– спросил он, зашагав рядом со мной и сразу же заговорив. И таким он оказался говоруном! Воодушевился, точно француз. При ходьбе он нервно подпрыгивал, а пальцы его так и летали, словно он хотел разбросать их по всему свету. Слова выскакивали из него подобно фейерверку, притом с громадной скоростью. Он рассказал, что он бельгиец, химик, а работает в Париже. Как химика, его интересовало все, что связано с органами обоняния. Изучению обоняния он посвятил всю свою жизнь.
– То есть запахам? – переспросил я.
– Да-да! – воскликнул он. – Именно! Я специалист по запахам. Больше меня ни один человек в мире не знает о запахах!
– Хороших запахах или плохих? – спросил я, стараясь успокоить его.
– Хороших запахах, прекрасных запахах, восхитительных запахах! – проговорил он. – Каких угодно! Я могу создать любой запах, какой пожелаете!
Далее он мне поведал, что работает в одном из самых известных домов мод в качестве специалиста по духам. Вот этот нос, сказал он, положив волосатый палец на кончик своего длинного волосатого носа, наверное, ничем не отличается от любого другого носа, не правда ли? Я хотел было заметить ему, что из его ноздрей торчит больше волос, чем в поле растет пшеницы, и непонятно, почему бы ему не попросить парикмахера выстричь их, но вместо этого вежливо согласился, что ничего необычного не вижу.
– Вот-вот, – сказал он. – Однако на самом деле это обонятельный орган необыкновенной чувствительности. Втянув пару раз воздух, он может обнаружить наличие единственной капли мускуса в галлоне гераниевого масла.
– Удивительно, – произнес я.
– На Елисейских Полях, – продолжал он, – а это широкая улица, мой нос может определить, какими именно духами душилась женщина, идущая по другой стороне.
– А посередине движется транспорт?
– Посередине сплошной поток транспорта, – сказал он.
Потом он назвал два самых известных в мире сорта духов, созданных в доме мод, на который он работал.
– Это мои личные творения, – скромно заявил он. – Я сам их изготовил. Они составили целое состояние этой знаменитой старой суке, которая держит фирму.
– А разве не вам?
– Мне? Я всего лишь бедный, жалкий служащий на жалованье, – сказал он, вытянув ладони и подняв плечи так высоко, что они коснулись мочек его ушей. – Но когда-нибудь я все-таки вырвусь от нее и осуществлю свою мечту.
– У вас есть мечта?
– Мой дорогой сэр, у меня есть замечательная, изумительная, необыкновенная мечта!
– Тогда почему же вы ее не осуществите?
– Потому что сначала я должен найти человека, достаточно дальновидного и достаточно богатого, который поддержал бы меня.
Ага, подумал я, так вот в чем все дело.
– С вашей репутацией это не должно составить большого труда, – заметил я.
– Богатого человека, которого я ищу, трудно найти, – сказал он. – Это должен быть азартный авантюрист с обостренной страстью ко всему необычайному.
Каков плут, да ведь это он меня имеет в виду, подумал я.
– А что за мечту вы хотите осуществить? – спросил я у него. – Хотите создать какие-то новые духи?
– Дорогой вы мой! – воскликнул он. – Создать духи всякий может! Я же говорю о единственных в своем роде духах. О неповторимых!
– И что же это будут за духи?
– О, очень опасные! И когда я создам их, я завоюю весь мир!
– Что ж, удачи вам, – сказал я.
– Я не шучу, мсье Корнелиус. Вы позволите мне объяснить вам, чего я хочу добиться?
– Валяйте.
– Простите, но я сяду, – сказал он, направляясь к скамейке. – В апреле прошлого года со мной случился сердечный приступ, и мне следует быть осторожным.
– Мне очень жаль.
– О, не жалейте меня. Все будет хорошо, но мне важно не переусердствовать.
День был прекрасный. На лужайке близ берега реки стояла скамейка, на которую мы и уселись. Неподалеку от нас медленно и спокойно текла глубокая речка. Гладь ее была подернута рябью. Вдоль противоположного берега росли ивы, а за ивами тянулся изумрудно-зеленый луг, покрытый желтыми лютиками. На лугу паслась одна-единственная корова. Корова была бурая с белыми пятнами.
