— Предатель-инквизитор сговаривается с предавшимся тьме чистильщиком с целью убийства безоружного священника.
— Ты не священник, а инквизитор, — рыкнул Хмырь, вновь вырывая руку. — Большая разница. И уж тем более ты, спрятавшийся за спинами своих холуев, отнюдь не безоружный.
— Все! Заткнулись оба! Ты, — я толкнул Хмыря в бок, — выйди в коридор и посмотри, что там. А ты, если уж такой добрый и богобоязненный, помоги своему другу.
Я резко махнул кинжалом в сторону свернувшегося посреди комнаты в луже крови инквизитора. И как-то так получилось, что сорвавшаяся с его острия капелька густой, почти черной крови попала отцу Василию точно в лоб.
Верховный инквизитор вздрогнул и отшатнулся. Хмырь коротко хохотнул:
— Как это символично, коллега! Как это на вас похоже.
На лицо отца Василия было страшно смотреть. Но надо отдать ему должное, он все-таки сдержался. И, как ни парадоксально, но мне кажется, что сдержал его не столько пистолет, смотрящий прямо в лицо, сколько та маленькая и случайная капелька крови, запятнавшая его лицо чуть выше правой брови.
— Извините, коллега, но нам действительно пора. Дела, знаете ли, — Хмырь изобразил нечто вроде шутовского полупоклона. — Еще раз извините.
По-прежнему усмехаясь, он вышел из комнаты в коридор. Я остался один вместе с тремя инквизиторами, один из которых, скорчившись, неподвижно лежал на полу, и…
Ирина.
— Идем, — я протянул ей руку. Синий лед в ее глазах вонзился в мою душу тысячами острейших игл. Но руку она приняла.
— Идем, — повторил я, в последний раз обводя глазами комнату и ненадолго останавливая взгляд на лицах собравшихся здесь людей.
Отец Василий. Верховный инквизитор. Высший церковный судия нашей епархии. Даже митрополит не сможет отменить объявленный им приговор. И этот человек стоял с таким видом, будто только что нос к носу столкнулся с самим Дьяволом. Страх, боль, отчаяние, ненависть… Десятки разных чувств смешались на его побледневшем лице, украшенном крохотной точечкой крови над правой бровью.
Интересно, сколько сейчас тьмы в его ауре?..
Обычный рядовой инквизитор в точно такой же, как у отца Василия, хламиде с черным крестом на груди. Подобное одеяние иногда носили рыцари во времена крестовых походов. Интересно, почему оно снова вошло в моду среди церковников?
Инквизитор стоял спокойно. За все время разговора он не произнес ни единого слова, не сделал ни одного движения. Стоял как статуя и молчал. Только глаза у него все время бегали… как будто под белой хламидой в кармане обычных джинсов у инквизитора был пистолет и он ждал подходящего момента, чтобы его вытащить.
На всякий случай я погрозил ему пальцем…
Еще один инквизитор, лежащий без движения на полу. Может быть, он умирал, а может, был уже мертв. Я не знал.
Самое страшное, я не чувствовал за собой вины по поводу его смерти. А ведь это я всадил в него кинжал. Я преступил одновременно и мирской, и церковный закон. Убил человека, священника, инквизитора и тем самым уже автоматически заработал анафему. А в придачу еще и смертную казнь путем… ну, не знаю, у смерти всегда много путей. Но я не чувствовал ни вины, ни раскаяния! Может быть, потом они и придут, но сейчас не было ничего.
Будь я проклят за это. Я убил человека и ничего не чувствую…
И наконец Ирина. Непричесанная. Усталая. Далекая и недостижимая. Мессия. Она та, кому волею Господа предстоит изменить этот мир. Ее сила растет очень быстро. Еще вчера она была обычной девушкой, и только самый внимательный глаз смог бы разглядеть слабые искры синего льда в ее глазах. Сегодня она уже пылает, как солнце. Даже повернувшись спиной, я чувствовал мягкое, незримое давление силы. Ее теплое, ласковое сияние заставляло трепетать мою душу и наполняло нездоровой пульсацией холодную рукоять лежащего в ладони кинжала.
А уже завтра яростный свет ее смерти опалит весь мир. Ничто не останется неизменным…
Отец Василий. Безымянный инквизитор. Ирина. Три пары глаз смотрели на меня.
Что они видят на моем лице?
Тьму? Злобу? Ненависть? Отец Василий считает меня бездушным. Уверен ли я, что он не прав?
