Если никто не будет знать, где я, то нет никакой разницы.
Но теперь Бернардо уже сердито посмотрел на нее:
– Не начинай играть в старые игры. Убирайся, черт подери! Сейчас же! Поезжай куда-нибудь. Куда угодно. Но только не в предместье Рима, не в Милан и не во Флоренцию. Убирайся к черту на рога!
– Что ты предлагаешь? Нью-Йорк? – произнесла она с сарказмом. Потом вдруг замолчала, размышляя, а Бернардо наблюдал за ней, надеясь и моля Бога. Она молча кивнула в знак согласия, трезво посмотрела на него, а затем медленно встала с постели и пошла к телефону.
– Что ты делаешь?
Ее взгляд говорил, что ее не победили, что она не сдалась. Что еще остается надежда. Она не исчезнет на год. Она не позволит им прогнать ее из родного дома, отлучить от работы. Но она уедет. На некоторое время. Если это можно будет устроить. Ее глаза снова заблестели, когда она взяла трубку.
Глава 8
Высокая стройная блондинка с челкой, закрывающей один глаз, сидела в маленькой ярко-желтой комнате, печатая на машинке. У ее ног спал маленький коричневый кокер-спаниель, а вокруг было множество книг, цветов в горшках и горы бумаг. Семь или восемь пустых кофейных чашек, проверенные собакой, лежали перевернутыми, а на окне был приклеен плакат с видом Сан-Франциско. Она называла его своим видом. Вероятно, это был кабинет писательницы. Вставленные в рамки обложки ее последних пяти книг косо висели на противоположной стене среди так же криво развешанных фотографий яхты у причала в Монте-Карло, двух детей на пляже в Гонолулу, президента, принца и ребенка. Все они имели отношение к ее публикациям, любовникам или друзьям, за исключением ребенка, который был ее собственным. Дата на фотографии говорила о том, что она сделана пять лет назад.
Спаниель лениво пошевелился, наслаждаясь теплом нью-йоркской квартиры, и женщина за пишущей машинкой вытянула босые ноги и наклонилась погладить собаку.
– Подожди, Эшли. Я почти закончила. – Она схватила черную ручку и сделала несколько поспешных исправлений длинной изящной рукой без колец. В ее голосе явно слышался южный акцент жительницы Саванны. Этот голос напоминал о плантациях и званых вечерах, элегантных гостиных южан. Это был голос представительницы знатного рода. Леди. – Черт возьми! – Она вновь схватила ручку, вычеркнула половину страницы и стала неистово шарить по полу в поисках двух страниц, написанных час назад. Они где-то лежали: отпечатанные, переделанные и исправленные. Она переделывала книгу.
В тридцать лет ее фигура оставалась такой же, как в девятнадцать, когда она приехала в Нью-Йорк, чтобы стать манекенщицей, вопреки яростным протестам семьи. Она продержалась на этой работе год, ненавидя ее, но не признаваясь в этом никому, кроме своей любимой соседки по комнате, приехавшей из Рима, чтобы изучать американский дизайн. Как и Наташа, Изабелла приехала в Нью-Йорк на год. Но Наташа взяла в колледже академический отпуск на год, чтобы попытаться пожить самостоятельно. Это было совсем не то, чего хотели для нее родители. Выходцы из богатой южной аристократической семьи, но почти обнищавшие, они хотели, чтобы она окончила школу и вышла замуж за милого мальчика-южанина, чего вовсе не желала Наташа.
Единственное, чего ей хотелось в девятнадцать лет, это вырваться с Юга, попасть в Нью-Йорк, зарабатывать деньги и быть свободной.
Она действительно сделала деньги, работая манекенщицей, а затем журналисткой, не связанной с определенной редакцией. Она даже некоторое время была свободной. Пока не встретила Джона Уолкера, театрального критика, и не вышла за него замуж. Через год у них родился ребенок, а еще через год они развелись. Все, что у нее осталось, это великолепная фигура, потрясающая внешность, талант писательницы и пятнадцатимесячный ребенок. А пять лет спустя она написала пять романов и два киносценария и стала звездой в литературном мире.
Она переехала в большую удобную квартиру на Парк-авеню, устроила сына в частную школу, наняла экономку, выгодно вложила деньги. Добавив успех к своей красоте, Наташа добилась всего.
– Миссис Уолкер? – Раздался тихий стук в дверь.
– Не сейчас, Хэтти. Я работаю. – Наташа отбросила упавшие на глаза длинные светлые волосы и снова принялась рыться в ворохе бумаг.
– Вам звонят. Думаю, это важно.
– Уверена, что нет.
