Для средневековых читателей, которые встречали его имя в труде Гальфрида Монмутского, Мерлин имел отношение не только к их настоящему, но и будущему. Мифологизированная история Гальфрида содержала собрание пророчеств, которые якобы принадлежали Мерлину. Эти предсказания часто воспроизводились и издавались в виде отдельных текстов. Говорят, именно они вдохновили Оуэна Глендауэра поднять восстание в Уэльсе в 1402 году. Говорят также, что они проложили дорогу Жанне Д'Арк. В соответствии с официальной версией легенды о ней – как она была записана в девятнадцатом веке – «старый Мерлин, древний волшебник, предсказал приход Жанны Д'Арк, и она появилась в указанное время» Sermoise joan of Arc, стр. 13.
. Мерлин якобы напророчил, что «французское королевство, погибшее из-за женщины, будет спасено другой женщиной; что из болот Лотарингии придет Дева и освободит Орлеан…» Там же, стр. 39.
.
Таким образом в эпоху позднего Средневековья фигура Мерлина из примитивного племенного шамана превратилась в предвестника герметического мага. Ему приписывали знания, которые были недоступны для любых исторических личностей, – те аспекты герметической философии, которые существовали лишь в фрагментарном виде и о смысле которых скорее догадывались и подозревали, чем знали и понимали его. По существу, он стал связующим звеном между библейским персонажем Симоном-волхвом и человеком, который утвердился в сознании европейцев пятнадцатого века под именем Фауста.
В то же время в Европе были реальные «Мерлины», работавшие с теми фрагментами герметического учения, которые имелись в их распоряжении. Возможно, они не внушали такого благоговения и не производили такого впечатления, как романтизированная фигура мага из легенды о короле Артуре, но некоторые из них внесли реальный вклад в науку, а также в историю западной мысли.
Возможно, самым известным из них – по крайней мере, в англоговорящем мире – был францисканский монах Роджер Бэкон (1214-1294). Бэкон родился в Сомерсете и изучал математику и медицину в Оксфорде и Париже. Неудивительно, что во Франции он поссорился с церковными властями и ему было запрещено писать книги. Временно реабилитировав себя, он вернулся в Англию, но через несколько лет снова попал в беду: ученого заключили в тюрьму, а его труды сожгли. Кроме латыни, Бэкон свободно изъяснялся на древнееврейском, арабском и греческом – и это в эпоху, когда лишь немногие европейские ученые были знакомы с одним из этих языков. Он был одним из пионеров экспериментальной науки. Исследования Бэкона охватывали такие области, как алхимия, химия, математика, астрономия, магнетизм и оптика, – весь спектр знаний, доступных человеку, который стремится к ним. Общепризнано, что он открыл новую страницу в изготовлении и использовании линз. Считается также, что его эксперименты с селитрой способствовали изобретению пороха в Европе. В своих многочисленных трудах он говорит о судах, которые когда-нибудь поплывут без весел и парусов, о машинах, которые будут летать по воздуху.
Имя Бэкона неизбежно стало связываться с целым сводом фантастических легенд и фантастической литературы. Ходили слухи, что его алхимические опыты закончились созданием бронзовой головы оракула, которая могла предсказывать будущее. Ему также приписывали обладание магическим кристаллом, или хрустальным шаром, который использовался для этих Же целей. Разумеется, у этих историй не было реальной основы, однако они отражают тот образ средневекового мага-ученого, который складывался в сознании его современников. В определенном отношении этот образ недалек от истины. Если отбросить все фантастическое, что приписывалось Бэкону, то можно обнаружить истинно фаустовскую жажду знаний и власти – решимость понять, как устроен этот мир, изменить его в соответствии со своей волей и «создавать события».
