Она знала, что он там, так как видела его машину. К тому же, в отличие от нее, он редко заходил на другие этажи. Амадео и Бернардо в основном сидели в своих кабинетах наверху, только Изабелла тихонько заглядывала повсюду, бродила по этажам, неожиданно появлялась в комнатах манекенщиц, в коридорах возле частных примерочных, в главном салоне с длинным подиумом, обтянутым серым шелком, который приходилось очень часто заменять, что было источником постоянного раздражения Бернардо. Именно он следил за всеми денежными делами в доме мод. Будучи президентом и главным финансистом, Амадео планировал бюджет, а Бернардо приходилось справляться с ним, следя, чтобы ткани и бисер, перья и изумительные маленькие украшения вписывались в установленные Амадео лимиты. И они всегда укладывались в смету, дом мод многие годы существовал прилично, а иногда и просто великолепно. Благодаря капиталовложениям Амадео и умелому обращению с финансами Бернардо они процветали. А производя гениальные модели Изабеллы, они не только процветали, но и преуспевали. Но именно Бернардо связывал воедино мир дизайна и финансов. Он размышлял, взвешивал, продумывал, планировал, подсчитывал, во что им обойдется подготовка коллекции и стоит ли игра свеч. И до сих пор он никогда не ошибался. У него имелось чутье и гениальность, и Изабелла представляла его матадором, гордым, напористым, решительным, размахивающим красным атласом перед мордой быка и всегда побеждающим. Ей нравился стиль его работы, и она любила его. Но не так, как Бернардо любил ее. Он же любил ее всегда, всю жизнь, с тех пор как впервые встретил.
Бернардо и Амадео дружили много лет и работали вместе в доме мод «Сан-Грегорио» еще до того, как появилась Изабелла. Именно Бернардо нашел ее в крошечном ателье в Риме. И это он настоял, чтобы Амадео зашел посмотреть ее работу, встретился, поговорил и, возможно, даже убедил ее перейти работать к ним. Она уже тогда была выдающейся, поразительно красивой и невероятно молодой. В двадцать два она была гением дизайна. Когда они приехали в ее студию, она встретила их в красной шелковой блузке, в белой льняной юбке и маленьких золотых босоножках. Девушка выглядела как бриллиант, вставленный в любовно выбранную оправу. Стояла убийственная жара, показавшаяся еще более обжигающей, когда Изабелла впервые посмотрела в глаза Амадео. В тот момент Бернардо осознал, насколько она дорога ему, но было слишком поздно. Амадео и Изабелла сразу же влюбились друг в друга, а Бернардо так ни разу и не заговорил о своих чувствах. Никогда. И он ни за что не предал бы друга, который слишком много значил для него: многие годы он был для него как брат. Таких людей, как Амадео, не предают. Его все любили, многие мечтали походить на него, и никто не мог причинить ему боль или предать. И Бернардо не сделал этого. К тому же он знал, что ему будет очень больно услышать, что Изабелла не любит его, потому что безумно любит Амадео. Он стал главной страстью в ее жизни. Амадео действительно значил для нее больше, чем работа, что для Изабеллы было из ряда вон выходящим. Бернардо не мог соперничать с этим. Поэтому он сохранил свою тайную любовь и все силы вкладывал в работу, стараясь делать ее как можно лучше. Он научился любить Изабеллу по-другому, любить их обоих с присущей только ему страстью и чистотой. Это вызывало огромную напряженность между ним и Изабеллой, но так было лучше. Результаты их стычек и гневных перепалок всегда оказывались великолепными: экстравагантные красивые женщины шагали по подиуму... иногда прямо в объятия Бернардо. Он имел на это полное право, он имел право на нечто большее, чем его работа и любовь к Амадео и Изабелле. Он горел собственным, неповторимым, ярким огнем, что притягивало к нему женщин, как мотыльков на пламя свечи. Сам Бернардо ни о чем не задумывался, подобное существование стало частью его, так же как безошибочное ощущение стиля или уважение к тем двоим, на которых он работал, превратившихся в определенном, смысле в единое целое. Он понимал, кем стали друг для друга Амадео и Изабелла, и точно знал, что такого не произошло бы, если бы на месте Амадео оказался он. Они бы всегда остались двумя личностями – ив любви, и в войне. Если бы она когда-нибудь узнала о его чувствах, их встреча походила бы на столкновение созвездий, взрыв, рассыпающийся дождем комет на небесах их вселенной. У Изабеллы с Амадео все было по-другому. Их союз был мягким, нежным, прочным. Их души слились воедино. Глядя на Амадео, Изабелла растворялась в его глазах и летала, широко расправив крылья. Амадео и Изабелла , напоминали двух орлов, парящих в принадлежащем только им небе, в полной гармонии слившись воедино. Это даже уже не возмущало Бернардо. Невозможно было обижаться на пару, подобную этой. На них было приятно смотреть. И теперь его вполне устраивали напряженные деловые отношения с дамой, которую он любил издали. У него была своя жизнь. А с ними его связывало нечто особенное. И так будет всегда. Они стали неразрушимой, неразделимой троицей. Ничто никогда не нарушит их тройственный союз. Все трое знали это.