– Но сказали, что звонят из Рима.
Дверь распахнулась прежде, чем Хэтти успела добавить хоть слово. В уговорах больше не было необходимости. Наташа как была босиком быстро пробежала по ярко-желтому полу через кухню к телефону. Узкие джинсы плотно облегали ее длинные стройные ноги и соблазнительно обрисовывали бедра, а мужская рубашка была завязана узлом под небольшой грудью.
– Почему ты не сказала, что звонят из Рима? – Она укоризненно посмотрела на негритянку с мягкими вьющимися седыми волосами, а потом быстро улыбнулась ей. – Не волнуйся. Я знаю, какой несносной бываю, когда работаю. Только не входи туда. Никаких чистых кофейных чашек, ни поливки цветов, ничего. Мне нужен беспорядок.
Хэтти притворно нахмурилась, слушая знакомую тираду, и исчезла в направлении спален, пройдя через светлый, залитый солнцем холл, а Наташа схватила телефонную трубку:
– Алло?
– Синьора Наташа Уолкер?
– Да. – Вам звонят из Рима. Минутку, пожалуйста.
Наташа сидела очень тихо и ждала. Она не разговаривала с Изабеллой с тех пор, как узнала о постигшем ее несчастье. Она собиралась лететь в Рим на похороны. Но Изабелла не захотела. Она попросила ее подождать. Наташа писала и ждала, но впервые за одиннадцать лет их дружбы не получала ни ответов, ни известий. Никогда еще, с тех пор как Изабелла покинула квартиру, в которой они прожили целый год, и вернулась в Рим, Наташа не чувствовала себя настолько отрезанной от подруги. Тогда она тоже не писала в течение первых нескольких месяцев, но из-за того, что была слишком занята дизайном, а потом по уши влюбилась. Ах, как она была влюблена! Наташа до сих пор помнила строчки ее писем: «... и он великолепен... и я люблю его... какой красивый... такой высокий блондин, и я буду работать на него в «Сан-Грегорио», занимаясь настоящей высокой модой...» Радость и возбуждение не проходили все эти годы. Для этой пары медовый месяц длился вечно. И вдруг его не стало. Наташа окаменела от ужаса, когда услышала сообщение в шестичасовом выпуске новостей.
– Синьора Уолкер?
– Да-да, я слушаю.
– Соединяю.
– Наташа? – Голос Изабеллы был необычно подавленным.
– Почему, черт возьми, ты не отвечала на мои письма?
– Я... не знаю, Наташа... Я не знала, что писать. Наташа нахмурилась, а затем сказала:
– Я беспокоилась за тебя. С тобой все в порядке? – Озабоченность в ее голосе долетела за пять тысяч миль, растрогав Изабеллу, которая смахнула слезы с глаз и чуть ли не улыбнулась.
– Полагаю, да. Мне надо попросить тебя об одолжении. – У них так было всегда. Они могли начать с того, на чем расстались, не разговаривать друг с другом по шесть месяцев, а потом снова вести себя как сестры, встретившись или заговорив по телефону. Это был один из тех редких случаев дружбы, на которую всегда можно положиться и которая никогда не остывала.
– Говори, в чем дело, – сказала Наташа. Изабелла кратко объяснила, что произошло с Алессандро в тот день, или, вернее, не случилось.
– Я больше не вынесу этого. Я не могу рисковать им. Подумав о собственном сыне, Наташа задрожала от этого рассказа.
– Никто не в силах вынести подобное. Ты хочешь отправить его ко мне? – Между их сыновьями была разница всего в четыре месяца, и Наташе вовсе не помешал бы еще один ребенок. – Джесон будет в восторге, – добавила она. – Он постоянно упрекает меня за то, что у него нет брата. А они совсем как братья. – Год назад, когда они все вместе поехали кататься на лыжах в Сант-Мориц, мальчики удивили всех и самих себя, отрезав друг у друга волосы. – Я серьезно, Изабелла. Я считаю, тебе следует увезти его из Рима.
– Я согласна. – Последовала короткая пауза. – А как ты смотришь на то, чтобы снова заиметь соседку по комнате? – Она ждала, не зная, что скажет Наташа, но ответ прозвучал мгновенно. Он выражался в долгом восторженном визге маленькой девочки-южанки. Изабелла неожиданно поняла, что смеется.
– Я была бы в восторге. Ты серьезно?
– Даже очень. Мы с Бернардо пришли к выводу, что другого выхода нет. Только на некоторое время. Не навсегда, конечно. И, Наташа...– она замолчала, размышляя, как объяснить, что она не просто уезжает, – это может оказаться неприятным. Мне придется скрываться. Я не хочу, чтобы кто-нибудь знал, где я.