Кроме Бэкона, в эту эпоху работал также Михаэль Скотт (1175-1234), который, как уже отмечалось выше, учился в Испании, а затем стал придворным астрологом императора Фридриха II на Сицилии. Шесть столетий спустя Кольридж размышлял над тем, чтобы написать драму, главным действующим лицом которой был бы Скотт, – его писатель считал более яркой личностью, чем Фауста. Скотт также фигурирует (хотя и с ошибкой по времени) в эпической поэме сэра Вальтера Скотта «Песнь последнего менестреля». Можно назвать имя Арналдо ди Вилланова (1235-1311), который родился неподалеку от Валенсии и деятельность которого как ученого и экспериментатора сравнима с деятельностью Бэкона. К этому же времени относятся работы Раймонда Луллия с острова Мальорка (1229-1315), который считался одним из самых выдающихся герметических магов эпохи. В соответствии с открывшимися в недавнее время свидетельствами Луллий никогда не занимался алхимией и не написал ни одного трактата на эту тему. Однако большое количество его современников и ученых последующих эпох сочиняли труды по алхимии, присваивая авторство Луллию, и вследствие этого его имя фигурировало практически во всех списках выдающихся средневековых алхимиков. Но даже несмотря на то, что сам Луллий не занимался алхимическими опытами, он был непревзойденным знатоком суфизма, Каббалы и философии герметизма, а также оказал существенное влияние на живших после него последователей герметической мысли.
Из всех средневековых алхимиков и философов-герметиков самой выдающейся фигурой можно считать Альберта Великого (1193 – 1280), который сначала стал епископом Ратисбона, а потом стал жить затворником в окрестностях Кельна. В большей степени, чем другие алхимики этой эпохи, Альберт считался учителем и образцом для подражания для многих следующих поколений. Кроме того, он был необыкновенно авторитетным теологом и философом, который открыл новую страницу в изучении трудов Аристотеля, работ еврейских и исламских мыслителей, а также естественных наук. Его труды до сих пор включаются в перечень выдающихся произведений церковной литературы тринадцатого века, а во время пребывания в Париже его главным учеником и протеже был не кто иной, как Фома Аквинский. Именно Альберту обязан Фома Аквинский своим глубоким знанием учения Аристотеля.
Обычно Альберта называют главной фигурой в латинском образовании и естественных науках тринадцатого века. Среди его работ есть труды по физике, зоологии, астрономии, ботанике, минералогии, географии и астрологии, а также по магии, алхимии и философии герметизма. Особенно преуспел он в примирении магии с христианской теологией. К концу жизни он стал выделять разные формы магии. Существовала злая, или черная, магия, предполагавшая сношения с демоническими силами и использовавшая магические формулы и заклинания. К этой категории Альберт относил также колдовство и заклинания, являющиеся пережитками древних языческих религий. В противоположность черной существовала так называемая «естественная магия», которая основывалась на естественных законах природы и божественном влиянии звезд и которая не допускала вмешательства или манипуляций человека. Такой, например, по мнению Альберта, была магия трех «мудрецов», или «волхвов», которые согласно Священному Писанию пришли поклониться Иисусу в день его Рождества Thorndike, цит. произведение, II, стр. 554-555.
. Такой была и алхимия, которая «из всех наук… наиболее точно имитирует природу» Там же, стр. 567.
.
Различия выглядели достаточно четкими, хотя и немного грешили софистикой. Однако в своих научных трудах – по словам одного из комментаторов, «испытавших влияние в основном арабской астрологии, приписываемых Аристотелю работ и герметической литературы Thomdike, цит. произведение, стр. 555.
– Альберт описывает и третий вид магии. Основана эта магия на герметизме – на герметическом тезисе взаимосвязи между микрокосмом и макрокосмом – и использует «оккультные свойства» растений, камней, крови, определенных животных, амулетов и талисманов. Алхимия может быть отнесена как к этой категории, так и к «естественной магии». Однако герметическая магия также включает в себя элементы, которые Альберт осуждает как зло. Короче говоря, в своих теологических трудах Альберт осуждает то, что превозносит в научных. Не следует, однако, забывать, что он был доминиканцем и работал под бдительным оком церкви, что заставляло его быть осторожным. В предисловии к своим работам по алхимии он перечисляет ошибки, типичные для алхимиков, а затем очерчивает правила, которым они обязаны следовать. Первое из этих правил – секретность.
