Духота еще сгустилась. Маркус даже с некоторым удовольствием думал о предстоящей грозе. Усталость от жары была неимоверной, холодный душик - как раз то, что надо.
А гроза никак не шла. Только становилось все более темно и душно.
Протестанты на площади, вроде бы, и внимания особого не обращали на погоду. Наоборот, как-то активизировались, подвинулись ближе к цепи. Настроение у них было боевое.
— Скорее бы дождь, - проворчал Рейм сквозь зубы, негромко.
— Угу, - ответил Маркус.
Немножко остудить… пусть будет холодно потом, задрогнешь в строю под ливнем, но сейчас кажется, только бы немного охладить тело - как в жаровне под броником и шлемом. Как в микроволновой печке. Хоть руки-ноги промокнут, да и воздух станет прохладнее. И эти… может, поуспокоятся? В палатки залезут?
— Псы-убий-цы!
— Смерть-кро-ва-вой-кли-ке!
— До-лой-Им-пе-рию!
Почему они не отдают приказа? Их можно было бы разогнать ночью. Сейчас труднее - их стало много. Правда, сейчас вот горожане потянулись по домам - за свободу лучше бороться при хорошей погоде. Может быть, сейчас?
Маркус не верил в то, что приказ будет получен.
Но какой смысл стоять здесь? Чтобы они не прорвали цепь… не прорвались к воротам Резиденции… Ворот шесть, ближайшие - в сотне пассов отсюда. Прорвать цепь можно где угодно, можно, но без оружия все-таки трудно. Но зачем так много времени держать эту осаду? Почему, почему, черт бы побрал этот КИД, они не идут до конца?
Не увезут главных крикунов в тюрьму. Не разгонят сборище. Да, это опасно, говорят, большая часть армии уже на стороне демократов. Это опасно. Война в столице, гражданская война. Но если бояться опасности, зачем вообще было идти на захват власти?
Отчаяние подкатило к горлу комом.
Мы ничего не можем сделать. Если бы Йэн… если бы он был там сейчас, в Резиденции, если бы от него хоть что-то зависело - он отдал бы нам приказ.
Маркус покачнулся. Закусил губу - до боли. Да, они гады там, наверху - но не уходить же отсюда.
Только стоять. Ничего больше не остается.
Элис стояла на площади в трехстах пасах от собственного брата - неподалеку от Белых ворот. Боковых. Толпа собралась приличная, и все были словно на взводе. Элис устала - три ночи, проведенные в палатке, ночи почти без сна, дни под палящим солнцем, в непрестанном возбуждении, сделали свое, она почти валилась с ног. И другие устали, хотя не все были здесь так долго, как она. Большинство пришли уже сегодня. Что-то назревало в толпе. Собиралась гроза, и здесь, внизу, тоже готовилось нечто. Позади собрался маленький импровизированный митинг. Этого демократа Элис смутно знала, кажется, его звали Пройд. Скантийское имя какое-то. До девушки долетали лишь обрывки пламенной речи.
— Наш народ заслужил свою свободу… мы слишком долго страдали!… мы не боимся!… сбросим оковы страха!… Вы доказали, что способны выйти на площадь… способны стоять без страха перед немой и безличной мощью государства, целящейся в вас из автоматов!…
Элис вдруг затошнило. Пить хочется - где бы попить? Теперь уже не двинуться в толпе. Она поискала глазами Макса - он исчез куда-то. Господи, как надоело уже это все… и этот тип. Он не был с нами ночью. Явился свеженький… что бы он понимал… немая и безличная сила… Элис коробило от лжи, от преувеличений. Как и Маркус, она инстинктивно чувствовала ложь и ненавидела ее. Вон она стоит, эта безличная мощь - цепочка в два ряда, из мальчишек, которые сами валятся от усталости… и нет у них никаких автоматов, кстати. Странным образом сейчас Элис ощущала некое единство с легионерами - большее, чем с этим свеженьким и сытым политиком. Он сегодня отоспался, выпил кофе с утра, вечером поехал на площадь. А эти мальчишки стоят здесь с полудня так же, как и они, им еще и тяжелее, потому что им не дают двигаться, есть, пить… Тьфу ты. О чем она думает? Ведь по сути Пройд совершенно прав. Да, мальчишек жалко, но ведь это проклятые имперцы их погнали сюда, засели сами за прочными стенами, а их выгнали сюда, на площадь, против их же совести, стрелять в собственный народ… И еще ходят слухи о танках, вроде, собираются в город ввести танки.
— Эдолийцы! Я призываю вас… на штурм!… мы сделаем это! Мы сделаем это!
