Один из них прикоснулся пальцем к полям шляпы и в одиночестве пошел дальше.
В доме, где был расположен обеденный зал для мужчин, на его стук никто не откликнулся. По запаху пищи он нашел дорогу на кухню, но обвязанные фартуками повара вежливо-непреклонно сказали, что еда не будет поставлена на стол до окончания полуденного богослужения. Они даже не согласились дать ему пресную лепешку с горячего противня, только что извлеченного из печки. Он ухмыльнулся, понес чепуху и стащил одну.
Они это обнаружили прежде, чем он успел улизнуть и, казалось, были так искренне расстроены ее потерей, что он сознался и вернул ее обратно, несмотря на то, что у него просто слюнки текли.
Изгнанный с позором из кухни, он побрел обратно по главной улице. Все та же девушка по-прежнему вязала кружева у своей двери.
С.Т. облокотился на калитку.
— Они еще не подают, — печально сказал он.
— Да-да, — ответила она. — Не раньше, чем после полуденной службы. Он весело улыбнулся. — Вы об этом не сказали.
— Извините. Вы очень голодны?
— Очень.
Она склонила голову к шитью. Потом посмотрела в обе стороны улицы. Помолчав секунду, чуть слышно проговорила:
— Я от вчерашнего дня оставила пирожок со свининой. Хотите?
— Только если вы разделите его со мной.
— Ох, нет. Я не могла бы… — Она опустила глаза к коленям, потом, снова подняла их. — Я совсем не голодна. Но вы можете его взять.
Она встала и исчезал в доме. Когда она вернулась, С.Т. открыл калитку и поднялся по ступенькам. Она вручила ему пирожок, завернутый в салфетку, и он уселся на крыльцо.
Она колебалась, и он, протянув вверх руку, поймал ее за запястье и усадил рядом с собой.
— Присядьте же, мадемуазель, или я покажусь страшным невежей тому, кто сможет меня увидеть.
— Ox, — сказала она.
Минуту они сидели молча. С.Т. откусил кусок пирога. Корочка зачерствела, свинина была полна хрящей, но он был так голоден, что все это с удовольствием проглотил.
— Сэмюэль Бартлетт, — сказал он, — всецело к вашим услугам, мадемуазель. Как я могу иметь честь вас называть? Она покраснела и взяла свое рукоделие.
— Я — Голубка Мира.
«Господи помилуй», — подумал он.
— Чудесное имя, мисс Мир, — сказал он. — Вы выбрали его сами?
Она слабо хихикнула, потом прижала пальцы к виску.
— Мой господин Джейми выбрал его для меня. Он наблюдал, как она растирает лоб. Потом она снова склонилась к рукоделию.
— Вы нездоровы?
— О, нет, — ответила она с тенью улыбки. — У меня болит голова, но она всегда болит.
— Мне очень жаль, — отозвался он. — Может быть, вам следовало бы обратиться к врачу.
— О, нет — в этом нет необходимости. — Она улыбнулась увереннее. — Я совершенно здорова.
— Вы здесь давно живете?
— Несколько лет, — сказала она.
— Вам здесь нравится? — не отступался он.
— О, да.
Он доел пирожок и смял салфетку в комок.
— Расскажите мне — как вы сюда попали?
— Я была потеряна, — сказал она. — Моя мать была дурная женщина. Она забрала меня у моего отца, так что я никогда его не знала. У меня никогда не было еды вдоволь и одежды, чтобы не мерзнуть, и моя мать научила меня воровать. Она щипала меня, если я не приносила домой то, что она хотела.
— Вот как! — кротко проговорил С.Т.
— Да, сэр, — сказала Голубка Мира. — Я не знала, что поступаю нехорошо, но я была очень несчастна. Я была, как… как всего лишь муравей среди всех других муравьев. Я была одинока, но идти было некуда, и никому не было до меня дела. — Она опустила голову на сложенные руки. — А потом мне встретились девушки, которые раздавали одежду на перекрестке. — Она подняла голову, задумчиво улыбаясь. — Они дали мне юбку и чепец. Они казались такими веселыми, такими счастливыми. Они предложили мне стать их подругой, они взяли меня туда, где остановились, и дали мне еды. Они сказали, что я не должна возвращаться к моей матери. Когда я сказала им, что мне больше некуда идти, они дали мне достаточно денег, чтобы доехать на дилижансе до Хексхэма, а оттуда я пешком пришла сюда, и меня встретили так же приветливо, как и вас. Это чудесное место. Просто как семья.
— Правда? — он невесело хмыкнул. — Может, я к вам присоединюсь.
