Не следует, однако, забывать, что Фаустус был проклят, как это понимают христиане, преимущественно за свою тягу к знаниям, выходящим за установленные церковью границы. Менее догматическая точка зрения заключается в том, что такое стремление к знаниям похвально – особенно если оно направлено на благо общества и ставит перед собой цель объединения различных фрагментов реальности. Устремления Ди, вне всякого сомнения, удовлетворяли этим критериям. Таким образом, он олицетворяет не только Фауста, но и его противоположность, то есть обе стороны медали. Короче говоря, он похож на Просперо из шекспировской «Бури», великодушного мага, защищающего всех, кто вверен его попечению. И действительно, в характере главного героя последней пьесы Шекспира есть много общего с Ди. Как выразилась Фрэнсис Йейтс, «Ди настоящий елизаветинец», в котором «слились воедино Просперо и сэр Фрэнсис Дрейк» Yates, Theatre of the World, стр. 18.
.
Герметическая миссия Джордано Бруно
Как гласит поговорка, чем ближе знаешь, тем меньше почитаешь. Деятельность Ди в Англии длилась достаточно большой промежуток времени, чтобы в отношении его сформировалось – по крайней мере, в общественном сознании – снисходительно-фамильярное отношение. И хотя он имел своих преданных поклонников, его ранимость, скромность, великодушие и необыкновенная мягкость, похоже, вызывали у них не благоговение, а любовь, не робость, а желание заботиться. Просперо вызывает доверие, а не страх. Ди никоим образом не вдохновлял и не воодушевлял своих современников, как это делали Агриппа и Парацельс. Но если в родной стране его деятельность воспринимали как должное, то был, по крайней мере, один иностранец, у которого Ди вызывал совсем иные чувства и на которого он оказал сильнейшее влияние. Это самый беспокойный, шумный и необузданный из магов, итальянец Джордано Бруно.
Бруно, который был на двадцать один год моложе Ди, родился в 1548 году в небольшом городке близ Неаполя. В возрасте пятнадцати лет он поступил в доминиканский монастырь, где его общительный, дерзкий, непокорный и во многих отношениях эгоистичный характер вскоре стал причиной конфликтов со старшими. В 1676 году он сбросил монашескую рясу и бежал, за что подвергся жестокому преследованию властей, объявивших его еретиком. Всю свою жизнь он провел в бесконечных спорах с церковью, в непрерывных скитаниях и в бегстве от церковных властей.
В Женеве Бруно вызвал у кальвинистов такую же сильную неприязнь, какую к нему испытывали католики. Поэтому он был вынужден бежать в Париж, где читал публичные лекции, а в 1582 году издал свои первые книги. В двух своих работах он в значительной мере опирается на труды Агриппы и Парацельса и открыто называет себя магом, равным им по силе. Возможно, в психологической методологии своей магии он пошел дальше их. Возможно, он просто открыто объявил о том, что они предпочитали держать в тайне или сообщать лишь избранным посвященным. Как бы то ни было, он адаптировал классические приемы тренировки памяти – они использовались, например, ораторами Древнего Рима – для конкретных герметических целей. По существу, Бруно попытался составить прикладную программу тренировки, посредством которой маг обретает возможность преобразовать собственное сознание в канал для передачи космической силы, то есть превратить свою психику в некое силовое поле, которое притягивает небесные силы, а затем вновь отдает их, но уже в сфокусированной и концентрированной форме.
Перспектива овладения такими способностями позволила Бруно заручиться благосклонностью и покровительством французского короля Генриха III, который, как и его мать Екатерина Медичи, уже давно увлекался магией. Однако Бруно – по неизвестным по сей день причинам – стремился попасть в Англию. Генрих снабдил его рекомендательными письмами к французскому послу в Лондоне. Бруно приехал в английскую столицу в 1583 году и следующие три года прожил в резиденции посла.