– Это скверно. Ты не сможешь и шага ступить из квартиры.
– Ты действительно думаешь, что и там меня могут узнать?
– Ты серьезно? Конечно, не строители подземки, но почти все остальные. И потом, если ты исчезнешь из Рима, то об этом напечатают в газетах во всем мире.
– Тогда мне остается только скрываться.
– А ты сможешь так жить? – У Наташи имелись свои сомнения.
– У меня нет выбора. По крайней мере в настоящий момент. Именно это мне придется делать.
Наташа всегда восхищалась ее чувством долга, смелостью и стилем.
– Но ты уверена, что сможешь ужиться со мной? Я могла бы остановиться где-нибудь в другом месте, – сказала Изабелла.
– Ну уж дудки! Если ты остановишься где-нибудь еще, я больше никогда не стану разговаривать с тобой! Когда ты приедешь?
– Я не знаю. Я только что приняла это решение. Понадобится некоторое время, чтобы утрясти все на работе. Я собираюсь руководить работой «Сан-Грегорио», где бы ни находилась.
В ответ Наташа протяжно присвистнула:
– И как, черт подери, ты собираешься это делать?
– Мы должны это продумать. На бедного Бернардо, как всегда, свалится почти вся работа. Но если понадобится, я смогу каждый день разговаривать с ним по телефону, к тому же у нас в Нью-Йорке есть офис для представителей нашей фирмы. Я могу звонить им, не говоря, что нахожусь в Нью-Йорке. Думаю, это можно устроить.
– Если даже и невозможно, то ты это сделаешь. А если и не сможешь, то все равно сделаешь.
– Хотела бы я быть столь же уверенной. Мне ненавистна мысль, что я брошу работу здесь. Ох, Наташа... – Она грустно и протяжно вздохнула. – Это было ужасное время. Мне кажется, что я стала другой.
Наташа промолчала, но Изабелла и говорила совсем иначе, чем прежде. Последние четыре месяца сыграли свою зловещую роль.
– Я чувствую себя заведенной машиной, – продолжала Изабелла. – Мне кое-как удается выжить, выматываясь до предела на работе, а когда могу, играю с Алессандро. Но я продолжаю... продолжаю думать... – Наташа услышала, как на другом конце дрогнул голос подруги. – Я продолжаю думать, что он снова вернется домой. Что на самом деле он не умер.
– Думаю, так бывает, когда тот, кого мы любим, внезапно исчезает. И нет времени, чтобы осознать это, понять.
– Я вообще больше ничего не понимаю.
– Ты и не должна, – мягко произнесла Наташа. – Просто приезжай. – Теперь и у нее на глазах появились слезы при мысли о подруге. – Тебе следовало позволить мне приехать в Рим четыре месяца назад. Я увезла бы тебя сюда еще тогда.
– Я бы не поехала.
– Нет, поехала бы. Если помнишь, я на шесть дюймов выше тебя.
Изабелла вдруг засмеялась. Будет чудесно вновь увидеть Наташу. И возможно, поездка в Нью-Йорк окажется даже веселой. Веселой! Это безумие – думать так после всего, что произошло за последние четыре месяца.
– Серьезно, как ты думаешь, когда вы сможете приехать? – Наташа уже начала быстро прикидывать в уме и кое-что записывать. – Ты хочешь сначала отправить сюда Алессандро? Или предпочитаешь, чтобы я сейчас же приехала и забрала его?
Изабелла на миг задумалась, но сказала:
– Нет. Я приеду вместе с ним. Я не намерена выпускать его из виду.
Слушая ее, Наташа начинала догадываться, как это сказывалось на мальчике, но сейчас было не время спрашивать, а Изабелла уже продолжала:
– Запомни, никому ни слова об этом. И, Наташа... спасибо.
– Иди к черту, макаронная рожица.
Этого ласкового прозвища, придуманного Наташей, Изабелла не слышала уже много лет. Попрощавшись, она поняла, что смеется впервые за последние месяцы. Она положила трубку, подняла взгляд и увидела встревоженное и напряженное лицо Бернардо. Изабелла даже забыла, что он рядом.
– Я еду.
– Скоро?
– Как только мы сможем все уладить на работе. Как ты думаешь? Нескольких недель хватит? – Она посмотрела на него, а в мозгу у нее уже вертелись сомнения. Неужели это вообще возможно? Сумеет ли она руководить делами, прячась у Наташи в Нью-Йорке?
Но Бернардо уже кивал:
– Да. Мы отправим тебя отсюда через несколько недель.
