Все три
горбоносы и узколицы, и с головы до пят
рыцари: в панцире, в шлеме, с длинным мечом. И спят
дольше, чем бодрствовали. Сумрак ротонды. Руки
скрещены на груди, точно две севрюги.
-48-
VI Человек приносит с собою тупик в любую
точку света; и согнутое колено
ЙОРК размножает тупым углом перспективу плена,
как журавлиный клин, когда он берет
W.H.A курс на Юг. Как все движущееся вперед.
Бабочки Северной Англии пляшут над лебедою Пустота, поглощая солнечный свет на общих
под кирпичной стеной мертвой фабрики. За средою основаньях с боярышником, увеличивается наощупь
наступает четверг, и т.д. Небо пышет жаром, в направленьи вытянутой руки, и
и поля выгорают. Города отдают лежалым мир сливается в длинную улицу, на которой живут другие.
полосатым сукном, георгины страдают жаждой. В этом смысле он - Англия. Англия в этом смысле
И твой голос - "Я знал трех великих поэтов. Каждый до сих пор Империя и в состояньи - если
был большой сукин сын" - раздается в моих ушах
с неожиданной четкостью. Я замедляю шаг верить музыке, булькающей водой -
и готов оглянуться. Скоро четыре года,как ты править морями. Впрочем - любой средой.
умер в австрийской гостиннице. Под стрелой перехода
ни души: черепичные кровли, асфальт, известка, Я в последнее время немного сбиваюсь: скалюсь
тополя. Честер тоже умер - тебе известно отраженью в стекле витрины; покамест палец
это лучше, чем мне. Как костяшки на пыльных счетах, набирает свой номер, рука опускает трубку.
воробьи восседают на проводах. Ничто так Стоит закрыть глаза, как вижу пустую шлюпку,
не превращает знакомый под'езд в толчею колонн, замерзшую на воде посредине бухты.
как любовь к человеку; особенно если он Выходя наружу из телефонной будки,
мертв. Отсутствие ветра заставляет тугие листья слышу голос скворца, в крике его - испуг.
напрягать свои мышцы и нехотя шевелиться.
Танец белых капустниц похож на корабль в бурю.
-49-
Но раньше, чем он взлетает, звук VII
растворяется в воздухе. Чьей беспредметной сини
и сродни эта жизнь, где вещи видней в пустыне, Английские каменные деревни.
ибо в ней тебя нет. И вакуум постепенно Бутылка собора в окне харчевни.
заполняет местный ландшафт. Как сухая пена, Коровы, разбредшиеся по полям.
овцы покоятся на темнозеленых волнах Памятники королям.
иоркширкского вереска. Кордебалет проворных
бабочек, повинуясь невидимому смычку, Человек в костюме побитом молью,
мельтешит над заросшей канавой, не давая зрачку провожает поезд, как все тут, к морю,
ни на чем задержаться. И вертикальный стебель улыбается дочке, уезжающей на Восток.
иван-чая длинней уходящей на Север Раздается свисток.
древней Римской дороги, всеми забытой в Риме.
Вычитая из меньшего большее, из человека - Время, И бескрайнее небо над черепицей
получаешь в остатке слова, выделяющиеся на белом тем синее, чем громче птицей
фоне отчетливей, чем удается телом оглашаемо. И чем громче поет она,
это сделать при жизни, даже сказав "лови!" тем все меньше видна.
Что источник любви превращает в объект любви.
-50-
САН-ПЬЕТРО В два часа пополудни силуэт почтальона
приобретает в под'езде резкие очертанья,
I чтоб, мгновенье спустя, снова сделаться силуэтом.
Удары колокола в тумане
Третью неделю туман не слезает с белой повторяют эту же процедуру.
колокольни коричневого, захолустного городка, В итоге невольно оглядываешься через плечо
затерявшегося в глухонемом углу самому себе вслед, как иной прохожий,
Северной Адриатики. Электричество стремясь рассмотреть получше щиколотки прошелестевшей
продолжает в полдень гореть в таверне. мимо красавицы, но - ничего не видишь,
Плитняк мостовой отливает желтой кроме хлопьев тумана. Безветрие, тишина.
