Понять по жизни. Не знаю.
Дежа вю - ей показалось, что где-то она уже слышала эти слова. То ли сама говорила, то ли ей говорил кто-то другой.
— Да и что мы могли сделать, Элис?
— Как что? Надо было не молчать. Надо было бороться! А Элейил? Неужели можно жить спокойно с таким на душе, зная, что кто-то сидит в лагере…
— Но Элис… в любой стране есть тюрьмы…
— В любой? Есть, да не такие. И не столько народу туда сажают.
— Да не так уж много народу там сидело, - слабо возражала Крис. Йэн говорил уже, что вся эта пропаганда Обновления сильно преувеличена. Например, тот же Рошен приводил какие-то цифры в своем знаменитом "Белом материке", из которых следовало, что постоянно чуть ли не половина страны сидела в лагерях и представляла собой бесплатную рабочую силу. Цифры, по словам Йэна, были завышены даже не в десятки - в сотни раз кое-где. И об этом она пыталась тоже говорить Элис.
— А вы-то откуда знаете? Успокаиваете свою совесть, да? Да и что за подход - миллионом меньше сидело, миллионом больше! Даже если один человек сидел, это преступление власти!
— Элис, но это уже слишком! А как же бандиты, убийцы - они не должны сидеть в тюрьме?
— В таких лагерях никто не должен сидеть!
Крис молчала. Она просто не знала, что ответить. С одной стороны, Элис как бы даже и права. С другой… жили же, и жили неплохо, и все ее знакомые, друзья - никого не сажали, не бросали в тюрьму. Элис вот говорит, что нельзя было высказывать свое мнение. Как же нельзя, когда и между собой постоянно говорили обо всем - и о правительстве, и о политике, и в сети были дискуссии… Крис даже никогда не задумывалась, что нехорошо о чем-то говорить. Ну ладно, она вообще наивная, но Йэн - инквизитор, если бы в самом деле что-то было нельзя, он бы обязательно сказал.
Хотя… ереси… действительно, за этим следили. Но… в конце концов это мелочь, которую не замечаешь. Ведь не это главное в жизни человека. Главное - работа, семья, нормальное, обеспеченное существование. Все это у них было.
Теперь, кстати, этого нет.
Но окончательно поругались они все же из-за Йэна.
Элис считала, что с "этим человеком" нельзя общаться. Что он должен уйти. Он не имеет никакого отношения к их семье.
— Он же тебя не любит даже!
— Элис! - на этом терпение Крис кончалось, - не смей так говорить! Йэн… ты даже не представляешь себе, какой он. Как он любит.
— Ну да, любит! Что это за любовь такая, что он за всю жизнь к тебе даже не прикоснулся! - грубо говорила девочка, - его дурацкие принципы для него гораздо важнее…
— Он дал обет. Это ради Господа.
— Господу не нужно мучить людей. Он не садист. Вы всю жизнь сами мучили себя, дурацкими, придуманными правилами.
— Элис, ты ничего не понимаешь. Ничего.
— Вы оба, мама, извини, просто оболванены. Ладно, ты любила его. И он, может быть, тебя тоже любил. И вы все это отдали этому дурацкому государству, пожертвовали своими чувствами, чего ради? Папа по крайней мере гораздо честнее. Он любит женщину - и живет с ней, и плевать хотел на все эти правила.
— Ах так? - Элис цепляла по больному, и Крис начинала кричать, - ну иди тогда, поезжай к папе! Раз он такой хороший! Посмотрим, как ты ему нужна…
Теперь замолкала уже Элис, и в глазах ее появлялось беспомощное выражение. Крыть нечем - папа ею давно не интересуется, у него там, в новой семье, есть свой сын. Папе она не нужна. Разве что из вежливости он согласится с ней пообщаться.
— Но дело даже не в этом… это ваше дело… если вам нравится быть оболваненными. Ты хоть раз думала, что он - инквизитор? Ты понимаешь, чем он занимался на работе? Ты Рошена читала?
— Да, Элис, я в курсе, чем Йэн занимался на работе.
— Ты понимаешь, что это он, именно он сажал людей в тюрьму только за то, что они читали что-то, мыслили не так, как вы, верили иначе? Ты считаешь, что это нормально? Ты понимаешь, что он пытал людей, может быть даже, сам это делал, своими руками? Он же сам вел расследования.
— Да, Элис. Да, я знаю.
У нее не было аргументов. Дочь была права. И все, что Крис могла противопоставить этому - свой собственный разговор с Йэном в ранней молодости, брошенное колечко… Она и сама думала примерно так же. Она и сама не могла смириться с тем же самым. И потом - все эти тягостные мучительные невыносимые годы без Йэна. Такой маленький, незаметный бытовой ужас, который просто сломал ее, высосал до дна, все эти житейские пустяки рядом… с тем человеком… без Йэна.