Легко говорить кому-то: ты не прав, ты ошибся, ты— зло. Много труднее судить себя самого. Объективно судить, безо всяких оправданий и отговорок вроде «я не мог поступить иначе», «так надо было» или «это в последний раз». На самом деле подобные внешне красивые слова — это маленькие кирпичики, устилающие дорогу во тьму. Они позволяют оправдать все что угодно. «Я убил, но так было надо». «Я украл, но я не мог поступить иначе». «Я спровоцировал конец света, но это в последний раз»…
Так трудно провести линию, раз и навсегда обозначив для себя то, что делать не будешь никогда. Еще труднее потом удерживаться за нею, раз за разом проходя по самой границе, но не переходя ее… Самое главное — не переходя ее.
До недавнего момента у меня эта линия была. Теперь ее преступил я. Значит ли это, что я сошел во тьму?
Наверное, да…
Раскаиваюсь ли я? Поступил бы я иначе, будь у меня шанс начать с самого сначала?
Наверное, нет…
И будь я проклят за это.
Тряхнув головой, я подхватил под руку Ирину, которая смотрела на меня так, будто в ее распоряжении было все время мира. И, сопровождаемые двумя откровенно ненавидящими взглядами, мы вышли из комнаты.
— Ну, я уж думал, вы там провалились, — буркнул Хмырь. — Что так долго?
Я пробормотал в ответ что-то невразумительное — не мог же сказать, что в самый неудобный момент у меня разыгралась совесть. Ирина, наверняка будучи в курсе всех моих терзаний, промолчала тоже, думая о чем-то своем. О чем, я понял, только когда она негромко спросила у Хмыря:
— Почему ты так ненавидишь его?
Лед в ее глазах искрился тысячами холодных граней.
Я не думал, что Хмырь ответит. Трудно говорить об истоках чувств, питаемых к определенному человеку. Трудно и подчас больно. Но Иван все-таки нашел в себе силы.
— Потому что он мой брат, — столь же тихо сказал он.
Ирина спокойно кивнула, будто заранее знала ответ и хотела всего лишь проверить: хватит ли у бывшего инквизитора духу сказать это вслух… А может быть, она просто хотела, чтобы я об этом знал?
Неважно.
Рукоять кинжала послала в мою ладонь еще одну волну холода, но ей было далеко до того льда, что на мгновение сковал мою душу. А уже через полшага лед оттаял, оставив после себя холодное море спокойствия:
— Ты же говорил, что у тебя не осталось родственников после Дня Гнева. Или это были просто слова?
— Я тебе не лгал, — внешне оставаясь совершенно равнодушным, ответил Хмырь. — Просто его я родственником не считаю.
И я не нашел, что на это ответить.
Мы дошли почти до конца коридора, когда я, приглядывая за тылами, заметил, как из оставленной нами открытой двери выглянул тот самый безымянный инквизитор. Выглянул. Нервно осмотрелся. И, держась ближе к стене, торопливо побежал в противоположную от нас сторону. Намерения его для меня были кристально ясными: рассказать, предупредить, позвать на помощь.
Пистолет сам прыгнул мне в руку. Я прицелился в спину бегущему вперевалку инквизитору, но стрелять пока не торопился, хотя палец у меня лежал на курке. Осторожно пятясь, я держал его на мушке до тех пор, пока инквизитор не свернул за угол, но так и не выстрелил.
Я понимал, что сделал глупость, что по логике мне нужно было убить его, но я не стал. Наверное, тем самым я пытался доказать самому себе, что в моей душе до сих пор остались проблески света? Да, скорее всего, так и было.
Я позволил ему уйти. Зная, что это нам аукнется, я все равно его отпустил. И хорошо еще, что Хмырь, смотрящий исключительно вперед, не видел этого, а иначе я бы заработал пару ласковых слов… А может быть, и нет. Ведь он тоже оставил в живых отца Василия.
Или Хмырь просто хотел, чтобы это сделал за него я?.. Если так, то пошел бы он ко всем чертям!
Я перешагнул через скорчившегося на полу, оглушенного нами бездушного и в последний раз обернулся.
Никого. Только редкие щелчки выстрелов, эхом проносящиеся по лабиринту подземных коридоров.
Почему инквизиторы всегда так любят подземелья и катакомбы? Не потому ли, что они боятся или стыдятся света?
Держа наготове пистолет, свободной рукой я нашел прохладные пальцы Ирины.
— Идем. Нужно побыстрее убраться из этого места, пока не кончилось наше непонятное везение.
* * *
Везение кончилось минут через пять, когда мы шли по коридору, непосредственно примыкающему к ведущей из подземелий лестнице. Трое инквизиторов, как чертики из коробки, вывалились из бокового коридора метрах в десяти перед нами. И в руках у них было оружие.