В 1585 году Бруно опубликовал в Лондоне две свои самые известные и важные работы: «Cena de le ceneri» («Пир на пепле») и «Spaccio della bestia trionfante» («Изгнание торжествующего зверя»). Именно в Англии они встретили самый доброжелательный и даже восторженный прием. Известно, что Бруно посещал Оксфорд, где его лекции привлекли множество горячих сторонников. Среди окружавших его людей были выдающиеся писатели, такие как Фульк Гревилль и сэр Филип Сидни. Не сохранилось никаких документальных свидетельств о встрече Бруно с Джоном Ди. Известно, однако, что после присутствия на одной из публичных лекций Бруно Сидни отправился прямо в дом Ди в Мортлейке, предположительно чтобы поделиться своими впечатлениями. Во время этих дебатов Бруно объяснял и защищал теорию Коперника о том, что Земля вращается вокруг Солнца.
Трудно судить, как относился Ди к Бруно. Вне всякого сомнения, Бруно был гораздо более радикален в своих взглядах, представлявших серьезную опасность для церкви. По мнению Фрэнсис Йейтс,
«Бруно вернулся к талисманам Фичино, но без его христианских запретов, поскольку верил в то, что египетский герметизм лучше христианства… Своим отрицанием христианства и страстной приверженностью египетскому герметизму Бруно дрейфует к более мрачной, средневековой магии» Yates, Giordano Bruno and the Hermetic Tradition, стр. 197.
.
Джордано Бруно в большей степени, чем любой другой маг эпохи Возрождения, считал себя человеком, на которого возложена определенная миссия. Фрэнсис Йейтс описывает ее как типично «герметическую религиозную миссию… в которой магия Фичино разрастается до ожидаемой полной реставрации магической религии» Там же, стр. 211.
. Внимательнее присмотревшись к деятельности Бруно, можно заметить, что он стремился к достижению двух различных, но в то же время пересекающихся целей, причем обе они были революционными и экстремальными. В первую очередь он стремился предложить конкретную и практическую методику, при помощи которой честолюбивые маги могут превратить свой разум в приемник и источник космических сил. Во-вторых, он хотел – не больше и не меньше – основать новую мировую религию – или, если быть более точным, возродить в более современном виде древнюю религию, то есть александрийский герметический синкретизм.
По выражению Фрэнсис Йейтс, Бруно «возвращал магию Возрождения к ее языческому источнику» Там же, стр. 214.
. Он отвергал благочестивые попытки Фичино и Пико делла Мирандолы христианизировать герметизм или найти точки соприкосновения между этими двумя мировоззрениями. Бруно осуждает христианство, обвиняя его в искоренении поклонения античным богам и магии Древнего Египта. Опираясь на герметические тексты, Бруно провозглашает присутствие божественного во всем. В традиционной для герметиков манере он настаивает на всеохватывающем единстве, в котором все сущее связано друг с другом и зависит друг от друга. Он подчеркивает, что «одна простая божественность, которая присутствует во всем… ярко сияет во всех объектах и принимает различные имена» Yates, цит. произведение, стр. 213.
. Он предрекает наступление новой эпохи реформ, которая благодаря «манипуляции небесными образами, от которых зависит все, что находится внизу…» Там же, стр. 231-232.
. Другими словами, Бруно провозглашал создание абсолютно нового миропорядка посредством использования герметических связей между микрокосмом и макрокосмом. Создавая эту новую реальность, человек – человек как маг, – в сущности, становился богом. В этом отношении именно Бруно является высшим воплощением Фауста.
Подобно Агриппе, Бруно считал, что обязан посвятить часть своего времени путешествиям и созданию тайных обществ Там же, стр. 312, 313, 320-322, 324.
. Принимая во внимание его восхищение Агриппой, можно предположить, что они даже были частью одной общей сети. Впоследствии инквизиция обвинила Бруно в попытке создания новой секты Там же, стр. 312.
.
