сносит в сторону Игги Попа, но ведь не угадаешь. В тихом омуте… Поделись со мной секретами, Джо.
— В доме экс-президента Трумэна плохая проводка, — поведал он. — Смотришь кино, а оно то включается, то выключается, то включается, то выключается…
— Непыльная работенка! — хмыкнула она.
— И свет тоже— включается-выключается.
Она кивнула головой, соглашаясь на такую информацию, и спросила:
— Ты готов? — И принялась расстегивать свой халатик, стоя у заваленной подушками софы, пристально глядя на фотографа.
Он сидел в плетеном кресле, их разделял только стеклянный столик. На столе рядом с бутылкой лежала запасная пленка. Ла Брава взял в руки «Никон», что-то подкрутил, опустил фотоаппарат и снова посмотрел на девушку.
Фрэнни слегка раздвинула ноги, уперлась руками в голые бедра, широко развела руками полы халата, открывая ему свою наготу.
— В каком виде ты предпочитаешь? — спросила она.
Она забавлялась. По крайней мере, Ла Брава надеялся, что это все шутки и от него требуется лишь остроумная ответная реплика. Забавляется девочка, развлекается. «В каком виде ты предпочитаешь?» Вот только глаза цвета лаванды глядят серьезно, и столь же серьезно глядит на него округлый свод животика над самой густой порослью черных волос, какую он когда-либо видел. Впрочем, можно ведь сочетать серьезность с весельем, более того, Ла Брава именно в этом видел рецепт счастья, если у счастья есть рецепт. «В каком виде ты предпочитаешь?» А он, тонкий художник, должен подать свою реплику тихим, задушевным голосом:
— В натуральном виде, дорогая!
Почти незаметная пауза:
— Ты будешь меня фотографировать?
И Ла Брава ответил искренне, уже совсем всерьез:
— Боюсь, что нет.
Как только Кундо Рей вспоминал про того парня в кресле-качалке, у него перед глазами вновь возникала картина, как Ричард отъезжает в его прекрасной черной машине, а об этом кубинцу вовсе не хотелось вспоминать. Но этот парень и Ричард неразрывно связаны. Придется что-то сделать с этим парнем.
Кундо сидел в вестибюле отеля «Ла Плайа» и ждал Хавьера, поигрывая сережкой. Хавьер тоже побывал в «Камбинадо», теперь у него свое дело. Он уже предлагал снабдить Кундо всем необходимым.
Ну и местечко— плитки пола потрескались, раскололись, некоторых недостает. Отель напоминал Кундо «Камбинадо дель Эсте», постояльцы сильно смахивали на заключенных. Однако в «Камбинадо дель Эсте» было почище, тюрьму только недавно построили.
Сравнивал Кундо гостиницу и с «Отель Националь» в Гаване. «Отель Националь» не уступал этой дыре в запущенности, но люди там не были похожи на заключенных, там жили пропахшие чесноком русские, громко болтавшие, вечно жалующиеся, — они хныкали, точно дети, оставшиеся без обеда, ворчали не по делу. Что они смыслили в жизни? Им бы поработать на стройке в Аламаре, по двенадцать часов в день вдыхая цементную пыль. Тот русский был не то инженером, не то каким-то техником, у него водился шоколад, целые плитки, и водка, в номере валялись пачки презервативов, порнографические открытки из НьюЙорка. Русский ненавидел Кубу. Скажет, бывало, с растяжечкой, обдавая чесночной вонью: «Кууба», — и сплюнет на пол. Кундо Рей томился, мечтая поскорее уйти, из ненависти к русскому он решил вступиться за свою страну и поздно ночью вернулся в его комнату. Его чуть было не приговорили к смерти из-за этого русского, которого он пристрелил из его же собственного пистолета.
Ладно, что сделано, то сделано.
И вновь его мысль вернулась к парню в креслекаталке: это дело еще не было сделано.
Много ли парней, проживающих в гостинице «Делла Роббиа», фотографирует людей исподтишка, с большого расстояния, используя телескопические линзы? Все ясно: это тот самый парень, который сфотографировал Ричарда, о черт, снова перед глазами возникла картина, как Ричард отъезжает в его «понтиаке»!