– Я расскажу вам, какие духи я хочу создать, – сказал он. – Но попутно – это существенно – я объясню вам кое-что, иначе вы меня не совсем поймете. Поэтому потерпите, пожалуйста.
Одна его рука неподвижно лежала на колене волосатой стороной кверху. Она была похожа на черную крысу. Он нежно гладил ее пальцами другой руки.
– Для начала представим себе, – сказал он, – что происходит с псом, когда он встречает суку во время течки. Половое влечение пса необычайно. Исчезает всякий самоконтроль. У него только одна мысль в голове, а именно: совокупиться на месте, и, если ему не помешать силой, он так и сделает. Но знаете ли вы, что вызывает у пса это необычайное половое влечение?
– Запах, – ответил я.
– Именно, мсье Корнелиус. Пахучие молекулы особого состава попадают в нос пса и возбуждают обонятельные нервные окончания. Это ведет к тому, что срочные сигналы посылаются к органам обоняния и далее – к высшим мозговым центрам. Все это делает запах. Если лишить пса обонятельных нервных окончаний, то он потеряет всякий интерес к сексу. То же относится и ко многим другим млекопитающим, но не относится к человеку. Запах не имеет никакого отношения к сексуальному влечению мужчины. В этом смысле он возбуждается зрительно, осязательно и посредством своего живого воображения. Запах его не возбуждает.
– А как же духи? – спросил я.
– Все это чушь! – ответил он. – Все эти дорогие духи во флакончиках, те, которые я создаю, они никоим образом не являются средством, усиливающим половое чувство мужчины. Да духи никогда и не создавались с такой целью. В прежние времена женщины пользовались ими, дабы скрыть то обстоятельство, что они дурно пахнут. Нынче же, когда они уже не пахнут дурно, ими пользуются чисто из себялюбивых соображений. Им нравится душиться и вдыхать свои собственные приятные запахи. Мужчины этого почти не замечают. Уверяю вас.
– А я замечаю, – сказал я.
– И вас это волнует физически?
– Физически – нет. Эстетически – да.
– Просто вам нравится хороший запах. Мне тоже. Но существует множество других запахов, которые нравятся мне больше, – букет хорошего лафита, аромат свежей груши или же благоухание воздуха, который веет с моря на побережье Бретани.
В середине речки высоко выпрыгнула из воды форель, и солнечный луч блеснул на ее теле.
– Нужно выкинуть из головы, – продолжал мсье Биот, – всю эту чепуху насчет мускуса, серой амбры и секреций из яичек виверры. Духи сегодня делают из химикатов. Если мне нужен мускусный запах, я использую этиленовый жир. Фенилуксусная кислота даст мне цибетин, а бензальдегид – запах миндаля. Нет уж, сэр, мне больше неинтересно смешивать химикаты, чтобы получить хорошие запахи.
Уже несколько минут из его носа что-то сочилось, смачивая черные волоски, торчавшие из ноздрей. Он заметил это и, достав платок, высморкался и вытер нос.
– Что я собираюсь сделать, – сказал он, – так это создать духи, которые имели бы такое же возбуждающее воздействие на мужчину, какое имеет запах, исходящий от суки во время течки, на кобеля! Одно дуновение – и готово! Мужчина потеряет над собой контроль. Он скинет с себя штаны и тут же согрешит с дамочкой!
– Мы могли бы неплохо позабавиться, – сказал я.
– Да мы могли бы завоевать весь мир! – воскликнул он.
– Да, но вы же мне только что сказали, что запах не имеет никакого отношения к сексуальному влечению мужчины.
– Не имеет, – согласился он. – Но когда-то имел. У меня есть свидетельство, что в начале послеледникового периода, когда первобытный человек был гораздо ближе к обезьяне, чем сейчас, он еще сохранял обезьянью манеру прыгать на первую же встречную женщину, которая соответственно пахла. А позднее, в палеолит и неолит, запах по-прежнему сексуально возбуждал его, но все в меньшей и меньшей степени. К тому времени когда в Египте и Китае появились более развитые цивилизации, а произошло это около десятого века до нашей эры, эволюция сыграла свою роль и полностью лишила мужчину способности возбуждаться от запаха. Вам не скучно?
– Отнюдь. Но скажите мне, означает ли это, что в обонятельной системе человека действительно произошли физические изменения?
