167).
Деникин, подкормившись на союзнических хлебах, двинулся на Москву, а его вдохновитель Черчиль занялся организацией новой помощи со стороны Польши, Прибалтики и других лимитрофов. Два плана их использования были предложены ему: 1) дать 500 тыс. солдат «союзников» и бросить их с поляками на Москву, 2) разрешить полякам и другим заключить сепаратный мир с большевиками.
Черчиль отбросил оба плана и предложил:
«Убедить поляков продолжать в течение еще нескольких месяцев то, что они делали до сих пор, т. е. сражаться и бить большевиков на границах своих владений, не думая ни о решительном наступлении в сердце России, ни о сепаратном мире».
Польская тактика эпохи 1919 г. таким образом обязана Черчилю: не наступать, но и не допускать Советскую Россию бросить все войска против Деникина, – таков смысл предложений Черчиля.
Когда же Деникин оказался побитым, и второй поход Антанты провалился, «союзники» стали подготовлять третий поход Антанты: появилась Польша как главный козырь, а Врангель должен был играть ту же роль, что Польша во время борьбы с Деникиным, т. е. приковать к себе часть советской армии и не довести до разгрома Польши.
Ставка на Деникина оказалась битой, и любопытно, чему приписывает неудачу Деникина режиссер всей этой постановки:
«Но наибольший раскол вызвал вопрос о политике по отношению к отпавшим от России странам и провинциям. Деникин стоял за целость России. В виду этого в войне против Советской России он являлся врагом своих собственных союзников. Прибалтийские государства, борясь за свое существование против большевистских войск и их пропаганды, не могли иметь ничего общего с русским генералом, не желавшим признавать их прав на независимость. Поляки, которые в этой войне с советами имели самую многочисленную и сильную армию, понимали, что на следующий день после победы, одержанной совместными усилиями, им придется самим защищаться против Деникина. Украина была готова сражаться с большевиками за свою независимость, но ее нисколько не прельщала диктатура Деникина» (стр. 170).
Что еще можно прибавить к этой характеристике? Крепостническая национальная политика, восстанавливающая старую тюрьму народов, – несомненно, одна из причин неудачи контрреволюционной борьбы.
Пропагандируя интервенцию как средство разрешения всех противоречий, подытоживая силы интервенции, Черчиль одновременно, сам того не желая, открывает ее оборотную сторону – причины ее неудачи, силы, ослабляющие интервенцию.
Черчиль рисует такими яркими мазками картину противоречий внутри империалистского лагеря, что к концу сам пугается своих выводов: впереди лишь все большее углубление этой «войны всех против всех».
К тому же положение осложняется растущим национально-революционным движением в тылу империализма. Страницы, посвященные Черчилем Турции или Ирландии, принадлежит к числу наиболее ярких. Рассказывая о разгроме Ирландского движения, об организации массового террора, о натравливании одной группы против другой, Черчиль дает прекрасное описание гражданской войне в Ирландии, вскрывая в то же время и классовую ее подоплеку.
«Утром, – пишет он по поводу партизанской войны в Ирландии, – военный отряд в отместку за совершенное преступление делал вылазку всей бригадой и сжигал крестьянский коттедж, а ночью выходили из своих убежищ шин-фейнеры (ирландские повстанцы. – И.М. ) и сжигали помещичий дом».
Но Черчиль приводит и другие причины неудачи интервенции.
«Их пропаганда, – пишет Черчиль по поводу агитационного влияния русской революции, – в которой странным образом были объединены элементы патриотизма и коммунизма, быстро распространились по всей Украине. Сами французские войска были затронуты коммунистической пропагандой, и вскоре возмущение охватило почти весь французский флот…» (стр. 106).
И в этом признании сказывается империалистское соперничество двух мировых разбойников: Черчиль пишет о разложении французских войск, но молчит о восстаниях в английском оккупационном отряде, скрывает отказ канадцев идти в бой против большевиков. «Революция отвоевала солдат Антанты», – вынужден был бы признать организатор интервенции еще одну причину неудачи интервенции, если бы ссуммировал все факты разложения интервенционных отрядов.