Среди имен средневековых магов и алхимиков нельзя не упомянуть еще об одном человеке, хотя его жизнь и деятельность приходится на более позднюю эпоху. Это Николас Фламель, родившийся примерно в 1330 и умерший в 1418 году. Сначала он работал в Париже в качестве писца и переписчика. Благодаря своей профессии он имел доступ ко многим редким книгам и документам, а также познакомился – что было редкостью для мирянина того времени – с живописью, поэзией, химией, математикой и архитектурой. Кроме того, он стал углубленно изучать все, что только мог найти, в таких областях, как алхимия, каббалистические учения и философия герметизма.
Примерно в 1360 году Фламелю – по его же собственным словам – посчастливилось наткнуться на алхимический труд, перевернувший всю его жизнь. Сам Фламель предполагал, что рукопись имела иудаистское происхождение и, возможно, была украдена. На ее титульном листе имелась надпись: «Авраам Иудей, Принц, Священник, Левит, Астролог и Философ, к еврейскому народу, Божьим гневом рассеянному среди галлов» Flamel, His Exposition of the Hieroglyphical Figures, стр. 8.
. Каждая седьмая страница книги не содержала текста – там были только рисунки. В книге были и другие многочисленные иллюстрации, в основном связанные с алхимией и герметизмом. Говорят, что оригинал этой книги был помещен в библиотеку Арсенала в Париже. Копии ее усердно, с истинно религиозным рвением и, насколько нам известно, без особого успеха изучались последующими поколениями мнимых экспертов.
По свидетельству самого Фламеля, он самостоятельно не мог прочесть эту книгу, которая была написана не на латыни и не на французском. Вполне возможно, это был древнееврейский язык – Фламель пришел к убеждению, что ее невозможно понять, не зная Каббалы. Более двадцати лет он потратил на тщетные попытки понять смысл своего не поддающегося расшифровке и загадочного приобретения. Наконец, во время путешествия в испанский город Сантьяго де Компостелла он повстречал в Леоне перешедшего в христианство еврея, который разъяснил ему таинственный текст. Вернувшись в Париж, Фламель начал применять на практике то, чему научился, и, как утверждают, 17 января 1382 года выполнил первую из целой серии алхимических трансмутаций.
Истинность рассказа Фламеля проверить невозможно. Но факт остается фактом – вскоре после своего успеха он получил покровительство женщины, которая сама имела репутацию «искусной в химических науках». Это была Бланш д'Эвре, также известная под именем Бланш Наваррской, дочь короля Наварры и будущая жена Филиппа VI Французского. Говорят, что в результате алхимических трансмутаций Фламель стал сказочно богатым. В конце жизни он владел тридцатью домами и участками земли только в одном Париже. Однако он, похоже, был скромным человеком, который не упивался своей властью, а свое влияние направлял в основном на добрые дела. К 1413 году он основал и содержал на свои средства четырнадцать больниц, семь церквей и три часовни в Париже и примерно столько же в Болонье. Альтруизм – возможно, даже в большей степени, чем ослепительный успех, – сделал его легендарной личностью и сохранил его имя для потомков. Даже в восемнадцатом веке о нем с уважением отзывались такие ученые, как Исаак Ньютон, – он внимательнейшим образом изучил его работу, написал к ней подробные комментарии и даже собственноручно переписал ее, пытаясь таким образом выполнить свое обязательство «усовершенствовать во славу Божию учение Гермеса…» Flamel, цит. произведение, стр. 15-16.
.
