П у б л и й. Точно. А вот "Сатурн, пожирающий своего младенца".
Н-да, сюжетик... И ограда ничего. И даже, вон, лебеди... Интересно,
откуда у них лебеди...
Т у л л и Й. Один лебедь.
П у б л и й. А это что? (Подходит к стене и тычет пальцем.)
Т у л л и Й. Отражение. Нет лебедя без отражения. Или человека
без биографии. Как сказано у поэта:
И лебедь, как прежде, плывет сквозь века,
любуясь красой своего двойника.

П у б л и й. Это кто сказал?
Т у л л и Й. Не помню. Скиф какой-то. Наблюдательный они народ.
Особенно по части животных.
Пауза. Прогуливаются.
П у б л и й. Что с поэтами интересно - после них разговаривать не
хочется. То есть невозможно..
Т у л л и Й. То есть херню пороть невозможно?
П у б л и й. Да нет. Вообще разговаривать.
Т у л л и Й. Самого себя стыдно становится. Ты это имеешь в виду?
П у б л и й. Примерно. Голоса, тела и т.д. Как после этих строчек
про двойника... Ну-ка, повтори.
И лебедь, как прежде, плывет сквозь века,
любуясь красой своего двойника.
П у б л и й. Дальше ехать некуда...
Пауза. Прогуливаются.
Жить незачем. Жить, возможно, и не надо было. Детей делают по
неведению. Не зная, что _это_ - уже есть. Или по недоразумению...
Т у л л и Й. Либо надеясь, что они тоже стихи писать станут. И
многие пробуют. Но вскоре на прозу переходят. Речь в Сенате толкают.
И т.д.
П у б л и й. Я тоже баловался. Когда мы когортой в Ливии
стояли...
Т у л л и Й. Опять похабель какая-нибудь...
П у б л и й. Да нет, молодой еще был... Я тоже одно написал.
Ничего не помню; только две строчки, тоже про птицу:
Но порой меня от сплина
Не спасал и хвост павлина!
Т у л л и Й. Ха! Недурно. Совсем недурно, Публий. Не лишено
изящества... Больше не пробовал?
П у б л и й. Не, завязал.
Т у л л и й. Жалко... И не потому, что сидел бы ты сейчас не тут,
скажем, а на своей вилле на Яникулуме. Тут бы, положим, был твой
бюст. Жалко потому, что сказанное поэтом неповторимо, а тобой -
повторимо. То есть если ты не поэт, то твоя жизнь - клише. Ибо все -
клише: рождение, любовь, старость, смерть, Сенат, война в Персии,
Сириус и Канопус, даже цезарь. А про лебедя и двойника - нет. Чем был
Рим хорош, так это тем, что в нем столько поэтов было. Цезарей,
конечно, тоже. Но история - это не они, а то, что поэтами сказано.
П у б л и й. Да? А Тиберий с Траяном, а Адриан? А новые
территории в Африке?
Т у л л и й. Зарезать, Публий, и легионер сумеет. И умереть за
отечество тоже. И территорию расширить, и пострадать... Но все это
клише. Это, Публий, уже было. Хуже того, это будет. По новой, то
есть. В этом смысле, у истории вариантов мало. Потому что человек
ограничен. Из него, как молока из коровы, много не выжмешь. Крови,
например, только пять литров. Он, Публий, предсказуем. Как сказка про
белого бычка. Как у попа была собака. Да капо аль финем. А поэт там
начинает, где предшественник кончил. Это как лестница; только
начинаешь не с первой ступеньки, а с последней. И следующую сам себе
сколачиваешь... Например, в Скифии этой ихней кто бы теперь за перо
ни взялся, с лебедя этого начинать и должен. Из этого лебедя, так
сказать, перо себе выдернуть...
П у б л и й (приглядываясь к пейзажу). Интересно, фильм это или
прямая трансляция?
Т у л л и Й (взрываясь). Да какая разница! Природа и есть
природа. Деревья эти зеленые. Вот уж, говоря о клише... Ствол от
ствола еще отличить можно, но лист от листа! Отсюда, я думаю, идея
большинства и пошла... Природа сама и есть трансляция... Из зала
Сената... Сплошная овация...
П у б л и й. Да успокойся ты, Туллий. Разнервничался. Вообще ты
последнее время... С пол-оборота заводишься. Ну хочешь, выключим. В
нашей же власти.
Т у л л и Й. Выключи, действительно... ужасная все-таки га-
дость... Тавтология. Хуже всего, что - естественная. Мать, так
сказать, природа...
П у б л и й. Выключаааююю... (Нажимает кнопку; пол останав-
ливается, аллеи исчезают, зажигается свет.) В следующий раз лучше
заранее откажемся. (Миролюбиво.) В следующий раз...