Фрэнсис Йейтс усматривает влияние Бруно – так же как и Ди – в тексте розенкрейцеровских манифестов. Кроме того, она считает, что и Бруно, и Ди оказали влияние на масонство. К концу шестнадцатого века
«…люди искали в религиозном герметизме некий способ примирения или объединения воюющих сект… Существовало множество разновидностей христианского герметизма, как католического, так и протестантского, и все они открещивались от магии. Что касается Джордано Бруно, то он принял за основу весь магический герметизм Египта, проповедовал некую египетскую контрреформацию, провозглашал возврат к египетской философии, в которой все религии исчезнут в каком-то новом сплаве, призывал к моральной реформе с упором на общественное благо и этику общественной полезности… Где еще можно найти подобное сочетание религиозной терпимости, эмоциональной связи со средневековым прошлым, подчеркивание блага других людей и творческое восприятие религии и символики древних египтян? Думаю, ответ может быть только один – в масонстве… Масонство сформировалось в Англии только в начале семнадцатого века, но у него, вне всякого сомнения, были предшественники, традиции, уходящие в глубь веков… Здесь мы вступаем на зыбкую почву догадок и предположений, но невозможно удержаться от мысли, что именно среди англичан, занятых духовными поисками и, возможно, увидевших в „египетском“ послании Бруно проблески света, впервые прозвучали звуки Волшебной Флейты» Yates, цит. произведение, стр. 273-274.
.
Однако мессианский характер герметической деятельности Бруно не помешал ему, подобно Ди, участвовать в земных делах. Известно, что с 1583 по 1586 год сэр Фрэнсис Уолсинтон, друг Ди и главный шпион королевы Елизаветы, получал подробные доклады от своего тайного агента из французского посольства в Лондоне. Доклады касались католических фракций в Англии и Шотландии. Известно, что агентом, от которого поступали доклады, был итальянец, священник или бывший священник, но враждебно настроенный по отношению к Испании и к церкви. Сохранилось несколько его писем, свидетельствовавших о его личном знакомстве с Елизаветой и его верности английскому трону. Профессор Йоркского университета Джон Босси в своей книге, опубликованной в 1991 году, убедительно доказал, что шпионом, действовавшим во французском посольстве, был не кто иной, как Бруно.
Всю жизнь импульсивность и отвага Бруно граничили с безрассудством и беспечностью. Временами казалось, что ощущение собственной мессианской значимости становится у него причиной опасной убежденности в своей неуязвимости – и именно эта убежденность привела его к гибели. В 1586 году – в этом же году прекратили поступать сообщения из французского посольства в Лондоне – Бруно вернулся в Париж. Затем он предпринял путешествие по немецким городам. В 1588 году он шесть месяцев жил в Праге. Не осталось никаких документов, свидетельствовавших о его встречах с Ди, который в это время тоже находился в Богемии, но Бруно встречался с императором Священной Римской империи Рудольфом И. Наконец, в 1591 году Джордано Бруно необдуманно вернулся в Италию. Через год в Венеции его арестовала инквизиция. Его привезли в Рим, где в течение восьми лет подвергали непрерывным допросам и пыткам. В 1600 году Бруно, отказавшийся отречься от своих убеждений и от своих книг, был сожжен на костре как еретик.
В отличие от других средневековых магов Бруно также добился признания в литературных кругах как поэт и драматург. Его литературное творчество как на латыни, так и на итальянском языке до сих пор высоко оценивается критиками. Однако художественные достоинства поэтических сочинений Бруно затмеваются масштабом и влиянием его эзотерических трактатов. Тем не менее из-за своего глубоко личного, в высшей степени своеобразного и нередко хаотичного характера эти работы не получили такой известности, как «Оккультная философия» Агриппы или некоторые произведения Парацельса. Бруно сохранился в нашей памяти больше как личность и как символ, и именно в этом качестве на него ссылаются такие современные писатели, как Джеймс Джойс. Буйная природа его мятежного духа, его фаустовские поиски истины, его вызов Риму и бескомпромиссная неприязнь к церкви – все это сделало его олицетворением ценностей эпохи Возрождения: свободы мысли и творчества, смелости ума, мистической силы и прометеевской страсти. Смерть на костре превратила его в глазах потомков в мученика, отдавшего жизнь за эти идеалы, а также в яркий пример тирании церкви, которая не смогла смыть это позорное пятно и по сей день.