— Мы сде-ла-ем-э-то! - началось скандирование. Чья-то рука коснулась плеча Элис. Она радостно обернулась. Прильнула к Максу.
— Сейчас что-то будет, - сказал он сквозь зубы, обнимая ее.
— Страшно, - сказала она. Ей не было страшно, наоборот, чувство полного освобождения, безразличия к жизни и смерти, грань некоей вселенской катастрофы - но хотелось пожаловаться Максу, сильному и бесстрашному, и чтобы он приласкал и пожалел. Макс небрежно погладил ее по голове.
— Все будет хорошо, - сказал он. В этот момент толпа качнулась.
Элис понесло вперед. Она не поняла, что происходит. Ее просто вынесло потоком - и она оказалась почти впереди, не в первом ряду, но так, что ей хорошо было видно все, происходящее на пятачке между толпой и сверкающими белыми воротами Резиденции. Макс куда-то исчез. Да ей и было не до него.
Несколько ребят бросились вперед, прямо на цепь легионеров. Нет, много их… Только сильные, крепкие ребята, но что они делают, ненормальные, без оружия - на такую махину… Элис судорожно стиснула пальцы.
Цепь качнулась вперед. Легионеры давили щитами, оттесняли нападающих.
Прямо перед Элис был светловолосый коренастый парень, его, кажется, звали Нико, он еще вчера так здорово играл на гитаре. В руке у Нико сверкнул железный прут. Все же они вооружились чем-то… но все равно - это безумие…
Внезапно в одном месте цепь, только что казавшаяся монолитной, распалась. Солнце сверкнуло на щитах, и тотчас щиты расползлись, но не беспорядочно, легионеры - здесь стояли не курсанты, рядовые постарше - всего несколько человек, перешли в наступление. Элис застыла на месте, в полном оцепенении, надо было бежать, кричать, что-то делать, и вокруг все кричали что-то, но она уже ничего не понимала. Мерно взмахивали - почти синхронно - и опускались дубинки… И тотчас все кончилось. Снова сомкнулась цепь. Легионеры стояли неподвижно. Нападающие отошли. Только в промежутке между цепью и толпой осталось лежать… ничком лежал человек. Элис его видела на площади, но не помнила его имени. Волосы парня слиплись от крови, и кажется, кровь стекала на брусчатку, но он чуть пошевелился… живой. Надо же делать что-то… Элис стала пробиваться сквозь толпу. "Я врач, - бормотала она, хотя до врача ей оставалось учиться еще два года, - Я врач, пропустите меня!"
Но вакуум вокруг пострадавшего существовал недолго - тотчас откуда-то возникли люди с камерами в руках, камеры назойливо стрекотали, снимая, и в темном грозовом небе грохотал вертолет, луч прожектора лег на брусчатку, на лица, высвечивая происходящее… и потом появились еще какие-то люди, с носилками, по-видимому, это были медики, вынырнули откуда-то, будто дежурили, ждали, и все уладилось без Элис. Парня поднимали осторожно, грузили на носилки, потом куда-то понесли… Элис заметила, что на мостовой все же осталось пятно - небольшое. Кровь. Ее вдруг затрясло - ее, привычную к виду крови, к операциям, к перевязкам, заколотила мелкая дрожь, и она стала оглядываться, ища своего Макса…
Маркус не видел того, что произошло у Белых ворот, он стоял неподалеку, за углом. Толпа активизировалась все сильнее. Маркус уже не слышал воплей, они слились в однообразный шум. В голове стучал тяжелый, горячий пульс. Почему же не приходит гроза? Дождя так и нет, только ветер шумит. Кажется, ливень идет где-то там, в отдаленных кварталах.
— Мы! По-бе-дим!Мы!По-бе-дим!- оттачивала толпа, и в этом ритме Маркус начал слегка покачиваться, и шире расставил ноги, чтобы совсем не упасть. Да когда же они заткнутся, проклятые… сколько же можно…
Снова полетели комки чего-то мягкого, мерзкого.
— Товарищи легионеры! - загремел мегафон. Дектор Рид, только голос изменен техникой, - на провокации не поддаваться! Оружия не применять! Стоять смирно!
Какое уж тут оружие… толпа полностью запрудила площадь. Теперь только если микроволновка поможет… Мы их не разгоним, никак уже. Можно попробовать прорваться… Да, прорваться и уйти, только это. Воевать против этой толпы с нашим оружием уже невозможно. Но и стоять так невозможно. И зачем, зачем?