И тут в холле появился некий Давид Вега. Давид Вега все поглядывал на Кундо, словно пытаясь вспомнить его, но заговорить с ним не решался, так что Кундо предпочитал краем глаза следить за этим типом.
Когда пришел Хавьер, Давид Вега все еще торчал в холле, пил кока-колу из автомата. Кундо не стал приветствовать Хавьера, притворился, будто не замечает его. Хавьер все понял и поступил точно так же.
Выждав несколько минут, Кундо поднялся к Хавьеру в номер. Он взял из его рук непременный стакан рома, вежливо выслушал Хавьера: тот-де намерен перебраться в Южный Майами. Спешить обоим было некуда. Слушая Хавьера, он хотя бы отвлекся от мыслей о своей машине, попавшей в лапы этого чудища болотного. Допив ром, Хавьер выволок из кладовки здоровенный металлический кейс, набрал нужную комбинацию и открыл крышку, показывая товар.
— Пушки на любой вкус, — похвастался Хавьер. — Для парня из Мариэля — все по оптовой цене. Автомат— со скидкой тридцать процентов. «Мак— 10» за восемьсот.
— Что-нибудь поменьше, — уточнил Кундо Рей.
— Пожалуйста, вот малютка тридцать восьмого калибра, ствол всего два дюйма. Такими пользуются «Ангелы Чарли».
— Да?
— И Барни Миллер.
— Заверните, — сострил Кундо Рей.
Глава 16
Ноблес заготовил улыбку. Дверь открылась, и он сказал:
— Смотрите, кто пришел!
Он-то рассчитывал, что она обалдеет и вытаращится на него, но она ничуть не была удивлена, а если и была, то не подала виду. Стоит и смотрит на него так, словно решила не пускать за порог.
— Лапочка, не хотелось бы тебя отпихивать, но я чуть ли не весь день проторчал в машине. Мне так хочется пи-пи, того гляди лопну. Приспичило мне.
Ей пришлось подвинуться, а то бы он и впрямь сгреб ее да и отодвинул— она отошла, и он резво промчался по коридору прямиком в туалетную комнату.
Ему нравилось тут: полно всяких баночек с притираниями, соли для ванн, пудра в коробочках пастельного цвета, и все так здорово пахнет. Он был бы не прочь заглянуть в шкафчик, порыться, обнаружить самые заветные ее тайны. У нее в уборной было так чисто — никаких тебе ржавых пятен, ни на унитазе, ни в раковине. Пустив струю и постанывая от облегчения, Ричард осмотрелся по сторонам, жадным взглядом вбирая все эти женские штучки, и закончил с судорогой наслаждения. О-о!
Она оставалась в гостиной — присела на диван, положив на колени соломенную сумку и скрестив ноги так, что колено торчало над хромированной поверхностью кофейного столика. Она смотрела на него уже не так сердито, не буравила его взглядом, но и ласковым выражение ее лица отнюдь не было.
— Ты хоть рада мне? — спросил он.
Не похоже.
— Ричард, — заговорила она, — Ричард, что ты здесь делаешь? — Голос спокойный, размеренный, точно ребенка воспитывает.
— Я скучал по тебе, — сказал он. — Ты когда-нибудь скучала?
— Что же мне с тобой делать, Ричард? — вздохнула она.
Это уже лучше.
— Например…— многозначительно усмехнулся он.
— Ты большой симпатичный мишка, и все тут! — подытожила она.
Он не привык думать о себе в таких выражениях. «Мишка» — что за черт!
— Найдется чего-нибудь холодненького попить? Жажда замучила, столько сидел в машине! — Он двинулся в столовую — сплошь стекло да серебро, — намереваясь проникнуть оттуда в кухню.
— Ричи! — окликнула она, когда он проходил мимо нее. Оглянувшись, он увидел, что перед ней на столе разложены его фотографии, и резко затормозил. Уперся руками в бока. Первое, что вырвалось у него, было:
— Черт, что тут происходит, почему этот тип меня фотографирует?
Подумал, скосил глаза на Джин и спросил:
— Погоди-ка, откуда у тебя мои фотки?
— Ричард, ты неподражаем! — сказала Джин.