Обострение империалистских противоречий, рост национально-революционного движения, нарастание и углубление революционного движения в тылу империалистов – это и есть те причины, которые делают новую интервенцию еще менее благоприятной, чем первую. Или, как сказал VI съезд Советов СССР в своей резолюции по отчету правительства: «Вооруженное нападение на Союз ССР означает теперь главную опасность для тех, кто посмеет нарушить мир и напасть на Советский Союз».
Особый интерес представляет та оценка, которую Черчиль дает социал-фашистским лакеям империализма.
«Подавляющее большинство тред-юнионистов искренно примкнуло к общенациональному выступлению», – так пишет Черчиль по поводу участия социал-фашистов во всех империалистических предприятиях. Некоторым из них, активно работавшим вместе с правительством, он даже посвящает восторженные оды, все время подчеркивая их рабочее происхождение. По поводу Барнса, официального представителя рабочей партии в военном кабинете, Черчиль пишет, что он оказался большим роялистом, чем сам король. Барнс, выступая на публичном митинге, заявил: «Здесь упоминали о кайзере. Я стою за то, чтобы повесить кайзера», – в то время как сами Ллойд-Джордж и Черчиль воздерживались от таких предложений.
Можно себе представить, как ценили хозяева преданную работу своих социал-фашистских лакеев, если Черчиль находит для своего недавнего врага – немца такие характеристики:
«Среди всего этого смятения, – пишет он, – бросается в глаза суровая и вместе с тем простая личность. Это – социалист-рабочий и тред-юнионист по имени Носке. Назначенный с.-д. правительством министром национальной обороны, облеченный этим же правительством диктаторской властью он остался верен германскому народу. Иностранец может лишь с осторожностью и невольным беспристрастием говорить о германских героях, но, быть может, в длинном ряду королей, государственных деятелей и воинов, начиная с Фридриха и кончая Гинденбургом, будет отведено место Носке – верному сыну своего народа, среди всеобщего смятения бесстрашно действовавшего во имя общественного блага» (стр. 131).
Таковы новые данные по интервенции одного из ее организаторов, данные, которые заставляют и врага признать то, что нам давно было известно: без интервенции гражданская война в России не приняла бы такого размаха, русская контрреволюция носила бы местный, областной характер, и если бы и приняла национальный размах, то без интервенции никогда бы не поднялась до того уровня, который потребовал напряжения всех сил страны и поставил под угрозу существование советской власти.
«Всем известно, что война эта нам навязана, – говорил Ленин по поводу роли интервенции в гражданской войне, – все знают, что против нас пошли белогвардейцы на западе, на юге, на востоке только благодаря помощи Антанты, кидавшей миллионы направо и налево, причем громадные запасы снаряжения и военного имущества, оставшиеся от империалистской войны, были собраны передовыми странами и брошены на помощь белогварцейцам, ибо эти господа, миллионеры и миллиардеры, знают, что тут решается их судьба, что тут они погибнут, если не задавят немедленно нас». Ленин В. И. Сочинения. Изд. 2-е. Т. XXIV. С. 62.
События повторяются.
Чем глубже становится мировой экономический кризис, перерастающий в кризис политический, с одной стороны, чем выше подъем социалистического строительства в Советском союзе – с другой, тем острее противоречие между империализмом и социализмом.
Основным противоречием империалистского мира остается противоречие между Англией и Америкой. Во всех уголках мира – в Азии и Африке, в Европе и Южной Америке – идет все усиливающаяся борьба за гегемонию между двумя мировыми разбойниками. Вокруг этого противоречия, как вокруг оси, располагаются все другие империалистские противоречия, все углубляясь и расширяясь и, в силу неравномерности развития капитализма, часто становятся даже острее основного противоречия, – таковы противоречия между Англией и Францией на современном этапе, между Америкой и Японией или Америкой и Францией.