жареной рыбой. Оцепеневшие автомобили
пропадают из виду, не заводя мотора. Направленье потеряно. За поворотом
И вывеску не дочитать до конца. Уже фонари обрываются, как белое многоточье,
не терракота и охра впитывают в себя за которым следует только запах
сырость, но сырость впитывает охру и терракоту. водорослей и очертанья пирса.
Безветрие; и тишина как ржанье
Тень, насыщяющаяся от света, никогда не сбивающейся с пути
радуется при виде снимаемого с гвоздя чугунной кобылы Виктора-Эммануила.
пальто совершенно по-христиански. Ставни
широко растопырены, точно крылья II
погрузившихся с головой в чужие
неурядицы ангелов. Там и сям Зимой обычно смеркается слишком рано;
слезающая струпьями штукатурка где-то вовне, снаружи, над головою.
обнажает красную, воспаленную кладку, Туго спеленутые клочковатой
и третью неделю сохнущие исподники марлей стрелки на городских часах
настолько привыкли к дневному свету отстают от меркнущего вдалеке
и к своей веревке, что человек рассеянного дневного света.
если выходит на улицу, то выходит
в пиджаке на голое тело, в туфлях на босу ногу.
-51-
За сигаретами вышедший постоялец Щербатые, но не мыслящие себя
возвращается через десять минут к себе в профиль, обшарпанные фасады.
по пробуравленному в тумане Только голые икры кривых балясин
его же туловищем туннелю. одушевляют наглухо запертые балконы,
Ровный гул невидимого аэроплана где вот уже двести лет никто
напоминает жужжание пылесоса не появляется: ни наследница, ни кормилица.
в дальнем конце гостиничного коридора Облюбованные брачующимися и просто
и поглощает, стихая, свет. скучающими чудищами карнизы.
"Nebbiq*",- произносит, зевая, диктор, Колоннада, оплывшая, как стеарин.
и глаза на секунду слипаются, наподобье И слепое, агатовое великолепье
раковины, когда проплывает рыба непроницаемого стекла,
(зрачок погружается ненадолго за которым скрываются кушетка и пианино:
в свои перламутровые потемки.) старые, но именно светом дня
и подворотня с лампочкой выглядит, как ребенок, оберегаемые успешно тайны.
поглощенный чтением под одеялом;
одеяло все в складках, как тога Евангелиста В холодное время года нормальный звук
в нише. Настоящее, наше время предпочитает тепло гортани капризам эха.
со стуком отскакивает от бурого кирпича Рыба безмолвствует; в недрах материка
грузной базилики, точно белый распевает горлинка. Но ни той, ни другой не слышно.
кожанный мяч, вколачиваемый в нее Повисший над пресным каналом мост
школьниками после школы. удерживает расплывчатый противоположный берег
от попытки совсем отделиться и выйти в море.
Так, дохнув на стекло, выводят инициалы
тех, с чьим отсутствием не смириться;
* NEBBIQ (итал.) - туман
-52-
и подтек превращает заветный вензель только вода, и она одна,
в хвост морского конька. Вбирай же красной всегда и везде остается верной
губкой легких плотный молочный пар, себе - нечувствительной к метаморфозам, плоской,
выдыхаемый всплывшею Амфитритой находящейся там, где сухой земли
и ее нереидами! Протяни больше нет. И патетика жизни с ее началом,
руку - и кончики пальцев коснутся торса, серединой, редеющим календарем, концом
покрытого мелкими пузырьками и т.д. стушевывается в виду
и пахнущего, как в детстве, йодом. вечной, мелкой, бесцветной ряби.
III Жесткая, мертвая проволока виноградной
лозы мелко вздрагивает от собственного напряженья.
Выстиранная, выглаженная простыня Деревья в черном саду ничем
залива шуршит оборками, и бесцветный не отличаются от ограды, выглядящей
воздух на миг сгущается в голубя или в чайку, как человек, которому больше не в чем
но тотчас растворяется. Вытащенные из воды и - главное - некому признаваться.
лодки, баркасы, гондолы, плоскодонки, Смеркается; безветрие, тишина.
как непарная обувь, разбросанные на песке, Хруст ракушечника, шорох раздавленного гнилого
поскрипывающем под подошвой. Помни: тростника. Пинаемая носком
любое движенье, по сути, есть жестянка взлетает в воздух и пропадает
перенесение тяжести тела в другое место. из виду. Даже спустя минуту
Помни, что прошлому не уложиться не расслышать звука ее паденья
без остатка в памяти, что ему в мокрый песок. Ни, тем более, всплеска.