– Вовсе нет, – ответил он. – Иначе мы бы ничего не могли поделать. Небольшой аппарат, который позволял нашим предкам улавливать эти едва различимые запахи, по-прежнему на месте. Мне это известно лучше других. Вам приходилось видеть человека, который умеет шевелить ушами?
– Я и сам могу это делать, – сказал я, демонстрируя свое умение.
– Вот видите, – сказал он, – мускул, с помощью которого можно шевелить ушами, по-прежнему на месте. Он сохранился с того времени, когда человек, подобно собаке, должен был уметь навострить уши, чтобы лучше слышать. Он утратил эту способность больше ста тысяч лет назад, а мускул сохранился. То же относится и к нашему обонятельному аппарату. Устройство, с помощью которого мы улавливаем эти сокровенные запахи, по-прежнему на месте, но мы утратили способность пользоваться им.
– Как вы можете быть уверены, что оно по-прежнему на месте? – спросил я.
– Вы представляете, как функционирует наша обонятельная система? – спросил он.
– Не совсем.
– Тогда я расскажу вам, иначе не смогу ответить на ваш вопрос. Слушайте, пожалуйста, внимательно. Воздух вдыхается через ноздри и минует три костные перегородки в верхней части носа. Там он теплеет и фильтруется. Далее этот теплый воздух идет через два отверстия, в которых имеются обонятельные органы. Этими органами являются участки желтоватой ткани, каждая примерно с квадратный дюйм. В этой ткани имеются нервные волокна и нервные окончания обонятельного нерва. Каждое нервное окончание состоит из обонятельной клетки, имеющей пучок крошечных, похожих на волоски волокон. Эти волокна действуют как улавливатели. Впрочем, лучше сказать – рецепторы. И когда эти рецепторы раздражаются или возбуждаются пахучими молекулами, они посылают сигналы в мозг. Допустим, утром вы спускаетесь к завтраку и втягиваете в свои ноздри пахучие молекулы жарящегося бекона, которые и возбуждают ваши рецепторы; рецепторы мигом отправляют сигнал по обонятельному нерву в мозг, а мозг интерпретирует его в зависимости от природы и интенсивности запаха. И вот тут вы и воскликнете: "Ага, на завтрак у нас бекон!"
– Никогда не ем бекон на завтрак, – сказал я.
Он пропустил это замечание мимо ушей.
– Эти рецепторы, – продолжал он, – эти похожие на волоски волокна нас и интересуют. А теперь вы у меня спросите, каким же образом они отличают одну пахучую молекулу от другой, скажем мяту от камфары?
– И каким же образом? – спросил я. Это мне было интересно.
– Теперь слушайте, пожалуйста, еще внимательнее, – сказал он. – На кончике каждого рецептора имеется что-то вроде чашечки, хотя и не круглой. Это узел рецептора. Представьте теперь, как тысячи этих похожих на волоски волокон с крошечными чашечками на окончаниях колышутся, будто волоски морских анемонов, и только и ждут, как бы захватить в свои чашечки любую проносящуюся мимо пахучую молекулу. Обратите внимание, именно так все и происходит. Когда вы принюхиваетесь к какому-то запаху, пахучие молекулы вещества, которое этот запах производит, устремляются в ваши ноздри и там захватываются этими маленькими чашечками, узлами рецепторов. Теперь важно запомнить следующее. Молекулы бывают разных форм и размеров. Маленькие чашечки, или узлы рецепторов, также имеют разные формы. Таким образом, молекулы размещаются только в тех рецепторных узлах, которые им подходят. Молекулы мяты попадают только в специальные узлы, принимающие молекулы мяты. Молекулы камфары, имеющие совсем другую форму, разместятся только в рецепторных узлах, способных принимать молекулы камфары, и так далее. Это напоминает детскую игру, когда предметы разной формы входят в углубления, только для них и предназначенные.
– Если я вас правильно понимаю, – произнес я, – вы хотите сказать, что мой мозг распознает запах мяты только лишь потому, что молекула разместилась в рецепторном узле, способном принять молекулу мяты?
– Совершенно верно.
– Но вы ведь не станете утверждать, что для всех на свете запахов имеются рецепторные узлы разных форм?
– Нет, – ответил он. – По сути, у человека имеется только семь узлов разных форм.
– Почему только семь?
– Потому что наши обонятельные органы фиксируют только семь чистых основных запахов. Все прочие являются сложными запахами, возникшими в результате смешения основных.