Т у л л и Й. Варвар! В следующий раз!.. Откуда ты знаешь, каким
он будет, раз этот следующий! Привык к тому, что завтра наступает.
Развратился.
П у б л и й. Ты на что намекаешь? А? Может, зарезать меня
собираешься? Повода ищешь? На, режь! Тем более что на пленку
записывают. Или прямо транслируют. Режь! Все лучше, чем в цилиндре
этом вонючем...
Т у л л и Й. Никто тебя резать не собирается... Пол потом мыть...
Как, между прочим, и наоборот... просто распсиховался я что-то. Ты
тоже. Может, они какой дури в паштет намешали.
П у б л и й. Юлишь... хотя паштет и впрямь был не очень.
Т у л л и Й. С другой стороны, мы такого еще не пробовали. Из
страусовой печенки с изюмом.
П у б л и й. Вообще рыбу в последнее время мало давать стали.
Т у л л и Й. Может, она вся в Лептис Магну ушла, у бандерши твоей
эволюции учиться.
П у б л и й. Или - блокада морская. Сам говоришь, стычки в
Персии.
Т у л л и й. Лето к тому же: портится быстро.
П у б л и й. Н-да. Рыбки бы сейчас. Свеженькой... (Глядя в окно.)
Глаза бы мои этих звезд не видели. Уж лучше бы в шахтах сидеть, как
при республике. Уголь и уголь. По крайней мере, рубая его, хоть
иллюзия была, что к свету пробиваешься... Это, конечно, шикарная
идея - энергию из воздуха добывать, легкие эти механические, что
Тиберий ввел, и печень. И даже приятно, что кровь ихняя так
называемая - коричневого цвета. Не только экономическая, но и
эстетическая независимость от чучмеков этих с нефтью ихней. И вообще
в пандан Риму с его терракотой... А только в шахте, думаю, было
все-таки лучше. В смысле - не было надежд этих, бессознательно с
прозрачностью связанных. Синь эта, даль... холмы... Умбрия. Альпы.
Особенно в хорошую погоду. Тем более весной. Ультрамарин
и прочее. Hа кареглазых такие вещи особенно сильно действуют...
Мечтательность развивается. Не то что в шахте. На это, видать,
Тиберий и рассчитывал. Вместо того, чтоб на стенку лезть, воображение
разыгрывается. За счет, ясное дело, ярости... Звезды эти к тому же.
Вега и Кассиопея. Орион и Медведицы. Сконцентрироваться невозможно.
Тот же Сириус... Того гляди, про лебедя и двойника сочинять
примешься... Удивительно, Туллий, что ты не пробовал. При таком-то
виде.
Т у л л и Й. Я пробовал. Не далее как вчера.
П у б л и й. Ну?
Т у л л и й.
Вид, открывающийся из окна,
Девять восемьдесят одна.
П у б л и й. Девять восемьдесят чего? Девять восемьдесят одна?..
Это чего такое?
Т у л л и Й. Ускорение свободного падения.
П у б л и й. Макабр. Помноженное на 500 метров, если не больше.
Макабр... Значит, ты тоже об этом думаешь?
Т у л л и и. О чем? Публий. Ну... об этом (указывает глазами на
потолок) ...сам понимаешь.
Т у л л и Й (смотрит на потолок). Над нами только этот... как
его?.. ресторан. И антенна телевизионная.
П у б л и й. Да я не про то!.. (Обрывает себя на полуслове.
Следует отчаянная пантомима. Возводя глаза горе, Публий одновременно
тычет пальцем вниз. Затем, убедившись, что смысл его жестикуляции не
доходит до Туллия, меняет тактику и, тыча пальцем в потолок, косит
глазами в пол. После чего следует комбинация того и другого, в итоге
которой он окончательно запутывается и, поняв это, кричит - смесь
шепота и крика.) О побеге! Или... или - о (с расширенными глазами) о
самоубийстве!
Т у л л и й. Очень благородная римская традиция. Сенека и
Лукреций. Марк Антоний... Это с какой же стати я о самоубийстве
думать должен?
П у б л и й. Ну как же1 Это ж - это же - выход!
Т у л л и Й. Самоубийство, Публий, не выход, а слово "выход", на
стенке написанное. Как сказано у поэта, Только и всего.
П у б л и й. У какого?
Т у л л и Й. Не помню. У восточного.
П у б л и й. Это где?
Т у л л и Й. Тоже в Западной Азии. Наблюдательный они народ...
П у б л и й. Тогда - о... о (подбегает к умывальнику, отво-
рачивает кран и свистящим шепотом) о побеге?
