Но он был неумолим. Или он — или ребенок. И когда она спросила почему, он ответил:
— Наследник Темпестов должен быть законнорожденным.
— Тогда разведись с Анджелой и женись на мне!
— Ты знаешь, что Темпесты не разводятся.
— Но это твой ребенок, Ричард!
— Разве? — спросил он, и она поняла, что он знает о Франко. Что ж, он вправе сомневаться, подумала она тогда. Но он не сомневался. Он был абсолютно уверен.
Вот почему он не позволил ей иметь ребенка. Ведь у него не оказалось бы этих чертовых сращенных пальцев.
Ричард все предусмотрел. Все знал. Обо всех. Он видел ее насквозь. Как же он, должно быть, смеялся!
Ей захотелось выть, визжать, разодрать на себе одежду, рвать волосы. Но она, скорчившись, молчала.
Дейвид вцепился в ручки кресла времен Людовика XVI. Ему казалось, что, разожми он пальцы, и он взлетит под потолок. Солидный вес больше не притягивал его к земле. Разум, который он безрезультатно пытался заглушить спиртным, заработал. Одно короткое слово объяснило все. Бесплоден. Словно вскрылся болезненный нарыв. Он чувствовал себя опустошенным и впервые за много лет спокойным. Голова была легкой.
Все оказалось еще одной искусно сплетенной паутиной лжи. Ее тонкие нити, опутав его по рукам и ногам, лишили его устойчивости. Всю жизнь он пытался от них освободиться. Но только сильней в них запутывался.
Инее не лгала. То, в чем она снова и снова клялась ему, оказалось правдой. Ньевес не была дочерью Ричарда.
Она была дочерью Инее де Барранка от Дейвида Ансона Боскомба!
Глупец, трусливый сукин сын! — ругал он себя. Где были твои глаза? Почему ты ему поверил? Потому что хотел, сказал он себе, впервые взглянув правде в глаза.
Ты хотел страдать. Наслаждался страданием… Бедный, заикающийся, неуклюжий Дейвид Боскомб. Который смертельно боялся ответственности, не выносил даже мысли о ней. И Ричард это знал. Прекрасно знал, что ты поверишь ему, потому что мечтаешь освободиться от ответственности… а Ричарду невыносима была мысль о том, что это ходячее недоразумение по имени Дейвид Боскомб сумел сделать то, чего не мог он сам — зачать ребенка. Несмотря на все свое сияющее великолепие, свою силу, красоту, богатство, власть — он не мог сделать то, что мог любой мужчина — оплодотворить женщину.
Бог мой, подумал Дейвид, чувствуя, что падает с высоты на землю. Что я наделал!
Он бросил взгляд на дочь — его дочь, — которая с грустной завистью смотрела на Хелен и Элизабет. На мать и дочь. Это его вина, что Ньевес потеряла мать. Его вина, что Инее, отчаявшись, улетела к своей родне на Кубу. Его вина, что это случилось накануне революции, поглотившей ее и ее семью. Ни Дэв, снимавший в то время фильм на Кубе, ни Ричард со всем своим влиянием ничего не смогли сделать. «Это моя дочь, Дейвид, — сказал Ричард с не оставляющей сомнений печалью, — и я беру ответственность на себя».
От стыда Дейвиду захотелось забиться в угол и исчезнуть. Ложь, едва не вырвалось у него, все ложь!
Но он вспомнил о Ньевес. Она этого не перенесет… или он ошибается? А может быть, она ждет его слов? Он должен честно рассказать ей все. После того, что она здесь услышала, ей будет легче его понять. Нужно ей рассказать, открыть душу…
Словно почувствовав его горящий взгляд, Ньевес обернулась и встретилась с ним глазами. Он увидал, как на ее лице боль и печаль сменились удивлением, а затем — да, сомнений быть не могло — надеждой. Волоча за собой стул, как краб свой домик, он наклонился к ее уху и сказал:
— Не огорчайся, моя родная. — Заметив, что она поражена его сочувствием, он продолжал:
— Ричард был не таким, каким казался… и если ты не возражаешь, я объясню тебе почему.
И снова она повернула к нему лицо. На этот раз оно выражало надежду.
— Он играл на наших слабостях, — осторожно начал Дейвид. — Ричард прекрасно понимал, что каждый сам себе злейший враг. И я был врагом самому себе. — Он заставил себя выдержать взгляд ее карих глаз, не позволил губам задрожать. — Но я намерен с этим покончить, — сказал он твердо. — Если мне хватит сил… если ты поможешь мне.