Хмырь тут же полоснул по ним из автомата, отнятого у бездушного. И в итоге я едва успел убраться за угол, практически волоча за собой Ирину, прежде чем ответный залп разорвал воздух и в коридоре стало буквально нечем дышать.
Я пару раз бестолково пальнул в ответ. И отступив обратно, рукавом стер кровь со щеки. Не знаю, что это было — случайная пуля или выбитый ею из стены каменный осколок, но в любом случае этот коридор сделался очень опасным местом.
Это был мой первый опыт подобного рода. До сих пор я ни разу не попадал в перестрелки. Нечисть обычно не носит пистолетов, предпочитая любому оружию собственные когти и зубы. И хотя это не делает ее менее опасной, но риск получить случайную пулю отсутствует как таковой.
Как и большинство чистильщиков, я всегда считал меч и схватку лицом к лицу честнее пули и выстрела из-за угла. Сейчас же меч был бесполезен. И мне это не нравилось, потому что я плохо представлял себе правила ведения дистанционного боя.
Ну не учили меня убивать людей в перестрелке. Не учили!
Будь против меня не три человека, а три вампира или три оборотня… или пусть даже шесть вампиров или оборотней, все сложилось бы совсем по-другому. Я, конечно, не говорю, что это было бы просто, но, по крайней мере, я знал бы, что делать.
Сталь против когтя, серебро против клыка, мастерство против силы и разум против инстинкта…
Пуля, разбрызгав каменную крошку, раздробила гранитную облицовку стены прямо у меня над головой, заставив вполголоса выругаться. Вздрогнула Ирина. На другой стороне коридора вжимался в дверной проем Хмырь. А инквизиторы все стреляли и стреляли. И, кажется, к ним только что подошло подкрепление.
— Что будем делать?! — перекрикивая грохот выстрелов, спросил я у Хмыря.
На мгновение он высунулся из проема и послал во врага короткую очередь. Отбросил опустевший автомат, вытаскивая обрез.
— Уходить! — крикнул бывший инквизитор.
— Куда? Сзади тупик. Спереди, — я осторожно выглянул, — шесть или даже семь инквизиторов. Куда?
Три или четыре пули выбили в граните неровные бесформенные кляксы. Еще одна рикошетом от железной двери ушла куда-то вбок. В ответ громогласно рявкнул обрез бывшего Хмыря.
— Сможешь вскрыть вон ту дверь? Я осторожно выглянул и тут же вновь дернул голову обратно.
— Под пулями? Ты с ума сошел?.. Да и зачем она тебе?
— Там можно выйти… Давай я прикрою.
Я еще раз посмотрел на дверь. Выглянув, полюбовался на засевших кто где инквизиторов, один из которых, кажется, нарвался-таки на нашу пулю и теперь недвижимо лежал на полу посреди коридора. Неровно сглотнул.
Вылезти из укрытия в насквозь простреливаемое пространство коридора, да еще и сидеть там, взрезая дверной замок, было чистейшей воды самоубийством. И никакое прикрытие тут бы не помогло. Разве что если бы его осуществлял засевший за нашей спиной десяток пулеметчиков.
Впрочем, если бы с нами был десяток пулеметчиков, ломать дверь, скорее всего, нам бы не пришлось…
— Готов?
Я медленно вытащил кинжал. Напрягся, готовый мгновенно метнуться под пули.
— Готов.
Инстинкт самосохранения аж взвыл при этих словах.
— Тогда действуй! — Хмырь высунулся и шибанул из обоих стволов сразу. Вроде бы никого не задел, но хотя бы заставил инквизиторов попрятаться. Ненадолго.
— Стойте! — закричала Ирина. — Стойте. Не надо. Я… я открою.
— Как? — Хмырь торопливо перезаряжал обрез. Я заметил, что руки у него чуть заметно дрожат, и негромко хмыкнул. — Вылезешь под пули?.. Пойми, дорогая, мы затеяли все это именно из-за твоего спасения. И если с тобой что-нибудь случится, получится, что мы старались и, возможно, даже умерли зря. Ты, Ирина, сейчас центр вселенной и ради тебя и я, и Алексей готовы на все. Даже умереть ради того, чтобы ты жила.
Хмырь закончил свою проникновенную и необыкновенно спокойную, не вяжущуюся с трясущимися руками речь и снова выстрелил. Ретивый инквизитор, высунувшийся особо далеко, крякнул и, схватившись за плечо, мгновенно отпрянул. Остальные чернокрестники открыли яростную пальбу.