Мировой театр
Тритемий, Агриппа, Парацельс, Ди и Бруно были самыми известными и влиятельными магами эпохи Возрождения, а также личностями, оставившими потомкам самое значительное наследие. Но в то время были и другие, менее известные герметики, которые внесли свой вклад в развитие герметической мысли. Это и Джулио Камилло, чей магический театр талисманных образов оказал влияние на Бруно при адаптации им методов тренировки памяти для целей герметизма. Это и Томмазо Кампанелла, который большую часть жизни провел в тюрьмах инквизиции, избежал казни только потому, что был объявлен сумасшедшим и в своем самом известном произведении «Город солнца» изложил гуманистическую «Утопию» Томаса Мора с позиций философии герметизма. Для целей нашей книги стоит подробнее остановиться лишь на одном человеке, которого можно считать настоящим магом Возрождения и которым заканчивается континуум таких магов. Это еще один англичанин по имени Роберт Фладд.
Фладд (1574-1637) был сыном рыцаря, который пользовался покровительством Елизаветы I и служил военным казначеем во Фландрии. Отказавшись от военной карьеры отца, Фладд изучал медицину в Оксфорде и получил степень магистра, несмотря на то что отрицал официальную доктрину и являлся сторонником Парацельса. С 1698 по 1604 год он путешествовал по континентальной Европе, посетив Францию, Италию и Испанию и прожив некоторое время в Германии. Во время своих странствий он нанимался домашним учителем в семьи знати, в том числе к герцогам де Гизам. В 1605 году Фладд вернулся в Англию, где герметические взгляды и отрицание общепринятых концепций задержали его принятие в Королевский медицинский колледж на четыре года. Тем не менее в 1 боб году ему была пожалована разрешавшая медицинскую практику лицензия врача.
Фладд поступил очень разумно, содержа «красивый дом», в котором имелась своя лаборатория. Здесь он выступал в роли аптекаря, составляя собственные лекарственные препараты, и проводил алхимические опыты. Он также много писал. В его работах чувствуется влияние Агриппы и Парацельса, но больше всего Джона Ди. Однако не существует никаких свидетельств относительно их личного знакомства. И действительно, он никогда не называет Ди по имени – эта оплошность, возможно, объясняется тем фактом, что к этому моменту Ди уже впал в немилость. Тем не менее все работы Фладда несут на себе очевидную печать идей Ди. Вне всякого сомнения, он был связан с некоторыми из бывших протеже и учеников Ди. Возможно, он даже имел доступ к части неизданных работ Ди, касающихся таких разнообразных предметов, как артиллерийское дело и перспектива в живописи, и опубликовал их под своим именем Yates, Theatre of the World, стр. 46.
.
В 1614 году ученый по имени Исаак Казобон выполнил текстуальный анализ собрания герметических текстов и пришел к выводу, что эти работы относятся не к античности, как считалось ранее, а к первым столетиям христианской эры. Несмотря на то что содержащиеся в герметических текстах идеи, как признано теперь, имеют более древние корни, Казобон точно определил возраст этих текстов. Кроме того, большинство ученых согласны с его выводом, что Гермес Трижды Величайший не является историческим персонажем – человеком или богом, – а представляет собой вымышленный составной образ. Фладд тем не менее надменно игнорировал открытия Казобона, даже не снизойдя до возражений. Он продолжал считать Гермеса Трижды Величайшего исторической фигурой и обращался к герметическим текстам как к источнику, сравнимому по своей древности с Библией. Как заметила Фрэнсис Йейтс, практически каждая страница каждой написанной им книги содержит как минимум одну цитату из герметических текстов.