Но бурное развитие социализма на ряду с все усиливающимся мировым кризисом перемещает центр тяжести. Центральным противоречием мира стало противоречие двух систем – империализма и социализма.
10 лет назад выход из этого противоречия империалистские хозяева искали в интервенции, в вооруженном свержении советской власти как крупнейшего фактора в революционизировании рабочих масс.
«…Большевистская опасность в настоящий момент очень велика. Большевизм расширяется. Он захватил Балтийские области и Польшу и как раз сегодня получены дурные известия об его успехах в Будапеште и Вене… Если большевизм, распространившись в Германии, перебросится через Австрию и Венгрию и достигнет Италии, то Европа окажется перед лицом огромной опасности».
Так говорил Клемансо на заседании премьеров пяти крупнейших империалистических держав – Англии, Америки, Франции, Италии и Японии, намечая пути и формы борьбы с советской республикой. Bullit's mission to Russia. N. Y. 1920.
Но интервенция явно проваливалась, и против большевистской опасности надо было искать новых средств.
«Обычно, чтобы остановить распространение эпидемии, – говорил 21 января 1919 г. на заседании премьеров итальянский министр Орландо, – устанавливают санитарный кордон. Если принять подобные же меры против распространения большевизма, он мог бы быть побежден, ибо изолировать его – значит победить».
Санитарный кордон, однако, уже давно сам стал рассадником большевизма: «санитарные» страны – Польша, Чехословакия – сами вот-вот загорятся революционным огнем.
И снова, по мере углубления мирового социального и экономического кризиса и одновременно бурного роста социализма в Советском Союзе, империалистский мир ищет выхода в войне и интервенции.
«Каждый раз, – говорил на XVI съезде т. Сталин, – когда капиталистические противоречия начинают обостряться, буржуазия обращает свои взоры в сторону СССР: нельзя ли разрешить то или иное противоречие капитализма или все противоречия, вместе взятые, за счет СССР, этой страны Советов, цитадели революции, революционизирующей одним своим существованием рабочий класс и колонии…
Отсюда тенденция к авантюристским наскокам на СССР и к интервенции, которая (тенденция) должна усилиться в связи с усиливающимся экономическим кризисом ».
Обобщением этих тенденций являются мемуары организаторов интервенции, проверяющих свой старый опыт.
Опыт, однако, шутка обоюдоострая: проверяют его и по эту сторону границы.
И. Минц
ПРЕДИСЛОВИЕ АВТОРА
Настоящим томом заканчивается та работа, которую я предпринял почти десять лет тому назад и которая должна была быть одним из вкладов современников в историю мировой войны. Как и в предыдущих томах, повествование о мировых событиях и обсуждение их сосредоточено вокруг моих личных переживаний. Этот метод оправдан интересами того читателя, который стремится создать свое собственное мнение на основании целого ряда подобных рассказов о событиях подлинных, поскольку рассказ ведется от имени одного из участников. Но такой метод означает, что удельный вес событий представляется в значительно измененном виде. Так, например, эпизоды и начинания, в которых я принимал личное участие или о которых я знал из первоисточника, естественно, слишком сильно выдвигаются на первый план. По мере возможности я рассказывал о событиях так, как я говорил или писал о них в то время. Читатель должен учесть это в тех местах, где я привожу подлинные документы. Я рассказываю о событиях так, как я сам наблюдал их. Но другие смотрели на них с другой точки зрения, и многое от меня ускользало.