– Вы в этом уверены?
– Вполне. На вкус человек распознает и того меньше, всего лишь четыре первоосновы – сладкое, кислое, соленое и горькое! Все прочие вкусовые ощущения возникают в результате смешения этих первооснов.
– И каковы же семь основных чистых запахов? – спросил я у него.
– Их названия не имеют для нас значения, – ответил он. – К чему усложнять дело?
– Мне бы хотелось услышать, что это за запахи.
– Хорошо, – сказал он. – Запахи бывают камфарные, острые, мускусные, эфирные, растительные, мятные и гнилостные. Пожалуйста, не смотрите на меня так недоверчиво. Это не мое открытие. Весьма видные ученые работали над этим в продолжение многих лет. И их выводы точны, за исключением одного аспекта.
– Какого же?
– Существует восьмой чистый основной запах, о котором они не подозревают, и восьмой рецепторный узел, способный захватывать молекулы этого запаха своеобразной формы!
– Ага! – воскликнул я. – Вижу, к чему вы клоните.
– Да, – сказал он, – восьмым чистым основным запахом является тот самый половой, который тысячи лет назад заставлял первобытного человека вести себя подобно псу. У него очень оригинальная молекулярная структура.
– И она вам известна?
– Разумеется, известна.
– И вы утверждаете, что у нас сохранились рецепторные узлы, которые могут улавливать эти своеобразные молекулы?
– Именно так.
– Этот загадочный запах, – сказал я, – достигает ли он наших ноздрей?
– Часто.
– А мы чувствуем его? Я имею в виду – понимаем ли мы, что он означает?
– Нет.
– Вы хотите сказать, что молекулы не попадают в рецепторные узлы?
– Попадать-то попадают, мой дорогой друг. Но ничего не происходит. Никаких сигналов в мозг не отправляется. Телефонная линия не работает. Это как в случае с мускулом, который шевелит ухом. Механизм по-прежнему на месте, но мы утратили способность должным образом пользоваться им.
– И что вы предлагаете? – спросил я.
– Я собираюсь возродить его к жизни, – ответил он. – Здесь мы имеем дело с нервами, а не с мускулами. А эти нервы не умерли, не повреждены – они попросту спят. Вероятно, я добавлю катализатор и увеличу интенсивность этого запаха в тысячу раз.
– Продолжайте, – сказал я.
– Этого достаточно.
– Я бы хотел еще что-нибудь услышать, – настаивал я.
– Простите, что приходится говорить вам это, мистер Корнелиус, но я не думаю, что вы достаточно осведомлены об органолептических свойствах, чтобы понять меня дальше. Лекция закончена.
Анри Биот принял самодовольный вид и стал невозмутимо поглаживать тыльную сторону одной руки пальцами другой. Пучки волос, торчавшие из его ноздрей, придавали ему вид какого-то колдуна, но это была маскировка. Он мне, скорее, казался похожим на некое опасное и грациозное маленькое существо, с острым глазом и жалом в хвосте, что прячется за камнями в ожидании одинокого путника. Я незаметно рассмотрел его лицо. Рот показался мне интересным. Губы имели фуксиновый оттенок – вероятно, причиной тому было его больное сердце. Мясистая нижняя губа отвисала. Она выпячивалась, и рот становился похожим на кошелек, в который запросто можно было складывать монеты. Кожа на губе казалась крепко натянутой, будто была надута, и все время была влажной, и не оттого, что он ее облизывал, а от избытка слюны во рту.
И вот он сидел, этот мсье Анри Биот, коварно улыбаясь, и терпеливо ждал моей реакции. Совершенно аморальный тип, тут все ясно, но ведь и я такой же. Он к тому же был человеком порочным, и, хотя, если быть до конца откровенным, я не могу утверждать, будто порочность является одной из моих добродетелей, в других она мне кажется неотразимой. У порочного человека особенный, присущий только ему блеск. И к тому же есть нечто дьявольски прекрасное в том, кто хочет вернуть цивилизованному человеку половые привычки пятисоттысячелетней давности.
Да, он поймал меня на удочку. Поэтому я прямо тут же, сидя возле речки в саду одной дамы из Прованса, сделал Анри предложение. Я предложил ему тотчас же оставить свою службу и устроить небольшую лабораторию. Я буду оплачивать все счета этого предприятия, а также обеспечу его самого хорошим жалованьем. Контракт будет рассчитан на пять лет, и то, что получится, мы поделим пополам.