Важно отметить, что все выдающиеся последователи средневековой магии и герметизма, за исключением Фламеля, либо сами были духовными лицами, либо работали под покровительством церкви. Другими словами, монополия церкви на науку и образование осталась в неприкосновенности. Исключение составляли лишь протеже того или иного королевского двора, например авторы романов о Граале, которые находились под покровительством светских властителей. Однако после Фламеля, последнего средневекового мага, ситуация начала постепенно меняться. Вскоре эти изменения стали заметными. За кулисами истории уже ждало своего часа новое поколение магов, которые почти никак не были связаны с церковью, а иногда даже выступали ее противниками. Фауст уже готовился к своему дебюту. А церковь уже была готова создать собственную неортодоксальную магию – просто для того, чтобы не отстать от него.
6. Возрождение
К началу пятнадцатого века в Западной Европе уже возникла светская культура. К примеру, «Божественная комедия» Данте, начатая поэтом в 1307 году, хотя и была «религиозной» по своей тематике, не имела прямого отношения к церкви. Она была написана на итальянском языке, а не на латыни, а ее христианство во многих отношениях балансировало на грани неортодоксальности, если не открытой ереси. Последователем Данте (1265-1321) был Франческо Петрарка (1304-1374), чья поэзия, эрудиция и страстная любовь к классической Греции возродили интерес европейцев к эллинской античности, а также способствовали тому, что его стали считать «отцом итальянского гуманизма». Одновременно с поэзией Петрарки появились новеллы в прозе Джованни Боккаччо (1313-1375). Влияние этих личностей не ограничивалось Италией. За несколько лет до смерти Боккаччо, к примеру, его влияние проявилось в далекой и дождливой Англии, где «Кентерберийские рассказы» Чосера ознаменовали зарождение светской литературы Британии. Как и Данте, Петрарка, Боккаччо и Чосер писали не на латыни, а на своем родном языке.
Однако в целом монополия церкви на образование оставалась незыблемой. Она постепенно ослаблялась, приобретала определенные признаки гибкости и даже смелости. Греческий язык преподавали в Италии и Франции, а греческая философия – в той степени, в которой к ней имели доступ ученые, – тщательно изучалась. Для Фомы Аквинского и других видных богословов Аристотель, чьи идеи без труда гармонизировались и примирялись с католической доктриной, оставался высшим классическим авторитетом. Все большую популярность приобретал и Платон. За тысячу лет до этого он получил одобрение такого авторитета, как блаженный Августин, который считал его ближе к христианству, чем любого другого языческого философа. К нему благоволили и другие видные теологи, и поэтому латинские переводы Платона можно было найти в церковных библиотеках. С введением в курс обучения греческого языка диалоги Платона стали доступными в оригинале, и влияние их усилилось.
У философии Платона много общего с герметизмом. Таким образом, распространение этого учения в Западной Европе в значительной степени проложило дорогу для герметизма. Однако основное и самое разрушительное по своим последствиям проникновение герметизма в христианство произошло при помощи самой церкви. В попытке распространить свою власть на греческое православие римско-католическая церковь невольно переняла мировоззрение, способствовавшее ее разрушению.
Еще в одиннадцатом веке – за пятьдесят лет до первого Крестового похода – православная церковь в Византии ухитрилась приспособить свою доктрину к герметизму. Считается, что официальная «Герметика» – свод герметических трудов, известных сегодня под этим названием, – датируется примерно 1050 годом. Она была составлена в Константинополе Михаэлем Пселлусом, выдающимся византийским ученым – философом, историком и богословом – и государственным деятелем. Пселлус возродил изучение неоплатонизма и приобрел такую славу, что к нему стекались такие разные ученики, как арабы и кельты. Вполне вероятно, что свои экземпляры герметических текстов он получил из Харрана, где незадолго до этого был разрушен главный храм. В редакции Пселлуса герметические тексты лишились многих своих чисто алхимических и магических аспектов, что сделало их приемлемыми для греческой православной церкви и позволило как самому Пселлусу, так и его работам избежать пламени костра. Однако философские и мистические аспекты герметизма сохранились в неприкосновенности и с помощью Пселлуса нашли дорогу в основное русло византийской интеллектуальной жизни.