Постояв мгновение перед дверью кабинета Амадео, Изабелла улыбнулась. Всякий раз, подходя к этой двери, она вспоминала, как впервые увидела ее и эти холлы. Тогда они выглядели иначе. Красиво, но не столь элегантно, как сейчас. Она придала им нечто большее, так же как Амадео ей. Она росла в его присутствии, чувствовала себя безмерно любимой и в абсолютной безопасности. Вполне надежно, чтобы быть такой, как есть, смело делать то, что хочется, вторгаться в мир, не имеющий границ. Амадео заставил ее почувствовать беспредельность, показал, что она может быть всем, чем захочет, и делать все, что захочет, и она это делала, ощущая силу его любви.
Она тихо постучала в дверь, ведущую прямо в его личный кабинет. Этой дверью пользовались только она и Бернардо. Тотчас же раздался ответ. Она повернула ручку и вошла. Мгновение они молча смотрели друг на друга, и душа ее затрепетала, как происходило всякий раз с тех пор, как она впервые увидела его. Он улыбнулся в ответ, ибо чувствовал то же самое. В его глазах светилось нескрываемое удовольствие, что-то вроде нежного обожания, которое всегда, как магнит, притягивало ее в его объятия. Именно эту мягкость, доброту и неизменную способность сопереживания она так любила. Огонь, горевший в нем, отличался от ее огня. Он был как священное пламя, высоко поднятое для печальных и уставших, которому суждено гореть вечно. Ее огонь был факелом, сверкающим на ночном небосводе, таким ярким и прекрасным, что к нему было почти страшно приблизиться. Но никто не боялся приближаться к Амадео. Он был очень приветливым, и всем хотелось быть рядом с ним, хотя на самом деле это место принадлежало* только Изабелле. Конечно, и Бернардо тоже, но в ином смысле.
– Проходи, Изабеллецца. Что привело тебя сюда сегодня? Я думал, мы все обсудили вчера. – Он откинулся на спинку кресла, протянув ей руку, которую она взяла в свою.
– У меня появилось еще несколько идей.
Несколько... Он засмеялся. У Изабеллы «несколько» могло означать тридцать пять, сорок семь, сто или даже триста. У Изабеллы никогда ничего не могло быть мало: ни идей, ни драгоценностей, ни нарядов. Амадео широко улыбнулся, когда она наклонилась, чтобы поцеловать его в щеку, а он потянулся и коснулся ее руки.
– Ты сегодня прекрасно выглядишь.
Она купалась в сиянии его глаз, как в солнечном свете.
– Лучше, чем утром? – Они засмеялись: утром она наложила на лицо новый крем, высоко подвязала волосы и была в удобном халате и его тапочках.
Амадео покачал головой:
– Нет. Думаю, утром ты нравилась мне больше. Но... Такой ты мне тоже нравишься. Это платье одно из наших?
– Конечно. Разве я надела бы что-нибудь чужое? – На мгновение в ее темных глазах сверкнула молния.
– Похоже на одну из моделей твоего деда. – Он внимательно изучал ее, прищурив глаза. Он умел видеть и понимать все.
– Ты очень сообразительный. Я украла ее из его коллекции тридцать пятого года. Конечно, не целиком. Только аромат. – Она усмехнулась. – И складки.
Он улыбнулся, изумленно посмотрев на нее, и снова наклонился, быстро целуя.
– Аромат великолепен.
– Хорошо, что мы больше не работаем вместе все время, а то нам бы не удалось ничего сделать. Иногда я удивляюсь, как мы вообще что-то успевали.