С тем человеком - по мнению Элис, правильным и честным.
— Я знаю, Элис… но… я люблю его.
Крис знала сейчас, что Йэн прав. Он был прав, делая то, что делал. Это была война. Он защищал государство. Он просто солдат, ничего больше. Но объяснить это девочке…
Йэн ведь и сам не смог ей это объяснить в молодости.
Поэтому оставался лишь один аргумент.
— Любишь - значит, не так уж любишь, раз лицемерила всю жизнь, не позволяла себе даже поцеловать его. Что же это за любовь такая?
Крис хотелось плакать. Господи, почему она выросла такой жестокой? Как так можно - ведь Крис все-таки мать… разве она посмела бы такое сказать своей матери?
— Тебе просто было удобно с ним, - продолжала жестокая девочка, - я понимаю, одна с двумя детьми… а он помогал. Вещи нам брал со своей инквизиторской карты… вещи, оплаченные чьей-то кровью.
— Перестань! - Крис вскрикнула, словно от боли, - перестань сейчас же! Ты… ты даже не представляешь… - она разрыдалась. Элис стало ее жалко, она обняла мать.
— Ну ладно, мам… ладно, прости… я не хотела.
Она ушла. Жила в конвиктусе, как все, но дома больше не появлялась даже на выходные. Так до самого переворота. Кажется, у нее какой-то мальчик появился - Крис ничего не знала толком.
Йэн вроде бы пытался сам поговорить с Элис, но ничего путного там тоже не вышло. И не могло выйти.
Если бы можно было что-нибудь объяснить,доказать, Йэн сделал бы это еще тогда, в молодости, когда Крис бросила его, в общем, по тем же мотивам.
Ничем это не докажешь. Никакими словами.
Только своей жизнью. Своей кровью. Своей болью.
Если жизнь и Элис протащит по колючкам, срывая куски шкуры, тогда девочка поймет все… однажды…
Или не поймет.
Крис ждала уже четверть часа в этой маленькой комнате, разгороженной пополам решеткой. Она сидела за столом, и по другую сторону решетки тоже был стол.
Вместо Распятия на стене висел нелепый, только что придуманный символ новой власти - восьмиконечная желтая звезда в белом круге. Биргенский, кстати, символ. Дверь там, по другую сторону решетки, открылась, Крис стиснула пальцы под столом. Сейчас… сейчас она увидит его.
Шок был сильным.
И от того, что она в самом деле увидела Йэна. Своего любимого.
И от того, что не сразу узнала его.
Крис задохнулась и просто не могла ничего сказать. Она только смотрела. И он смотрел на нее.
Не было никакого "здравствуй" и никакого "как дела".
Они молчали.
Крис боялась, что покажется Йэну старой - в самом деле, известие о Маркусе просто убило ее. Она знала о себе, что постарела. Но она не предполагала, насколько за это время изменился Йэн.
Ему ведь еще нет и пятидесяти. А на вид смело можно дать все семьдесят. Даже осанка изменилась, он уже не держится прямо и легко. Плечи согнуты, и двигается он как-то… осторожно. А лицо… серое и будто перекошенное. Исхудавшее. Глаза - огромные, в темных кругах, кожа висит по-старчески. Волосы… у него всегда были очень светлые волосы, но кажется, сейчас совсем серебряные.
И шрамы. Довольно свежие на вид. Один - от угла губ вниз, воспаленный. Другой - на скуле.
И почему он сразу убрал руки под стол? Может, так положено, конечно… хотя вряд ли.
— Что они с тобой сделали? - тихо спросила Крис, и это была первая произнесенная фраза. Охранник там, за спиной Йэна, пошевелился.
— Ничего… Солнышкин. Ну что со мной можно сделать? - спросил Йэн. Не улыбнулся. И добавил еще:
— Я сильно страшный, да?
— Ты… - у Крис перехватило дыхание, - ты моя радость, Йэн.
— Как ты живешь, Солнышкин? У тебя хоть еда дома есть? Тебя с работы не уволили?
— Нет… зарплату задерживают… да это все ерунда.
— Как Элис? - спросил он, немного помолчав.
— Она заходила, - оживилась Крис. Хоть что-то хорошее, хоть чем-то можно его порадовать, - она заходила, знаешь, мы поплакали вместе… Мне кажется, она оттаивает.
— Это хорошо, - сказал Йэн, - а то ты совсем одна там.