— Я хочу знать, где ты их взяла.
— Он сам дал их мне, разумеется.
— Кто он такой — из газеты, что ли?
— Нет, он работает не на газету. Он сам по себе, фотографирует людей. — Она призадумалась, словно была не вполне уверена, и кивнула утвердительно: — Да, именно этим он и занимается.
— Разве на это не требуется разрешение? — искренне возмутился Ноблес— Берешь себе и щелкаешь кого вздумается?!
— Попробуй подать иск. Вторжение в личную жизнь или что-то в этом роде.
— Черт, должен же быть какой-то закон!
— Обратись в полицию, — предложила она.
А что, это идея. Кто-нибудь из его приятелей-полицейских, например, Гленн Хикс из Бока задал бы этому типу.
— Только полицейским и так все известно. Он собирался передать им снимки.
Ноблес снова скосил глаза, пытаясь осознать ситуацию. Неприятное ощущение: кто-то следил за каждым его шагом, щелкал его каждый раз, когда он вылезал из тьмы черного автомобиля на солнечный свет. Он услышал, что снова твердит:
— Что за чертовщина тут происходит? Кто он такой?
— Не важно, кто он такой— его зовут Ла Брава, — важно, кем он был раньше. Джо Ла Брава девять лет проработал в Секретной службе. Он умеет наблюдать, от него ничто не ускользнет.
Слегка успокоившись, Ноблес ответил:
— Черт, с агентами правительства я умею ладить. Ты им услугу, они тебе услугу— одним словом, сделка.
— Ричи, ты просто не понимаешь, о чем речь, — отмахнулась она.
Ему не понравился ее тон— скучающий, высокомерный. Это ей даром не пройдет. Пока что он сдерживался и слушал, что она говорит:
— Этому человеку все про тебя известно. Он знает, что ты докучал мне. Он знает, что я пыталась отвадить тебя, но не сумела.
Просто потрясающе!
— Погоди! Это ты сама ему сказала?!
Глаза ее вспыхнули.
— Не было другого выхода, идиот!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
— Какой груз? Сколько раз тебе повторять: нет денег и ничего ты мне не должна. Смотри, все просто: я выкупаю твою долю за сто тысяч, ну, за сто двадцать пять, ты вернешь мне долг, и с чем ты останешься? Когда меня не станет, вся гостиница будет твоей. Ни о чем не беспокойся, все предусмотрено. Пока этого не произойдет — я пока об этом не думаю, я не боюсь, это в порядке вещей, но не могу сказать, чтобы я уже начал об этом задумываться, — пока этого не произойдет, ты всегда можешь обратиться ко мне, если тебе понадобятся деньги. Все просто.
— Типа я на содержании.
— Иногда я просто не понимаю тебя, Джин, — развел руками Морис.
Она положила кассеты, вся ее поза выражала беспокойство, хотя она застыла неподвижно.
— Извини, Мори. Извини, я не хотела. Не сочти меня неблагодарной, я просто устала. Мори, ты мой лучший друг, лучший в жизни. Я люблю тебя, мне с тобой хорошо…
— Но?
— Я чувствую себя такой никчемной, меня это просто сводит с ума.
— Займись чем-нибудь. Можешь снова играть.
— Полно, Мори. Играть мамашу героини? Вернуться в заштатный театр, в какой-нибудь сарай, заламывать руки в «Скрипаче на крыше»? Я все это уже проходила.
— Звезда экрана или никто, — кивнул Морис — Знаешь, чему научил меня восьмидесятилетний опыт общения с преуспевавшими людьми, которые ныне мертвы или отбывают срок? Такое честолюбие ничего не стоит. Деньги и успех нисколько не помогают нам решать повседневные проблемы, а только они и имеют значение.
— Смешно слышать подобные сентенции от богатого старикана, у которого проблем и вовсе нет.
— Перестань, Джин, — устало попросил он. — Ты же не дура. Хватит усложнять, начни что-нибудь делать. Такая умная, талантливая женщина. Говорю тебе, не в деньгах счастье.
— Джо думает, что ты почти разорен.
— Пусть себе думает. Какая ему разница, он художник. Он сам пока об этом не знает, но он станет знаменитостью.