Тем временем давний спор между православной и католической церквями обострился еще больше, а воля Божия – по крайней мере, как провозглашалось его мирскими институтами – все больше раздваивалась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
. Мерлин якобы напророчил, что «французское королевство, погибшее из-за женщины, будет спасено другой женщиной; что из болот Лотарингии придет Дева и освободит Орлеан…» Там же, стр. 39.
.
Таким образом в эпоху позднего Средневековья фигура Мерлина из примитивного племенного шамана превратилась в предвестника герметического мага. Ему приписывали знания, которые были недоступны для любых исторических личностей, – те аспекты герметической философии, которые существовали лишь в фрагментарном виде и о смысле которых скорее догадывались и подозревали, чем знали и понимали его. По существу, он стал связующим звеном между библейским персонажем Симоном-волхвом и человеком, который утвердился в сознании европейцев пятнадцатого века под именем Фауста.
В то же время в Европе были реальные «Мерлины», работавшие с теми фрагментами герметического учения, которые имелись в их распоряжении. Возможно, они не внушали такого благоговения и не производили такого впечатления, как романтизированная фигура мага из легенды о короле Артуре, но некоторые из них внесли реальный вклад в науку, а также в историю западной мысли.
Возможно, самым известным из них – по крайней мере, в англоговорящем мире – был францисканский монах Роджер Бэкон (1214-1294). Бэкон родился в Сомерсете и изучал математику и медицину в Оксфорде и Париже. Неудивительно, что во Франции он поссорился с церковными властями и ему было запрещено писать книги. Временно реабилитировав себя, он вернулся в Англию, но через несколько лет снова попал в беду: ученого заключили в тюрьму, а его труды сожгли. Кроме латыни, Бэкон свободно изъяснялся на древнееврейском, арабском и греческом – и это в эпоху, когда лишь немногие европейские ученые были знакомы с одним из этих языков. Он был одним из пионеров экспериментальной науки. Исследования Бэкона охватывали такие области, как алхимия, химия, математика, астрономия, магнетизм и оптика, – весь спектр знаний, доступных человеку, который стремится к ним. Общепризнано, что он открыл новую страницу в изготовлении и использовании линз. Считается также, что его эксперименты с селитрой способствовали изобретению пороха в Европе. В своих многочисленных трудах он говорит о судах, которые когда-нибудь поплывут без весел и парусов, о машинах, которые будут летать по воздуху.
Имя Бэкона неизбежно стало связываться с целым сводом фантастических легенд и фантастической литературы. Ходили слухи, что его алхимические опыты закончились созданием бронзовой головы оракула, которая могла предсказывать будущее. Ему также приписывали обладание магическим кристаллом, или хрустальным шаром, который использовался для этих Же целей. Разумеется, у этих историй не было реальной основы, однако они отражают тот образ средневекового мага-ученого, который складывался в сознании его современников. В определенном отношении этот образ недалек от истины. Если отбросить все фантастическое, что приписывалось Бэкону, то можно обнаружить истинно фаустовскую жажду знаний и власти – решимость понять, как устроен этот мир, изменить его в соответствии со своей волей и «создавать события».