— Да я-то ничего… ну что я? Я же на свободе. Работаю, как всегда. Живу нормально. Ну трудности, так сейчас они у всех. Мне еще хорошо. Вот блок приватизировали, теперь это вроде как моя собственная квартира. А кого-то выкинули на улицу…
Глаза Йэна заблестели и сузились. Он молчал, но Крис знала, что он хотел бы сказать сейчас. Они ответят за все это.
— Ты-то как? Тебя били тут? Это, - она прикоснулась к собственной губе, в том же месте, где у Йэна был шрам.
— Ну немного, да… это нормально. Вот живой остался…
Йэн снова замолчал. Крис поняла его: а Маркуса уже нет…
Но говорить о Маркусе нельзя. И даже думать нельзя, а то начнешь плакать.
— Вас там кормят? Как вообще условия?
— Да ничего, тюрьма как тюрьма… бардак, конечно. Чего от них ждать… даже тут ничего не могут организовать нормально. Жаль, что нельзя планшетку… Но ничего, мы тут не скучаем, камера большая, людей много интересных.
— Когда суд - вам тоже не говорят?
— Нет. Крис…
Йэн помолчал, словно собираясь с мыслями.
— Тебе нужно привыкнуть к мысли, что… все иначе теперь. Суд. Это только слова, понимаешь? Закона больше нет. Они говорят о том, что теперь будет правовое государство, власть закона… все это чушь. Это у нас был закон. Может, не такой, как им нравится, но закон. А сейчас… они будут держать нас столько, сколько им нужно. С судом. Или без. Это неважно. Это все не имеет значения. Они дадут мне пять лет, а выйду я через десять. А может получиться так, что и завтра выйду. Я знаю, это тяжело, я бы не хотел тебе это говорить… но тебе надо к этому привыкнуть. Нам в этом мире жить.
Крис ничего не отвечала.
— Может быть, знаешь, и не будет суда… мы слишком многое на суде можем рассказать. Слишком многое. И если - то он будет закрытым.
— Все-таки хотелось бы знать… какой-то ориентир, - пробормотала Крис, - это бы как-то успокаивало.
— Да, но не рассчитывай на то, что они будут честными. Крис… тебе придется привыкнуть жить одной. Лучше так. Это больно… Крис. Я люблю тебя, - прошептал он.
Теперь она ничего уже не могла сделать - ее глаза наполнились слезами.
— Йэн, я очень… очень люблю тебя… ты самый лучший, ты…
— Крис, ты меня прости.
— За что?
— Я… всегда тебя любил. Всегда. И всегда было что-то… что важнее этой любви… хотя на самом деле нет ничего важнее ее… так получалось.
— Это было правильно, Йэн.
Им было все равно - пусть слышат. Какая разница? Они не замечали охранника за спиной.
— Это было правильно. Только так и надо.
Он говорит прямо как Элис.
— И сейчас тоже… я не могу ничем помочь. Я даже не могу быть рядом с тобой…
— Я знаю, что ты меня любишь, - сказала Крис.
Она протянула руки к решетке, словно пытаясь коснуться любимого. Положила руки на стол. И он инстинктивно поднял свои руки и протянул…
Крис вздрогнула и отшатнулась.
На правой руке не хватало среднего пальца и двух фаланг на безымянном и указательном. Левая покалечена еще больше.
Шрамы только что затянулись и выглядели страшненько.
— Взрывом оторвало, - сказал Йэн, взглянув на пальцы. Как-то странно сказал. Крис заплакала.
— Да ничего страшного, подумаешь… это почти не мешает, если привыкнуть. Ну немножко поменьше пальцев. Десять - это избыточно.
— Йэн, - она смотрела на него с ужасом.
— Крис, ну перестань, а? Ты подумай, как мне повезло. Чуть-чуть дальше - и меня бы в клочья. Или руку бы оторвало всю. А так - ну кончики пальцев, подумаешь. Крис, ну ты же медик, ты меня удивляешь… ты что, не видела такого никогда?
— Да, - она вытерла слезы.
— Они гноились, - объяснил Йэн, - долго не заживали. Мне тут перевязки делали. Поэтому так выглядит.
Крис кивнула.
— Солнышкин… ты пойми, что как раньше - уже никогда не будет. Никогда. Будет война. Мы никогда не сможем приспособиться к ним, жить, как они. Ты, конечно, пока приспосабливайся… живи потихоньку. Хорошо, что у тебя теперь квартира своя. Но потом… мы опять что-нибудь придумаем. Так нельзя жить, как они хотят. В Сканти - может быть, у них все по-своему, у них другие традиции, другой климат, другая жизнь. А у нас так жить невозможно. Мы что-нибудь придумаем, Крис… Империя будет жить. Пока мы живы… пока мы живы, Империя тоже еще не умерла.