Анри был вне себя от радости.
– Это правда?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87
– То есть запахам? – переспросил я.
– Да-да! – воскликнул он. – Именно! Я специалист по запахам. Больше меня ни один человек в мире не знает о запахах!
– Хороших запахах или плохих? – спросил я, стараясь успокоить его.
– Хороших запахах, прекрасных запахах, восхитительных запахах! – проговорил он. – Каких угодно! Я могу создать любой запах, какой пожелаете!
Далее он мне поведал, что работает в одном из самых известных домов мод в качестве специалиста по духам. Вот этот нос, сказал он, положив волосатый палец на кончик своего длинного волосатого носа, наверное, ничем не отличается от любого другого носа, не правда ли? Я хотел было заметить ему, что из его ноздрей торчит больше волос, чем в поле растет пшеницы, и непонятно, почему бы ему не попросить парикмахера выстричь их, но вместо этого вежливо согласился, что ничего необычного не вижу.
– Вот-вот, – сказал он. – Однако на самом деле это обонятельный орган необыкновенной чувствительности. Втянув пару раз воздух, он может обнаружить наличие единственной капли мускуса в галлоне гераниевого масла.
– Удивительно, – произнес я.
– На Елисейских Полях, – продолжал он, – а это широкая улица, мой нос может определить, какими именно духами душилась женщина, идущая по другой стороне.
– А посередине движется транспорт?
– Посередине сплошной поток транспорта, – сказал он.
Потом он назвал два самых известных в мире сорта духов, созданных в доме мод, на который он работал.
– Это мои личные творения, – скромно заявил он. – Я сам их изготовил. Они составили целое состояние этой знаменитой старой суке, которая держит фирму.
– А разве не вам?
– Мне? Я всего лишь бедный, жалкий служащий на жалованье, – сказал он, вытянув ладони и подняв плечи так высоко, что они коснулись мочек его ушей. – Но когда-нибудь я все-таки вырвусь от нее и осуществлю свою мечту.
– У вас есть мечта?
– Мой дорогой сэр, у меня есть замечательная, изумительная, необыкновенная мечта!
– Тогда почему же вы ее не осуществите?
– Потому что сначала я должен найти человека, достаточно дальновидного и достаточно богатого, который поддержал бы меня.
Ага, подумал я, так вот в чем все дело.
– С вашей репутацией это не должно составить большого труда, – заметил я.
– Богатого человека, которого я ищу, трудно найти, – сказал он. – Это должен быть азартный авантюрист с обостренной страстью ко всему необычайному.
Каков плут, да ведь это он меня имеет в виду, подумал я.
– А что за мечту вы хотите осуществить? – спросил я у него. – Хотите создать какие-то новые духи?
– Дорогой вы мой! – воскликнул он. – Создать духи всякий может! Я же говорю о единственных в своем роде духах. О неповторимых!
– И что же это будут за духи?
– О, очень опасные! И когда я создам их, я завоюю весь мир!
– Что ж, удачи вам, – сказал я.
– Я не шучу, мсье Корнелиус. Вы позволите мне объяснить вам, чего я хочу добиться?
– Валяйте.
– Простите, но я сяду, – сказал он, направляясь к скамейке. – В апреле прошлого года со мной случился сердечный приступ, и мне следует быть осторожным.
– Мне очень жаль.
– О, не жалейте меня. Все будет хорошо, но мне важно не переусердствовать.
День был прекрасный. На лужайке близ берега реки стояла скамейка, на которую мы и уселись. Неподалеку от нас медленно и спокойно текла глубокая речка. Гладь ее была подернута рябью. Вдоль противоположного берега росли ивы, а за ивами тянулся изумрудно-зеленый луг, покрытый желтыми лютиками. На лугу паслась одна-единственная корова. Корова была бурая с белыми пятнами.
– Я расскажу вам, какие духи я хочу создать, – сказал он. – Но попутно – это существенно – я объясню вам кое-что, иначе вы меня не совсем поймете. Поэтому потерпите, пожалуйста.
Одна его рука неподвижно лежала на колене волосатой стороной кверху. Она была похожа на черную крысу. Он нежно гладил ее пальцами другой руки.