— Ах, давайте! — весело воскликнула она. — Мне бы этого так хотелось!
Он искоса взглянул на нее, удивленно подняв брови.
— Вам одиноко, — сказала она. — Я смотрела, как вы ходите туда-сюда совсем один. Другие — они всегда ходят группами, когда приезжают. Они не понимают, что это такое — быть в стороне. Они думают, Прибежище — это хорошее место, потому что мы много работаем — и это так — но самое хорошее, это то, что мы любим друг друга, и мы никогда, никогда не одиноки. — Она смущенно взглянула на него. — Приезжает множество девушек, чтобы присоединиться к нам, но не очень много мужчин. Только особые.
С.Т. прислонился к дверному косяку и сдвинул шляпу на глаза.
— И вы думаете, что я особый, да?
— О, да. У вас благородная душа. Это видно по выражению вашего лица. Я поняла это, как только вас увидела. Я обычно не разговариваю с гостями, но я была рада говорить с вами.
Он улыбнулся и покачал головой. Было приятно, что ему льстят, приятно восхищение в устремленных на него голубых глазах.
— Вы не представляете себе, какое это для меня редкое удовольствие — слышать такие слова. Она чуть нахмурилась.
— Кто-то обидел вас.
— Я был глуп. — Он пожал плечами. — Все та же старая история.
— Это потому, что вы не туда направили свою веру. Здесь мы не отчаиваемся и не чувствуем себя покинутыми или одинокими.
— Как приятно.
— Тепло, — сказала она. — Люди холодны, правда? Они говорят жестокие вещи, и им не угодишь. Здесь мы принимаем вас таким, какой вы есть, даже если вы не безупречны в глазах людей мирских.
Он вздохнул, упершись локтем в колено.
— Ну, я далеко не безупречен — в чьих угодно глазах, могу вас уверить.
— Все Божьи люди безупречны, — ответила она. — И вы тоже.
Он оставил эти слова без ответа. Начал звонить колокол, и она собрала свое кружево.
— Это полуденная служба. Вы пойдете со мной? — Она бросилась в дом, прежде чем он успел ответить, и через несколько мгновений снова вышла, закрыв за собой дверь. Когда он поднялся, она взяла его под руку и начала спускаться по ступенькам. — Все захотят с вами познакомиться.
Он намеревался тихонько ускользнуть, прежде чем эта угроза сможет осуществиться, но Голубка Мира увлекала его за собой порывисто и так любовно знакомила его со всеми, кто им встречался, что он никак не мог найти подходящего момента, чтобы попрощаться. Он обнаружил, что находится внутри маленькой каменной церкви и сидит на первом ряду, прежде чем отзвонил колокол.
Он оказался в самом центре, окруженный спереди подставками для молитвенников, с одного бока — гостями-священниками, а с другого — прихожанами Чилтона: в первых трех рядах сидели одни только мужчины, а остальная часть церкви была полна женщин — все места на скамейках были заняты, и в проходах стояло по три ряда. Он сидел, положив шляпу на колени, беспокойно оглядываясь. Голубка Мира растворилась в толпе, после того как познакомила его с соседом справа, который мог похвастаться интересным именем:
Истинное Слово.
— Я глубоко потрясен, — пробормотал священник в здоровое ухо С.Т., — а вы? Все очень трогает, все, кого мы встречали на улицах, казались энергичными и довольными.
С.Т. кивнул и пожал плечами. Мистер Слово был, казалось, не расположен к разговорам, что очень устраивало С.Т. Он мрачно смотрел прямо перед собой, туда, где алтарь, кафедра и вся передняя часть церкви скрывались за длинными полосами фиолетового шелка, сшитыми вместе и прикрепленными к потолку, — так что они образовывали раздувающийся от потоков воздуха занавес.
Шум садящихся постепенно стих до шорохов и покашливания, потом наступила полная тишина. Одна девушка прошла вперед и опустилась на колени перед фиолетовым щелком. Лицо ее было скрыто под длинной белой вуалью, наброшенной поверх чепца.
С.Т. сидел, ожидая услышать органную музыку и хор.
Ничего этого не было.
Он чуть подвинулся на жесткой скамье, взгляд искоса на соседа дал ему понять, что Истинное Слово застыл, глядя перед собой на фиолетовый шелк, не мигая и не шевелясь. Священник, сидевший по другую сторону С.Т., наклонил голову; губы его шевелились в неслышной молитве.
С.Т. закрыл глаза. Он позволил себе забыться, вспоминая другие церкви; роскошные соборы Италии его детства, звонкие голоса мальчиков посреди витражей и устремленных ввысь стен. Он думал о картинах, которые не закончил, и об образах, которые еще бы хотел создать. Он гадал, удастся ли ему передать то истинное благоговение, ту внутреннюю тишину, источаемую аркой из света и теней, которую являл собой Амьенский собор.