Странно, но с этого свидания Крис возвращалась успокоенной.
Даже радость какая-то вроде появилась.
Впрочем, Йэн всегда умел ее успокаивать.
Он был всегда такой спокойный, логичный, хладнокровный. У него все получалось так легко и понятно.
Свидания ей пообещали раз в две недели. И то хлеб, конечно. И хорошо бы передача до него дошла. Могут и разворовать, конечно. Крис вспомнила, что ничего не сказала Йэну о содержимом передачи. Надо было сказать…
Она теперь будет умнее. Она будет спокойной и непрошибаемой. В самом деле - чего она хочет? Война.
И всегда будет война.
Йэн прав - они же не смогут жить при этом новом порядке. Никогда не смогут.
Или смогут все-таки? Вот Тавита, например. Занялась-таки бизнесом. Мелким, конечно. И получается у нее не очень. Но семью она кормит. Иост тоже никаких денег не приносит, да и говорят, космические силы будут сокращать. Как и вообще армию. Зачем теперь такая большая армия, ведь противостояния сверхдержав больше нет.
Иост очень сдал, он теперь совсем не летает. Нет больше запусков, нет экспедиций. Нет даже испытательных полетов. Все замерло, остановилось. Надо навезти в страну шоколадок, чулков, кондомов, прокладок, плейеров, некогда заниматься космосом и наукой. Басиль Лейнрот в своем конструкторском центре бездействует… Крис подошла к остановке монора.
— Женщина, отойдите, пожалуйста… а эти чулки у вас почем?
Крис оттолкнули в сторону. Какая-то женщина полезла к лоточнику выяснять, сколько стоит товар. Крис обернулась, посмотрела на лоточника. Мужчина в возрасте, с тонким интеллигентным лицом. Красивые пальцы - берут кредитки, пересчитывают. Неумело как-то. Протягивают даме чулочный пакет.
Тоже наверняка инженер или ученый. Бывший. Ведь надо жить, надо на что-то кормить семью.
Басиль так не сможет. Он слишком неприспособленный к жизни. Это там, в Империи, он был престижным мужем для Агнес, его уважали, им восхищались. Крис гордилась знакомством с Басилем и рассказывала об этом на работе. И ее просили познакомить…
Кому он нужен здесь? Он не сумеет торговать, не сумеет договориться с "крышей", он абсолютно, совершенно беспомощен.
Да и Агнес тоже не пробивная. Изредка ей еще платят в ее институте онкологии. На то и живут. Агнес умеет только лечить людей, безошибочно ставить диагнозы, подбирать схемы терапии.
А нужно - закупать товар, договариваться, снимать место, всучивать товар покупателям, ругаться…
Крис этого тоже не умеет.
Подошел монор, и Крис вдруг сообразила, что ехать-то не на что - денег у нее больше нет. И не будет. Дня три или даже неделю.
Ничего, она пойдет пешком. Здесь всего около часа идти.
Крис шла и вспоминала выступление по видеону какого-то профессора, который ныне стал хозяином процветающей частной клиники пластической хирургии.
Он смог приспособиться. У него есть "жилка частного предпринимателя". Он умеет не только оперировать.
— Человечество, - разглагольствовал хирург, - подчиняется тем же законам, что и вся живая природа. Закон естественного отбора! Да, он смягчен альтруизмом. Но альтруизм должен иметь свои разумные пределы! Иначе вид вымирает. Ненужные, неприспособленные должны уйти. Это печально, но неизбежно. Самые активные, самые сильные особи выживают и оставляют потомство. Вид совершенствуется. В массе человечества всегда были люди, способные к предпринимательской деятельности. В любую эпоху их было около 5 процентов. Эти 5 процентов - катализатор общественной жизни, прогресса, без них существование человечества невозможно. Это люди с сильной мотивацией - они стремятся заработать деньги. Они дают возможность работы и жизни всем остальным, менее приспособленным. По сути, предприниматели - это цвет человечества, только они являются людьми в полном смысле этого слова…
(… Вот Маркус уже вымер, думала Крис. Он не оставит потомства. У него была неправильная мотивация, и поэтому он умер.
У Йэна, кстати, тоже нет детей. И сейчас он в тюрьме.)
— Тоталитарное государство строило искусственную систему, не позволяя самым активным людям действовать, считая их, наоборот, изгоями. Поддерживало всех, даже тех, кто ни на что не годен. И в итоге… мы получили то, что получили, - профессор позволил себе улыбнуться.
… (Вот это особенно цепляло Крис. Об Империи стало принято говорить так - с полуулыбкой. Мол, все мы знаем, какой ужас и кошмар, какая серость и мрак нас окружали. Это выглядело уже очевидным аргументом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54
Дежа вю - ей показалось, что где-то она уже слышала эти слова. То ли сама говорила, то ли ей говорил кто-то другой.