– Для начала представим себе, – сказал он, – что происходит с псом, когда он встречает суку во время течки. Половое влечение пса необычайно. Исчезает всякий самоконтроль. У него только одна мысль в голове, а именно: совокупиться на месте, и, если ему не помешать силой, он так и сделает. Но знаете ли вы, что вызывает у пса это необычайное половое влечение?
– Запах, – ответил я.
– Именно, мсье Корнелиус. Пахучие молекулы особого состава попадают в нос пса и возбуждают обонятельные нервные окончания. Это ведет к тому, что срочные сигналы посылаются к органам обоняния и далее – к высшим мозговым центрам. Все это делает запах. Если лишить пса обонятельных нервных окончаний, то он потеряет всякий интерес к сексу. То же относится и ко многим другим млекопитающим, но не относится к человеку. Запах не имеет никакого отношения к сексуальному влечению мужчины. В этом смысле он возбуждается зрительно, осязательно и посредством своего живого воображения. Запах его не возбуждает.
– А как же духи? – спросил я.
– Все это чушь! – ответил он. – Все эти дорогие духи во флакончиках, те, которые я создаю, они никоим образом не являются средством, усиливающим половое чувство мужчины. Да духи никогда и не создавались с такой целью. В прежние времена женщины пользовались ими, дабы скрыть то обстоятельство, что они дурно пахнут. Нынче же, когда они уже не пахнут дурно, ими пользуются чисто из себялюбивых соображений. Им нравится душиться и вдыхать свои собственные приятные запахи. Мужчины этого почти не замечают. Уверяю вас.
– А я замечаю, – сказал я.
– И вас это волнует физически?
– Физически – нет. Эстетически – да.
– Просто вам нравится хороший запах. Мне тоже. Но существует множество других запахов, которые нравятся мне больше, – букет хорошего лафита, аромат свежей груши или же благоухание воздуха, который веет с моря на побережье Бретани.
В середине речки высоко выпрыгнула из воды форель, и солнечный луч блеснул на ее теле.
– Нужно выкинуть из головы, – продолжал мсье Биот, – всю эту чепуху насчет мускуса, серой амбры и секреций из яичек виверры. Духи сегодня делают из химикатов. Если мне нужен мускусный запах, я использую этиленовый жир. Фенилуксусная кислота даст мне цибетин, а бензальдегид – запах миндаля. Нет уж, сэр, мне больше неинтересно смешивать химикаты, чтобы получить хорошие запахи.
Уже несколько минут из его носа что-то сочилось, смачивая черные волоски, торчавшие из ноздрей. Он заметил это и, достав платок, высморкался и вытер нос.
– Что я собираюсь сделать, – сказал он, – так это создать духи, которые имели бы такое же возбуждающее воздействие на мужчину, какое имеет запах, исходящий от суки во время течки, на кобеля! Одно дуновение – и готово! Мужчина потеряет над собой контроль. Он скинет с себя штаны и тут же согрешит с дамочкой!
– Мы могли бы неплохо позабавиться, – сказал я.
– Да мы могли бы завоевать весь мир! – воскликнул он.
– Да, но вы же мне только что сказали, что запах не имеет никакого отношения к сексуальному влечению мужчины.
– Не имеет, – согласился он. – Но когда-то имел. У меня есть свидетельство, что в начале послеледникового периода, когда первобытный человек был гораздо ближе к обезьяне, чем сейчас, он еще сохранял обезьянью манеру прыгать на первую же встречную женщину, которая соответственно пахла. А позднее, в палеолит и неолит, запах по-прежнему сексуально возбуждал его, но все в меньшей и меньшей степени. К тому времени когда в Египте и Китае появились более развитые цивилизации, а произошло это около десятого века до нашей эры, эволюция сыграла свою роль и полностью лишила мужчину способности возбуждаться от запаха. Вам не скучно?
– Отнюдь. Но скажите мне, означает ли это, что в обонятельной системе человека действительно произошли физические изменения?
– Вовсе нет, – ответил он. – Иначе мы бы ничего не могли поделать. Небольшой аппарат, который позволял нашим предкам улавливать эти едва различимые запахи, по-прежнему на месте. Мне это известно лучше других. Вам приходилось видеть человека, который умеет шевелить ушами?