— Что ж, желаю ему удачи, — сказала она.
— Не нервничай, а то морщины появятся.
— Какой ценный совет.
— Тогда слушайся. Готова?
— Кажется, да.
— Чемодан и две сумки. Все?
— Возьми их, — распорядилась Джин, — а я понесу видеомагнитофон. Я поеду на своей машине. Она мне там понадобится.
— Зачем?
— Морис, могу я сохранить хоть каплю независимости?!
Солнечный свет ударил Ноблесу в глаза, едва он вылез из «понтиака», заставил его болезненно сощуриться. Господи, ну и жарища! Подходя к высокому крыльцу главного входа, он ощущал, как плавится асфальт под его ковбойскими ботинками и проваливаются каблуки.
Чего-то он не рассчитал, но план все равно должен сработать. Он-то думал, что старикан отвезет Джин Шоу домой, оставит ее, а сам свалит, но старикан застрял в ее квартире, по крайней мере, на час, черная машина тем временем накалялась на солнце, а потом вышел с вещами, похоже, ее шмотками, положил их в машину и отъехал.
Значит, она возвращается в Саут-бич. Вот черт!
Но если она и не остается здесь, по крайней мере, сейчас-то она у себя в квартире. Будет ли она ему рада? Уж он-то точно радовался при мысли, что она сейчас одна. Еле дождался.
В лифте с воздушным кондиционером Ноблес нажал кнопку «10», заранее прикидывая, какое выражение будет у нее на лице, когда она откроет дверь.
Фрэнни все еще оставалась в лиловом бикини, из одних тесемочек. Глубокая впадина между грудями, обнаженные округлые бедра, голый живот — просто вылитая танцовщица-стриптизерша на каникулах, вот только круглые дымчатые очки и завитушки волос нарушали образ, эти волосы принадлежали Фрэнни и никому другому. Она нисколько не напрягалась, налила вина, оставив бутылку на стеклянном столике, спросила Ла Браву, не хочет ли он снять свою шляпу— если хочет, пусть остается в ней, ей это нравится, немного напоминает Ван Гога. После этого она примолкла. В тот день она почти не болтала.
Ла Брава слышал гудение усердно работавшего кондиционера. Он тоже не напрягался, хотя и немного нервничал, ему хотелось держаться с той же естественностью, что и его натурщица, но он понимал, что в смысле раскованности она даст ему сто очков вперед, ей не пришлось, как ему, избавляться от заученных в детстве понятий о приличиях. Он ожидал, что Фрэнни начнет с ним заигрывать, давать ему авансы, и вдруг ему, парню, только что переспавшему с кинозвездой, приходится держать себя в руках, вести себя естественно, стараться не думать о кинозвезде. Нет, это не обман, какой же тут обман, он же почти незнаком с той актрисой, у него было такое ощущение, словно с Фрэнни он знаком гораздо дольше, если уж на то пошло. Он пришел, потому что она его пригласила. А Фрэнни отнюдь не лезет вон из кожи. Видимо, решила: либо это случится само собой, либо нет. И какая-то молчаливая сегодня.
Сперва она о чем-то думала. Раскладывала подушки на софе, целую гору подушек. Выпрямилась, пробормотала: «О!»— ушла в спальню и вернулась через минуту в белом халате из мягкого хлопка, очень простом, спереди на пуговках, доходившем до ее загорелых босых стоп. Фрэнни спросила, положить ли фотографу лед в стакан, и только после этого перешла на личные темы, спросила, как долго продлился его брак.
— Тридцать восемь месяцев.
— Когда так говорят, кажется, что это очень долго.
— Это и впрямь долго.
— Дети есть?
— Нет. Откуда ты знаешь, что я был женат?
— От Мориса, — пояснила она. — А что произошло?
— Не знаю. — Поразмыслив, он добавил: — Женщины всегда норовят нас провести.
— Это из фильма, в котором снималась твоя приятельница?
Он покачал головой:
— Это из «Лауры».
— Твоя приятельница трижды побывала замужем.
— Откуда ты знаешь?
— Поболтала с ней. Предложила свой товар. Она пользуется кремом из вытяжки пчелиной матки, черепашьего жира и морских водорослей.