Может быть, он превратит его в лес и поместит Немо, как застывшую на бегу тень. Или просто волка и лошадей — силуэтами на фоне вересковой пустоши — так, как ему запомнился Мистраль.
Внезапно церковный колокол начал бешено звонить, и Истинное Слово поймал руку С.Т. С.Т. прокашлялся и вежливо высвободился, но среди общего движения паствы священник твердо сжал его другую руку в ту же самую минуту, как Истинное Слово опять ухватился за него. Пойманный в ловушку С.Т. сидел, смущенно сжав губы.
Из-за паруса фиолетового шелка появился Чилтон, одетый в простое черное одеяние. Стоя перед собравшимися, он начал свою очередную проповедь — многословное речение о спасении и жизни своей паствы. С.Т. постарался отплыть обратно в более приятные мысли, но руки, сжимающие его собственные, беспокоили его. Когда он незаметно пытался их высвободить, хватка становилась сильнее. Он попытался кинуть на священника гневный взгляд, но тот, казалось, был поглощен проповедью Чилтона не меньше, чем Истинное Слово. Потеряв надежду вырваться, С.Т. уставился на свою шляпу. Влажное тепло неприятно усиливалось там, где его ладони были схвачены ладонями соседей. Краешком глаза он мог увидеть, что, похоже, все прихожане соединились, даже девушки, стоявшие в проходах: ближайшая из них держала за руку мужчину, сидевшего с краю скамьи.
Голос Чилтона звучал со все возрастающим чувством, поднимаясь и падая. С.Т. решил, что тот выглядит крайне эксцентрично: напудренные, оранжевого цвета волосы, по-детски открытые глаза, двигавшиеся по рядам слушателей наподобие маятника; но только изредка они останавливались, чтобы впиться в кого-нибудь одного, — когда он неодобрительно отзывался о поступках Нежной Гармонии или призывал к покаянию Божественный Свет. Он обращался ко многим своим прихожанам, для каждого имея несколько слов и получая прочувствованные ответы на призывы признаться в грехе. Когда он вскричал: «Истинное Слово!», — С.Т. почувствовал, как сосед сильнее сжал его руку.
— Истинное Слово… — и голос Чилтона упал до шепота, — твой господин обо всем знает. Ты покаешься?
— Жадность! — выкрикнул Истинное Слово. — Грешное желание и алчность!
— Не откажешься ли ты от них? — мягко спросил Чилтон. — Не склонишься ли со стыдом и печалью?
— Ох, господин — простите меня! — Истинное Слово уткнулся головой в свои колени. Раздосадованный С.Т. попытался вырвать свою руку, но пальцы соседа сильно сжались. — Нет! — прорыдал Истинное Слово, тряся головой. — Не отказывайте мне во врачующем прикосновении!
— Пшел вон, — пробормотал С.Т., выдергивая руку. Истинное Слово потянулся, снова поймал ее и прижал к щеке. Все смотрели на них. Под давлением всеобщего внимания С.Т. сделал глубокий вдох и вытерпел это объятие, чувствуя, как огненный жар заливает его шею и лицо.
Чилтон пристально посмотрел на них и улыбнулся. Он не стал продолжать проповеди, как это было прежде. Он только не мигая смотрел на С.Т.
— Чувствую силу, — прошептал он в выжидательную тишину. — Я чувствую, как от вас исходит врачующая сила, мистер Бартлетт. В меня. В человека, по имени Истинное Слово. Во всех здесь присутствующих! — Он воздел руки и прокричал: — Вы это чувствуете?
Где-то в задних рядах начался гул, покатившийся вперед. С.Т. ощутил, что ладони его начинает покалывать: слабый зуд быстро усилился до странного жжения — ничего подобного он никогда не испытывал. Кожу головы и рук саднило, все тело как-то мелко, противно пульсировало, словно мышцы перестали ему повиноваться. На фиолетовом шелке у него перед глазами начали загораться узоры, сливаясь в какую-то картину.
Он слышал стоны и всхлипы. Голос Чилтона звучал все громче и громче, приглашая его прийти, называя его по имени. Ему стало казаться, что он теряет сознание: узоры на шелке все увеличивались, готовые захлестнуть его.
— Дайте мне ее! — взывал Чилтон. — Дайте мне силу — не надо страдать. Придите ко мне. Пусть сила придет ко мне!