Описывая события, о которых идет речь в настоящем томе, я к своему изумлению обнаружил, что очень многие важные события, в которых мне случилось лично участвовать, совершенно изгладились из моей памяти. В эти годы деловое напряжение было чрезвычайно велико, события следовали друг за другом непрерывно меняющимся потоком, весь мир был приведен в движение, и одни впечатления изглаживали другие. Только тогда, когда я перечитывал речи, письма и записи этого времени, в моем уме снова оживают эти напряженные и захватывающие годы. Я убежден, что в истории вряд ли найдется какой-либо другой период, более подробно описанный, более основательно забытый и менее понятый, чем те четыре года, которые следовали непосредственно за перемирием. Поэтому в настоящее время не лишне дать общую картину исторической сцены, хотя бы и с личной точки зрения, и проследить в лабиринте бесчисленных эпизодов единую и неумолимую связь причин и следствий.
Многие книги, написанные после войны, касались парижской мирной конференции, по поводу которой уже существует объемистая литература. В эти годы моя работа велась главным образом вне стен Парижа и Версаля, и мне приходилось непосредственно наблюдать те последствия, к которым приводили решения уполномоченных держав в Париже, а иногда и то, что их решения откладывались. Решения эти отзывались на интересах великих стран и миллионах людей. Об этих-то внешних последствиях и говорит главным образом настоящий том. К несчастью, по большей части он является летописью бедствий и трагедий. Я предоставляю судить самому читателю, насколько неизбежен был такой ход событий. Ни в один период моей общественной жизни, охватывающей ныне более четверти столетия, государственная деятельность не была столь трудна, как в эти послевоенные годы. События следовали друг за другом в беспорядке. Люди устали и с трудом находили общий язык. Сила государственной власти падала, материальное благополучие уменьшалось, проблема денег становилась все более беспокойной. С одной стороны, возникало множество трудных проблем, а с другой – все более уменьшались средства для их разрешения. Кроме того, приспособляться к новым условиям было далеко не легко. Люди не могли понять, каким образом победа, превзошедшая все ожидания, привела к слабости, недовольству, партийным раздорам и разочарованию, между тем как на самом деле все эти явления естественным образом сопутствовали процессу восстановления. Поэтому необходимо осторожно относиться к недостаткам и ошибкам лиц, стоявших тогда на вершине власти и занимавших более трудное положение, чем кто бы то ни было.
ГЛАВА I
ИСЧЕЗНУВШЕЕ ОЧАРОВАНИЕ
Четыре века настойчивости и последовательности. – Триумф. – Радость и разочарование. – Владыки мира. – Мечты в момент перемирия. – Свидание. – Россия. – Германии предоставляется удобный случай. – Новое оружие. – Новая знать. – Непредвиденная ситуация. – Внезапное потрясение. – Мир. – Исчезнувшее очарование.
Окончание Великой войны подняло Англию на небывалую высоту. Вновь, в четвертый раз на протяжении четырех веков Англия организовала во главе Европы сопротивление военной тирании, и в четвертый раз война закончилась тем, что малые государства Нидерландов, ради защиты которых Англия объявила войну, сохранили полную независимость. Испания, Франция – королевство и империя, Германская империя – все они поочередно стремились к захвату этих областей или к господству над ними. В течение 400 лет Англия противодействовала их намерениям, то военным, то дипломатическим путем. В список могущественных государей и военачальников, включавший уже имена Филиппа II, Людовика XIV и Наполеона, можно было теперь внести имя германского императора Вильгельма II. Эти четыре цепи великих событий, неизменно служивших одной и той же цели на протяжении жизней многих поколений и неизменно оканчивавшиеся успехом, представляют редкий пример настойчивости и последовательности; достижения, подобные ему, отсутствуют в истории древности, как и в истории нового времени.
Удалось добиться и других существенных выгод. Угроза со стороны германского флота была устранена, и высокомерное могущество Германии было на долгие годы подорвано. Российская империя, бывшая нашим союзником, уступила место революционному правительству, которое отказалось от всяких притязаний на Константинополь и которое, в силу внутренне присущих ему пороков и неспособности, не было в состоянии скоро стать серьезной военной угрозой для Индии. С другой стороны, со своим ближайшим соседом и самым старым противником – Францией – Англия была теперь связана узами общих страданий и общей победы, и узы эти казались сильными и прочными.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65
Деникин, подкормившись на союзнических хлебах, двинулся на Москву, а его вдохновитель Черчиль занялся организацией новой помощи со стороны Польши, Прибалтики и других лимитрофов. Два плана их использования были предложены ему: 1) дать 500 тыс. солдат «союзников» и бросить их с поляками на Москву, 2) разрешить полякам и другим заключить сепаратный мир с большевиками.