Кроме Бэкона, в эту эпоху работал также Михаэль Скотт (1175-1234), который, как уже отмечалось выше, учился в Испании, а затем стал придворным астрологом императора Фридриха II на Сицилии. Шесть столетий спустя Кольридж размышлял над тем, чтобы написать драму, главным действующим лицом которой был бы Скотт, – его писатель считал более яркой личностью, чем Фауста. Скотт также фигурирует (хотя и с ошибкой по времени) в эпической поэме сэра Вальтера Скотта «Песнь последнего менестреля». Можно назвать имя Арналдо ди Вилланова (1235-1311), который родился неподалеку от Валенсии и деятельность которого как ученого и экспериментатора сравнима с деятельностью Бэкона. К этому же времени относятся работы Раймонда Луллия с острова Мальорка (1229-1315), который считался одним из самых выдающихся герметических магов эпохи. В соответствии с открывшимися в недавнее время свидетельствами Луллий никогда не занимался алхимией и не написал ни одного трактата на эту тему. Однако большое количество его современников и ученых последующих эпох сочиняли труды по алхимии, присваивая авторство Луллию, и вследствие этого его имя фигурировало практически во всех списках выдающихся средневековых алхимиков. Но даже несмотря на то, что сам Луллий не занимался алхимическими опытами, он был непревзойденным знатоком суфизма, Каббалы и философии герметизма, а также оказал существенное влияние на живших после него последователей герметической мысли.
Из всех средневековых алхимиков и философов-герметиков самой выдающейся фигурой можно считать Альберта Великого (1193 – 1280), который сначала стал епископом Ратисбона, а потом стал жить затворником в окрестностях Кельна. В большей степени, чем другие алхимики этой эпохи, Альберт считался учителем и образцом для подражания для многих следующих поколений. Кроме того, он был необыкновенно авторитетным теологом и философом, который открыл новую страницу в изучении трудов Аристотеля, работ еврейских и исламских мыслителей, а также естественных наук. Его труды до сих пор включаются в перечень выдающихся произведений церковной литературы тринадцатого века, а во время пребывания в Париже его главным учеником и протеже был не кто иной, как Фома Аквинский. Именно Альберту обязан Фома Аквинский своим глубоким знанием учения Аристотеля.
Обычно Альберта называют главной фигурой в латинском образовании и естественных науках тринадцатого века. Среди его работ есть труды по физике, зоологии, астрономии, ботанике, минералогии, географии и астрологии, а также по магии, алхимии и философии герметизма. Особенно преуспел он в примирении магии с христианской теологией. К концу жизни он стал выделять разные формы магии. Существовала злая, или черная, магия, предполагавшая сношения с демоническими силами и использовавшая магические формулы и заклинания. К этой категории Альберт относил также колдовство и заклинания, являющиеся пережитками древних языческих религий. В противоположность черной существовала так называемая «естественная магия», которая основывалась на естественных законах природы и божественном влиянии звезд и которая не допускала вмешательства или манипуляций человека. Такой, например, по мнению Альберта, была магия трех «мудрецов», или «волхвов», которые согласно Священному Писанию пришли поклониться Иисусу в день его Рождества Thorndike, цит. произведение, II, стр. 554-555.
. Такой была и алхимия, которая «из всех наук… наиболее точно имитирует природу» Там же, стр. 567.
.
Различия выглядели достаточно четкими, хотя и немного грешили софистикой. Однако в своих научных трудах – по словам одного из комментаторов, «испытавших влияние в основном арабской астрологии, приписываемых Аристотелю работ и герметической литературы Thomdike, цит. произведение, стр. 555.
– Альберт описывает и третий вид магии. Основана эта магия на герметизме – на герметическом тезисе взаимосвязи между микрокосмом и макрокосмом – и использует «оккультные свойства» растений, камней, крови, определенных животных, амулетов и талисманов. Алхимия может быть отнесена как к этой категории, так и к «естественной магии». Однако герметическая магия также включает в себя элементы, которые Альберт осуждает как зло. Короче говоря, в своих теологических трудах Альберт осуждает то, что превозносит в научных. Не следует, однако, забывать, что он был доминиканцем и работал под бдительным оком церкви, что заставляло его быть осторожным. В предисловии к своим работам по алхимии он перечисляет ошибки, типичные для алхимиков, а затем очерчивает правила, которым они обязаны следовать. Первое из этих правил – секретность.