— Да и что мы могли сделать, Элис?
— Как что? Надо было не молчать. Надо было бороться! А Элейил? Неужели можно жить спокойно с таким на душе, зная, что кто-то сидит в лагере…
— Но Элис… в любой стране есть тюрьмы…
— В любой? Есть, да не такие. И не столько народу туда сажают.
— Да не так уж много народу там сидело, - слабо возражала Крис. Йэн говорил уже, что вся эта пропаганда Обновления сильно преувеличена. Например, тот же Рошен приводил какие-то цифры в своем знаменитом "Белом материке", из которых следовало, что постоянно чуть ли не половина страны сидела в лагерях и представляла собой бесплатную рабочую силу. Цифры, по словам Йэна, были завышены даже не в десятки - в сотни раз кое-где. И об этом она пыталась тоже говорить Элис.
— А вы-то откуда знаете? Успокаиваете свою совесть, да? Да и что за подход - миллионом меньше сидело, миллионом больше! Даже если один человек сидел, это преступление власти!
— Элис, но это уже слишком! А как же бандиты, убийцы - они не должны сидеть в тюрьме?
— В таких лагерях никто не должен сидеть!
Крис молчала. Она просто не знала, что ответить. С одной стороны, Элис как бы даже и права. С другой… жили же, и жили неплохо, и все ее знакомые, друзья - никого не сажали, не бросали в тюрьму. Элис вот говорит, что нельзя было высказывать свое мнение. Как же нельзя, когда и между собой постоянно говорили обо всем - и о правительстве, и о политике, и в сети были дискуссии… Крис даже никогда не задумывалась, что нехорошо о чем-то говорить. Ну ладно, она вообще наивная, но Йэн - инквизитор, если бы в самом деле что-то было нельзя, он бы обязательно сказал.
Хотя… ереси… действительно, за этим следили. Но… в конце концов это мелочь, которую не замечаешь. Ведь не это главное в жизни человека. Главное - работа, семья, нормальное, обеспеченное существование. Все это у них было.
Теперь, кстати, этого нет.
Но окончательно поругались они все же из-за Йэна.
Элис считала, что с "этим человеком" нельзя общаться. Что он должен уйти. Он не имеет никакого отношения к их семье.
— Он же тебя не любит даже!
— Элис! - на этом терпение Крис кончалось, - не смей так говорить! Йэн… ты даже не представляешь себе, какой он. Как он любит.
— Ну да, любит! Что это за любовь такая, что он за всю жизнь к тебе даже не прикоснулся! - грубо говорила девочка, - его дурацкие принципы для него гораздо важнее…
— Он дал обет. Это ради Господа.
— Господу не нужно мучить людей. Он не садист. Вы всю жизнь сами мучили себя, дурацкими, придуманными правилами.
— Элис, ты ничего не понимаешь. Ничего.
— Вы оба, мама, извини, просто оболванены. Ладно, ты любила его. И он, может быть, тебя тоже любил. И вы все это отдали этому дурацкому государству, пожертвовали своими чувствами, чего ради? Папа по крайней мере гораздо честнее. Он любит женщину - и живет с ней, и плевать хотел на все эти правила.
— Ах так? - Элис цепляла по больному, и Крис начинала кричать, - ну иди тогда, поезжай к папе! Раз он такой хороший! Посмотрим, как ты ему нужна…
Теперь замолкала уже Элис, и в глазах ее появлялось беспомощное выражение. Крыть нечем - папа ею давно не интересуется, у него там, в новой семье, есть свой сын. Папе она не нужна. Разве что из вежливости он согласится с ней пообщаться.
— Но дело даже не в этом… это ваше дело… если вам нравится быть оболваненными. Ты хоть раз думала, что он - инквизитор? Ты понимаешь, чем он занимался на работе? Ты Рошена читала?
— Да, Элис, я в курсе, чем Йэн занимался на работе.
— Ты понимаешь, что это он, именно он сажал людей в тюрьму только за то, что они читали что-то, мыслили не так, как вы, верили иначе? Ты считаешь, что это нормально? Ты понимаешь, что он пытал людей, может быть даже, сам это делал, своими руками? Он же сам вел расследования.
— Да, Элис. Да, я знаю.
У нее не было аргументов. Дочь была права. И все, что Крис могла противопоставить этому - свой собственный разговор с Йэном в ранней молодости, брошенное колечко… Она и сама думала примерно так же. Она и сама не могла смириться с тем же самым. И потом - все эти тягостные мучительные невыносимые годы без Йэна. Такой маленький, незаметный бытовой ужас, который просто сломал ее, высосал до дна, все эти житейские пустяки рядом… с тем человеком… без Йэна.