Черчиль отбросил оба плана и предложил:
«Убедить поляков продолжать в течение еще нескольких месяцев то, что они делали до сих пор, т. е. сражаться и бить большевиков на границах своих владений, не думая ни о решительном наступлении в сердце России, ни о сепаратном мире».
Польская тактика эпохи 1919 г. таким образом обязана Черчилю: не наступать, но и не допускать Советскую Россию бросить все войска против Деникина, – таков смысл предложений Черчиля.
Когда же Деникин оказался побитым, и второй поход Антанты провалился, «союзники» стали подготовлять третий поход Антанты: появилась Польша как главный козырь, а Врангель должен был играть ту же роль, что Польша во время борьбы с Деникиным, т. е. приковать к себе часть советской армии и не довести до разгрома Польши.
Ставка на Деникина оказалась битой, и любопытно, чему приписывает неудачу Деникина режиссер всей этой постановки:
«Но наибольший раскол вызвал вопрос о политике по отношению к отпавшим от России странам и провинциям. Деникин стоял за целость России. В виду этого в войне против Советской России он являлся врагом своих собственных союзников. Прибалтийские государства, борясь за свое существование против большевистских войск и их пропаганды, не могли иметь ничего общего с русским генералом, не желавшим признавать их прав на независимость. Поляки, которые в этой войне с советами имели самую многочисленную и сильную армию, понимали, что на следующий день после победы, одержанной совместными усилиями, им придется самим защищаться против Деникина. Украина была готова сражаться с большевиками за свою независимость, но ее нисколько не прельщала диктатура Деникина» (стр. 170).
Что еще можно прибавить к этой характеристике? Крепостническая национальная политика, восстанавливающая старую тюрьму народов, – несомненно, одна из причин неудачи контрреволюционной борьбы.
Пропагандируя интервенцию как средство разрешения всех противоречий, подытоживая силы интервенции, Черчиль одновременно, сам того не желая, открывает ее оборотную сторону – причины ее неудачи, силы, ослабляющие интервенцию.
Черчиль рисует такими яркими мазками картину противоречий внутри империалистского лагеря, что к концу сам пугается своих выводов: впереди лишь все большее углубление этой «войны всех против всех».
К тому же положение осложняется растущим национально-революционным движением в тылу империализма. Страницы, посвященные Черчилем Турции или Ирландии, принадлежит к числу наиболее ярких. Рассказывая о разгроме Ирландского движения, об организации массового террора, о натравливании одной группы против другой, Черчиль дает прекрасное описание гражданской войне в Ирландии, вскрывая в то же время и классовую ее подоплеку.
«Утром, – пишет он по поводу партизанской войны в Ирландии, – военный отряд в отместку за совершенное преступление делал вылазку всей бригадой и сжигал крестьянский коттедж, а ночью выходили из своих убежищ шин-фейнеры (ирландские повстанцы. – И.М. ) и сжигали помещичий дом».
Но Черчиль приводит и другие причины неудачи интервенции.
«Их пропаганда, – пишет Черчиль по поводу агитационного влияния русской революции, – в которой странным образом были объединены элементы патриотизма и коммунизма, быстро распространились по всей Украине. Сами французские войска были затронуты коммунистической пропагандой, и вскоре возмущение охватило почти весь французский флот…» (стр. 106).
И в этом признании сказывается империалистское соперничество двух мировых разбойников: Черчиль пишет о разложении французских войск, но молчит о восстаниях в английском оккупационном отряде, скрывает отказ канадцев идти в бой против большевиков. «Революция отвоевала солдат Антанты», – вынужден был бы признать организатор интервенции еще одну причину неудачи интервенции, если бы ссуммировал все факты разложения интервенционных отрядов.