С.Т. вновь вырвал свою руку у священника. В ту же секунду исчезло ощущение тяжелой пульсации, оставив после себя только покалывание в каждой клеточке и затухающие искры перед глазами. Он поднялся, желая бежать отсюда. Но Истинное Слово воспрепятствовал этому. С.Т. нахмурился и, как раз, когда яркие узоры наконец погасли, обнаружил, что Чилтон стоит прямо перед ним.
— Передайте ее мне! — воскликнул Чилтон, протягивая к нему руки. — Передайте мне вашу жизненную силу, чтобы я мог использовать ее по предназначению!
С.Т. поднял свободную руку, чтобы оттолкнуть этого человека, и болезненная световая дуга ударила между пальцев, скользнув от его руки к руке Чилтона. Боль заставила С.Т. отпрянуть с проклятиями.
Но таинственное покалывание в коже головы прекратилось. Все присутствующие простонали на одном дыхании, как гигантское животное в смертельной агонии.
— Голубка Мира! — прогремел Чилтон. Коленопреклоненная фигура у фиолетового шелка поднялась и приблизилась к ним. С.Т. увидел ее хорошенькое юное личико, глаза, прикованные к Чилтону с благоговейной надеждой.
— Голубка Мира, — провозгласил Чилтон, — ты просила, чтобы пришел конец твоим ужасным головным болям. Она быстро кивнула.
— Приди сюда, возлюбленная моя, — мягко сказал Чилтон.
Она подошла к нему и упала на колени.
— Сними вуаль и чепец.
Она повиновалась, и ее белокурые кудри упали ей на плечи.
Чилтон протянул к ней руки, держа их у нее над головой. Его ладони не доставали до ее волос примерно дюйма. С.Т. увидел, как тонкие золотые волосы начали двигаться, прилипая прядями к его ладоням. Голубка Мира тихо ахнула и подняла руки, прикасаясь к руке Чилтона, и до С.Т. донеслось чуть слышное потрескивание. Вздрогнув, Голубка Мира сказала:
— О, Боже!
— Это — врачующая сила Господа, — произнес Чилтон. — Господне благословение на тебе за то, что ты привела к нам мистера Бартлетта. Исчезла ли твоя боль, драгоценное дитя?
— Да, — выдохнула Голубка Мира. Она села на пятки и широко раскрытыми глазами смотрела на Чилтона. — Она исчезла.
Все присутствующие загудели. Люди начали вставать и громко возносить молитвы, не исключая и гостей-священников. Истинное Слово поцеловал руку С.Т. и опять принялся всхлипывать.
— Господь привел к нам мистера Бартлетта, — объявил Чилтон, перекрывая набожный шум. — Мистер Бартлетт, — он посмотрел на С.Т. — вы придете? Вы дадите, нам дар, который вложил в вас Господь?
С.Т. прокашлялся.
— Ради Бога, — сказал он негромко, — вы что…
— Ради Бога! — вскричал Чилтон. — Да! Ради Него! — Он протянул руку. — Так значит, вы придете? Мистер Бартлетт, не думайте, что можете делать это в одиночку. Не впадите в грех самонадеянности. Вы не можете уйти и совершать чудеса, которые мы видим здесь каждый день, это возможно, только если вы присоединитесь к нам. Если вы станете членом нашей семьи во Господе, то врачующая сила, которая есть в вас, будет использоваться мною, чтобы помогать другим. Она есть в вас, мистер Бартлетт — такая сила, равной которой я еще не встречал за все годы моего служения Всевышнему. Вы придете?
— Я бы не хотел, — ответил С.Т. — Нет, спасибо.
Стоны и бормотание вокруг стихли.
Голубка Мира смотрела на него. В ее взгляде не было упрека, только печаль. Она встала с колен и подошла к подставкам для молитвенников, потянувшись, чтобы взять его за руки. Он ощутил крохотный укол при соприкосновении их рук — бледное эхо той болезненной искры, которая проскочила между ним и Чилтоном. Она тоже это почувствовала: он увидел, как она резко втянула в себя воздух, потом с обожанием устремила на него свой взор.
— Пожалуйста, — прошептала она. — Пожалуйста, останьтесь и помогайте нам.
Чилтон мог бы проповедовать целый день, и Истинное Слово мог бы выплакать все глаза, но не произвести на него такого впечатления, как этот яркий, полный надежды женский взгляд. С.Т. попытался сказать «нет», но это было невозможно. Это было возмутительно, все это было каким-то шарлатанством — но в ту минуту он не мог найти подходящих слов для отказа.
Он глубоко вздохнул и сжал челюсти.
— Хорошо. Что я должен делать?