С этими словами он взял стопку бумаги со стола в ее спальне, и они принялись разрабатывать план.
Глава 9
В течение трех следующих недель постоянно велись телефонные разговоры между Нью-Йорком и Римом. Хочет ли Изабелла одну телефонную линию или две? Будет ли Алессандро ходить в школу? Привезет ли она телохранителей?
Изабелла смеялась и взмахивала руками. Амадео как-то заявил, что Наташа могла бы построить мост, управлять страной или выиграть войну, не испортив при этом свой маникюр.
Изабелла потребовала два телефона. Позже она решит, будет Алессандро ходить в школу или нет. В телохранителях нет необходимости: полицейские с Парк-авеню гарантировали безопасность, а дом Наташи в Нью-Йорке усердно охранялся.
Отъезд Изабеллы держали в секрете. Ни один генерал не подготавливал свою кампанию столь скрупулезно и секретно, как она и Бернардо планировали ее исчезновение из «Сан-Грегорио». Никто, даже высшие чины компании не знали, куда она отправляется; большинство даже не подозревали, что она вообще уезжает. Это было необходимо. Все должно было сохраняться в тайне. Ради нее и ребенка.
Ей предстояло исчезнуть. Затем распустят слухи, что она прячется в комфортабельной квартире над рабочими помещениями дома мод. Только Изабелла и ребенок. Туда будут посылать еду и приносить обратно пустые тарелки, приносить и забирать белье в прачечную. В квартире нужно было кого-то поселить. Ливия, секретарь Амадео, на которую можно было положиться, вызвалась запереться там, создавая соответствующие шумы. Все будут знать, что там кто-то скрывается. Тогда никто не сможет заподозрить, что Изабелла в Нью-Йорке. Это должно сработать. По крайней мере на какое-то время.
– Все готово? – Изабелла посмотрела на Бернардо. Он засовывал очередную пачку скоросшивателей с бумагами в большую кожаную сумку.
Он молча кивнул, и Изабелла увидела, насколько у него печальный и усталый вид.
– Думаю, я взяла копии всех наших документов. А как насчет экспорта в Швецию? Ты хочешь, чтобы я подписала некоторые из этих бумаг до отъезда?
Она продолжала упаковывать необходимое, а Бернардо ушел в кабинет за бумагами. Еще один кожаный портфель. Документы, образцы тканей, некоторые цифры, подготовленные еще Амадео, финансовые отчеты их представителя в Штатах. Она набрала работы на целых шесть месяцев. А будет гораздо больше, постоянный поток документов, бумаг, отчетов, данных. Что нельзя будет сделать по телефону, Бернардо станет отправлять через Наташиного литературного агента, адресуя на имя миссис Уолкер. Изабелла сосредоточилась на работе, которую предстояло сделать. Ей невыносимо было думать о причинах своего тайного отъезда.
Через минуту вернулся Бернардо с бумагами. Изабелла сняла колпачок с ручки с золотым пером от Тиффани, которая когда-то принадлежала Амадео, и поставила свою подпись.
– Я знаю, что сейчас не время и не место, но все же хочу, чтобы ты подумала.
– О чем? – Изабелла непонимающе посмотрела на него.
– О предложении МАП и «Ф-Б». Может быть, ты встретишься с ними в Нью-Йорке.
– Нет, Бернардо. И я говорю тебе в последний раз. – Она больше не хотела обсуждать эту тему. К тому же у нее совсем не было времени. – По-моему, ты обещал мне больше не поднимать этот вопрос.
– Ладно-ладно.
В какой-то мере она была права. Сейчас у них и так слишком много проблем. Они всегда смогут обсудить это потом, когда она устанет руководить их работой, находясь за пять тысяч миль от Рима. Мысль об этом остановила его. Кто бы мог подумать шесть месяцев назад, что Амадео погибнет, Изабелле придется скрываться, а он, Бернардо, останется один? Он смотрел, как она закрывает портфель, и волна отчаяния вдруг накатила на него. Ему вспомнилось лето, когда они все вместе отправились в Рапалло. Амадео насчитал в багаже у Изабеллы семнадцать сумок – скатерти, простыни, купальные костюмы... шляпные коробки, целый чемодан с обувью. Теперь ей предстояла совсем другая поездка и другая жизнь. И начиналась она с двух портфелей с документами и двух сумок с вещами Изабеллы и Алессандро.
– Сын очень расстроится, что мы не берем его велосипед, – внезапно произнесла Изабелла, прерывая размышления Бернардо.