Обострение империалистских противоречий, рост национально-революционного движения, нарастание и углубление революционного движения в тылу империалистов – это и есть те причины, которые делают новую интервенцию еще менее благоприятной, чем первую. Или, как сказал VI съезд Советов СССР в своей резолюции по отчету правительства: «Вооруженное нападение на Союз ССР означает теперь главную опасность для тех, кто посмеет нарушить мир и напасть на Советский Союз».
Особый интерес представляет та оценка, которую Черчиль дает социал-фашистским лакеям империализма.
«Подавляющее большинство тред-юнионистов искренно примкнуло к общенациональному выступлению», – так пишет Черчиль по поводу участия социал-фашистов во всех империалистических предприятиях. Некоторым из них, активно работавшим вместе с правительством, он даже посвящает восторженные оды, все время подчеркивая их рабочее происхождение. По поводу Барнса, официального представителя рабочей партии в военном кабинете, Черчиль пишет, что он оказался большим роялистом, чем сам король. Барнс, выступая на публичном митинге, заявил: «Здесь упоминали о кайзере. Я стою за то, чтобы повесить кайзера», – в то время как сами Ллойд-Джордж и Черчиль воздерживались от таких предложений.
Можно себе представить, как ценили хозяева преданную работу своих социал-фашистских лакеев, если Черчиль находит для своего недавнего врага – немца такие характеристики:
«Среди всего этого смятения, – пишет он, – бросается в глаза суровая и вместе с тем простая личность. Это – социалист-рабочий и тред-юнионист по имени Носке. Назначенный с.-д. правительством министром национальной обороны, облеченный этим же правительством диктаторской властью он остался верен германскому народу. Иностранец может лишь с осторожностью и невольным беспристрастием говорить о германских героях, но, быть может, в длинном ряду королей, государственных деятелей и воинов, начиная с Фридриха и кончая Гинденбургом, будет отведено место Носке – верному сыну своего народа, среди всеобщего смятения бесстрашно действовавшего во имя общественного блага» (стр. 131).
Таковы новые данные по интервенции одного из ее организаторов, данные, которые заставляют и врага признать то, что нам давно было известно: без интервенции гражданская война в России не приняла бы такого размаха, русская контрреволюция носила бы местный, областной характер, и если бы и приняла национальный размах, то без интервенции никогда бы не поднялась до того уровня, который потребовал напряжения всех сил страны и поставил под угрозу существование советской власти.
«Всем известно, что война эта нам навязана, – говорил Ленин по поводу роли интервенции в гражданской войне, – все знают, что против нас пошли белогвардейцы на западе, на юге, на востоке только благодаря помощи Антанты, кидавшей миллионы направо и налево, причем громадные запасы снаряжения и военного имущества, оставшиеся от империалистской войны, были собраны передовыми странами и брошены на помощь белогварцейцам, ибо эти господа, миллионеры и миллиардеры, знают, что тут решается их судьба, что тут они погибнут, если не задавят немедленно нас». Ленин В. И. Сочинения. Изд. 2-е. Т. XXIV. С. 62.
События повторяются.
Чем глубже становится мировой экономический кризис, перерастающий в кризис политический, с одной стороны, чем выше подъем социалистического строительства в Советском союзе – с другой, тем острее противоречие между империализмом и социализмом.
Основным противоречием империалистского мира остается противоречие между Англией и Америкой. Во всех уголках мира – в Азии и Африке, в Европе и Южной Америке – идет все усиливающаяся борьба за гегемонию между двумя мировыми разбойниками. Вокруг этого противоречия, как вокруг оси, располагаются все другие империалистские противоречия, все углубляясь и расширяясь и, в силу неравномерности развития капитализма, часто становятся даже острее основного противоречия, – таковы противоречия между Англией и Францией на современном этапе, между Америкой и Японией или Америкой и Францией.