— Молиться, — сразу же сказал Чилтон, и все прихожане принялись опускаться на колени.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
В доме, где был расположен обеденный зал для мужчин, на его стук никто не откликнулся. По запаху пищи он нашел дорогу на кухню, но обвязанные фартуками повара вежливо-непреклонно сказали, что еда не будет поставлена на стол до окончания полуденного богослужения. Они даже не согласились дать ему пресную лепешку с горячего противня, только что извлеченного из печки. Он ухмыльнулся, понес чепуху и стащил одну.
Они это обнаружили прежде, чем он успел улизнуть и, казалось, были так искренне расстроены ее потерей, что он сознался и вернул ее обратно, несмотря на то, что у него просто слюнки текли.
Изгнанный с позором из кухни, он побрел обратно по главной улице. Все та же девушка по-прежнему вязала кружева у своей двери.
С.Т. облокотился на калитку.
— Они еще не подают, — печально сказал он.
— Да-да, — ответила она. — Не раньше, чем после полуденной службы. Он весело улыбнулся. — Вы об этом не сказали.
— Извините. Вы очень голодны?
— Очень.
Она склонила голову к шитью. Потом посмотрела в обе стороны улицы. Помолчав секунду, чуть слышно проговорила:
— Я от вчерашнего дня оставила пирожок со свининой. Хотите?
— Только если вы разделите его со мной.
— Ох, нет. Я не могла бы… — Она опустила глаза к коленям, потом, снова подняла их. — Я совсем не голодна. Но вы можете его взять.
Она встала и исчезал в доме. Когда она вернулась, С.Т. открыл калитку и поднялся по ступенькам. Она вручила ему пирожок, завернутый в салфетку, и он уселся на крыльцо.
Она колебалась, и он, протянув вверх руку, поймал ее за запястье и усадил рядом с собой.
— Присядьте же, мадемуазель, или я покажусь страшным невежей тому, кто сможет меня увидеть.
— Ox, — сказала она.
Минуту они сидели молча. С.Т. откусил кусок пирога. Корочка зачерствела, свинина была полна хрящей, но он был так голоден, что все это с удовольствием проглотил.
— Сэмюэль Бартлетт, — сказал он, — всецело к вашим услугам, мадемуазель. Как я могу иметь честь вас называть? Она покраснела и взяла свое рукоделие.
— Я — Голубка Мира.
«Господи помилуй», — подумал он.
— Чудесное имя, мисс Мир, — сказал он. — Вы выбрали его сами?
Она слабо хихикнула, потом прижала пальцы к виску.
— Мой господин Джейми выбрал его для меня. Он наблюдал, как она растирает лоб. Потом она снова склонилась к рукоделию.
— Вы нездоровы?
— О, нет, — ответила она с тенью улыбки. — У меня болит голова, но она всегда болит.
— Мне очень жаль, — отозвался он. — Может быть, вам следовало бы обратиться к врачу.
— О, нет — в этом нет необходимости. — Она улыбнулась увереннее. — Я совершенно здорова.
— Вы здесь давно живете?
— Несколько лет, — сказала она.
— Вам здесь нравится? — не отступался он.
— О, да.
Он доел пирожок и смял салфетку в комок.
— Расскажите мне — как вы сюда попали?
— Я была потеряна, — сказал она. — Моя мать была дурная женщина. Она забрала меня у моего отца, так что я никогда его не знала. У меня никогда не было еды вдоволь и одежды, чтобы не мерзнуть, и моя мать научила меня воровать. Она щипала меня, если я не приносила домой то, что она хотела.
— Вот как! — кротко проговорил С.Т.
— Да, сэр, — сказала Голубка Мира. — Я не знала, что поступаю нехорошо, но я была очень несчастна. Я была, как… как всего лишь муравей среди всех других муравьев. Я была одинока, но идти было некуда, и никому не было до меня дела. — Она опустила голову на сложенные руки. — А потом мне встретились девушки, которые раздавали одежду на перекрестке. — Она подняла голову, задумчиво улыбаясь. — Они дали мне юбку и чепец. Они казались такими веселыми, такими счастливыми. Они предложили мне стать их подругой, они взяли меня туда, где остановились, и дали мне еды. Они сказали, что я не должна возвращаться к моей матери. Когда я сказала им, что мне больше некуда идти, они дали мне достаточно денег, чтобы доехать на дилижансе до Хексхэма, а оттуда я пешком пришла сюда, и меня встретили так же приветливо, как и вас. Это чудесное место. Просто как семья.
— Правда? — он невесело хмыкнул. — Может, я к вам присоединюсь.
— Ах, давайте! — весело воскликнула она. — Мне бы этого так хотелось!