В том же году, когда Казобон опубликовал свою иконоборческую работу, в Германии появился первый из целого ряда знаменитых анонимных памфлетов, возвещавших о существовании и неизбежном саморазоблачении неуловимых розенкрейцеров, или Братства Розового Креста. Второй памфлет появился год спустя. В этих документах герметизм приобретал конкретную религиозно-политическую направленность, призывая к свержению тирании церкви и к установлению нового мирового порядка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
.
Герметическая миссия Джордано Бруно
Как гласит поговорка, чем ближе знаешь, тем меньше почитаешь. Деятельность Ди в Англии длилась достаточно большой промежуток времени, чтобы в отношении его сформировалось – по крайней мере, в общественном сознании – снисходительно-фамильярное отношение. И хотя он имел своих преданных поклонников, его ранимость, скромность, великодушие и необыкновенная мягкость, похоже, вызывали у них не благоговение, а любовь, не робость, а желание заботиться. Просперо вызывает доверие, а не страх. Ди никоим образом не вдохновлял и не воодушевлял своих современников, как это делали Агриппа и Парацельс. Но если в родной стране его деятельность воспринимали как должное, то был, по крайней мере, один иностранец, у которого Ди вызывал совсем иные чувства и на которого он оказал сильнейшее влияние. Это самый беспокойный, шумный и необузданный из магов, итальянец Джордано Бруно.
Бруно, который был на двадцать один год моложе Ди, родился в 1548 году в небольшом городке близ Неаполя. В возрасте пятнадцати лет он поступил в доминиканский монастырь, где его общительный, дерзкий, непокорный и во многих отношениях эгоистичный характер вскоре стал причиной конфликтов со старшими. В 1676 году он сбросил монашескую рясу и бежал, за что подвергся жестокому преследованию властей, объявивших его еретиком. Всю свою жизнь он провел в бесконечных спорах с церковью, в непрерывных скитаниях и в бегстве от церковных властей.
В Женеве Бруно вызвал у кальвинистов такую же сильную неприязнь, какую к нему испытывали католики. Поэтому он был вынужден бежать в Париж, где читал публичные лекции, а в 1582 году издал свои первые книги. В двух своих работах он в значительной мере опирается на труды Агриппы и Парацельса и открыто называет себя магом, равным им по силе. Возможно, в психологической методологии своей магии он пошел дальше их. Возможно, он просто открыто объявил о том, что они предпочитали держать в тайне или сообщать лишь избранным посвященным. Как бы то ни было, он адаптировал классические приемы тренировки памяти – они использовались, например, ораторами Древнего Рима – для конкретных герметических целей. По существу, Бруно попытался составить прикладную программу тренировки, посредством которой маг обретает возможность преобразовать собственное сознание в канал для передачи космической силы, то есть превратить свою психику в некое силовое поле, которое притягивает небесные силы, а затем вновь отдает их, но уже в сфокусированной и концентрированной форме.
Перспектива овладения такими способностями позволила Бруно заручиться благосклонностью и покровительством французского короля Генриха III, который, как и его мать Екатерина Медичи, уже давно увлекался магией. Однако Бруно – по неизвестным по сей день причинам – стремился попасть в Англию. Генрих снабдил его рекомендательными письмами к французскому послу в Лондоне. Бруно приехал в английскую столицу в 1583 году и следующие три года прожил в резиденции посла.
В 1585 году Бруно опубликовал в Лондоне две свои самые известные и важные работы: «Cena de le ceneri» («Пир на пепле») и «Spaccio della bestia trionfante» («Изгнание торжествующего зверя»). Именно в Англии они встретили самый доброжелательный и даже восторженный прием. Известно, что Бруно посещал Оксфорд, где его лекции привлекли множество горячих сторонников. Среди окружавших его людей были выдающиеся писатели, такие как Фульк Гревилль и сэр Филип Сидни. Не сохранилось никаких документальных свидетельств о встрече Бруно с Джоном Ди. Известно, однако, что после присутствия на одной из публичных лекций Бруно Сидни отправился прямо в дом Ди в Мортлейке, предположительно чтобы поделиться своими впечатлениями. Во время этих дебатов Бруно объяснял и защищал теорию Коперника о том, что Земля вращается вокруг Солнца.