— Ты с ней болтала?
— Она считает, что это замечательное средство. У меня есть одна брошюра, там десятки врачей высказывают свое мнение о вытяжке из пчелиной матки: никакой пользы, никакого эффекта, чистой воды мошенничество и надувательство. Она делала подтяжку, Джо. И пластическую операцию— меняла нос, перед тем как стать кинозвездой.
— Это она сама тебе рассказала?
— Конечно. Почему бы и нет? Она милая, мне понравилась.
— В самом деле?
— С ней легко общаться, никакого дерьма. С удовольствием посмотрела бы какое-нибудь из ее киношек. Угадай, — предложила ему Фрэнни, с трудом сдерживая улыбку, — что я ей продала?
— Неужели?!
— Богом клянусь!
— Биоэнергетический крем для груди?!
— Слушай, я ей только показала, и она чуть слюной не изошла: «Энергия и упругость— правда?!» Еле сдерживалась, как ни пыталась разыгрывать из себя недотрогу. Пользы от него столько же, сколько от экстракта пчелиной матки и черепашьего жира. Упругость либо есть, либо ее нет, вот так-то, Джо. Погоди, у меня для тебя есть сюрприз. — И она снова ушла в спальню.
Оттуда послышалось пение, мужской голос солировал на фоне хора, старая, знакомая мелодия. Фрэнни вернулась, и он спросил:
— Кто это?
— Ты что, смеешься надо мной? — возмутилась она. — Ты же слышал это сто раз. — Очки она тоже успела снять.
— Смоки Робинсон?
— А то кто же? И «Мираклз». «Ты владеешь моей душой». — Она подошла к софе, на которой ей предстояло позировать. — Хит времен твоего детства, верно?
— Я в то время уже оканчивал школу.
— Ага. Вот видишь, я все знаю о тебе, Ла Брава. Спецагент Джо Ла Брава, Секретная служба Соединенных Штатов. Я чувствовала, что ты в свое время занимался чем-то таким тайным, вот и спросила Мориса. Он сказал, ты теперь приличный обыватель. Я-то думала, тебя сносит в сторону Игги Попа, но ведь не угадаешь. В тихом омуте… Поделись со мной секретами, Джо.
— В доме экс-президента Трумэна плохая проводка, — поведал он. — Смотришь кино, а оно то включается, то выключается, то включается, то выключается…
— Непыльная работенка! — хмыкнула она.
— И свет тоже— включается-выключается.
Она кивнула головой, соглашаясь на такую информацию, и спросила:
— Ты готов? — И принялась расстегивать свой халатик, стоя у заваленной подушками софы, пристально глядя на фотографа.
Он сидел в плетеном кресле, их разделял только стеклянный столик. На столе рядом с бутылкой лежала запасная пленка. Ла Брава взял в руки «Никон», что-то подкрутил, опустил фотоаппарат и снова посмотрел на девушку.
Фрэнни слегка раздвинула ноги, уперлась руками в голые бедра, широко развела руками полы халата, открывая ему свою наготу.
— В каком виде ты предпочитаешь? — спросила она.
Она забавлялась. По крайней мере, Ла Брава надеялся, что это все шутки и от него требуется лишь остроумная ответная реплика. Забавляется девочка, развлекается. «В каком виде ты предпочитаешь?» Вот только глаза цвета лаванды глядят серьезно, и столь же серьезно глядит на него округлый свод животика над самой густой порослью черных волос, какую он когда-либо видел. Впрочем, можно ведь сочетать серьезность с весельем, более того, Ла Брава именно в этом видел рецепт счастья, если у счастья есть рецепт. «В каком виде ты предпочитаешь?» А он, тонкий художник, должен подать свою реплику тихим, задушевным голосом:
— В натуральном виде, дорогая!
Почти незаметная пауза:
— Ты будешь меня фотографировать?
И Ла Брава ответил искренне, уже совсем всерьез:
— Боюсь, что нет.
Как только Кундо Рей вспоминал про того парня в кресле-качалке, у него перед глазами вновь возникала картина, как Ричард отъезжает в его прекрасной черной машине, а об этом кубинцу вовсе не хотелось вспоминать. Но этот парень и Ричард неразрывно связаны. Придется что-то сделать с этим парнем.