Но бурное развитие социализма на ряду с все усиливающимся мировым кризисом перемещает центр тяжести. Центральным противоречием мира стало противоречие двух систем – империализма и социализма.
10 лет назад выход из этого противоречия империалистские хозяева искали в интервенции, в вооруженном свержении советской власти как крупнейшего фактора в революционизировании рабочих масс.
«…Большевистская опасность в настоящий момент очень велика. Большевизм расширяется. Он захватил Балтийские области и Польшу и как раз сегодня получены дурные известия об его успехах в Будапеште и Вене… Если большевизм, распространившись в Германии, перебросится через Австрию и Венгрию и достигнет Италии, то Европа окажется перед лицом огромной опасности».
Так говорил Клемансо на заседании премьеров пяти крупнейших империалистических держав – Англии, Америки, Франции, Италии и Японии, намечая пути и формы борьбы с советской республикой. Bullit's mission to Russia. N. Y. 1920.
Но интервенция явно проваливалась, и против большевистской опасности надо было искать новых средств.
«Обычно, чтобы остановить распространение эпидемии, – говорил 21 января 1919 г. на заседании премьеров итальянский министр Орландо, – устанавливают санитарный кордон. Если принять подобные же меры против распространения большевизма, он мог бы быть побежден, ибо изолировать его – значит победить».
Санитарный кордон, однако, уже давно сам стал рассадником большевизма: «санитарные» страны – Польша, Чехословакия – сами вот-вот загорятся революционным огнем.
И снова, по мере углубления мирового социального и экономического кризиса и одновременно бурного роста социализма в Советском Союзе, империалистский мир ищет выхода в войне и интервенции.
«Каждый раз, – говорил на XVI съезде т. Сталин, – когда капиталистические противоречия начинают обостряться, буржуазия обращает свои взоры в сторону СССР: нельзя ли разрешить то или иное противоречие капитализма или все противоречия, вместе взятые, за счет СССР, этой страны Советов, цитадели революции, революционизирующей одним своим существованием рабочий класс и колонии…
Отсюда тенденция к авантюристским наскокам на СССР и к интервенции, которая (тенденция) должна усилиться в связи с усиливающимся экономическим кризисом ».
Обобщением этих тенденций являются мемуары организаторов интервенции, проверяющих свой старый опыт.
Опыт, однако, шутка обоюдоострая: проверяют его и по эту сторону границы.
И. Минц
ПРЕДИСЛОВИЕ АВТОРА
Настоящим томом заканчивается та работа, которую я предпринял почти десять лет тому назад и которая должна была быть одним из вкладов современников в историю мировой войны. Как и в предыдущих томах, повествование о мировых событиях и обсуждение их сосредоточено вокруг моих личных переживаний. Этот метод оправдан интересами того читателя, который стремится создать свое собственное мнение на основании целого ряда подобных рассказов о событиях подлинных, поскольку рассказ ведется от имени одного из участников. Но такой метод означает, что удельный вес событий представляется в значительно измененном виде. Так, например, эпизоды и начинания, в которых я принимал личное участие или о которых я знал из первоисточника, естественно, слишком сильно выдвигаются на первый план. По мере возможности я рассказывал о событиях так, как я говорил или писал о них в то время. Читатель должен учесть это в тех местах, где я привожу подлинные документы. Я рассказываю о событиях так, как я сам наблюдал их. Но другие смотрели на них с другой точки зрения, и многое от меня ускользало.