Трудно судить, как относился Ди к Бруно. Вне всякого сомнения, Бруно был гораздо более радикален в своих взглядах, представлявших серьезную опасность для церкви. По мнению Фрэнсис Йейтс,
«Бруно вернулся к талисманам Фичино, но без его христианских запретов, поскольку верил в то, что египетский герметизм лучше христианства… Своим отрицанием христианства и страстной приверженностью египетскому герметизму Бруно дрейфует к более мрачной, средневековой магии» Yates, Giordano Bruno and the Hermetic Tradition, стр. 197.
.
Джордано Бруно в большей степени, чем любой другой маг эпохи Возрождения, считал себя человеком, на которого возложена определенная миссия. Фрэнсис Йейтс описывает ее как типично «герметическую религиозную миссию… в которой магия Фичино разрастается до ожидаемой полной реставрации магической религии» Там же, стр. 211.
. Внимательнее присмотревшись к деятельности Бруно, можно заметить, что он стремился к достижению двух различных, но в то же время пересекающихся целей, причем обе они были революционными и экстремальными. В первую очередь он стремился предложить конкретную и практическую методику, при помощи которой честолюбивые маги могут превратить свой разум в приемник и источник космических сил. Во-вторых, он хотел – не больше и не меньше – основать новую мировую религию – или, если быть более точным, возродить в более современном виде древнюю религию, то есть александрийский герметический синкретизм.
По выражению Фрэнсис Йейтс, Бруно «возвращал магию Возрождения к ее языческому источнику» Там же, стр. 214.
. Он отвергал благочестивые попытки Фичино и Пико делла Мирандолы христианизировать герметизм или найти точки соприкосновения между этими двумя мировоззрениями. Бруно осуждает христианство, обвиняя его в искоренении поклонения античным богам и магии Древнего Египта. Опираясь на герметические тексты, Бруно провозглашает присутствие божественного во всем. В традиционной для герметиков манере он настаивает на всеохватывающем единстве, в котором все сущее связано друг с другом и зависит друг от друга. Он подчеркивает, что «одна простая божественность, которая присутствует во всем… ярко сияет во всех объектах и принимает различные имена» Yates, цит. произведение, стр. 213.
. Он предрекает наступление новой эпохи реформ, которая благодаря «манипуляции небесными образами, от которых зависит все, что находится внизу…» Там же, стр. 231-232.
. Другими словами, Бруно провозглашал создание абсолютно нового миропорядка посредством использования герметических связей между микрокосмом и макрокосмом. Создавая эту новую реальность, человек – человек как маг, – в сущности, становился богом. В этом отношении именно Бруно является высшим воплощением Фауста.
Подобно Агриппе, Бруно считал, что обязан посвятить часть своего времени путешествиям и созданию тайных обществ Там же, стр. 312, 313, 320-322, 324.
. Принимая во внимание его восхищение Агриппой, можно предположить, что они даже были частью одной общей сети. Впоследствии инквизиция обвинила Бруно в попытке создания новой секты Там же, стр. 312.
.