– Она села в свое кресло, с обожанием глядя на мужа. Им невозможно было не восторгаться. Он был греческим богом с картин из галереи Уффици во Флоренции, скульптурой римского юноши – высокий, стройный, грациозный, элегантный. Но в то же время в нем было нечто большее. Зеленые глаза казались понимающими, мудрыми, умными, задорными, все схватывающими на лету и уверенными. Несмотря на мягкую и нежную флорентийскую красоту, в нем чувствовались сила, властность и умение командовать. Он был главой дома Сан-Грегорио, наследником сказочного величественного трона, и с достоинством носил мантию, соответствуя этому положению. Он выглядел как глава империи или по крайней мере очень крупного банка. Прекрасно сшитый костюм в тонкую светлую полоску подчеркивал его высокий рост и стройную фигуру с широкими плечами. Все в Амадео говорило о незаурядности. В нем не было ничего фальшивого или показного, ничего позаимствованного, скопированного или неестественного. Элегантный, умный, сообразительный, проницательный и внимательный к окружающим. Страстно любящий свою жену.
– Между прочим, что ты здесь делаешь в таком наряде? Помимо того, что ты зашла поделиться со мной несколькими идеями. – Он снова улыбнулся, встретившись взглядом с Изабеллой, и она улыбнулась ему в ответ.
– Я еду на ленч с несколькими дамами.
– Звучит ужасно. Не лучше ли соблазнить тебя и увезти в номер в «Эксельсиоре»?
– Конечно, но после ленча у меня свидание с другим мужчиной. – Она произнесла это с самодовольным видом, но в ее глазах плясали смешинки.
– Кто мой соперник? – шутливо спросил он, ибо у него не было причин для волнений, и он знал это.
– Твой сын.
– В таком случае никакого «Эксельсиора». А жаль.
– В следующий раз.
– Заметано. – Он со счастливым видом вытянул вперед ноги, как длинный ленивый кот на солнышке.
– Ладно. Нам надо поработать.
– Ну вот. И это женщина, на которой я женился. Ласковая, романтичная, нежная.
Изабелла состроила одну из ужасных гримас их сына, и они вместе рассмеялись. Когда она вытаскивала стопку бумаг с заметками из сумочки, на ее руке ярко засверкало кольцо с бриллиантом и изумрудами, которое он подарил ей летом на десятую годовщину свадьбы. Бриллиант был большой, в десять каратов. А как же иначе? Десять каратов за десять лет.
– Тебе идет мой подарок.
Она счастливо кивнула, взглянув на кольцо. Оно хорошо смотрелось на ее длинных, изящных пальцах. На Изабелле все выглядело прекрасно. Особенно бриллианты в десять каратов.
– О да. Но ты лучше всех. Между прочим, я люблю тебя. – Она притворилась легкомысленной, но они оба знали, что это не так.
– Я тоже люблю тебя. – Они еще раз обменялись улыбками, прежде чем приступить к делам.
Теперь все шло намного лучше, чем когда они все время работали вместе. К концу дня он начинал скучать и стремился поскорее попасть домой. В их встречах и вечерах появилось нечто особенное. Она вновь стала загадочной. Он ловил себя на мысли что думает о том, чем она занята, во что одета. А воспоминание о ее духах уносило его в страну грез.
– Тебе не кажется, что американская коллекция слишком сдержанная? Я размышляла об этом прошлой ночью. – Она украдкой взглянула на Амадео, но видела не его, а модели, которые накануне просматривала с Габриэлой.
– Я так не думаю. И Бернардо был в экстазе.
– Черт. – Она вновь перевела взгляд на него с явным сочувствием. – Тогда я права. – Амадео засмеялся, но она даже не улыбнулась. – Я говорю серьезно. Я хочу заменить четыре ткани и включить одну или две модели для Франции к этой коллекции. Тогда все сработает. – Она, как всегда, выглядела уверенной. И почти никогда не ошибалась. Ее абсолютная уверенность уже десять лет приносила им награды на демонстрациях мод. – Я хочу добавить пурпурные и красные ткани, а также белое пальто. Тогда все будет идеально.
– Обсуди это с Бернардо и скажи Габриэле.
– Я уже сказала Габриэле. Кстати, новое мыло Бернардо для мужской коллекции не годится. Оно весь день било мне в нос.
– Это плохо?
– Ужасно. Аромат духов всегда сопровождает женщину, а запах мужчины не должен ощущаться. Когда он уходит, о нем должно остаться лишь воспоминание, а не головная боль.