Кундо сидел в вестибюле отеля «Ла Плайа» и ждал Хавьера, поигрывая сережкой. Хавьер тоже побывал в «Камбинадо», теперь у него свое дело. Он уже предлагал снабдить Кундо всем необходимым.
Ну и местечко— плитки пола потрескались, раскололись, некоторых недостает. Отель напоминал Кундо «Камбинадо дель Эсте», постояльцы сильно смахивали на заключенных. Однако в «Камбинадо дель Эсте» было почище, тюрьму только недавно построили.
Сравнивал Кундо гостиницу и с «Отель Националь» в Гаване. «Отель Националь» не уступал этой дыре в запущенности, но люди там не были похожи на заключенных, там жили пропахшие чесноком русские, громко болтавшие, вечно жалующиеся, — они хныкали, точно дети, оставшиеся без обеда, ворчали не по делу. Что они смыслили в жизни? Им бы поработать на стройке в Аламаре, по двенадцать часов в день вдыхая цементную пыль. Тот русский был не то инженером, не то каким-то техником, у него водился шоколад, целые плитки, и водка, в номере валялись пачки презервативов, порнографические открытки из НьюЙорка. Русский ненавидел Кубу. Скажет, бывало, с растяжечкой, обдавая чесночной вонью: «Кууба», — и сплюнет на пол. Кундо Рей томился, мечтая поскорее уйти, из ненависти к русскому он решил вступиться за свою страну и поздно ночью вернулся в его комнату. Его чуть было не приговорили к смерти из-за этого русского, которого он пристрелил из его же собственного пистолета.
Ладно, что сделано, то сделано.
И вновь его мысль вернулась к парню в креслекаталке: это дело еще не было сделано.
Много ли парней, проживающих в гостинице «Делла Роббиа», фотографирует людей исподтишка, с большого расстояния, используя телескопические линзы? Все ясно: это тот самый парень, который сфотографировал Ричарда, о черт, снова перед глазами возникла картина, как Ричард отъезжает в его «понтиаке»!
И тут в холле появился некий Давид Вега. Давид Вега все поглядывал на Кундо, словно пытаясь вспомнить его, но заговорить с ним не решался, так что Кундо предпочитал краем глаза следить за этим типом.
Когда пришел Хавьер, Давид Вега все еще торчал в холле, пил кока-колу из автомата. Кундо не стал приветствовать Хавьера, притворился, будто не замечает его. Хавьер все понял и поступил точно так же.
Выждав несколько минут, Кундо поднялся к Хавьеру в номер. Он взял из его рук непременный стакан рома, вежливо выслушал Хавьера: тот-де намерен перебраться в Южный Майами. Спешить обоим было некуда. Слушая Хавьера, он хотя бы отвлекся от мыслей о своей машине, попавшей в лапы этого чудища болотного. Допив ром, Хавьер выволок из кладовки здоровенный металлический кейс, набрал нужную комбинацию и открыл крышку, показывая товар.
— Пушки на любой вкус, — похвастался Хавьер. — Для парня из Мариэля — все по оптовой цене. Автомат— со скидкой тридцать процентов. «Мак— 10» за восемьсот.
— Что-нибудь поменьше, — уточнил Кундо Рей.
— Пожалуйста, вот малютка тридцать восьмого калибра, ствол всего два дюйма. Такими пользуются «Ангелы Чарли».
— Да?
— И Барни Миллер.
— Заверните, — сострил Кундо Рей.
Глава 16
Ноблес заготовил улыбку. Дверь открылась, и он сказал:
— Смотрите, кто пришел!
Он-то рассчитывал, что она обалдеет и вытаращится на него, но она ничуть не была удивлена, а если и была, то не подала виду. Стоит и смотрит на него так, словно решила не пускать за порог.
— Лапочка, не хотелось бы тебя отпихивать, но я чуть ли не весь день проторчал в машине. Мне так хочется пи-пи, того гляди лопну. Приспичило мне.
Ей пришлось подвинуться, а то бы он и впрямь сгреб ее да и отодвинул— она отошла, и он резво промчался по коридору прямиком в туалетную комнату.