Среди имен средневековых магов и алхимиков нельзя не упомянуть еще об одном человеке, хотя его жизнь и деятельность приходится на более позднюю эпоху. Это Николас Фламель, родившийся примерно в 1330 и умерший в 1418 году. Сначала он работал в Париже в качестве писца и переписчика. Благодаря своей профессии он имел доступ ко многим редким книгам и документам, а также познакомился – что было редкостью для мирянина того времени – с живописью, поэзией, химией, математикой и архитектурой. Кроме того, он стал углубленно изучать все, что только мог найти, в таких областях, как алхимия, каббалистические учения и философия герметизма.
Примерно в 1360 году Фламелю – по его же собственным словам – посчастливилось наткнуться на алхимический труд, перевернувший всю его жизнь. Сам Фламель предполагал, что рукопись имела иудаистское происхождение и, возможно, была украдена. На ее титульном листе имелась надпись: «Авраам Иудей, Принц, Священник, Левит, Астролог и Философ, к еврейскому народу, Божьим гневом рассеянному среди галлов» Flamel, His Exposition of the Hieroglyphical Figures, стр. 8.
. Каждая седьмая страница книги не содержала текста – там были только рисунки. В книге были и другие многочисленные иллюстрации, в основном связанные с алхимией и герметизмом. Говорят, что оригинал этой книги был помещен в библиотеку Арсенала в Париже. Копии ее усердно, с истинно религиозным рвением и, насколько нам известно, без особого успеха изучались последующими поколениями мнимых экспертов.
По свидетельству самого Фламеля, он самостоятельно не мог прочесть эту книгу, которая была написана не на латыни и не на французском. Вполне возможно, это был древнееврейский язык – Фламель пришел к убеждению, что ее невозможно понять, не зная Каббалы. Более двадцати лет он потратил на тщетные попытки понять смысл своего не поддающегося расшифровке и загадочного приобретения. Наконец, во время путешествия в испанский город Сантьяго де Компостелла он повстречал в Леоне перешедшего в христианство еврея, который разъяснил ему таинственный текст. Вернувшись в Париж, Фламель начал применять на практике то, чему научился, и, как утверждают, 17 января 1382 года выполнил первую из целой серии алхимических трансмутаций.
Истинность рассказа Фламеля проверить невозможно. Но факт остается фактом – вскоре после своего успеха он получил покровительство женщины, которая сама имела репутацию «искусной в химических науках». Это была Бланш д'Эвре, также известная под именем Бланш Наваррской, дочь короля Наварры и будущая жена Филиппа VI Французского. Говорят, что в результате алхимических трансмутаций Фламель стал сказочно богатым. В конце жизни он владел тридцатью домами и участками земли только в одном Париже. Однако он, похоже, был скромным человеком, который не упивался своей властью, а свое влияние направлял в основном на добрые дела. К 1413 году он основал и содержал на свои средства четырнадцать больниц, семь церквей и три часовни в Париже и примерно столько же в Болонье. Альтруизм – возможно, даже в большей степени, чем ослепительный успех, – сделал его легендарной личностью и сохранил его имя для потомков. Даже в восемнадцатом веке о нем с уважением отзывались такие ученые, как Исаак Ньютон, – он внимательнейшим образом изучил его работу, написал к ней подробные комментарии и даже собственноручно переписал ее, пытаясь таким образом выполнить свое обязательство «усовершенствовать во славу Божию учение Гермеса…» Flamel, цит. произведение, стр. 15-16.
.
Важно отметить, что все выдающиеся последователи средневековой магии и герметизма, за исключением Фламеля, либо сами были духовными лицами, либо работали под покровительством церкви. Другими словами, монополия церкви на науку и образование осталась в неприкосновенности. Исключение составляли лишь протеже того или иного королевского двора, например авторы романов о Граале, которые находились под покровительством светских властителей. Однако после Фламеля, последнего средневекового мага, ситуация начала постепенно меняться. Вскоре эти изменения стали заметными. За кулисами истории уже ждало своего часа новое поколение магов, которые почти никак не были связаны с церковью, а иногда даже выступали ее противниками. Фауст уже готовился к своему дебюту. А церковь уже была готова создать собственную неортодоксальную магию – просто для того, чтобы не отстать от него.