Ее губы раскрылись, и еле слышно она сказала:
— Если ты действительно хочешь…
— Хочу. — И затем, отбросив стыд, прибавил:
— Без тебя мне будет трудно…
Она взяла его за руку, и он накрыл ее руку своей.
— Хорошо, — сказала она и улыбнулась. При виде этой сияющей улыбки у него на глаза навернулись слезы. — Я помогу тебе, папа.
— Все это просто замечательно, — фальшивым голосом произнес Дан. — Я очень рад за вас обеих, — не слишком искренне прибавил он, — но, может быть, вернемся к сути дела?
— Сколько? — презрительно спросила Касс.
— А сколько там всего?
— Ни гроша, пока завещание не будет утверждено судом, — отозвался Харви. Он поднял руку, обрывая возражения Дана. — Услышанное нами ни в коей мере не затрагивает сути завещания. В нем Элизабет названа бенефициарием, то есть лицом, получающим доходы с собственности. — Он оглядел всех собравшихся. — И этот пункт не может быть изменен.
— Почему?
— Ты прекрасно знаешь почему. — Ноздри у Харви раздулись.
— Из-за этих мерзких тайн?
— То, что мы узнали, должно оставаться между нами. Только между нами, — повторил он. — Необходимо всеми силами избежать скандала.
— Но я горжусь своей дочерью и хочу официально ее признать! — с жаром заявила Хелен. — Перед всем миром!
Харви с нежностью посмотрел на нее.
— Я понимаю тебя, но, боюсь, это невозможно. Это сразу же поставит под вопрос множество вещей и крайне осложнит нам жизнь. Видишь ли, это будет означать, что Ричард умер, не оставив завещания. — Он воздел руки к небу. — Последствия такого шага я не берусь предсказать.
— К тому же это не в твоих интересах, — проворчал Дан с усмешкой.
— Я повторяю, — черные глаза Харви смотрели твердо, — завещание не подлежит изменению. — Пауза. — Тебе придется с этим смириться. Как только завещание утвердят, можно будет обсудить некоторые вопросы…
— Например?
— У меня тут возникли некоторые соображения… — Касс кашлянула. — У нас возникли некоторые соображения относительно выделения определенных… денежных средств, доход от которых был бы соразмерен доходу, который ты получил бы в случае… гм… если бы дела обстояли иначе.
— Сколько это?
— Два миллиона долларов в год чистыми.
Глаза Дана сверкнули.
— Такую же сумму, разумеется, получит и Дейвид.
Харви покосился на него, ожидая отказа.
— Я их возьму, — кивнул тот. — Спасибо. — Еще один кивок в сторону Элизабет.
— Зачем тебе деньги? — удивился Дан.
— У меня есть кое-какие планы, — уверенно сказал Дейвид. В его руке лежала теплая рука дочери.
О Марджери никто не вспомнил.
— Когда? — задал Дан следующий вопрос.
— Я приложу все усилия, чтобы завещание было утверждено к концу года, — ответил Харви.
— К концу года? — стул Дана громко стукнул об пол, однако на этот раз Хелен не обратила на это никакого внимания. Она не видела и не слышала никого, кроме своей дочери. — Я не намерен ждать почти полгода! — Дан был настроен решительно. — Я хочу получить свои деньги сейчас.
— Мне нужно составить некоторые бумаги.
— Тогда составь их здесь, сейчас, возьми мою ручку.
— И подпишись кровью, — фыркнула Касс.
— Делайте что угодно, но сейчас!
— Не спорь с ним, Харви, — отрывисто сказала Элизабет. — Я тоже хочу побыстрее это уладить.
— Вот и умница, — ласково сказал Дан. Он поднялся с места. — Я полагаю, с делами покончено. В таком случае, у меня нет причин здесь оставаться. Утром я уезжаю. Когда документы будут готовы, только свистните, и я примчусь поставить подпись.
Он медленно приблизился к Хелен и прежде, чем поцеловать ее в щеку, отвесил издевательский поклон.
— Ты ведь позволишь мне иногда наведываться в Мальборо? Ведь если бы не я, оно не было бы твоим, не забывай об этом. — Он солнечно улыбнулся и вышел.
— Эй кто-нибудь, откройте окно! — повела носом Касс. Однако она тоже поднялась, хотя и с неохотой. — Пошли, Харви. Нужно составить и отпечатать эти бумаги. Заткнуть ему глотку и связать по рукам и ногам.
Хелен с улыбкой посмотрела на Харви.
— Мы поговорим позже, ты и я, — пообещала она.