– Я закажу ему другой в Нью-Йорке. Еще лучше. – Господи, как он будет скучать по этому ребенку и Изабелле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
Но теперь Бернардо уже сердито посмотрел на нее:
– Не начинай играть в старые игры. Убирайся, черт подери! Сейчас же! Поезжай куда-нибудь. Куда угодно. Но только не в предместье Рима, не в Милан и не во Флоренцию. Убирайся к черту на рога!
– Что ты предлагаешь? Нью-Йорк? – произнесла она с сарказмом. Потом вдруг замолчала, размышляя, а Бернардо наблюдал за ней, надеясь и моля Бога. Она молча кивнула в знак согласия, трезво посмотрела на него, а затем медленно встала с постели и пошла к телефону.
– Что ты делаешь?
Ее взгляд говорил, что ее не победили, что она не сдалась. Что еще остается надежда. Она не исчезнет на год. Она не позволит им прогнать ее из родного дома, отлучить от работы. Но она уедет. На некоторое время. Если это можно будет устроить. Ее глаза снова заблестели, когда она взяла трубку.
Глава 8
Высокая стройная блондинка с челкой, закрывающей один глаз, сидела в маленькой ярко-желтой комнате, печатая на машинке. У ее ног спал маленький коричневый кокер-спаниель, а вокруг было множество книг, цветов в горшках и горы бумаг. Семь или восемь пустых кофейных чашек, проверенные собакой, лежали перевернутыми, а на окне был приклеен плакат с видом Сан-Франциско. Она называла его своим видом. Вероятно, это был кабинет писательницы. Вставленные в рамки обложки ее последних пяти книг косо висели на противоположной стене среди так же криво развешанных фотографий яхты у причала в Монте-Карло, двух детей на пляже в Гонолулу, президента, принца и ребенка. Все они имели отношение к ее публикациям, любовникам или друзьям, за исключением ребенка, который был ее собственным. Дата на фотографии говорила о том, что она сделана пять лет назад.
Спаниель лениво пошевелился, наслаждаясь теплом нью-йоркской квартиры, и женщина за пишущей машинкой вытянула босые ноги и наклонилась погладить собаку.
– Подожди, Эшли. Я почти закончила. – Она схватила черную ручку и сделала несколько поспешных исправлений длинной изящной рукой без колец. В ее голосе явно слышался южный акцент жительницы Саванны. Этот голос напоминал о плантациях и званых вечерах, элегантных гостиных южан. Это был голос представительницы знатного рода. Леди. – Черт возьми! – Она вновь схватила ручку, вычеркнула половину страницы и стала неистово шарить по полу в поисках двух страниц, написанных час назад. Они где-то лежали: отпечатанные, переделанные и исправленные. Она переделывала книгу.
В тридцать лет ее фигура оставалась такой же, как в девятнадцать, когда она приехала в Нью-Йорк, чтобы стать манекенщицей, вопреки яростным протестам семьи. Она продержалась на этой работе год, ненавидя ее, но не признаваясь в этом никому, кроме своей любимой соседки по комнате, приехавшей из Рима, чтобы изучать американский дизайн. Как и Наташа, Изабелла приехала в Нью-Йорк на год. Но Наташа взяла в колледже академический отпуск на год, чтобы попытаться пожить самостоятельно. Это было совсем не то, чего хотели для нее родители. Выходцы из богатой южной аристократической семьи, но почти обнищавшие, они хотели, чтобы она окончила школу и вышла замуж за милого мальчика-южанина, чего вовсе не желала Наташа.
Единственное, чего ей хотелось в девятнадцать лет, это вырваться с Юга, попасть в Нью-Йорк, зарабатывать деньги и быть свободной.
Она действительно сделала деньги, работая манекенщицей, а затем журналисткой, не связанной с определенной редакцией. Она даже некоторое время была свободной. Пока не встретила Джона Уолкера, театрального критика, и не вышла за него замуж. Через год у них родился ребенок, а еще через год они развелись. Все, что у нее осталось, это великолепная фигура, потрясающая внешность, талант писательницы и пятнадцатимесячный ребенок. А пять лет спустя она написала пять романов и два киносценария и стала звездой в литературном мире.
Она переехала в большую удобную квартиру на Парк-авеню, устроила сына в частную школу, наняла экономку, выгодно вложила деньги. Добавив успех к своей красоте, Наташа добилась всего.
– Миссис Уолкер? – Раздался тихий стук в дверь.
– Не сейчас, Хэтти. Я работаю. – Наташа отбросила упавшие на глаза длинные светлые волосы и снова принялась рыться в ворохе бумаг.
– Вам звонят. Думаю, это важно.
– Уверена, что нет.
– Но сказали, что звонят из Рима.