Он искоса взглянул на нее, удивленно подняв брови.
— Вам одиноко, — сказала она. — Я смотрела, как вы ходите туда-сюда совсем один. Другие — они всегда ходят группами, когда приезжают. Они не понимают, что это такое — быть в стороне. Они думают, Прибежище — это хорошее место, потому что мы много работаем — и это так — но самое хорошее, это то, что мы любим друг друга, и мы никогда, никогда не одиноки. — Она смущенно взглянула на него. — Приезжает множество девушек, чтобы присоединиться к нам, но не очень много мужчин. Только особые.
С.Т. прислонился к дверному косяку и сдвинул шляпу на глаза.
— И вы думаете, что я особый, да?
— О, да. У вас благородная душа. Это видно по выражению вашего лица. Я поняла это, как только вас увидела. Я обычно не разговариваю с гостями, но я была рада говорить с вами.
Он улыбнулся и покачал головой. Было приятно, что ему льстят, приятно восхищение в устремленных на него голубых глазах.
— Вы не представляете себе, какое это для меня редкое удовольствие — слышать такие слова. Она чуть нахмурилась.
— Кто-то обидел вас.
— Я был глуп. — Он пожал плечами. — Все та же старая история.
— Это потому, что вы не туда направили свою веру. Здесь мы не отчаиваемся и не чувствуем себя покинутыми или одинокими.
— Как приятно.
— Тепло, — сказала она. — Люди холодны, правда? Они говорят жестокие вещи, и им не угодишь. Здесь мы принимаем вас таким, какой вы есть, даже если вы не безупречны в глазах людей мирских.
Он вздохнул, упершись локтем в колено.
— Ну, я далеко не безупречен — в чьих угодно глазах, могу вас уверить.
— Все Божьи люди безупречны, — ответила она. — И вы тоже.
Он оставил эти слова без ответа. Начал звонить колокол, и она собрала свое кружево.
— Это полуденная служба. Вы пойдете со мной? — Она бросилась в дом, прежде чем он успел ответить, и через несколько мгновений снова вышла, закрыв за собой дверь. Когда он поднялся, она взяла его под руку и начала спускаться по ступенькам. — Все захотят с вами познакомиться.
Он намеревался тихонько ускользнуть, прежде чем эта угроза сможет осуществиться, но Голубка Мира увлекала его за собой порывисто и так любовно знакомила его со всеми, кто им встречался, что он никак не мог найти подходящего момента, чтобы попрощаться. Он обнаружил, что находится внутри маленькой каменной церкви и сидит на первом ряду, прежде чем отзвонил колокол.
Он оказался в самом центре, окруженный спереди подставками для молитвенников, с одного бока — гостями-священниками, а с другого — прихожанами Чилтона: в первых трех рядах сидели одни только мужчины, а остальная часть церкви была полна женщин — все места на скамейках были заняты, и в проходах стояло по три ряда. Он сидел, положив шляпу на колени, беспокойно оглядываясь. Голубка Мира растворилась в толпе, после того как познакомила его с соседом справа, который мог похвастаться интересным именем:
Истинное Слово.
— Я глубоко потрясен, — пробормотал священник в здоровое ухо С.Т., — а вы? Все очень трогает, все, кого мы встречали на улицах, казались энергичными и довольными.
С.Т. кивнул и пожал плечами. Мистер Слово был, казалось, не расположен к разговорам, что очень устраивало С.Т. Он мрачно смотрел прямо перед собой, туда, где алтарь, кафедра и вся передняя часть церкви скрывались за длинными полосами фиолетового шелка, сшитыми вместе и прикрепленными к потолку, — так что они образовывали раздувающийся от потоков воздуха занавес.
Шум садящихся постепенно стих до шорохов и покашливания, потом наступила полная тишина. Одна девушка прошла вперед и опустилась на колени перед фиолетовым щелком. Лицо ее было скрыто под длинной белой вуалью, наброшенной поверх чепца.
С.Т. сидел, ожидая услышать органную музыку и хор.
Ничего этого не было.
Он чуть подвинулся на жесткой скамье, взгляд искоса на соседа дал ему понять, что Истинное Слово застыл, глядя перед собой на фиолетовый шелк, не мигая и не шевелясь. Священник, сидевший по другую сторону С.Т., наклонил голову; губы его шевелились в неслышной молитве.
С.Т. закрыл глаза. Он позволил себе забыться, вспоминая другие церкви; роскошные соборы Италии его детства, звонкие голоса мальчиков посреди витражей и устремленных ввысь стен. Он думал о картинах, которые не закончил, и об образах, которые еще бы хотел создать. Он гадал, удастся ли ему передать то истинное благоговение, ту внутреннюю тишину, источаемую аркой из света и теней, которую являл собой Амьенский собор.