С тем человеком - по мнению Элис, правильным и честным.
— Я знаю, Элис… но… я люблю его.
Крис знала сейчас, что Йэн прав. Он был прав, делая то, что делал. Это была война. Он защищал государство. Он просто солдат, ничего больше. Но объяснить это девочке…
Йэн ведь и сам не смог ей это объяснить в молодости.
Поэтому оставался лишь один аргумент.
— Любишь - значит, не так уж любишь, раз лицемерила всю жизнь, не позволяла себе даже поцеловать его. Что же это за любовь такая?
Крис хотелось плакать. Господи, почему она выросла такой жестокой? Как так можно - ведь Крис все-таки мать… разве она посмела бы такое сказать своей матери?
— Тебе просто было удобно с ним, - продолжала жестокая девочка, - я понимаю, одна с двумя детьми… а он помогал. Вещи нам брал со своей инквизиторской карты… вещи, оплаченные чьей-то кровью.
— Перестань! - Крис вскрикнула, словно от боли, - перестань сейчас же! Ты… ты даже не представляешь… - она разрыдалась. Элис стало ее жалко, она обняла мать.
— Ну ладно, мам… ладно, прости… я не хотела.
Она ушла. Жила в конвиктусе, как все, но дома больше не появлялась даже на выходные. Так до самого переворота. Кажется, у нее какой-то мальчик появился - Крис ничего не знала толком.
Йэн вроде бы пытался сам поговорить с Элис, но ничего путного там тоже не вышло. И не могло выйти.
Если бы можно было что-нибудь объяснить,доказать, Йэн сделал бы это еще тогда, в молодости, когда Крис бросила его, в общем, по тем же мотивам.
Ничем это не докажешь. Никакими словами.
Только своей жизнью. Своей кровью. Своей болью.
Если жизнь и Элис протащит по колючкам, срывая куски шкуры, тогда девочка поймет все… однажды…
Или не поймет.
Крис ждала уже четверть часа в этой маленькой комнате, разгороженной пополам решеткой. Она сидела за столом, и по другую сторону решетки тоже был стол.
Вместо Распятия на стене висел нелепый, только что придуманный символ новой власти - восьмиконечная желтая звезда в белом круге. Биргенский, кстати, символ. Дверь там, по другую сторону решетки, открылась, Крис стиснула пальцы под столом. Сейчас… сейчас она увидит его.
Шок был сильным.
И от того, что она в самом деле увидела Йэна. Своего любимого.
И от того, что не сразу узнала его.
Крис задохнулась и просто не могла ничего сказать. Она только смотрела. И он смотрел на нее.
Не было никакого "здравствуй" и никакого "как дела".
Они молчали.
Крис боялась, что покажется Йэну старой - в самом деле, известие о Маркусе просто убило ее. Она знала о себе, что постарела. Но она не предполагала, насколько за это время изменился Йэн.
Ему ведь еще нет и пятидесяти. А на вид смело можно дать все семьдесят. Даже осанка изменилась, он уже не держится прямо и легко. Плечи согнуты, и двигается он как-то… осторожно. А лицо… серое и будто перекошенное. Исхудавшее. Глаза - огромные, в темных кругах, кожа висит по-старчески. Волосы… у него всегда были очень светлые волосы, но кажется, сейчас совсем серебряные.
И шрамы. Довольно свежие на вид. Один - от угла губ вниз, воспаленный. Другой - на скуле.
И почему он сразу убрал руки под стол? Может, так положено, конечно… хотя вряд ли.
— Что они с тобой сделали? - тихо спросила Крис, и это была первая произнесенная фраза. Охранник там, за спиной Йэна, пошевелился.
— Ничего… Солнышкин. Ну что со мной можно сделать? - спросил Йэн. Не улыбнулся. И добавил еще:
— Я сильно страшный, да?
— Ты… - у Крис перехватило дыхание, - ты моя радость, Йэн.
— Как ты живешь, Солнышкин? У тебя хоть еда дома есть? Тебя с работы не уволили?
— Нет… зарплату задерживают… да это все ерунда.
— Как Элис? - спросил он, немного помолчав.
— Она заходила, - оживилась Крис. Хоть что-то хорошее, хоть чем-то можно его порадовать, - она заходила, знаешь, мы поплакали вместе… Мне кажется, она оттаивает.
— Это хорошо, - сказал Йэн, - а то ты совсем одна там.