Т у л л и Й. Совершенный ты дикарь, душка Публий. Самоубийство,
побег. Детский сад какой-то. Куда бежать? В Рим - из Башни? Но это
все равно, что из Истории - в Антропологию. Или лучше: из Времени - в
историю. Мягко говоря, деградация. Со скуки окочуриться можно.
П у б л и й. А здесь чем лучше? Там хоть что-то происходит.
Петушиные бои. Гетеры. Гладиаторы. Сенат, в конце концов.
Законодательство. Да я бы снова в легион записался. Ко всем чертям. В
Ливию, в Персию! Если не поэт, то хотя бы в истории участвовать! В
географии, по крайней мере. Особенно когда морем путешествуешь.
Т у л л и Й. Его отсюда тоже видать. В хорошую погоду особенно.
П у б л и й. Как и бои петушиные. Записанные на пленку. Для
потомства.
Т у л л и Й. Или в трансляции. Хочешь, включим?
П у б л и й. Ладно, чего там...
Над мусоропроводом загорается лампочка.
Т у л л и Й. Публий!
П у б л и й. Чего?
Т у л л и Й. Жену тебе привезли.
П у б л и й. А?
Т у л л и Й. Тумбочка твоя новая. По-моему, доставили.
П у б л и й (замечая лампочку и поднимаясь с лежанки.) Груб ты,
вот что...
Т у л л и Й. Помочь?
П у б л и й. Да ладно, я сам.
Открывает дверцу: оттуда выплывает новая, из хромированной стали,
тумбочка.
Т у л л и Й. Красавица, а?
П у б л и й. Ничего, действительно.
Т у л л и Й. Из того же материала, что и сама Башня. Не
как-нибудь.
П у б л и й. Н-да, ничего... Только в ней все отражается.
(Устанавливает тумбочку около кровати, отходит на два шага.) Как в
кривом зеркале. Но - зеркале.
Т у л л и Й. Нет лебедя без отражения... Может, это тебя охладит
малость. Южный темперамент. Либо наоборот распалит.
П у б л и й. Да оставь ты... Завидуешь, небось. Конечно, в твоем
возрасте. Да и в моем тоже... Раньше, бывало, сунешь пенис в ведро -
вода кипит. А теперь (машет рукой)...
Т у л л и Й. Я это ведро тебе на своем с первого этажа на пятый
поднесу. С петухами особенно.
П у б л и й. Кончай хлестаться.
Т у л л и й. Пари?
П у б л и й. На что?
Т у л л и Й. На твое снотворное. На неделю вперед.
П у б л и й. Ты сначала ведро найди. Не выпускают их больше...
Т у л л и Й. Ну, это претору позвонить можно; он разыщет.
П у б л и й. И ступеньки...
Пауза. Публий исследует внутренности тумбочки.
Т у л л и Й. Странно. Как вещи из моды выходят. То же ведро,
например.
П у б л и й. Ну, в сельской-то местности им еще, поди, поль-
зуются. В Ливии, например, я помню...
Т у л л и й. Так то в Ливии... Не ты, так я о Ливии и не вспомнил
бы. И о сельской местности. Вообще - о мире... Так, место
горизонтальное. Зеленовато-коричневое с синим. Грады и веси. Формы
эти - кубики, треугольники. Крестики, нолики. Ниточки синенькие. Поля
распаханные.
П у б л и й. Хочешь, претору позвоним - карту Империи закажем.
Т у л л и Й. Или - обои. Что то же самое... Смысл Империи,
Публий, в обессмысливании пространства... Когда столько завоевано -
все едино. Что Персия, что Сарматия, Ливия, Скифия, Галлия - какая
разница. Тиберий-то и был первый, кто это почувствовал... И программы
эти космические - то же самое. Ибо чем они кончаются? Когортой на
Сириусе, колонией на Капонусе. А потом что? - возвращение. Ибо не
человек пространство завоевывает, а оно его эксплуатирует. Поскольку
оно неизбежно. За угол завернешь - думаешь, другая улица. А она - та
же самая: ибо она - в пространстве. То-то они фасады и украшают -
лепнина всякая - номера навешивают, названиями балуются. Чтоб о
горизонтальной этой тавтологии жуткой не думать. Потому что, все -
помещение: пол, потолок, четыре стенки. Юг и Север, Восток и Запад.
Все - метры квадратные. Или, если хочешь, кубические. А помещение
есть тупик, Публий. Большой или малый, петухами и радугой
разрисованный, но - тупик. Нужник, Публий, от Персии только размером
и отличается. Хуже того, человек сам и есть тупик. Потому что он
сам - полметра в диаметре. В лучшем случае. Кубических или
анатомических, или чем там объемы меряются...
П у б л и й. Пространство в пространстве то есть?
Т у л л и й. Ага. Вещь в себе. Клетка в камере. Оазис ужаса в
пустыне скуки. Как сказано у поэта.