необходимо будущее. Твердо помни:
-53-
КВИНТЕТ II
I Иногда в пустыне ты слышишь голос. Ты
вытаскиваешь фотоаппарат запечатлеть черты.
Веко подергивается. Изо рта Но - темнеет. Присядь, перекинься шуткой
вырывается тишина. Европейские города с говорящей по-южному, нараспев,
настигают друг друга на станциях. Запах мыла обезьянкой, что спрыгнула с пальмы и, не успев
выдает обитателю джунглей приближающегося врага. стать человеком, сделалась проституткой.
Там, где ступила твоя нога,
возникают белые пятна на карте мира. Лучше плыть пароходом, качающимся на волне,
участвуя в географии, в голубизне, а не
В горле першит. Путешественник просит пить. только в истории - этой коросте суши.
Дети, которых надо бить, Лучше Гренландию пересекать, скрипя
оглашают воздух пронзительным криком. Веко лыжами, оставляя после себя
подергивается. Что до колонн, из-за айсберги и тюленьи туши.
них всегда появляется кто-нибудь. Даже прикрыв глаза,
даже во сне вы видите человека. Алфавит не даст позабыть тебе
цель твоего путешествия - точку "Б".
И накапливается как плевок в груди: Там вороне не сделаться вороном, как ни каркай;
"Дай мне чернил и бумаги, а сам уйди слышен лай дворняг, рожь заглушил сорняк;
прочь!" И веко подергивается. Невнятные причитанья там, как над шкуркой зверька скорняк,
за стеной (будто молются) увеличивают тоску. офицеры Генштаба орудуют над порыжевшей картой.
Чудовищность творящегося в мозгу
придает незнакомой комнате знакомые очертанья.
-54-
III IV
Тридцать семь лет я смотрю в огонь. "Где это?" - спрашивает, приглаживая вихор,
Веко подергивается. Ладонь племянник. И, пальцем блуждая по складкам гор,
покрывается потом. Полицейский, взяв документы, "Здесь" - говорит племянница. Поскрипывают качели
выходит в другую комнату. Воздвигнутый впопыхах, в старом саду. На столе букет
обелиск кончается нехотя в облаках,
как удар по Эвклиду, как след кометы. фиалок. Солнце слепит паркет.
Из гостинной доносятся пассажи виолончели.
Ночь; дожив до седин, ужинаешь один,
сам себе быдло, сам себе господин. Ночью над плоскогорьем висит луна.
Вобла лежит поперек крупно набранного сообщенья От валуна отделяется тень слона.
об изверженьи вулкана черт знает где, В серебре ручья нет никакой корысти.
иными словами, в чужой среде, В одинокой комнате простыню
упираясь хвостом в "Последние Запрещенья". комкает белое /смуглое/ просто ню -
живопись неизвестной кисти.
Я понимаю только жужжанье мух
на восточных базарах! На тротуаре в двух Весной в грязи копошится труженник-муравей,
шагах от гостиницы, рыбой попавшей в сети, появляется грач, твари иных кровей;
путешественник ловит воздух раскрытым ртом: листва прикрывает ствол в месте его изгиба.
сильная боль, на этом убив, на том Осенью ястреб дает круги
продолжается свете. над селеньем, считая цыплят. И на плечах слуги
болтается белый пиджак сагиба...
-55-
V ПИСЬМА ДИНАСТИИ МИНЬ
Было ли сказано слово? И если да, - I
на каком языке? Был ли мальчик? И сколько льда
нужно бросить в стакан, чтоб остановить Титаник "Скоро тринадцать лет, как соловей из клетки
мысли? Помнит ли целое роль частиц? вырвался и улетел. И, на ночь глядя, таблетки
Что способен подумать при виде птиц богдыхан запивает кровью проштрафившегося портного,
в аквариуме ботаник? откидывается на подушки и, включив заводного,
погружается в сон, убаюканный ровной песней.
Теперь представим себе абсолютную пустоту. Вот какие теперь мы празнуем в Поднебесной
Место без времени. Собственно воздух. В ту невеселые, нечетные годовщины.
и в другую, и в третью сторону. Просто Мекка Специальное зеркало, разглаживающее морщины,
воздуха. Кислород, водород. И в нем каждый год дорожает. Наш маленький сад в упадке.