– Я и сам могу это делать, – сказал я, демонстрируя свое умение.
– Вот видите, – сказал он, – мускул, с помощью которого можно шевелить ушами, по-прежнему на месте. Он сохранился с того времени, когда человек, подобно собаке, должен был уметь навострить уши, чтобы лучше слышать. Он утратил эту способность больше ста тысяч лет назад, а мускул сохранился. То же относится и к нашему обонятельному аппарату. Устройство, с помощью которого мы улавливаем эти сокровенные запахи, по-прежнему на месте, но мы утратили способность пользоваться им.
– Как вы можете быть уверены, что оно по-прежнему на месте? – спросил я.
– Вы представляете, как функционирует наша обонятельная система? – спросил он.
– Не совсем.
– Тогда я расскажу вам, иначе не смогу ответить на ваш вопрос. Слушайте, пожалуйста, внимательно. Воздух вдыхается через ноздри и минует три костные перегородки в верхней части носа. Там он теплеет и фильтруется. Далее этот теплый воздух идет через два отверстия, в которых имеются обонятельные органы. Этими органами являются участки желтоватой ткани, каждая примерно с квадратный дюйм. В этой ткани имеются нервные волокна и нервные окончания обонятельного нерва. Каждое нервное окончание состоит из обонятельной клетки, имеющей пучок крошечных, похожих на волоски волокон. Эти волокна действуют как улавливатели. Впрочем, лучше сказать – рецепторы. И когда эти рецепторы раздражаются или возбуждаются пахучими молекулами, они посылают сигналы в мозг. Допустим, утром вы спускаетесь к завтраку и втягиваете в свои ноздри пахучие молекулы жарящегося бекона, которые и возбуждают ваши рецепторы; рецепторы мигом отправляют сигнал по обонятельному нерву в мозг, а мозг интерпретирует его в зависимости от природы и интенсивности запаха. И вот тут вы и воскликнете: "Ага, на завтрак у нас бекон!"
– Никогда не ем бекон на завтрак, – сказал я.
Он пропустил это замечание мимо ушей.
– Эти рецепторы, – продолжал он, – эти похожие на волоски волокна нас и интересуют. А теперь вы у меня спросите, каким же образом они отличают одну пахучую молекулу от другой, скажем мяту от камфары?
– И каким же образом? – спросил я. Это мне было интересно.
– Теперь слушайте, пожалуйста, еще внимательнее, – сказал он. – На кончике каждого рецептора имеется что-то вроде чашечки, хотя и не круглой. Это узел рецептора. Представьте теперь, как тысячи этих похожих на волоски волокон с крошечными чашечками на окончаниях колышутся, будто волоски морских анемонов, и только и ждут, как бы захватить в свои чашечки любую проносящуюся мимо пахучую молекулу. Обратите внимание, именно так все и происходит. Когда вы принюхиваетесь к какому-то запаху, пахучие молекулы вещества, которое этот запах производит, устремляются в ваши ноздри и там захватываются этими маленькими чашечками, узлами рецепторов. Теперь важно запомнить следующее. Молекулы бывают разных форм и размеров. Маленькие чашечки, или узлы рецепторов, также имеют разные формы. Таким образом, молекулы размещаются только в тех рецепторных узлах, которые им подходят. Молекулы мяты попадают только в специальные узлы, принимающие молекулы мяты. Молекулы камфары, имеющие совсем другую форму, разместятся только в рецепторных узлах, способных принимать молекулы камфары, и так далее. Это напоминает детскую игру, когда предметы разной формы входят в углубления, только для них и предназначенные.
– Если я вас правильно понимаю, – произнес я, – вы хотите сказать, что мой мозг распознает запах мяты только лишь потому, что молекула разместилась в рецепторном узле, способном принять молекулу мяты?
– Совершенно верно.
– Но вы ведь не станете утверждать, что для всех на свете запахов имеются рецепторные узлы разных форм?
– Нет, – ответил он. – По сути, у человека имеется только семь узлов разных форм.
– Почему только семь?
– Потому что наши обонятельные органы фиксируют только семь чистых основных запахов. Все прочие являются сложными запахами, возникшими в результате смешения основных.
– Вы в этом уверены?
– Вполне. На вкус человек распознает и того меньше, всего лишь четыре первоосновы – сладкое, кислое, соленое и горькое! Все прочие вкусовые ощущения возникают в результате смешения этих первооснов.