Я тоже пару раз выстрелил для острастки, но без особого успеха.
— Давай, Алексей.
— Не-ет! — Ирина схватила меня за плечо. Сжала. Дернула на себя с силой, невозможной для столь хрупкого тела и подходящей больше вампиру, чем человеку.
На мгновение я даже подумал, что она решила переломать мне все кости. Но в следующий момент я уже забыл об этом, потому что заглянул в ее глаза.
Лед. Бесконечные торосы синего льда, колючего и беспощадного. Холод. Неземной холод, от которого начинает крошиться даже металл, закаленная сталь лопается как стекло, а человеческая душа замирает, будучи не в силах пошевелиться…
В этих глазах не было ни жизни, ни смерти, ни ненависти, ни любви. В них не было ничего, кроме Бога.
И я испугался. Испугался так, как никогда в жизни.
А потом в воздухе пахнуло силой. Могучей, далекой, нечеловеческой Силой. И не только я, не только вжавший голову в плечи Хмырь, но даже инквизиторы ее почувствовали. Стрельба стихла как по волшебству, сменившись настороженным молчанием…
Ирина медленно подняла руку и, распрямив ладонь, резко толкнула перед собой воздух.
Громовой раскат эхом метнулся вдоль стен коридора. С потолка посыпалась пыль. Мигнули осветительные лампы. На мгновение мне даже показалось, что содрогнулась вся церковь. И, может быть, на самом деле так оно и было…
Но больше всего пострадала та самая дверь. В нее будто ударил невидимый таран. Металл смялся как бумага, выгнулся, свернулся от чудовищного по силе удара.
Вывернутый замок превратился в бесформенный ком железа. Дверной косяк рассекли многочисленные трещины.
Тяжело дыша, будто после марафонского бега, Ирина почти свалилась мне на руки. Обхватила за шею, дрожа и жадно хватая ртом воздух.
Осторожно, боясь того, что я мог увидеть, я поднял взгляд и вновь заглянул в ее глаза.
Ничего. Обычные глаза усталой и испуганной девушки, чистые и прозрачные. Лед исчез. Ударив в дверь и развалив ее практически надвое, он ушел, отступил, скрылся. Но я знал, что это не навсегда. Я знал, что он еще вернется.
Но пока я смотрел в эти чистые зеленые глаза и тонул в них. Тонул, тонул, тонул…
— Спасибо, — непонятно за что едва слышно поблагодарила меня Ирина. — Спасибо тебе.
— За что?
Она промолчала. И только глаза ее стали еще чище, еще прозрачнее, еще прекрасней.
— Как ты это сделала?
— Не знаю, — прошептала она. — Я просто поняла, что… что я могу… Я, честно, не знаю. — Ирина покаянно вздохнула. — Извини.
— Понимаю, — тихо ответил я. — Тебе не за что извиняться.
— Нет. Есть за что, — не согласилась Ирина. — За то, что втянула тебя во все это. За то, что встретила тебя…
— Это не твоя вина. Ты не должна извиняться за это.
— Спасибо…
— Эй, голубки, хватит шептаться. Пора сваливать!
Сердитый шепот Хмыря заставил меня вздрогнуть и оторвать взгляд от изумрудно-зеленых глаз Ирины. И это было почти физически больно. Но бывший инквизитор был прав: сейчас не время вести задушевные разговоры. Пока атакующие не опомнились, надо уходить.
Поспешно сунув пистолет за пояс, я нагнулся и подхватил успевшую только коротко ахнуть Ирину на руки. Хмырь уже выскочил из укрытия и ударил плечом в перекосившиеся останки двери. Тяжело грохнув по полу, изуродованная дверь слетела с петель, и в освобожденный проход мгновенно нырнул Хмырь. А следом за ним и я.
Никто из осаждавших нас инквизиторов даже не попытался выстрелить. Хотя я убежден, при желании они запросто могли бы прикончить всех троих (или двоих, потому что Ирина, я уверен, была нужна им живой). В коридоре, простреливаемом из конца в конец, мы были как на ладони.
Но никто так и не выстрелил.
За дверью, в полумраке погашенных ламп, пряталась довольно большая комната, сверху донизу заставленная каким-то электронным оборудованием. Причем часть этого оборудования, несомненно, работала. Светились ровным светом экраны, подмигивали многочисленные светодиоды, на небольшом столике в свете тусклой настольной лампы расположилась клавиатура компьютера. Там же стояло и кресло. Пустое. Во всяком случае, человека в нем не было. Или, может быть, он успел сбежать, услышав разгоревшуюся прямо за дверью стрельбу.