мелко подергивается день за днем Небо тоже исколото шпилями, как лопатки
одинокое веко. и затылок больного (которого только спину
мы и видим). И я иногда об'ясняю сыну
Это - записки натуралиста. За- богдыхана природу звезд, а он отпускает шутки.
писки натуралиста. Капающая слеза
падает в вакууме без всякого ускоренья. Это письмо от твой, возлюбленный, Дикой Утки
Вечнозеленое неврастение, слыша жжу писано тушью на рисовой тонкой бумаге, что дала мне
це-це будущего, я дрожу императрица.
вцепившись ногтями в свои коренья. Почему-то вокруг все больше бумаги, все меньше риса".
-56-
II ЭЛЕГИЯ
"Дорога в тысячу ли начинается с одного До сих пор, вспоминая твой голос, я прихожу
шага, гласит пословица. Жалко, что от него в возбуждение. Что, впрочем, естественно. Ибо связки
не зависит дорога обратно, превосходящая многократно не чета голой мышце, волосу, багажу
тысячу ли. Особенно, отсчитывая от "О". под холодными буркалами, и не бздюме утряски
Одна ли тысяча ли, две ли тысячи ли - вещи с возрастом. Взятый вне мяса, звук
тысяча означает, что ты сейчас вдали не изнашивается в результате трения
от родимого крова, и зараза бессмысленности со слова о разреженный воздух, но, близорук, из двух
перекидывается на цифры; особенно на ноли. зол выбирает обычно большее: повторенье
некогда сказанного. Трезвая голова
Ветер несет на Запад, как желтые семена сильно с этого кружится по вечерам подолгу,
из лопнувшего стручка, - туда, где стоит Стена. точно пластинка, стачивая слова,
На фоне ее человек уродлив и страшен, как иероглиф; и пальцы мешают друг другу извлечь иголку
как любые другие неразборчивые письмена. из заросшей извилины - как отдавая честь
наважденью в форме нехватки текста
Движение в одну сторону превращает меня при избытке мелодии. Знаешь, на свете есть
в нечто вытянутое, как голова коня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59
горбоносы и узколицы, и с головы до пят
рыцари: в панцире, в шлеме, с длинным мечом. И спят
дольше, чем бодрствовали. Сумрак ротонды. Руки
скрещены на груди, точно две севрюги.
-48-
VI Человек приносит с собою тупик в любую
точку света; и согнутое колено
ЙОРК размножает тупым углом перспективу плена,
как журавлиный клин, когда он берет
W.H.A курс на Юг. Как все движущееся вперед.
Бабочки Северной Англии пляшут над лебедою Пустота, поглощая солнечный свет на общих
под кирпичной стеной мертвой фабрики. За средою основаньях с боярышником, увеличивается наощупь
наступает четверг, и т.д. Небо пышет жаром, в направленьи вытянутой руки, и
и поля выгорают. Города отдают лежалым мир сливается в длинную улицу, на которой живут другие.
полосатым сукном, георгины страдают жаждой. В этом смысле он - Англия. Англия в этом смысле
И твой голос - "Я знал трех великих поэтов. Каждый до сих пор Империя и в состояньи - если
был большой сукин сын" - раздается в моих ушах
с неожиданной четкостью. Я замедляю шаг верить музыке, булькающей водой -
и готов оглянуться. Скоро четыре года,как ты править морями. Впрочем - любой средой.
умер в австрийской гостиннице. Под стрелой перехода
ни души: черепичные кровли, асфальт, известка, Я в последнее время немного сбиваюсь: скалюсь
тополя. Честер тоже умер - тебе известно отраженью в стекле витрины; покамест палец
это лучше, чем мне. Как костяшки на пыльных счетах, набирает свой номер, рука опускает трубку.
воробьи восседают на проводах. Ничто так Стоит закрыть глаза, как вижу пустую шлюпку,
не превращает знакомый под'езд в толчею колонн, замерзшую на воде посредине бухты.
как любовь к человеку; особенно если он Выходя наружу из телефонной будки,
мертв. Отсутствие ветра заставляет тугие листья слышу голос скворца, в крике его - испуг.
напрягать свои мышцы и нехотя шевелиться.
Танец белых капустниц похож на корабль в бурю.