Дверь распахнулась прежде, чем Хэтти успела добавить хоть слово. В уговорах больше не было необходимости. Наташа как была босиком быстро пробежала по ярко-желтому полу через кухню к телефону. Узкие джинсы плотно облегали ее длинные стройные ноги и соблазнительно обрисовывали бедра, а мужская рубашка была завязана узлом под небольшой грудью.
– Почему ты не сказала, что звонят из Рима? – Она укоризненно посмотрела на негритянку с мягкими вьющимися седыми волосами, а потом быстро улыбнулась ей. – Не волнуйся. Я знаю, какой несносной бываю, когда работаю. Только не входи туда. Никаких чистых кофейных чашек, ни поливки цветов, ничего. Мне нужен беспорядок.
Хэтти притворно нахмурилась, слушая знакомую тираду, и исчезла в направлении спален, пройдя через светлый, залитый солнцем холл, а Наташа схватила телефонную трубку:
– Алло?
– Синьора Наташа Уолкер?
– Да. – Вам звонят из Рима. Минутку, пожалуйста.
Наташа сидела очень тихо и ждала. Она не разговаривала с Изабеллой с тех пор, как узнала о постигшем ее несчастье. Она собиралась лететь в Рим на похороны. Но Изабелла не захотела. Она попросила ее подождать. Наташа писала и ждала, но впервые за одиннадцать лет их дружбы не получала ни ответов, ни известий. Никогда еще, с тех пор как Изабелла покинула квартиру, в которой они прожили целый год, и вернулась в Рим, Наташа не чувствовала себя настолько отрезанной от подруги. Тогда она тоже не писала в течение первых нескольких месяцев, но из-за того, что была слишком занята дизайном, а потом по уши влюбилась. Ах, как она была влюблена! Наташа до сих пор помнила строчки ее писем: «... и он великолепен... и я люблю его... какой красивый... такой высокий блондин, и я буду работать на него в «Сан-Грегорио», занимаясь настоящей высокой модой...» Радость и возбуждение не проходили все эти годы. Для этой пары медовый месяц длился вечно. И вдруг его не стало. Наташа окаменела от ужаса, когда услышала сообщение в шестичасовом выпуске новостей.
– Синьора Уолкер?
– Да-да, я слушаю.
– Соединяю.
– Наташа? – Голос Изабеллы был необычно подавленным.
– Почему, черт возьми, ты не отвечала на мои письма?
– Я... не знаю, Наташа... Я не знала, что писать. Наташа нахмурилась, а затем сказала:
– Я беспокоилась за тебя. С тобой все в порядке? – Озабоченность в ее голосе долетела за пять тысяч миль, растрогав Изабеллу, которая смахнула слезы с глаз и чуть ли не улыбнулась.
– Полагаю, да. Мне надо попросить тебя об одолжении. – У них так было всегда. Они могли начать с того, на чем расстались, не разговаривать друг с другом по шесть месяцев, а потом снова вести себя как сестры, встретившись или заговорив по телефону. Это был один из тех редких случаев дружбы, на которую всегда можно положиться и которая никогда не остывала.
– Говори, в чем дело, – сказала Наташа. Изабелла кратко объяснила, что произошло с Алессандро в тот день, или, вернее, не случилось.
– Я больше не вынесу этого. Я не могу рисковать им. Подумав о собственном сыне, Наташа задрожала от этого рассказа.
– Никто не в силах вынести подобное. Ты хочешь отправить его ко мне? – Между их сыновьями была разница всего в четыре месяца, и Наташе вовсе не помешал бы еще один ребенок. – Джесон будет в восторге, – добавила она. – Он постоянно упрекает меня за то, что у него нет брата. А они совсем как братья. – Год назад, когда они все вместе поехали кататься на лыжах в Сант-Мориц, мальчики удивили всех и самих себя, отрезав друг у друга волосы. – Я серьезно, Изабелла. Я считаю, тебе следует увезти его из Рима.
– Я согласна. – Последовала короткая пауза. – А как ты смотришь на то, чтобы снова заиметь соседку по комнате? – Она ждала, не зная, что скажет Наташа, но ответ прозвучал мгновенно. Он выражался в долгом восторженном визге маленькой девочки-южанки. Изабелла неожиданно поняла, что смеется.
– Я была бы в восторге. Ты серьезно?
– Даже очень. Мы с Бернардо пришли к выводу, что другого выхода нет. Только на некоторое время. Не навсегда, конечно. И, Наташа...– она замолчала, размышляя, как объяснить, что она не просто уезжает, – это может оказаться неприятным. Мне придется скрываться. Я не хочу, чтобы кто-нибудь знал, где я.