Может быть, он превратит его в лес и поместит Немо, как застывшую на бегу тень. Или просто волка и лошадей — силуэтами на фоне вересковой пустоши — так, как ему запомнился Мистраль.
Внезапно церковный колокол начал бешено звонить, и Истинное Слово поймал руку С.Т. С.Т. прокашлялся и вежливо высвободился, но среди общего движения паствы священник твердо сжал его другую руку в ту же самую минуту, как Истинное Слово опять ухватился за него. Пойманный в ловушку С.Т. сидел, смущенно сжав губы.
Из-за паруса фиолетового шелка появился Чилтон, одетый в простое черное одеяние. Стоя перед собравшимися, он начал свою очередную проповедь — многословное речение о спасении и жизни своей паствы. С.Т. постарался отплыть обратно в более приятные мысли, но руки, сжимающие его собственные, беспокоили его. Когда он незаметно пытался их высвободить, хватка становилась сильнее. Он попытался кинуть на священника гневный взгляд, но тот, казалось, был поглощен проповедью Чилтона не меньше, чем Истинное Слово. Потеряв надежду вырваться, С.Т. уставился на свою шляпу. Влажное тепло неприятно усиливалось там, где его ладони были схвачены ладонями соседей. Краешком глаза он мог увидеть, что, похоже, все прихожане соединились, даже девушки, стоявшие в проходах: ближайшая из них держала за руку мужчину, сидевшего с краю скамьи.
Голос Чилтона звучал со все возрастающим чувством, поднимаясь и падая. С.Т. решил, что тот выглядит крайне эксцентрично: напудренные, оранжевого цвета волосы, по-детски открытые глаза, двигавшиеся по рядам слушателей наподобие маятника; но только изредка они останавливались, чтобы впиться в кого-нибудь одного, — когда он неодобрительно отзывался о поступках Нежной Гармонии или призывал к покаянию Божественный Свет. Он обращался ко многим своим прихожанам, для каждого имея несколько слов и получая прочувствованные ответы на призывы признаться в грехе. Когда он вскричал: «Истинное Слово!», — С.Т. почувствовал, как сосед сильнее сжал его руку.
— Истинное Слово… — и голос Чилтона упал до шепота, — твой господин обо всем знает. Ты покаешься?
— Жадность! — выкрикнул Истинное Слово. — Грешное желание и алчность!
— Не откажешься ли ты от них? — мягко спросил Чилтон. — Не склонишься ли со стыдом и печалью?
— Ох, господин — простите меня! — Истинное Слово уткнулся головой в свои колени. Раздосадованный С.Т. попытался вырвать свою руку, но пальцы соседа сильно сжались. — Нет! — прорыдал Истинное Слово, тряся головой. — Не отказывайте мне во врачующем прикосновении!
— Пшел вон, — пробормотал С.Т., выдергивая руку. Истинное Слово потянулся, снова поймал ее и прижал к щеке. Все смотрели на них. Под давлением всеобщего внимания С.Т. сделал глубокий вдох и вытерпел это объятие, чувствуя, как огненный жар заливает его шею и лицо.
Чилтон пристально посмотрел на них и улыбнулся. Он не стал продолжать проповеди, как это было прежде. Он только не мигая смотрел на С.Т.
— Чувствую силу, — прошептал он в выжидательную тишину. — Я чувствую, как от вас исходит врачующая сила, мистер Бартлетт. В меня. В человека, по имени Истинное Слово. Во всех здесь присутствующих! — Он воздел руки и прокричал: — Вы это чувствуете?
Где-то в задних рядах начался гул, покатившийся вперед. С.Т. ощутил, что ладони его начинает покалывать: слабый зуд быстро усилился до странного жжения — ничего подобного он никогда не испытывал. Кожу головы и рук саднило, все тело как-то мелко, противно пульсировало, словно мышцы перестали ему повиноваться. На фиолетовом шелке у него перед глазами начали загораться узоры, сливаясь в какую-то картину.
Он слышал стоны и всхлипы. Голос Чилтона звучал все громче и громче, приглашая его прийти, называя его по имени. Ему стало казаться, что он теряет сознание: узоры на шелке все увеличивались, готовые захлестнуть его.
— Дайте мне ее! — взывал Чилтон. — Дайте мне силу — не надо страдать. Придите ко мне. Пусть сила придет ко мне!