Впрочем, понятно - они ведь иначе войдут в Резиденцию, ворвутся, снесут все к чертовой матери, КИД захватят или перестреляют на месте. Так, пока еще есть надежда, надо стоять.
Низко над головой снова застрекотал вертолет. Прожектора ярко освещали происходящее. Как на съемочной площадке. В прошлом году Маркус участвовал в массовке одной. Это похоже… да! У него перехватило дух. Словно озарение пришло.
Так ведь это и есть съемки!
Это не боевая операция. Ничего подобного.
Это большой, грандиозный спектакль. Главные роли в нем расписаны заранее, а массовка действует, как попало - снимают самые яркие и подходящие моменты. Поэтому им и нужно, чтобы мы бросились на толпу. Чтобы мы стреляли, и люди падали, пусть под резиновыми пулями, но ведь на экране этого не видно.
Мы просто актеры.
Злость прокатилась от макушки до кончиков пальцев. Маркус выпрямился.
Пусть снимают. Пусть смотрят. Гады.
Внезапно под ногами что-то мерзко звякнуло, инстинктивно Маркус прыгнул назад, на том месте, где он только что стоял, взвился маленький столб пламени. И тут же он ощутил нестерпимое жжение, запах нефти и дыма, и увидел, что правая штанина занялась огнем, Маркус поспешно сбил пламя, собственно, сама огнеупорная ткань лишь слегка обуглилась, однако нога под ней, похоже, обожжена - боли пока нет, но ощущается. Неподалеку еще несколько курсантов чертыхались, вертясь на месте, сбивая пламя. Маркус подхватил щит и вернулся в строй, сдвинув ногой бутылочные осколки.
Мы просто актеры для них. И наша роль - роль "тоталитарной машины устрашения". Мы должны выглядеть, как изверги - челюсть, шлем, тупо-бессмысленное выражение глаз… костолом с дубинкой, избивающий ни в чем не повинных девушек.
Они делают все возможное, чтобы мы начали правильно играть эту роль.
Но мы будем плохими актерами.
Телецентр словно взбесился в последние дни.
После переворота КИД почти не давал никаких разъяснений. Один раз только выступил по видеону один из руководителей, Гарвен, бывший член Императорского совета. И то не сказал ничего ценного - обстановка под контролем, товарищи, сохраняйте спокойствие. И все три дня по видеону почти непрерывно крутили классические оперы и балеты. "Журавлиное озеро", "Жизнь за императора", "Снежная дева".
Крис держала видеон включенным, но без звука. Посматривала время от времени. Вчера после работы забежала в библиотеку - посмотреть, что творится в сети. В сети шли бурные дискуссии, но информации толком не было и там.
И это в столице, прямо на месте происшествий! В других городах тоже что-то творилось, конечно, бушевали митинги, стычки сторонников КИДа и демократов. Но ведь все главное руководство - здесь…
Йэн не звонил, но так и должно быть, он предупредил об этом. Крис временами злилась на него. У него есть какие-то люди, ополчение, она знала. Она могла бы быть сейчас рядом с ним. Но он же сказал: сиди дома, ты можешь понадобиться. Вот и все. Вот и сиди, и не знай ничего… и зачем это она может ему понадобиться, сидя дома? Впрочем… может, спрятать кого придется.
И еще он велел не выходить на улицу. И чтобы она всех знакомых попросила этого не делать. Все, кто сейчас на улице - по мнению зарубежных корреспондентов - идут туда, чтобы протестовать против КИДа. Даже если идут просто поглядеть, из любопытства, и даже если ищут возможность как-то поддержать КИД.
Она и не выходила.
Маркус звонил пару раз, коротко. Просто сообщить, что жив, что с ним все в порядке, он заступает на дежурство. Какое еще дежурство? Что он делает, где он? Крис не знала. Ей не положено знать.
Элис, конечно, не звонила и ничего не сообщала. Вообще когда она последний раз дома-то была… недели две назад. Приходила забрать какие-то свои книги.
Во второй половине дня демократы захватили телецентр. С этого момента по видеону показывали фильм. Скантийский, так называемый "фильм-катастрофа" - о том, как падает стратосферный сверхзвуковой лайнер, как экипаж борется за жизнь пассажиров, а какие-то террористы еще при этом ставят всем палки в колеса.
Показывали долго, потому что то и дело фильм прерывался новостными сообщениями. Чем дальше, тем их становилось больше. В отличие от руководства КИДа, демократы довольно широко использовали телевещание для собственной пропаганды.