— Да я-то ничего… ну что я? Я же на свободе. Работаю, как всегда. Живу нормально. Ну трудности, так сейчас они у всех. Мне еще хорошо. Вот блок приватизировали, теперь это вроде как моя собственная квартира. А кого-то выкинули на улицу…
Глаза Йэна заблестели и сузились. Он молчал, но Крис знала, что он хотел бы сказать сейчас. Они ответят за все это.
— Ты-то как? Тебя били тут? Это, - она прикоснулась к собственной губе, в том же месте, где у Йэна был шрам.
— Ну немного, да… это нормально. Вот живой остался…
Йэн снова замолчал. Крис поняла его: а Маркуса уже нет…
Но говорить о Маркусе нельзя. И даже думать нельзя, а то начнешь плакать.
— Вас там кормят? Как вообще условия?
— Да ничего, тюрьма как тюрьма… бардак, конечно. Чего от них ждать… даже тут ничего не могут организовать нормально. Жаль, что нельзя планшетку… Но ничего, мы тут не скучаем, камера большая, людей много интересных.
— Когда суд - вам тоже не говорят?
— Нет. Крис…
Йэн помолчал, словно собираясь с мыслями.
— Тебе нужно привыкнуть к мысли, что… все иначе теперь. Суд. Это только слова, понимаешь? Закона больше нет. Они говорят о том, что теперь будет правовое государство, власть закона… все это чушь. Это у нас был закон. Может, не такой, как им нравится, но закон. А сейчас… они будут держать нас столько, сколько им нужно. С судом. Или без. Это неважно. Это все не имеет значения. Они дадут мне пять лет, а выйду я через десять. А может получиться так, что и завтра выйду. Я знаю, это тяжело, я бы не хотел тебе это говорить… но тебе надо к этому привыкнуть. Нам в этом мире жить.
Крис ничего не отвечала.
— Может быть, знаешь, и не будет суда… мы слишком многое на суде можем рассказать. Слишком многое. И если - то он будет закрытым.
— Все-таки хотелось бы знать… какой-то ориентир, - пробормотала Крис, - это бы как-то успокаивало.
— Да, но не рассчитывай на то, что они будут честными. Крис… тебе придется привыкнуть жить одной. Лучше так. Это больно… Крис. Я люблю тебя, - прошептал он.
Теперь она ничего уже не могла сделать - ее глаза наполнились слезами.
— Йэн, я очень… очень люблю тебя… ты самый лучший, ты…
— Крис, ты меня прости.
— За что?
— Я… всегда тебя любил. Всегда. И всегда было что-то… что важнее этой любви… хотя на самом деле нет ничего важнее ее… так получалось.
— Это было правильно, Йэн.
Им было все равно - пусть слышат. Какая разница? Они не замечали охранника за спиной.
— Это было правильно. Только так и надо.
Он говорит прямо как Элис.
— И сейчас тоже… я не могу ничем помочь. Я даже не могу быть рядом с тобой…
— Я знаю, что ты меня любишь, - сказала Крис.
Она протянула руки к решетке, словно пытаясь коснуться любимого. Положила руки на стол. И он инстинктивно поднял свои руки и протянул…
Крис вздрогнула и отшатнулась.
На правой руке не хватало среднего пальца и двух фаланг на безымянном и указательном. Левая покалечена еще больше.
Шрамы только что затянулись и выглядели страшненько.
— Взрывом оторвало, - сказал Йэн, взглянув на пальцы. Как-то странно сказал. Крис заплакала.
— Да ничего страшного, подумаешь… это почти не мешает, если привыкнуть. Ну немножко поменьше пальцев. Десять - это избыточно.
— Йэн, - она смотрела на него с ужасом.
— Крис, ну перестань, а? Ты подумай, как мне повезло. Чуть-чуть дальше - и меня бы в клочья. Или руку бы оторвало всю. А так - ну кончики пальцев, подумаешь. Крис, ну ты же медик, ты меня удивляешь… ты что, не видела такого никогда?
— Да, - она вытерла слезы.
— Они гноились, - объяснил Йэн, - долго не заживали. Мне тут перевязки делали. Поэтому так выглядит.
Крис кивнула.
— Солнышкин… ты пойми, что как раньше - уже никогда не будет. Никогда. Будет война. Мы никогда не сможем приспособиться к ним, жить, как они. Ты, конечно, пока приспосабливайся… живи потихоньку. Хорошо, что у тебя теперь квартира своя. Но потом… мы опять что-нибудь придумаем. Так нельзя жить, как они хотят. В Сканти - может быть, у них все по-своему, у них другие традиции, другой климат, другая жизнь. А у нас так жить невозможно. Мы что-нибудь придумаем, Крис… Империя будет жить. Пока мы живы… пока мы живы, Империя тоже еще не умерла.