Ему нравилось тут: полно всяких баночек с притираниями, соли для ванн, пудра в коробочках пастельного цвета, и все так здорово пахнет. Он был бы не прочь заглянуть в шкафчик, порыться, обнаружить самые заветные ее тайны. У нее в уборной было так чисто — никаких тебе ржавых пятен, ни на унитазе, ни в раковине. Пустив струю и постанывая от облегчения, Ричард осмотрелся по сторонам, жадным взглядом вбирая все эти женские штучки, и закончил с судорогой наслаждения. О-о!
Она оставалась в гостиной — присела на диван, положив на колени соломенную сумку и скрестив ноги так, что колено торчало над хромированной поверхностью кофейного столика. Она смотрела на него уже не так сердито, не буравила его взглядом, но и ласковым выражение ее лица отнюдь не было.
— Ты хоть рада мне? — спросил он.
Не похоже.
— Ричард, — заговорила она, — Ричард, что ты здесь делаешь? — Голос спокойный, размеренный, точно ребенка воспитывает.
— Я скучал по тебе, — сказал он. — Ты когда-нибудь скучала?
— Что же мне с тобой делать, Ричард? — вздохнула она.
Это уже лучше.
— Например…— многозначительно усмехнулся он.
— Ты большой симпатичный мишка, и все тут! — подытожила она.
Он не привык думать о себе в таких выражениях. «Мишка» — что за черт!
— Найдется чего-нибудь холодненького попить? Жажда замучила, столько сидел в машине! — Он двинулся в столовую — сплошь стекло да серебро, — намереваясь проникнуть оттуда в кухню.
— Ричи! — окликнула она, когда он проходил мимо нее. Оглянувшись, он увидел, что перед ней на столе разложены его фотографии, и резко затормозил. Уперся руками в бока. Первое, что вырвалось у него, было:
— Черт, что тут происходит, почему этот тип меня фотографирует?
Подумал, скосил глаза на Джин и спросил:
— Погоди-ка, откуда у тебя мои фотки?
— Ричард, ты неподражаем! — сказала Джин.
— Я хочу знать, где ты их взяла.
— Он сам дал их мне, разумеется.
— Кто он такой — из газеты, что ли?
— Нет, он работает не на газету. Он сам по себе, фотографирует людей. — Она призадумалась, словно была не вполне уверена, и кивнула утвердительно: — Да, именно этим он и занимается.
— Разве на это не требуется разрешение? — искренне возмутился Ноблес— Берешь себе и щелкаешь кого вздумается?!
— Попробуй подать иск. Вторжение в личную жизнь или что-то в этом роде.
— Черт, должен же быть какой-то закон!
— Обратись в полицию, — предложила она.
А что, это идея. Кто-нибудь из его приятелей-полицейских, например, Гленн Хикс из Бока задал бы этому типу.
— Только полицейским и так все известно. Он собирался передать им снимки.
Ноблес снова скосил глаза, пытаясь осознать ситуацию. Неприятное ощущение: кто-то следил за каждым его шагом, щелкал его каждый раз, когда он вылезал из тьмы черного автомобиля на солнечный свет. Он услышал, что снова твердит:
— Что за чертовщина тут происходит? Кто он такой?
— Не важно, кто он такой— его зовут Ла Брава, — важно, кем он был раньше. Джо Ла Брава девять лет проработал в Секретной службе. Он умеет наблюдать, от него ничто не ускользнет.
Слегка успокоившись, Ноблес ответил:
— Черт, с агентами правительства я умею ладить. Ты им услугу, они тебе услугу— одним словом, сделка.
— Ричи, ты просто не понимаешь, о чем речь, — отмахнулась она.
Ему не понравился ее тон— скучающий, высокомерный. Это ей даром не пройдет. Пока что он сдерживался и слушал, что она говорит:
— Этому человеку все про тебя известно. Он знает, что ты докучал мне. Он знает, что я пыталась отвадить тебя, но не сумела.
Просто потрясающе!
— Погоди! Это ты сама ему сказала?!
Глаза ее вспыхнули.
— Не было другого выхода, идиот!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29