Больше всего эта комната была похожа на небольшой вычислительный центр.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
— Ты не священник, а инквизитор, — рыкнул Хмырь, вновь вырывая руку. — Большая разница. И уж тем более ты, спрятавшийся за спинами своих холуев, отнюдь не безоружный.
— Все! Заткнулись оба! Ты, — я толкнул Хмыря в бок, — выйди в коридор и посмотри, что там. А ты, если уж такой добрый и богобоязненный, помоги своему другу.
Я резко махнул кинжалом в сторону свернувшегося посреди комнаты в луже крови инквизитора. И как-то так получилось, что сорвавшаяся с его острия капелька густой, почти черной крови попала отцу Василию точно в лоб.
Верховный инквизитор вздрогнул и отшатнулся. Хмырь коротко хохотнул:
— Как это символично, коллега! Как это на вас похоже.
На лицо отца Василия было страшно смотреть. Но надо отдать ему должное, он все-таки сдержался. И, как ни парадоксально, но мне кажется, что сдержал его не столько пистолет, смотрящий прямо в лицо, сколько та маленькая и случайная капелька крови, запятнавшая его лицо чуть выше правой брови.
— Извините, коллега, но нам действительно пора. Дела, знаете ли, — Хмырь изобразил нечто вроде шутовского полупоклона. — Еще раз извините.
По-прежнему усмехаясь, он вышел из комнаты в коридор. Я остался один вместе с тремя инквизиторами, один из которых, скорчившись, неподвижно лежал на полу, и…
Ирина.
— Идем, — я протянул ей руку. Синий лед в ее глазах вонзился в мою душу тысячами острейших игл. Но руку она приняла.
— Идем, — повторил я, в последний раз обводя глазами комнату и ненадолго останавливая взгляд на лицах собравшихся здесь людей.
Отец Василий. Верховный инквизитор. Высший церковный судия нашей епархии. Даже митрополит не сможет отменить объявленный им приговор. И этот человек стоял с таким видом, будто только что нос к носу столкнулся с самим Дьяволом. Страх, боль, отчаяние, ненависть… Десятки разных чувств смешались на его побледневшем лице, украшенном крохотной точечкой крови над правой бровью.
Интересно, сколько сейчас тьмы в его ауре?..
Обычный рядовой инквизитор в точно такой же, как у отца Василия, хламиде с черным крестом на груди. Подобное одеяние иногда носили рыцари во времена крестовых походов. Интересно, почему оно снова вошло в моду среди церковников?
Инквизитор стоял спокойно. За все время разговора он не произнес ни единого слова, не сделал ни одного движения. Стоял как статуя и молчал. Только глаза у него все время бегали… как будто под белой хламидой в кармане обычных джинсов у инквизитора был пистолет и он ждал подходящего момента, чтобы его вытащить.
На всякий случай я погрозил ему пальцем…
Еще один инквизитор, лежащий без движения на полу. Может быть, он умирал, а может, был уже мертв. Я не знал.
Самое страшное, я не чувствовал за собой вины по поводу его смерти. А ведь это я всадил в него кинжал. Я преступил одновременно и мирской, и церковный закон. Убил человека, священника, инквизитора и тем самым уже автоматически заработал анафему. А в придачу еще и смертную казнь путем… ну, не знаю, у смерти всегда много путей. Но я не чувствовал ни вины, ни раскаяния! Может быть, потом они и придут, но сейчас не было ничего.
Будь я проклят за это. Я убил человека и ничего не чувствую…
И наконец Ирина. Непричесанная. Усталая. Далекая и недостижимая. Мессия. Она та, кому волею Господа предстоит изменить этот мир. Ее сила растет очень быстро. Еще вчера она была обычной девушкой, и только самый внимательный глаз смог бы разглядеть слабые искры синего льда в ее глазах. Сегодня она уже пылает, как солнце. Даже повернувшись спиной, я чувствовал мягкое, незримое давление силы. Ее теплое, ласковое сияние заставляло трепетать мою душу и наполняло нездоровой пульсацией холодную рукоять лежащего в ладони кинжала.
А уже завтра яростный свет ее смерти опалит весь мир. Ничто не останется неизменным…
Отец Василий. Безымянный инквизитор. Ирина. Три пары глаз смотрели на меня.
Что они видят на моем лице?
Тьму? Злобу? Ненависть? Отец Василий считает меня бездушным. Уверен ли я, что он не прав?