– Бернардо будет в восторге. – На мгновение он помрачнел. Иногда сражения между Изабеллой и Бернардо изматывали его. Но они имели большое значение для дела, и он знал это.
Без резких рывков Изабеллы и прочного якоря в лице Бернардо дом мод «Сан-Грегорио» никогда не стал бы тем, чем был сегодня. Но будучи осью, удерживавшей два колеса от того, чтобы они не разлетелись в разные стороны, он чувствовал, что напряжение увеличивается, и это ему не нравилось. Но все вместе они были изумительной командой, и каждый это знал. Несмотря на бесконечные сражения, они каким-то образом умудрялись оставаться друзьями. Это было выше его понимания. Когда Изабелла сердилась, то называла Бернардо такими именами, которые просто не должна была знать, а он выглядел так, словно собирался совершить убийство. Потом, спустя несколько часов после стычки, Амадео находил их в одной из частных примерочных, распивающих шампанское и приканчивающих бутерброды. Он никогда не мог постичь этого и просто радовался тому, что все закончилось так, а не иначе. Сейчас он со вздохом взглянул на часы.
– Ты хочешь, чтобы я позвал его? – Ему никогда не приходилось передавать поручения за Изабеллу. Она всегда это делала сама. Прямо от бедра. В пах.
– Лучше, если это сделаешь ты. В полдень я должна быть на ленче. – Она взглянула на часы, когда-то подаренные Амадео.
– О Боже. Теперь мы отошли на второй план по сравнению с дамскими посиделками. – Но глаза его смеялись. Он знал, что в действительности этого никогда не произойдет. Кроме него и Алессандро, Изабелла жила именно ради их дела, которое давало ей возможность дышать, действовать и чувствовать себя живой.
Амадео поднял трубку и быстро переговорил с секретаршей. Она немедленно вызвала мистера Франко. Он тотчас же явился, ворвавшись в комнату как ураган, и Амадео почувствовал, как напряглась Изабелла: она уже готовилась к сражению.
– Привет, Бернардо. – Изабелла беспечно улыбнулась ему, когда он вошел в кабинет в одном из сотни своих темных костюмов, которые казались Изабелле совершенно одинаковыми. Он носил одни и те же золотые карманные часы, одинаковые безупречно накрахмаленные белые рубашки и темные галстуки с крошечными белыми или красными точками, когда он был совершенно вне себя от злости. – Мне нравится твой костюм. – Это была их дежурная шутка. Она всегда твердила, что его костюмы чрезмерно скучны. Но их простота являлась частью его стиля.
– Послушайте, вы, двое, не начинайте все сначала. Сегодня я не в настроении. – Амадео угрожающе посмотрел на них, но его глаза, как всегда, смеялись, даже когда на губах не было ни тени улыбки, – Кроме того, она должна быть на ленче через сорок минут. Теперь она отодвинула нас на второй план, так как отдает предпочтение ленчам.
– Это, несомненно, важнее. – Бернардо слегка ухмыльнулся и сел. – Как мой крестник?
– Алессандро – само совершенство. Однако занавеси в столовой нет.
Амадео начал расплываться в улыбке, слушая рассказ Изабеллы. Ему нравились озорные поступки мальчика, огонь в его темных глазах, так похожих на материнские.
– Пока я вчера была здесь, решая за вас ваши проблемы, – она подняла бровь, ожидая, что Бернардо примет вызов, и была явно разочарована, когда он этого не сделал, – он позаимствовал мои маникюрные ножницы и «привел занавеси в порядок». Он отрезал примерно метр ткани, которая, по его словам, попадалась на его пути всякий раз, когда он провозил свой любимый грузовик вдоль окна. К тому же не был виден сад. Теперь этого препятствия не существует. На самом деле все идеально. – Теперь она тоже смеялась, как и Бернардо.
Когда он смеялся, то сбрасывал лет двадцать из своих тридцати восьми и становился совсем мальчишкой. Но во время работы и когда его не развлекали рассказами об Алессандро, он часто выглядел суровым. Большая часть ноши дома «Сан-Грегорио» лежала на его плечах, и это было заметно. Он усердно работал на них, и это имело свои последствия. Бернардо так и не женился, не обзавелся детьми, был очень одиноким и слишком часто проводил время на работе, задерживаясь допоздна, приходя рано утром, по субботам, в праздники, по священным праздникам и в те дни, когда ему следовало бы находиться в другом месте в обществе хорошей женщины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27