Видимо, так вышло случайно, но Крис ощущала стойкую параллель - в фильме падал сверхзвуковой огромный лайнер, а в новостях падала, уже окончательно рушилась Эдолийская империя. Все последние годы ее подтачивали и разрушали, постепенно выбирая важные камешки из основания, разрушая несущие стены - и вот теперь она готовилась рухнуть уже окончательно, погребая под собой десятки миллионов людей… кто-то сумеет выбраться из-под завалов, кто-то будет жить дальше на развалинах. А многих зашибет летящими камнями - не сейчас, так позже.
Стемнело. За окнами прогрохотал ливень, и вдали слышались громовые раскаты. Потом снова стихло, и лишь частый грохот вертолетов нарушал зловещую густую тишину за окном.
… Крис вышла на кухню. Есть не хотелось. Да и нечего особенно есть. Теперь карты отменили, ввели деньги, "как в нормальных цивилизованных странах", но с этими деньгами одно мучение, вот и теперь, зарплату должны были выдать месяц назад, сейчас в доме осталось ровно 2 кредита, из десятки, которую Йэн оставил ей, уходя. Йэну зарплату хоть давали вовремя в охране. В распределителях, говорят, ничего не было при Империи - да, но там всегда был хотя бы хлеб. И молоко. Вот теперь - нет уже действительно ничего. Можно отовариться в новооткрытых ларьках, торгующих скантийскими шоколадками, спиртным, сигаретами - но обычной еды в них тоже нет. Да и дорого все очень. Мама говорит - в Фаренскую войну, и то так не было. Ближайший распределитель от Крис на проспекте, остальные закрыли за ненадобностью, и в том распределителе - теперь он называется "магазин" - за хлебом надо вставать в очередь с ночных колоколов, иначе не получишь ничего.
В шкафу еще есть небольшой кусок хлеба, и немного лапши, в холодильнике - одинокий шмат сала, привезенного от мамы. То есть больше вообще ничего. Совсем ничего нет! Это уже, наверное, называется - наступление голода. Крис ощутила легкую панику. Впрочем, есть еще банки варенья, еще в прошлом году закатанного.
Но надо экономить все это. А вдруг придет Маркус - голодный из казармы, их там тоже толком не кормят? А вдруг придет Йэн? Или даже Элис?
Крис налила себе кипятка в кружку, бросила чайный пакетик. Чай пока есть. Без сахара. Неважно. С кружкой она пошла в комнату. Так и застыла - на экране видеона появился священник. В сутане.
Показывали площадь. Костер, лица "защитников демократии". Священник слегка улыбался в объектив.
— Скажите, пожалуйста, отец Анди, как вы считаете, вот те, кто там стоит, пытаясь защитить ценности уходящей эпохи - может быть, они тоже в чем-то правы?
— Ну в первую очередь, там стоят дети… - священник говорил уверенно, с легким напором, - которых туда поставили, и по сути, они не знают, что защищают. Их научили только выполнять приказы. Их не научили думать. Это в первую очередь их трагедия. Преступление совершают те, кто заставил этих молодых легионеров стрелять в собственный народ…
Крис передернуло. Ведь пока еще никто в народ не стрелял. Даже и не собирался. Она осторожно поставила на стол горячую кружку. Вот это больнее всего - и в церкви тоже раскол.
— Демократия - это нормальное, естественное состояние человеческого общества, - говорил священник, - так же, как рыночная экономика. Мы долгие годы жили в искусственном образовании и страдали, не имея возможности даже высказать то, что думаем. Мне печально в первую очередь то, что для тоталитарного принуждения использовались символы христианства, использовалось имя Христа…
…Нет, церковь не развалилась на разные ветви, как некогда это произошло с орденом Хавенов. Просто теперь надо думать, к какому священнику идти. Духовник Крис, отец Бенедикт, был имперцем. Его возмущали происходящие перемены. Он учил терпеть, раз нет возможности как-то противостоять этому. В конце концов, подлинное отечество христиан - на небесах.
А были и другие священники - вот такие… те, что радовались "обновлению". Проклятое словечко, введенное в обиход самим свергнутым императором - Майтом 1м. После того, как умер Вэйн IV, все пошло наперекосяк… Чертово Обновление.
Крис была уже наслышана о таких священниках, как вот этот отец Анди. Почему-то странным, очень странным образом любовь к демократии у них сочеталась с рядом других признаков - все эти священники, как один, не проявляли должного уважения к Литургии, вносили в установившийся порядок службы какие-то изменения… кроме того, они допускали к причастию тех, кто живет в блудном сожительстве, допускали вообще без исповеди, никогда не произносили слов "грех" и "ад", и вообще изо всех сил, видимо, стремились быть символами христианской любви и свободы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54