Легко говорить кому-то: ты не прав, ты ошибся, ты— зло. Много труднее судить себя самого. Объективно судить, безо всяких оправданий и отговорок вроде «я не мог поступить иначе», «так надо было» или «это в последний раз». На самом деле подобные внешне красивые слова — это маленькие кирпичики, устилающие дорогу во тьму. Они позволяют оправдать все что угодно. «Я убил, но так было надо». «Я украл, но я не мог поступить иначе». «Я спровоцировал конец света, но это в последний раз»…
Так трудно провести линию, раз и навсегда обозначив для себя то, что делать не будешь никогда. Еще труднее потом удерживаться за нею, раз за разом проходя по самой границе, но не переходя ее… Самое главное — не переходя ее.
До недавнего момента у меня эта линия была. Теперь ее преступил я. Значит ли это, что я сошел во тьму?
Наверное, да…
Раскаиваюсь ли я? Поступил бы я иначе, будь у меня шанс начать с самого сначала?
Наверное, нет…
И будь я проклят за это.
Тряхнув головой, я подхватил под руку Ирину, которая смотрела на меня так, будто в ее распоряжении было все время мира. И, сопровождаемые двумя откровенно ненавидящими взглядами, мы вышли из комнаты.
— Ну, я уж думал, вы там провалились, — буркнул Хмырь. — Что так долго?
Я пробормотал в ответ что-то невразумительное — не мог же сказать, что в самый неудобный момент у меня разыгралась совесть. Ирина, наверняка будучи в курсе всех моих терзаний, промолчала тоже, думая о чем-то своем. О чем, я понял, только когда она негромко спросила у Хмыря:
— Почему ты так ненавидишь его?
Лед в ее глазах искрился тысячами холодных граней.
Я не думал, что Хмырь ответит. Трудно говорить об истоках чувств, питаемых к определенному человеку. Трудно и подчас больно. Но Иван все-таки нашел в себе силы.
— Потому что он мой брат, — столь же тихо сказал он.
Ирина спокойно кивнула, будто заранее знала ответ и хотела всего лишь проверить: хватит ли у бывшего инквизитора духу сказать это вслух… А может быть, она просто хотела, чтобы я об этом знал?
Неважно.
Рукоять кинжала послала в мою ладонь еще одну волну холода, но ей было далеко до того льда, что на мгновение сковал мою душу. А уже через полшага лед оттаял, оставив после себя холодное море спокойствия:
— Ты же говорил, что у тебя не осталось родственников после Дня Гнева. Или это были просто слова?
— Я тебе не лгал, — внешне оставаясь совершенно равнодушным, ответил Хмырь. — Просто его я родственником не считаю.
И я не нашел, что на это ответить.
Мы дошли почти до конца коридора, когда я, приглядывая за тылами, заметил, как из оставленной нами открытой двери выглянул тот самый безымянный инквизитор. Выглянул. Нервно осмотрелся. И, держась ближе к стене, торопливо побежал в противоположную от нас сторону. Намерения его для меня были кристально ясными: рассказать, предупредить, позвать на помощь.
Пистолет сам прыгнул мне в руку. Я прицелился в спину бегущему вперевалку инквизитору, но стрелять пока не торопился, хотя палец у меня лежал на курке. Осторожно пятясь, я держал его на мушке до тех пор, пока инквизитор не свернул за угол, но так и не выстрелил.
Я понимал, что сделал глупость, что по логике мне нужно было убить его, но я не стал. Наверное, тем самым я пытался доказать самому себе, что в моей душе до сих пор остались проблески света? Да, скорее всего, так и было.
Я позволил ему уйти. Зная, что это нам аукнется, я все равно его отпустил. И хорошо еще, что Хмырь, смотрящий исключительно вперед, не видел этого, а иначе я бы заработал пару ласковых слов… А может быть, и нет. Ведь он тоже оставил в живых отца Василия.
Или Хмырь просто хотел, чтобы это сделал за него я?.. Если так, то пошел бы он ко всем чертям!
Я перешагнул через скорчившегося на полу, оглушенного нами бездушного и в последний раз обернулся.
Никого. Только редкие щелчки выстрелов, эхом проносящиеся по лабиринту подземных коридоров.
Почему инквизиторы всегда так любят подземелья и катакомбы? Не потому ли, что они боятся или стыдятся света?
Держа наготове пистолет, свободной рукой я нашел прохладные пальцы Ирины.
— Идем. Нужно побыстрее убраться из этого места, пока не кончилось наше непонятное везение.
* * *
Везение кончилось минут через пять, когда мы шли по коридору, непосредственно примыкающему к ведущей из подземелий лестнице. Трое инквизиторов, как чертики из коробки, вывалились из бокового коридора метрах в десяти перед нами. И в руках у них было оружие.