– Это скверно. Ты не сможешь и шага ступить из квартиры.
– Ты действительно думаешь, что и там меня могут узнать?
– Ты серьезно? Конечно, не строители подземки, но почти все остальные. И потом, если ты исчезнешь из Рима, то об этом напечатают в газетах во всем мире.
– Тогда мне остается только скрываться.
– А ты сможешь так жить? – У Наташи имелись свои сомнения.
– У меня нет выбора. По крайней мере в настоящий момент. Именно это мне придется делать.
Наташа всегда восхищалась ее чувством долга, смелостью и стилем.
– Но ты уверена, что сможешь ужиться со мной? Я могла бы остановиться где-нибудь в другом месте, – сказала Изабелла.
– Ну уж дудки! Если ты остановишься где-нибудь еще, я больше никогда не стану разговаривать с тобой! Когда ты приедешь?
– Я не знаю. Я только что приняла это решение. Понадобится некоторое время, чтобы утрясти все на работе. Я собираюсь руководить работой «Сан-Грегорио», где бы ни находилась.
В ответ Наташа протяжно присвистнула:
– И как, черт подери, ты собираешься это делать?
– Мы должны это продумать. На бедного Бернардо, как всегда, свалится почти вся работа. Но если понадобится, я смогу каждый день разговаривать с ним по телефону, к тому же у нас в Нью-Йорке есть офис для представителей нашей фирмы. Я могу звонить им, не говоря, что нахожусь в Нью-Йорке. Думаю, это можно устроить.
– Если даже и невозможно, то ты это сделаешь. А если и не сможешь, то все равно сделаешь.
– Хотела бы я быть столь же уверенной. Мне ненавистна мысль, что я брошу работу здесь. Ох, Наташа... – Она грустно и протяжно вздохнула. – Это было ужасное время. Мне кажется, что я стала другой.
Наташа промолчала, но Изабелла и говорила совсем иначе, чем прежде. Последние четыре месяца сыграли свою зловещую роль.
– Я чувствую себя заведенной машиной, – продолжала Изабелла. – Мне кое-как удается выжить, выматываясь до предела на работе, а когда могу, играю с Алессандро. Но я продолжаю... продолжаю думать... – Наташа услышала, как на другом конце дрогнул голос подруги. – Я продолжаю думать, что он снова вернется домой. Что на самом деле он не умер.
– Думаю, так бывает, когда тот, кого мы любим, внезапно исчезает. И нет времени, чтобы осознать это, понять.
– Я вообще больше ничего не понимаю.
– Ты и не должна, – мягко произнесла Наташа. – Просто приезжай. – Теперь и у нее на глазах появились слезы при мысли о подруге. – Тебе следовало позволить мне приехать в Рим четыре месяца назад. Я увезла бы тебя сюда еще тогда.
– Я бы не поехала.
– Нет, поехала бы. Если помнишь, я на шесть дюймов выше тебя.
Изабелла вдруг засмеялась. Будет чудесно вновь увидеть Наташу. И возможно, поездка в Нью-Йорк окажется даже веселой. Веселой! Это безумие – думать так после всего, что произошло за последние четыре месяца.
– Серьезно, как ты думаешь, когда вы сможете приехать? – Наташа уже начала быстро прикидывать в уме и кое-что записывать. – Ты хочешь сначала отправить сюда Алессандро? Или предпочитаешь, чтобы я сейчас же приехала и забрала его?
Изабелла на миг задумалась, но сказала:
– Нет. Я приеду вместе с ним. Я не намерена выпускать его из виду.
Слушая ее, Наташа начинала догадываться, как это сказывалось на мальчике, но сейчас было не время спрашивать, а Изабелла уже продолжала:
– Запомни, никому ни слова об этом. И, Наташа... спасибо.
– Иди к черту, макаронная рожица.
Этого ласкового прозвища, придуманного Наташей, Изабелла не слышала уже много лет. Попрощавшись, она поняла, что смеется впервые за последние месяцы. Она положила трубку, подняла взгляд и увидела встревоженное и напряженное лицо Бернардо. Изабелла даже забыла, что он рядом.
– Я еду.
– Скоро?
– Как только мы сможем все уладить на работе. Как ты думаешь? Нескольких недель хватит? – Она посмотрела на него, а в мозгу у нее уже вертелись сомнения. Неужели это вообще возможно? Сумеет ли она руководить делами, прячась у Наташи в Нью-Йорке?
Но Бернардо уже кивал:
– Да. Мы отправим тебя отсюда через несколько недель.