Описывая события, о которых идет речь в настоящем томе, я к своему изумлению обнаружил, что очень многие важные события, в которых мне случилось лично участвовать, совершенно изгладились из моей памяти. В эти годы деловое напряжение было чрезвычайно велико, события следовали друг за другом непрерывно меняющимся потоком, весь мир был приведен в движение, и одни впечатления изглаживали другие. Только тогда, когда я перечитывал речи, письма и записи этого времени, в моем уме снова оживают эти напряженные и захватывающие годы. Я убежден, что в истории вряд ли найдется какой-либо другой период, более подробно описанный, более основательно забытый и менее понятый, чем те четыре года, которые следовали непосредственно за перемирием. Поэтому в настоящее время не лишне дать общую картину исторической сцены, хотя бы и с личной точки зрения, и проследить в лабиринте бесчисленных эпизодов единую и неумолимую связь причин и следствий.
Многие книги, написанные после войны, касались парижской мирной конференции, по поводу которой уже существует объемистая литература. В эти годы моя работа велась главным образом вне стен Парижа и Версаля, и мне приходилось непосредственно наблюдать те последствия, к которым приводили решения уполномоченных держав в Париже, а иногда и то, что их решения откладывались. Решения эти отзывались на интересах великих стран и миллионах людей. Об этих-то внешних последствиях и говорит главным образом настоящий том. К несчастью, по большей части он является летописью бедствий и трагедий. Я предоставляю судить самому читателю, насколько неизбежен был такой ход событий. Ни в один период моей общественной жизни, охватывающей ныне более четверти столетия, государственная деятельность не была столь трудна, как в эти послевоенные годы. События следовали друг за другом в беспорядке. Люди устали и с трудом находили общий язык. Сила государственной власти падала, материальное благополучие уменьшалось, проблема денег становилась все более беспокойной. С одной стороны, возникало множество трудных проблем, а с другой – все более уменьшались средства для их разрешения. Кроме того, приспособляться к новым условиям было далеко не легко. Люди не могли понять, каким образом победа, превзошедшая все ожидания, привела к слабости, недовольству, партийным раздорам и разочарованию, между тем как на самом деле все эти явления естественным образом сопутствовали процессу восстановления. Поэтому необходимо осторожно относиться к недостаткам и ошибкам лиц, стоявших тогда на вершине власти и занимавших более трудное положение, чем кто бы то ни было.
ГЛАВА I
ИСЧЕЗНУВШЕЕ ОЧАРОВАНИЕ
Четыре века настойчивости и последовательности. – Триумф. – Радость и разочарование. – Владыки мира. – Мечты в момент перемирия. – Свидание. – Россия. – Германии предоставляется удобный случай. – Новое оружие. – Новая знать. – Непредвиденная ситуация. – Внезапное потрясение. – Мир. – Исчезнувшее очарование.
Окончание Великой войны подняло Англию на небывалую высоту. Вновь, в четвертый раз на протяжении четырех веков Англия организовала во главе Европы сопротивление военной тирании, и в четвертый раз война закончилась тем, что малые государства Нидерландов, ради защиты которых Англия объявила войну, сохранили полную независимость. Испания, Франция – королевство и империя, Германская империя – все они поочередно стремились к захвату этих областей или к господству над ними. В течение 400 лет Англия противодействовала их намерениям, то военным, то дипломатическим путем. В список могущественных государей и военачальников, включавший уже имена Филиппа II, Людовика XIV и Наполеона, можно было теперь внести имя германского императора Вильгельма II. Эти четыре цепи великих событий, неизменно служивших одной и той же цели на протяжении жизней многих поколений и неизменно оканчивавшиеся успехом, представляют редкий пример настойчивости и последовательности; достижения, подобные ему, отсутствуют в истории древности, как и в истории нового времени.
Удалось добиться и других существенных выгод. Угроза со стороны германского флота была устранена, и высокомерное могущество Германии было на долгие годы подорвано. Российская империя, бывшая нашим союзником, уступила место революционному правительству, которое отказалось от всяких притязаний на Константинополь и которое, в силу внутренне присущих ему пороков и неспособности, не было в состоянии скоро стать серьезной военной угрозой для Индии. С другой стороны, со своим ближайшим соседом и самым старым противником – Францией – Англия была теперь связана узами общих страданий и общей победы, и узы эти казались сильными и прочными.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65