6. Возрождение
К началу пятнадцатого века в Западной Европе уже возникла светская культура. К примеру, «Божественная комедия» Данте, начатая поэтом в 1307 году, хотя и была «религиозной» по своей тематике, не имела прямого отношения к церкви. Она была написана на итальянском языке, а не на латыни, а ее христианство во многих отношениях балансировало на грани неортодоксальности, если не открытой ереси. Последователем Данте (1265-1321) был Франческо Петрарка (1304-1374), чья поэзия, эрудиция и страстная любовь к классической Греции возродили интерес европейцев к эллинской античности, а также способствовали тому, что его стали считать «отцом итальянского гуманизма». Одновременно с поэзией Петрарки появились новеллы в прозе Джованни Боккаччо (1313-1375). Влияние этих личностей не ограничивалось Италией. За несколько лет до смерти Боккаччо, к примеру, его влияние проявилось в далекой и дождливой Англии, где «Кентерберийские рассказы» Чосера ознаменовали зарождение светской литературы Британии. Как и Данте, Петрарка, Боккаччо и Чосер писали не на латыни, а на своем родном языке.
Однако в целом монополия церкви на образование оставалась незыблемой. Она постепенно ослаблялась, приобретала определенные признаки гибкости и даже смелости. Греческий язык преподавали в Италии и Франции, а греческая философия – в той степени, в которой к ней имели доступ ученые, – тщательно изучалась. Для Фомы Аквинского и других видных богословов Аристотель, чьи идеи без труда гармонизировались и примирялись с католической доктриной, оставался высшим классическим авторитетом. Все большую популярность приобретал и Платон. За тысячу лет до этого он получил одобрение такого авторитета, как блаженный Августин, который считал его ближе к христианству, чем любого другого языческого философа. К нему благоволили и другие видные теологи, и поэтому латинские переводы Платона можно было найти в церковных библиотеках. С введением в курс обучения греческого языка диалоги Платона стали доступными в оригинале, и влияние их усилилось.
У философии Платона много общего с герметизмом. Таким образом, распространение этого учения в Западной Европе в значительной степени проложило дорогу для герметизма. Однако основное и самое разрушительное по своим последствиям проникновение герметизма в христианство произошло при помощи самой церкви. В попытке распространить свою власть на греческое православие римско-католическая церковь невольно переняла мировоззрение, способствовавшее ее разрушению.
Еще в одиннадцатом веке – за пятьдесят лет до первого Крестового похода – православная церковь в Византии ухитрилась приспособить свою доктрину к герметизму. Считается, что официальная «Герметика» – свод герметических трудов, известных сегодня под этим названием, – датируется примерно 1050 годом. Она была составлена в Константинополе Михаэлем Пселлусом, выдающимся византийским ученым – философом, историком и богословом – и государственным деятелем. Пселлус возродил изучение неоплатонизма и приобрел такую славу, что к нему стекались такие разные ученики, как арабы и кельты. Вполне вероятно, что свои экземпляры герметических текстов он получил из Харрана, где незадолго до этого был разрушен главный храм. В редакции Пселлуса герметические тексты лишились многих своих чисто алхимических и магических аспектов, что сделало их приемлемыми для греческой православной церкви и позволило как самому Пселлусу, так и его работам избежать пламени костра. Однако философские и мистические аспекты герметизма сохранились в неприкосновенности и с помощью Пселлуса нашли дорогу в основное русло византийской интеллектуальной жизни.
Тем временем давний спор между православной и католической церквями обострился еще больше, а воля Божия – по крайней мере, как провозглашалось его мирскими институтами – все больше раздваивалась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52