П у б л и й. Какого?
Т у л л и й. Галльского... И все одинаковые. Анатомически то
есть. Близнецы или двойники эти самые. Лебеди. Природа в том смысле
мать, Публий, что разнообразием не балует. Из дому выйти надумаешь,
но взглянешь в зеркало - и дело с концом. Или в тумбочку эту...
даром, что кривая... То-то они так за тряпки хватаются - тоги эти
пестрые разнообразные...
П у б л и й. Туники...
Т у л л и й. Хитоны.
П у б л и й. (Живо). Это что такое?
Т у л л и й. Одежда верхняя легкая. Но - поверх туники. Тоже
греческая... Hеважно... Только чтоб на самих себя не нарваться...
Чтоб помещение не узнать... Весь ужас в том, что у людей больше
общего, чем разного. И разница-то эта только в сантиметрах и
выражается. Голова, руки, ноги, причинное место; у баб - титьки еще.
Но с точки зрения пространства, Публий, с точки зрения пространства,
когда ты на бабу забираешься, происходит нечто однополое. Как если бы
и не на бабу. Топографическое извращение какое-то место имеет.
Топо-сексуализм, если угодно. Тавтология. Тиберий это потому и понял,
что - цезарь. Потому что подданных в массе привык рассматривать.
Потому что цезарь - он что? он общий знаменатель всегда ищет.
П у б л и й. Ну, первому это, я думаю. Богдыхану Китайскому в
голову пришло. У егонных подданных все же больше общего. И
знаменатель, и числитель... Потому, видать, у них даже и республики
не было. Один всех и представляет.
Т у л л и Й. Да их же там миллиард с лишним, Публий. Даже если б
от каждого миллиона по сенатору избиралось, можешь себе Сенат этот
представить, а? Или результаты голосования. Скажем, 70% за, 30% -
против. То есть триста миллионов в меньшинстве.
П у б л и й. Да, некоторые цезарями становились и при более
скромных исходных.
Т у л л и й. Не в этом дело! не в этом дело, Публий! Не в цифрах.
Конечно, миллиард - это уже пространство. Особенно если их плечом к
плечу поставить. Но они еще и друг на друга взбираются.
Совокупляются... Это - пространство не только к самовоспроизводству,
но еще и к расширению склонное... То-то они там на Востоке и вырезают
друг друга с таким безразличием. Потому что - много, а раз много, то
взаимозаменимо. Этот, как его, в Скифии, который? ну, последний век
христианства - верней, постхристианства - он же так и утверждал: у
нас незаменимых нет... Не в цифрах дело. Дело в пространстве, которое
тебя пожирает. В образе весты или в образе тебе подобного... И
побежать некуда, от этого спасенья нет, кроме как только во Время.
Вот что имел в виду Тиберий. Он один это понял! Ни Богдыхан
Китайский, ни все сатрапы восточные не просекли, Публий. А Тиберий -
да. И отсюда - Башня. Ибо она не что иное как форма борьбы с
пространством. Hе только с горизонталью, но с самой идеей. Она
помещение до минимума сводит. То есть как бы физически тебя во Время
выталкивает. В чистое Время, километрами не засранное; в хронос...
Ибо отсутствие пространства есть присутствие Времени. Для тебя это -
камера, темница, узилище; потому что ты - варвар. Варвару всегда
Лебенсраум подай... мослами чтоб шевелить... пыль поднимать... А для
римлянина это - орудие познания Времени. Проникновения в оное... И
орудие, заметь, совершенное: со всем для жизни необходимым...
П у б л и й. Да уж это точно. Дальше ехать некуда. В смысле -
этой камеры лучше быть не может.
Т у л л и Й. Одиночная, наверно, лучше. Там пространства еще
меньше. Особенно анатомического... дальше, конечно, только гроб. Где
пространство кончается, и сам Временем становишься. Хотя кремация еще
даже и лучше... Но то от претора зависит.
П у б л и й. А урну с прахом куда? Родственникам?
Т у л л и Й. Лучше в мусоропровод. Так хоть в Тибр попадет. Опять
же места занимать не будет. Пространства о есть... От претора,
конечно, зависит.
П у б л и й. Нет, я лучше родственникам... Октавиан хоть нать
будет, где папка валяется. А то - как не было меня. Только пенсия...
Не святым, дескать, духом...
Т у л л и Й. Да, не любил Тиберий длиннополых...
Пауза.
П у б л и й. Если бы ты мне дал, мы бы пространство сократили.
Спали бы вместе.
Т у л л и Й. Ну да, сократили бы. На десять сантиметров.
П у б л и й. На пятнадцатать!
1 2 3 4 5 6 7 8