С.Т. вновь вырвал свою руку у священника. В ту же секунду исчезло ощущение тяжелой пульсации, оставив после себя только покалывание в каждой клеточке и затухающие искры перед глазами. Он поднялся, желая бежать отсюда. Но Истинное Слово воспрепятствовал этому. С.Т. нахмурился и, как раз, когда яркие узоры наконец погасли, обнаружил, что Чилтон стоит прямо перед ним.
— Передайте ее мне! — воскликнул Чилтон, протягивая к нему руки. — Передайте мне вашу жизненную силу, чтобы я мог использовать ее по предназначению!
С.Т. поднял свободную руку, чтобы оттолкнуть этого человека, и болезненная световая дуга ударила между пальцев, скользнув от его руки к руке Чилтона. Боль заставила С.Т. отпрянуть с проклятиями.
Но таинственное покалывание в коже головы прекратилось. Все присутствующие простонали на одном дыхании, как гигантское животное в смертельной агонии.
— Голубка Мира! — прогремел Чилтон. Коленопреклоненная фигура у фиолетового шелка поднялась и приблизилась к ним. С.Т. увидел ее хорошенькое юное личико, глаза, прикованные к Чилтону с благоговейной надеждой.
— Голубка Мира, — провозгласил Чилтон, — ты просила, чтобы пришел конец твоим ужасным головным болям. Она быстро кивнула.
— Приди сюда, возлюбленная моя, — мягко сказал Чилтон.
Она подошла к нему и упала на колени.
— Сними вуаль и чепец.
Она повиновалась, и ее белокурые кудри упали ей на плечи.
Чилтон протянул к ней руки, держа их у нее над головой. Его ладони не доставали до ее волос примерно дюйма. С.Т. увидел, как тонкие золотые волосы начали двигаться, прилипая прядями к его ладоням. Голубка Мира тихо ахнула и подняла руки, прикасаясь к руке Чилтона, и до С.Т. донеслось чуть слышное потрескивание. Вздрогнув, Голубка Мира сказала:
— О, Боже!
— Это — врачующая сила Господа, — произнес Чилтон. — Господне благословение на тебе за то, что ты привела к нам мистера Бартлетта. Исчезла ли твоя боль, драгоценное дитя?
— Да, — выдохнула Голубка Мира. Она села на пятки и широко раскрытыми глазами смотрела на Чилтона. — Она исчезла.
Все присутствующие загудели. Люди начали вставать и громко возносить молитвы, не исключая и гостей-священников. Истинное Слово поцеловал руку С.Т. и опять принялся всхлипывать.
— Господь привел к нам мистера Бартлетта, — объявил Чилтон, перекрывая набожный шум. — Мистер Бартлетт, — он посмотрел на С.Т. — вы придете? Вы дадите, нам дар, который вложил в вас Господь?
С.Т. прокашлялся.
— Ради Бога, — сказал он негромко, — вы что…
— Ради Бога! — вскричал Чилтон. — Да! Ради Него! — Он протянул руку. — Так значит, вы придете? Мистер Бартлетт, не думайте, что можете делать это в одиночку. Не впадите в грех самонадеянности. Вы не можете уйти и совершать чудеса, которые мы видим здесь каждый день, это возможно, только если вы присоединитесь к нам. Если вы станете членом нашей семьи во Господе, то врачующая сила, которая есть в вас, будет использоваться мною, чтобы помогать другим. Она есть в вас, мистер Бартлетт — такая сила, равной которой я еще не встречал за все годы моего служения Всевышнему. Вы придете?
— Я бы не хотел, — ответил С.Т. — Нет, спасибо.
Стоны и бормотание вокруг стихли.
Голубка Мира смотрела на него. В ее взгляде не было упрека, только печаль. Она встала с колен и подошла к подставкам для молитвенников, потянувшись, чтобы взять его за руки. Он ощутил крохотный укол при соприкосновении их рук — бледное эхо той болезненной искры, которая проскочила между ним и Чилтоном. Она тоже это почувствовала: он увидел, как она резко втянула в себя воздух, потом с обожанием устремила на него свой взор.
— Пожалуйста, — прошептала она. — Пожалуйста, останьтесь и помогайте нам.
Чилтон мог бы проповедовать целый день, и Истинное Слово мог бы выплакать все глаза, но не произвести на него такого впечатления, как этот яркий, полный надежды женский взгляд. С.Т. попытался сказать «нет», но это было невозможно. Это было возмутительно, все это было каким-то шарлатанством — но в ту минуту он не мог найти подходящих слов для отказа.
Он глубоко вздохнул и сжал челюсти.
— Хорошо. Что я должен делать?
— Молиться, — сразу же сказал Чилтон, и все прихожане принялись опускаться на колени.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44