Фрэнсис Йейтс усматривает влияние Бруно – так же как и Ди – в тексте розенкрейцеровских манифестов. Кроме того, она считает, что и Бруно, и Ди оказали влияние на масонство. К концу шестнадцатого века
«…люди искали в религиозном герметизме некий способ примирения или объединения воюющих сект… Существовало множество разновидностей христианского герметизма, как католического, так и протестантского, и все они открещивались от магии. Что касается Джордано Бруно, то он принял за основу весь магический герметизм Египта, проповедовал некую египетскую контрреформацию, провозглашал возврат к египетской философии, в которой все религии исчезнут в каком-то новом сплаве, призывал к моральной реформе с упором на общественное благо и этику общественной полезности… Где еще можно найти подобное сочетание религиозной терпимости, эмоциональной связи со средневековым прошлым, подчеркивание блага других людей и творческое восприятие религии и символики древних египтян? Думаю, ответ может быть только один – в масонстве… Масонство сформировалось в Англии только в начале семнадцатого века, но у него, вне всякого сомнения, были предшественники, традиции, уходящие в глубь веков… Здесь мы вступаем на зыбкую почву догадок и предположений, но невозможно удержаться от мысли, что именно среди англичан, занятых духовными поисками и, возможно, увидевших в „египетском“ послании Бруно проблески света, впервые прозвучали звуки Волшебной Флейты» Yates, цит. произведение, стр. 273-274.
.
Однако мессианский характер герметической деятельности Бруно не помешал ему, подобно Ди, участвовать в земных делах. Известно, что с 1583 по 1586 год сэр Фрэнсис Уолсинтон, друг Ди и главный шпион королевы Елизаветы, получал подробные доклады от своего тайного агента из французского посольства в Лондоне. Доклады касались католических фракций в Англии и Шотландии. Известно, что агентом, от которого поступали доклады, был итальянец, священник или бывший священник, но враждебно настроенный по отношению к Испании и к церкви. Сохранилось несколько его писем, свидетельствовавших о его личном знакомстве с Елизаветой и его верности английскому трону. Профессор Йоркского университета Джон Босси в своей книге, опубликованной в 1991 году, убедительно доказал, что шпионом, действовавшим во французском посольстве, был не кто иной, как Бруно.
Всю жизнь импульсивность и отвага Бруно граничили с безрассудством и беспечностью. Временами казалось, что ощущение собственной мессианской значимости становится у него причиной опасной убежденности в своей неуязвимости – и именно эта убежденность привела его к гибели. В 1586 году – в этом же году прекратили поступать сообщения из французского посольства в Лондоне – Бруно вернулся в Париж. Затем он предпринял путешествие по немецким городам. В 1588 году он шесть месяцев жил в Праге. Не осталось никаких документов, свидетельствовавших о его встречах с Ди, который в это время тоже находился в Богемии, но Бруно встречался с императором Священной Римской империи Рудольфом И. Наконец, в 1591 году Джордано Бруно необдуманно вернулся в Италию. Через год в Венеции его арестовала инквизиция. Его привезли в Рим, где в течение восьми лет подвергали непрерывным допросам и пыткам. В 1600 году Бруно, отказавшийся отречься от своих убеждений и от своих книг, был сожжен на костре как еретик.
В отличие от других средневековых магов Бруно также добился признания в литературных кругах как поэт и драматург. Его литературное творчество как на латыни, так и на итальянском языке до сих пор высоко оценивается критиками. Однако художественные достоинства поэтических сочинений Бруно затмеваются масштабом и влиянием его эзотерических трактатов. Тем не менее из-за своего глубоко личного, в высшей степени своеобразного и нередко хаотичного характера эти работы не получили такой известности, как «Оккультная философия» Агриппы или некоторые произведения Парацельса. Бруно сохранился в нашей памяти больше как личность и как символ, и именно в этом качестве на него ссылаются такие современные писатели, как Джеймс Джойс. Буйная природа его мятежного духа, его фаустовские поиски истины, его вызов Риму и бескомпромиссная неприязнь к церкви – все это сделало его олицетворением ценностей эпохи Возрождения: свободы мысли и творчества, смелости ума, мистической силы и прометеевской страсти. Смерть на костре превратила его в глазах потомков в мученика, отдавшего жизнь за эти идеалы, а также в яркий пример тирании церкви, которая не смогла смыть это позорное пятно и по сей день.