Хмырь тут же полоснул по ним из автомата, отнятого у бездушного. И в итоге я едва успел убраться за угол, практически волоча за собой Ирину, прежде чем ответный залп разорвал воздух и в коридоре стало буквально нечем дышать.
Я пару раз бестолково пальнул в ответ. И отступив обратно, рукавом стер кровь со щеки. Не знаю, что это было — случайная пуля или выбитый ею из стены каменный осколок, но в любом случае этот коридор сделался очень опасным местом.
Это был мой первый опыт подобного рода. До сих пор я ни разу не попадал в перестрелки. Нечисть обычно не носит пистолетов, предпочитая любому оружию собственные когти и зубы. И хотя это не делает ее менее опасной, но риск получить случайную пулю отсутствует как таковой.
Как и большинство чистильщиков, я всегда считал меч и схватку лицом к лицу честнее пули и выстрела из-за угла. Сейчас же меч был бесполезен. И мне это не нравилось, потому что я плохо представлял себе правила ведения дистанционного боя.
Ну не учили меня убивать людей в перестрелке. Не учили!
Будь против меня не три человека, а три вампира или три оборотня… или пусть даже шесть вампиров или оборотней, все сложилось бы совсем по-другому. Я, конечно, не говорю, что это было бы просто, но, по крайней мере, я знал бы, что делать.
Сталь против когтя, серебро против клыка, мастерство против силы и разум против инстинкта…
Пуля, разбрызгав каменную крошку, раздробила гранитную облицовку стены прямо у меня над головой, заставив вполголоса выругаться. Вздрогнула Ирина. На другой стороне коридора вжимался в дверной проем Хмырь. А инквизиторы все стреляли и стреляли. И, кажется, к ним только что подошло подкрепление.
— Что будем делать?! — перекрикивая грохот выстрелов, спросил я у Хмыря.
На мгновение он высунулся из проема и послал во врага короткую очередь. Отбросил опустевший автомат, вытаскивая обрез.
— Уходить! — крикнул бывший инквизитор.
— Куда? Сзади тупик. Спереди, — я осторожно выглянул, — шесть или даже семь инквизиторов. Куда?
Три или четыре пули выбили в граните неровные бесформенные кляксы. Еще одна рикошетом от железной двери ушла куда-то вбок. В ответ громогласно рявкнул обрез бывшего Хмыря.
— Сможешь вскрыть вон ту дверь? Я осторожно выглянул и тут же вновь дернул голову обратно.
— Под пулями? Ты с ума сошел?.. Да и зачем она тебе?
— Там можно выйти… Давай я прикрою.
Я еще раз посмотрел на дверь. Выглянув, полюбовался на засевших кто где инквизиторов, один из которых, кажется, нарвался-таки на нашу пулю и теперь недвижимо лежал на полу посреди коридора. Неровно сглотнул.
Вылезти из укрытия в насквозь простреливаемое пространство коридора, да еще и сидеть там, взрезая дверной замок, было чистейшей воды самоубийством. И никакое прикрытие тут бы не помогло. Разве что если бы его осуществлял засевший за нашей спиной десяток пулеметчиков.
Впрочем, если бы с нами был десяток пулеметчиков, ломать дверь, скорее всего, нам бы не пришлось…
— Готов?
Я медленно вытащил кинжал. Напрягся, готовый мгновенно метнуться под пули.
— Готов.
Инстинкт самосохранения аж взвыл при этих словах.
— Тогда действуй! — Хмырь высунулся и шибанул из обоих стволов сразу. Вроде бы никого не задел, но хотя бы заставил инквизиторов попрятаться. Ненадолго.
— Стойте! — закричала Ирина. — Стойте. Не надо. Я… я открою.
— Как? — Хмырь торопливо перезаряжал обрез. Я заметил, что руки у него чуть заметно дрожат, и негромко хмыкнул. — Вылезешь под пули?.. Пойми, дорогая, мы затеяли все это именно из-за твоего спасения. И если с тобой что-нибудь случится, получится, что мы старались и, возможно, даже умерли зря. Ты, Ирина, сейчас центр вселенной и ради тебя и я, и Алексей готовы на все. Даже умереть ради того, чтобы ты жила.
Хмырь закончил свою проникновенную и необыкновенно спокойную, не вяжущуюся с трясущимися руками речь и снова выстрелил. Ретивый инквизитор, высунувшийся особо далеко, крякнул и, схватившись за плечо, мгновенно отпрянул. Остальные чернокрестники открыли яростную пальбу.
Я тоже пару раз выстрелил для острастки, но без особого успеха.