-49-
Но раньше, чем он взлетает, звук VII
растворяется в воздухе. Чьей беспредметной сини
и сродни эта жизнь, где вещи видней в пустыне, Английские каменные деревни.
ибо в ней тебя нет. И вакуум постепенно Бутылка собора в окне харчевни.
заполняет местный ландшафт. Как сухая пена, Коровы, разбредшиеся по полям.
овцы покоятся на темнозеленых волнах Памятники королям.
иоркширкского вереска. Кордебалет проворных
бабочек, повинуясь невидимому смычку, Человек в костюме побитом молью,
мельтешит над заросшей канавой, не давая зрачку провожает поезд, как все тут, к морю,
ни на чем задержаться. И вертикальный стебель улыбается дочке, уезжающей на Восток.
иван-чая длинней уходящей на Север Раздается свисток.
древней Римской дороги, всеми забытой в Риме.
Вычитая из меньшего большее, из человека - Время, И бескрайнее небо над черепицей
получаешь в остатке слова, выделяющиеся на белом тем синее, чем громче птицей
фоне отчетливей, чем удается телом оглашаемо. И чем громче поет она,
это сделать при жизни, даже сказав "лови!" тем все меньше видна.
Что источник любви превращает в объект любви.
-50-
САН-ПЬЕТРО В два часа пополудни силуэт почтальона
приобретает в под'езде резкие очертанья,
I чтоб, мгновенье спустя, снова сделаться силуэтом.
Удары колокола в тумане
Третью неделю туман не слезает с белой повторяют эту же процедуру.
колокольни коричневого, захолустного городка, В итоге невольно оглядываешься через плечо
затерявшегося в глухонемом углу самому себе вслед, как иной прохожий,
Северной Адриатики. Электричество стремясь рассмотреть получше щиколотки прошелестевшей
продолжает в полдень гореть в таверне. мимо красавицы, но - ничего не видишь,
Плитняк мостовой отливает желтой кроме хлопьев тумана. Безветрие, тишина.
жареной рыбой. Оцепеневшие автомобили
пропадают из виду, не заводя мотора. Направленье потеряно. За поворотом
И вывеску не дочитать до конца. Уже фонари обрываются, как белое многоточье,
не терракота и охра впитывают в себя за которым следует только запах
сырость, но сырость впитывает охру и терракоту. водорослей и очертанья пирса.
Безветрие; и тишина как ржанье
Тень, насыщяющаяся от света, никогда не сбивающейся с пути
радуется при виде снимаемого с гвоздя чугунной кобылы Виктора-Эммануила.
пальто совершенно по-христиански. Ставни
широко растопырены, точно крылья II
погрузившихся с головой в чужие
неурядицы ангелов. Там и сям Зимой обычно смеркается слишком рано;
слезающая струпьями штукатурка где-то вовне, снаружи, над головою.
обнажает красную, воспаленную кладку, Туго спеленутые клочковатой
и третью неделю сохнущие исподники марлей стрелки на городских часах
настолько привыкли к дневному свету отстают от меркнущего вдалеке
и к своей веревке, что человек рассеянного дневного света.
если выходит на улицу, то выходит
в пиджаке на голое тело, в туфлях на босу ногу.
-51-
За сигаретами вышедший постоялец Щербатые, но не мыслящие себя
возвращается через десять минут к себе в профиль, обшарпанные фасады.
по пробуравленному в тумане Только голые икры кривых балясин
его же туловищем туннелю. одушевляют наглухо запертые балконы,
Ровный гул невидимого аэроплана где вот уже двести лет никто
напоминает жужжание пылесоса не появляется: ни наследница, ни кормилица.
в дальнем конце гостиничного коридора Облюбованные брачующимися и просто
и поглощает, стихая, свет. скучающими чудищами карнизы.
"Nebbiq*",- произносит, зевая, диктор, Колоннада, оплывшая, как стеарин.
и глаза на секунду слипаются, наподобье И слепое, агатовое великолепье
раковины, когда проплывает рыба непроницаемого стекла,
(зрачок погружается ненадолго за которым скрываются кушетка и пианино:
в свои перламутровые потемки.) старые, но именно светом дня
и подворотня с лампочкой выглядит, как ребенок, оберегаемые успешно тайны.