Странно, но с этого свидания Крис возвращалась успокоенной.
Даже радость какая-то вроде появилась.
Впрочем, Йэн всегда умел ее успокаивать.
Он был всегда такой спокойный, логичный, хладнокровный. У него все получалось так легко и понятно.
Свидания ей пообещали раз в две недели. И то хлеб, конечно. И хорошо бы передача до него дошла. Могут и разворовать, конечно. Крис вспомнила, что ничего не сказала Йэну о содержимом передачи. Надо было сказать…
Она теперь будет умнее. Она будет спокойной и непрошибаемой. В самом деле - чего она хочет? Война.
И всегда будет война.
Йэн прав - они же не смогут жить при этом новом порядке. Никогда не смогут.
Или смогут все-таки? Вот Тавита, например. Занялась-таки бизнесом. Мелким, конечно. И получается у нее не очень. Но семью она кормит. Иост тоже никаких денег не приносит, да и говорят, космические силы будут сокращать. Как и вообще армию. Зачем теперь такая большая армия, ведь противостояния сверхдержав больше нет.
Иост очень сдал, он теперь совсем не летает. Нет больше запусков, нет экспедиций. Нет даже испытательных полетов. Все замерло, остановилось. Надо навезти в страну шоколадок, чулков, кондомов, прокладок, плейеров, некогда заниматься космосом и наукой. Басиль Лейнрот в своем конструкторском центре бездействует… Крис подошла к остановке монора.
— Женщина, отойдите, пожалуйста… а эти чулки у вас почем?
Крис оттолкнули в сторону. Какая-то женщина полезла к лоточнику выяснять, сколько стоит товар. Крис обернулась, посмотрела на лоточника. Мужчина в возрасте, с тонким интеллигентным лицом. Красивые пальцы - берут кредитки, пересчитывают. Неумело как-то. Протягивают даме чулочный пакет.
Тоже наверняка инженер или ученый. Бывший. Ведь надо жить, надо на что-то кормить семью.
Басиль так не сможет. Он слишком неприспособленный к жизни. Это там, в Империи, он был престижным мужем для Агнес, его уважали, им восхищались. Крис гордилась знакомством с Басилем и рассказывала об этом на работе. И ее просили познакомить…
Кому он нужен здесь? Он не сумеет торговать, не сумеет договориться с "крышей", он абсолютно, совершенно беспомощен.
Да и Агнес тоже не пробивная. Изредка ей еще платят в ее институте онкологии. На то и живут. Агнес умеет только лечить людей, безошибочно ставить диагнозы, подбирать схемы терапии.
А нужно - закупать товар, договариваться, снимать место, всучивать товар покупателям, ругаться…
Крис этого тоже не умеет.
Подошел монор, и Крис вдруг сообразила, что ехать-то не на что - денег у нее больше нет. И не будет. Дня три или даже неделю.
Ничего, она пойдет пешком. Здесь всего около часа идти.
Крис шла и вспоминала выступление по видеону какого-то профессора, который ныне стал хозяином процветающей частной клиники пластической хирургии.
Он смог приспособиться. У него есть "жилка частного предпринимателя". Он умеет не только оперировать.
— Человечество, - разглагольствовал хирург, - подчиняется тем же законам, что и вся живая природа. Закон естественного отбора! Да, он смягчен альтруизмом. Но альтруизм должен иметь свои разумные пределы! Иначе вид вымирает. Ненужные, неприспособленные должны уйти. Это печально, но неизбежно. Самые активные, самые сильные особи выживают и оставляют потомство. Вид совершенствуется. В массе человечества всегда были люди, способные к предпринимательской деятельности. В любую эпоху их было около 5 процентов. Эти 5 процентов - катализатор общественной жизни, прогресса, без них существование человечества невозможно. Это люди с сильной мотивацией - они стремятся заработать деньги. Они дают возможность работы и жизни всем остальным, менее приспособленным. По сути, предприниматели - это цвет человечества, только они являются людьми в полном смысле этого слова…
(… Вот Маркус уже вымер, думала Крис. Он не оставит потомства. У него была неправильная мотивация, и поэтому он умер.
У Йэна, кстати, тоже нет детей. И сейчас он в тюрьме.)
— Тоталитарное государство строило искусственную систему, не позволяя самым активным людям действовать, считая их, наоборот, изгоями. Поддерживало всех, даже тех, кто ни на что не годен. И в итоге… мы получили то, что получили, - профессор позволил себе улыбнуться.
… (Вот это особенно цепляло Крис. Об Империи стало принято говорить так - с полуулыбкой. Мол, все мы знаем, какой ужас и кошмар, какая серость и мрак нас окружали. Это выглядело уже очевидным аргументом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54