– И каковы же семь основных чистых запахов? – спросил я у него.
– Их названия не имеют для нас значения, – ответил он. – К чему усложнять дело?
– Мне бы хотелось услышать, что это за запахи.
– Хорошо, – сказал он. – Запахи бывают камфарные, острые, мускусные, эфирные, растительные, мятные и гнилостные. Пожалуйста, не смотрите на меня так недоверчиво. Это не мое открытие. Весьма видные ученые работали над этим в продолжение многих лет. И их выводы точны, за исключением одного аспекта.
– Какого же?
– Существует восьмой чистый основной запах, о котором они не подозревают, и восьмой рецепторный узел, способный захватывать молекулы этого запаха своеобразной формы!
– Ага! – воскликнул я. – Вижу, к чему вы клоните.
– Да, – сказал он, – восьмым чистым основным запахом является тот самый половой, который тысячи лет назад заставлял первобытного человека вести себя подобно псу. У него очень оригинальная молекулярная структура.
– И она вам известна?
– Разумеется, известна.
– И вы утверждаете, что у нас сохранились рецепторные узлы, которые могут улавливать эти своеобразные молекулы?
– Именно так.
– Этот загадочный запах, – сказал я, – достигает ли он наших ноздрей?
– Часто.
– А мы чувствуем его? Я имею в виду – понимаем ли мы, что он означает?
– Нет.
– Вы хотите сказать, что молекулы не попадают в рецепторные узлы?
– Попадать-то попадают, мой дорогой друг. Но ничего не происходит. Никаких сигналов в мозг не отправляется. Телефонная линия не работает. Это как в случае с мускулом, который шевелит ухом. Механизм по-прежнему на месте, но мы утратили способность должным образом пользоваться им.
– И что вы предлагаете? – спросил я.
– Я собираюсь возродить его к жизни, – ответил он. – Здесь мы имеем дело с нервами, а не с мускулами. А эти нервы не умерли, не повреждены – они попросту спят. Вероятно, я добавлю катализатор и увеличу интенсивность этого запаха в тысячу раз.
– Продолжайте, – сказал я.
– Этого достаточно.
– Я бы хотел еще что-нибудь услышать, – настаивал я.
– Простите, что приходится говорить вам это, мистер Корнелиус, но я не думаю, что вы достаточно осведомлены об органолептических свойствах, чтобы понять меня дальше. Лекция закончена.
Анри Биот принял самодовольный вид и стал невозмутимо поглаживать тыльную сторону одной руки пальцами другой. Пучки волос, торчавшие из его ноздрей, придавали ему вид какого-то колдуна, но это была маскировка. Он мне, скорее, казался похожим на некое опасное и грациозное маленькое существо, с острым глазом и жалом в хвосте, что прячется за камнями в ожидании одинокого путника. Я незаметно рассмотрел его лицо. Рот показался мне интересным. Губы имели фуксиновый оттенок – вероятно, причиной тому было его больное сердце. Мясистая нижняя губа отвисала. Она выпячивалась, и рот становился похожим на кошелек, в который запросто можно было складывать монеты. Кожа на губе казалась крепко натянутой, будто была надута, и все время была влажной, и не оттого, что он ее облизывал, а от избытка слюны во рту.
И вот он сидел, этот мсье Анри Биот, коварно улыбаясь, и терпеливо ждал моей реакции. Совершенно аморальный тип, тут все ясно, но ведь и я такой же. Он к тому же был человеком порочным, и, хотя, если быть до конца откровенным, я не могу утверждать, будто порочность является одной из моих добродетелей, в других она мне кажется неотразимой. У порочного человека особенный, присущий только ему блеск. И к тому же есть нечто дьявольски прекрасное в том, кто хочет вернуть цивилизованному человеку половые привычки пятисоттысячелетней давности.
Да, он поймал меня на удочку. Поэтому я прямо тут же, сидя возле речки в саду одной дамы из Прованса, сделал Анри предложение. Я предложил ему тотчас же оставить свою службу и устроить небольшую лабораторию. Я буду оплачивать все счета этого предприятия, а также обеспечу его самого хорошим жалованьем. Контракт будет рассчитан на пять лет, и то, что получится, мы поделим пополам.
Анри был вне себя от радости.
– Это правда?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87