поглощенный чтением под одеялом;
одеяло все в складках, как тога Евангелиста В холодное время года нормальный звук
в нише. Настоящее, наше время предпочитает тепло гортани капризам эха.
со стуком отскакивает от бурого кирпича Рыба безмолвствует; в недрах материка
грузной базилики, точно белый распевает горлинка. Но ни той, ни другой не слышно.
кожанный мяч, вколачиваемый в нее Повисший над пресным каналом мост
школьниками после школы. удерживает расплывчатый противоположный берег
от попытки совсем отделиться и выйти в море.
Так, дохнув на стекло, выводят инициалы
тех, с чьим отсутствием не смириться;
* NEBBIQ (итал.) - туман
-52-
и подтек превращает заветный вензель только вода, и она одна,
в хвост морского конька. Вбирай же красной всегда и везде остается верной
губкой легких плотный молочный пар, себе - нечувствительной к метаморфозам, плоской,
выдыхаемый всплывшею Амфитритой находящейся там, где сухой земли
и ее нереидами! Протяни больше нет. И патетика жизни с ее началом,
руку - и кончики пальцев коснутся торса, серединой, редеющим календарем, концом
покрытого мелкими пузырьками и т.д. стушевывается в виду
и пахнущего, как в детстве, йодом. вечной, мелкой, бесцветной ряби.
III Жесткая, мертвая проволока виноградной
лозы мелко вздрагивает от собственного напряженья.
Выстиранная, выглаженная простыня Деревья в черном саду ничем
залива шуршит оборками, и бесцветный не отличаются от ограды, выглядящей
воздух на миг сгущается в голубя или в чайку, как человек, которому больше не в чем
но тотчас растворяется. Вытащенные из воды и - главное - некому признаваться.
лодки, баркасы, гондолы, плоскодонки, Смеркается; безветрие, тишина.
как непарная обувь, разбросанные на песке, Хруст ракушечника, шорох раздавленного гнилого
поскрипывающем под подошвой. Помни: тростника. Пинаемая носком
любое движенье, по сути, есть жестянка взлетает в воздух и пропадает
перенесение тяжести тела в другое место. из виду. Даже спустя минуту
Помни, что прошлому не уложиться не расслышать звука ее паденья
без остатка в памяти, что ему в мокрый песок. Ни, тем более, всплеска.
необходимо будущее. Твердо помни:
-53-
КВИНТЕТ II
I Иногда в пустыне ты слышишь голос. Ты
вытаскиваешь фотоаппарат запечатлеть черты.
Веко подергивается. Изо рта Но - темнеет. Присядь, перекинься шуткой
вырывается тишина. Европейские города с говорящей по-южному, нараспев,
настигают друг друга на станциях. Запах мыла обезьянкой, что спрыгнула с пальмы и, не успев
выдает обитателю джунглей приближающегося врага. стать человеком, сделалась проституткой.
Там, где ступила твоя нога,
возникают белые пятна на карте мира. Лучше плыть пароходом, качающимся на волне,
участвуя в географии, в голубизне, а не
В горле першит. Путешественник просит пить. только в истории - этой коросте суши.
Дети, которых надо бить, Лучше Гренландию пересекать, скрипя
оглашают воздух пронзительным криком. Веко лыжами, оставляя после себя
подергивается. Что до колонн, из-за айсберги и тюленьи туши.
них всегда появляется кто-нибудь. Даже прикрыв глаза,
даже во сне вы видите человека. Алфавит не даст позабыть тебе
цель твоего путешествия - точку "Б".
И накапливается как плевок в груди: Там вороне не сделаться вороном, как ни каркай;
"Дай мне чернил и бумаги, а сам уйди слышен лай дворняг, рожь заглушил сорняк;
прочь!" И веко подергивается. Невнятные причитанья там, как над шкуркой зверька скорняк,
за стеной (будто молются) увеличивают тоску. офицеры Генштаба орудуют над порыжевшей картой.
Чудовищность творящегося в мозгу
придает незнакомой комнате знакомые очертанья.
-54-
III IV
Тридцать семь лет я смотрю в огонь. "Где это?" - спрашивает, приглаживая вихор,
Веко подергивается. Ладонь племянник. И, пальцем блуждая по складкам гор,
покрывается потом. Полицейский, взяв документы, "Здесь" - говорит племянница. Поскрипывают качели
выходит в другую комнату. Воздвигнутый впопыхах, в старом саду. На столе букет
обелиск кончается нехотя в облаках,
как удар по Эвклиду, как след кометы. фиалок. Солнце слепит паркет.