Мировой театр
Тритемий, Агриппа, Парацельс, Ди и Бруно были самыми известными и влиятельными магами эпохи Возрождения, а также личностями, оставившими потомкам самое значительное наследие. Но в то время были и другие, менее известные герметики, которые внесли свой вклад в развитие герметической мысли. Это и Джулио Камилло, чей магический театр талисманных образов оказал влияние на Бруно при адаптации им методов тренировки памяти для целей герметизма. Это и Томмазо Кампанелла, который большую часть жизни провел в тюрьмах инквизиции, избежал казни только потому, что был объявлен сумасшедшим и в своем самом известном произведении «Город солнца» изложил гуманистическую «Утопию» Томаса Мора с позиций философии герметизма. Для целей нашей книги стоит подробнее остановиться лишь на одном человеке, которого можно считать настоящим магом Возрождения и которым заканчивается континуум таких магов. Это еще один англичанин по имени Роберт Фладд.
Фладд (1574-1637) был сыном рыцаря, который пользовался покровительством Елизаветы I и служил военным казначеем во Фландрии. Отказавшись от военной карьеры отца, Фладд изучал медицину в Оксфорде и получил степень магистра, несмотря на то что отрицал официальную доктрину и являлся сторонником Парацельса. С 1698 по 1604 год он путешествовал по континентальной Европе, посетив Францию, Италию и Испанию и прожив некоторое время в Германии. Во время своих странствий он нанимался домашним учителем в семьи знати, в том числе к герцогам де Гизам. В 1605 году Фладд вернулся в Англию, где герметические взгляды и отрицание общепринятых концепций задержали его принятие в Королевский медицинский колледж на четыре года. Тем не менее в 1 боб году ему была пожалована разрешавшая медицинскую практику лицензия врача.
Фладд поступил очень разумно, содержа «красивый дом», в котором имелась своя лаборатория. Здесь он выступал в роли аптекаря, составляя собственные лекарственные препараты, и проводил алхимические опыты. Он также много писал. В его работах чувствуется влияние Агриппы и Парацельса, но больше всего Джона Ди. Однако не существует никаких свидетельств относительно их личного знакомства. И действительно, он никогда не называет Ди по имени – эта оплошность, возможно, объясняется тем фактом, что к этому моменту Ди уже впал в немилость. Тем не менее все работы Фладда несут на себе очевидную печать идей Ди. Вне всякого сомнения, он был связан с некоторыми из бывших протеже и учеников Ди. Возможно, он даже имел доступ к части неизданных работ Ди, касающихся таких разнообразных предметов, как артиллерийское дело и перспектива в живописи, и опубликовал их под своим именем Yates, Theatre of the World, стр. 46.
.
В 1614 году ученый по имени Исаак Казобон выполнил текстуальный анализ собрания герметических текстов и пришел к выводу, что эти работы относятся не к античности, как считалось ранее, а к первым столетиям христианской эры. Несмотря на то что содержащиеся в герметических текстах идеи, как признано теперь, имеют более древние корни, Казобон точно определил возраст этих текстов. Кроме того, большинство ученых согласны с его выводом, что Гермес Трижды Величайший не является историческим персонажем – человеком или богом, – а представляет собой вымышленный составной образ. Фладд тем не менее надменно игнорировал открытия Казобона, даже не снизойдя до возражений. Он продолжал считать Гермеса Трижды Величайшего исторической фигурой и обращался к герметическим текстам как к источнику, сравнимому по своей древности с Библией. Как заметила Фрэнсис Йейтс, практически каждая страница каждой написанной им книги содержит как минимум одну цитату из герметических текстов.
В том же году, когда Казобон опубликовал свою иконоборческую работу, в Германии появился первый из целого ряда знаменитых анонимных памфлетов, возвещавших о существовании и неизбежном саморазоблачении неуловимых розенкрейцеров, или Братства Розового Креста. Второй памфлет появился год спустя. В этих документах герметизм приобретал конкретную религиозно-политическую направленность, призывая к свержению тирании церкви и к установлению нового мирового порядка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52