— Давай, Алексей.
— Не-ет! — Ирина схватила меня за плечо. Сжала. Дернула на себя с силой, невозможной для столь хрупкого тела и подходящей больше вампиру, чем человеку.
На мгновение я даже подумал, что она решила переломать мне все кости. Но в следующий момент я уже забыл об этом, потому что заглянул в ее глаза.
Лед. Бесконечные торосы синего льда, колючего и беспощадного. Холод. Неземной холод, от которого начинает крошиться даже металл, закаленная сталь лопается как стекло, а человеческая душа замирает, будучи не в силах пошевелиться…
В этих глазах не было ни жизни, ни смерти, ни ненависти, ни любви. В них не было ничего, кроме Бога.
И я испугался. Испугался так, как никогда в жизни.
А потом в воздухе пахнуло силой. Могучей, далекой, нечеловеческой Силой. И не только я, не только вжавший голову в плечи Хмырь, но даже инквизиторы ее почувствовали. Стрельба стихла как по волшебству, сменившись настороженным молчанием…
Ирина медленно подняла руку и, распрямив ладонь, резко толкнула перед собой воздух.
Громовой раскат эхом метнулся вдоль стен коридора. С потолка посыпалась пыль. Мигнули осветительные лампы. На мгновение мне даже показалось, что содрогнулась вся церковь. И, может быть, на самом деле так оно и было…
Но больше всего пострадала та самая дверь. В нее будто ударил невидимый таран. Металл смялся как бумага, выгнулся, свернулся от чудовищного по силе удара.
Вывернутый замок превратился в бесформенный ком железа. Дверной косяк рассекли многочисленные трещины.
Тяжело дыша, будто после марафонского бега, Ирина почти свалилась мне на руки. Обхватила за шею, дрожа и жадно хватая ртом воздух.
Осторожно, боясь того, что я мог увидеть, я поднял взгляд и вновь заглянул в ее глаза.
Ничего. Обычные глаза усталой и испуганной девушки, чистые и прозрачные. Лед исчез. Ударив в дверь и развалив ее практически надвое, он ушел, отступил, скрылся. Но я знал, что это не навсегда. Я знал, что он еще вернется.
Но пока я смотрел в эти чистые зеленые глаза и тонул в них. Тонул, тонул, тонул…
— Спасибо, — непонятно за что едва слышно поблагодарила меня Ирина. — Спасибо тебе.
— За что?
Она промолчала. И только глаза ее стали еще чище, еще прозрачнее, еще прекрасней.
— Как ты это сделала?
— Не знаю, — прошептала она. — Я просто поняла, что… что я могу… Я, честно, не знаю. — Ирина покаянно вздохнула. — Извини.
— Понимаю, — тихо ответил я. — Тебе не за что извиняться.
— Нет. Есть за что, — не согласилась Ирина. — За то, что втянула тебя во все это. За то, что встретила тебя…
— Это не твоя вина. Ты не должна извиняться за это.
— Спасибо…
— Эй, голубки, хватит шептаться. Пора сваливать!
Сердитый шепот Хмыря заставил меня вздрогнуть и оторвать взгляд от изумрудно-зеленых глаз Ирины. И это было почти физически больно. Но бывший инквизитор был прав: сейчас не время вести задушевные разговоры. Пока атакующие не опомнились, надо уходить.
Поспешно сунув пистолет за пояс, я нагнулся и подхватил успевшую только коротко ахнуть Ирину на руки. Хмырь уже выскочил из укрытия и ударил плечом в перекосившиеся останки двери. Тяжело грохнув по полу, изуродованная дверь слетела с петель, и в освобожденный проход мгновенно нырнул Хмырь. А следом за ним и я.
Никто из осаждавших нас инквизиторов даже не попытался выстрелить. Хотя я убежден, при желании они запросто могли бы прикончить всех троих (или двоих, потому что Ирина, я уверен, была нужна им живой). В коридоре, простреливаемом из конца в конец, мы были как на ладони.
Но никто так и не выстрелил.
За дверью, в полумраке погашенных ламп, пряталась довольно большая комната, сверху донизу заставленная каким-то электронным оборудованием. Причем часть этого оборудования, несомненно, работала. Светились ровным светом экраны, подмигивали многочисленные светодиоды, на небольшом столике в свете тусклой настольной лампы расположилась клавиатура компьютера. Там же стояло и кресло. Пустое. Во всяком случае, человека в нем не было. Или, может быть, он успел сбежать, услышав разгоревшуюся прямо за дверью стрельбу.
Больше всего эта комната была похожа на небольшой вычислительный центр.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38