Из гостинной доносятся пассажи виолончели.
Ночь; дожив до седин, ужинаешь один,
сам себе быдло, сам себе господин. Ночью над плоскогорьем висит луна.
Вобла лежит поперек крупно набранного сообщенья От валуна отделяется тень слона.
об изверженьи вулкана черт знает где, В серебре ручья нет никакой корысти.
иными словами, в чужой среде, В одинокой комнате простыню
упираясь хвостом в "Последние Запрещенья". комкает белое /смуглое/ просто ню -
живопись неизвестной кисти.
Я понимаю только жужжанье мух
на восточных базарах! На тротуаре в двух Весной в грязи копошится труженник-муравей,
шагах от гостиницы, рыбой попавшей в сети, появляется грач, твари иных кровей;
путешественник ловит воздух раскрытым ртом: листва прикрывает ствол в месте его изгиба.
сильная боль, на этом убив, на том Осенью ястреб дает круги
продолжается свете. над селеньем, считая цыплят. И на плечах слуги
болтается белый пиджак сагиба...
-55-
V ПИСЬМА ДИНАСТИИ МИНЬ
Было ли сказано слово? И если да, - I
на каком языке? Был ли мальчик? И сколько льда
нужно бросить в стакан, чтоб остановить Титаник "Скоро тринадцать лет, как соловей из клетки
мысли? Помнит ли целое роль частиц? вырвался и улетел. И, на ночь глядя, таблетки
Что способен подумать при виде птиц богдыхан запивает кровью проштрафившегося портного,
в аквариуме ботаник? откидывается на подушки и, включив заводного,
погружается в сон, убаюканный ровной песней.
Теперь представим себе абсолютную пустоту. Вот какие теперь мы празнуем в Поднебесной
Место без времени. Собственно воздух. В ту невеселые, нечетные годовщины.
и в другую, и в третью сторону. Просто Мекка Специальное зеркало, разглаживающее морщины,
воздуха. Кислород, водород. И в нем каждый год дорожает. Наш маленький сад в упадке.
мелко подергивается день за днем Небо тоже исколото шпилями, как лопатки
одинокое веко. и затылок больного (которого только спину
мы и видим). И я иногда об'ясняю сыну
Это - записки натуралиста. За- богдыхана природу звезд, а он отпускает шутки.
писки натуралиста. Капающая слеза
падает в вакууме без всякого ускоренья. Это письмо от твой, возлюбленный, Дикой Утки
Вечнозеленое неврастение, слыша жжу писано тушью на рисовой тонкой бумаге, что дала мне
це-це будущего, я дрожу императрица.
вцепившись ногтями в свои коренья. Почему-то вокруг все больше бумаги, все меньше риса".
-56-
II ЭЛЕГИЯ
"Дорога в тысячу ли начинается с одного До сих пор, вспоминая твой голос, я прихожу
шага, гласит пословица. Жалко, что от него в возбуждение. Что, впрочем, естественно. Ибо связки
не зависит дорога обратно, превосходящая многократно не чета голой мышце, волосу, багажу
тысячу ли. Особенно, отсчитывая от "О". под холодными буркалами, и не бздюме утряски
Одна ли тысяча ли, две ли тысячи ли - вещи с возрастом. Взятый вне мяса, звук
тысяча означает, что ты сейчас вдали не изнашивается в результате трения
от родимого крова, и зараза бессмысленности со слова о разреженный воздух, но, близорук, из двух
перекидывается на цифры; особенно на ноли. зол выбирает обычно большее: повторенье
некогда сказанного. Трезвая голова
Ветер несет на Запад, как желтые семена сильно с этого кружится по вечерам подолгу,
из лопнувшего стручка, - туда, где стоит Стена. точно пластинка, стачивая слова,
На фоне ее человек уродлив и страшен, как иероглиф; и пальцы мешают друг другу извлечь иголку
как любые другие неразборчивые письмена. из заросшей извилины - как отдавая честь
наважденью в форме нехватки текста
Движение в одну сторону превращает меня при избытке мелодии. Знаешь, на свете есть
в нечто вытянутое, как голова коня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59