С этими словами он взял стопку бумаги со стола в ее спальне, и они принялись разрабатывать план.
Глава 9
В течение трех следующих недель постоянно велись телефонные разговоры между Нью-Йорком и Римом. Хочет ли Изабелла одну телефонную линию или две? Будет ли Алессандро ходить в школу? Привезет ли она телохранителей?
Изабелла смеялась и взмахивала руками. Амадео как-то заявил, что Наташа могла бы построить мост, управлять страной или выиграть войну, не испортив при этом свой маникюр.
Изабелла потребовала два телефона. Позже она решит, будет Алессандро ходить в школу или нет. В телохранителях нет необходимости: полицейские с Парк-авеню гарантировали безопасность, а дом Наташи в Нью-Йорке усердно охранялся.
Отъезд Изабеллы держали в секрете. Ни один генерал не подготавливал свою кампанию столь скрупулезно и секретно, как она и Бернардо планировали ее исчезновение из «Сан-Грегорио». Никто, даже высшие чины компании не знали, куда она отправляется; большинство даже не подозревали, что она вообще уезжает. Это было необходимо. Все должно было сохраняться в тайне. Ради нее и ребенка.
Ей предстояло исчезнуть. Затем распустят слухи, что она прячется в комфортабельной квартире над рабочими помещениями дома мод. Только Изабелла и ребенок. Туда будут посылать еду и приносить обратно пустые тарелки, приносить и забирать белье в прачечную. В квартире нужно было кого-то поселить. Ливия, секретарь Амадео, на которую можно было положиться, вызвалась запереться там, создавая соответствующие шумы. Все будут знать, что там кто-то скрывается. Тогда никто не сможет заподозрить, что Изабелла в Нью-Йорке. Это должно сработать. По крайней мере на какое-то время.
– Все готово? – Изабелла посмотрела на Бернардо. Он засовывал очередную пачку скоросшивателей с бумагами в большую кожаную сумку.
Он молча кивнул, и Изабелла увидела, насколько у него печальный и усталый вид.
– Думаю, я взяла копии всех наших документов. А как насчет экспорта в Швецию? Ты хочешь, чтобы я подписала некоторые из этих бумаг до отъезда?
Она продолжала упаковывать необходимое, а Бернардо ушел в кабинет за бумагами. Еще один кожаный портфель. Документы, образцы тканей, некоторые цифры, подготовленные еще Амадео, финансовые отчеты их представителя в Штатах. Она набрала работы на целых шесть месяцев. А будет гораздо больше, постоянный поток документов, бумаг, отчетов, данных. Что нельзя будет сделать по телефону, Бернардо станет отправлять через Наташиного литературного агента, адресуя на имя миссис Уолкер. Изабелла сосредоточилась на работе, которую предстояло сделать. Ей невыносимо было думать о причинах своего тайного отъезда.
Через минуту вернулся Бернардо с бумагами. Изабелла сняла колпачок с ручки с золотым пером от Тиффани, которая когда-то принадлежала Амадео, и поставила свою подпись.
– Я знаю, что сейчас не время и не место, но все же хочу, чтобы ты подумала.
– О чем? – Изабелла непонимающе посмотрела на него.
– О предложении МАП и «Ф-Б». Может быть, ты встретишься с ними в Нью-Йорке.
– Нет, Бернардо. И я говорю тебе в последний раз. – Она больше не хотела обсуждать эту тему. К тому же у нее совсем не было времени. – По-моему, ты обещал мне больше не поднимать этот вопрос.
– Ладно-ладно.
В какой-то мере она была права. Сейчас у них и так слишком много проблем. Они всегда смогут обсудить это потом, когда она устанет руководить их работой, находясь за пять тысяч миль от Рима. Мысль об этом остановила его. Кто бы мог подумать шесть месяцев назад, что Амадео погибнет, Изабелле придется скрываться, а он, Бернардо, останется один? Он смотрел, как она закрывает портфель, и волна отчаяния вдруг накатила на него. Ему вспомнилось лето, когда они все вместе отправились в Рапалло. Амадео насчитал в багаже у Изабеллы семнадцать сумок – скатерти, простыни, купальные костюмы... шляпные коробки, целый чемодан с обувью. Теперь ей предстояла совсем другая поездка и другая жизнь. И начиналась она с двух портфелей с документами и двух сумок с вещами Изабеллы и Алессандро.
– Сын очень расстроится, что мы не берем его велосипед, – внезапно произнесла Изабелла, прерывая размышления Бернардо.
– Я закажу ему другой в Нью-Йорке. Еще лучше. – Господи, как он будет скучать по этому ребенку и Изабелле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27