Он удалился, порозовев от удовольствия.
— Милый Харви, — пробормотала она нежно, — какой преданный друг.
Теперь перед ней стояла Матти. Взглянув на ее лицо, Хелен перестала улыбаться.
— Дорогая Матти, — ее голос звучал печально, — я бы желала…
— Брось, — оборвала ее Матти, — желания никогда не осуществляются… разве только у тебя. — Она повернулась к Элизабет. — И у тебя.
— Мне очень жаль, что так вышло, — сказала Элизабет.
Матти внимательно посмотрела на нее.
— Похоже, ты говоришь искренне.
— Это действительно так.
— Ты изменилась, — язвительно буркнула Матти.
— Надеюсь.
— Но все же не слишком старайся, — посоветовала Матти елейным голосом, — а то в один прекрасный день тебя могут не узнать…
Однако ее собственные испуганные глаза и напряженный, неуверенный голос говорили о том, что изменилась и она.
— Мне очень жаль, Матти, — сказала глубоко взволнованная Хелен. — Я знаю, ты его любила.
Лицо Матти вспыхнуло.
— Я и сейчас его люблю, — с жаром заявила она. — Несмотря на то, что он сделал, — ее голос дрогнул, — каким он был. — Ее полные губы задрожали. — Но кем он был на самом деле?
— Глубоко несчастным человеком, — произнесла Хелен мягко, в ее прекрасных глазах застыла глубокая печаль. — Теперь я это поняла. Жаль, что я не смогла ему помочь.
— И ты можешь это говорить? Сейчас? — Матти не верила своим ушам. — После того, что он с тобой сделал?
— Он был в отчаянии, — грустно ответила Хелен.
— Но он лгал! — крикнула Матти. — Он смеялся над всеми нами и… — Ее зубы впились в нижнюю губу.
Затем она вскинула голову. — Черт побери! Я чувствую, что меня использовали…
— Мы все так себя чувствуем, — мягко сказала Элизабет. И, глядя в отчаявшиеся, полные слез лиловые глаза, прибавила:
— Но, кроме нас, об этом никто не знает.
На лице Матти появилась слабая, понимающая улыбка. Она кивнула:
— Верно, — согласилась она, — никто.
— И никогда не узнает, — многозначительно прибавила Элизабет.
Матти глубоко вздохнула и расправила плечи, вновь обретая душевное равновесие.
— Золотые слова, — уверенно сказала она.
— Тогда продолжим… — сказала Элизабет.
Они обменялись заговорщическими улыбками.
— Да, — подтвердила Матти, обнажая зубы в волчьей усмешке. — Мы продолжим…
— Не беспокойтесь за Матти, — сказал Дейвид, как только она вышла. — Она не пропадет, глотнет немного воздуха и выплывет…
— Мой милый Дейвид… — Хелен обняла его, обдав ароматом духов.
— Я рад за вас обеих, — сказал он хрипло.
— Благодарю, — ответила Элизабет, и он почувствовал, что она говорит искренне.
Сильные терпят крах один за другим, подумал он.
Он никогда не видел, чтобы кто-нибудь так быстро менялся. Элизабет и сейчас была уверенной в себе, но совершенно по-иному. Прежде ее уверенность была холодным, острым орудием защиты, теперь она проистекала из чувства защищенности. Любовь творит чудеса, подумал он. Окружавший Элизабет ореол таинственности исчез. Вместо загадочной гостьи с Олимпа перед ним стояла прекрасная женщина из плоти и крови.
Прежде она была пустой внутри, с ужасом осознал Дейвид. Он заполнял эту пустоту собственными фантазиями. Теперь этот вакуум заполнился ее собственным, наконец пробужденным к жизни «я» — и это сделал Дэв.
На какой-то миг Дейвид почувствовал боль утраты, но когда рука дочери шевельнулась в его руке, боль исчезла. Ньевес — его плоть и кровь. Хватит гоняться на призраками, за недостижимой целью. В жизни есть множество других вещей.
Как насчет портрета? — спросил он уверенно. — Скажи мне, как только освободишься и сможешь позировать.
— Ты все еще хочешь писать его?
— Теперь даже больше, чем раньше.
— Хорошо. Но дай мне несколько дней. Идет?
— Я буду ждать столько, сколько нужно. Я останусь здесь, на острове. — Он обнял Ньевес за плечи. — Мы останемся здесь.
— Значит, ты не вернешься в школу? — спросила Элизабет.
Ньевес покачала головой.
— Нет, школа обойдется без меня, а папе я нужна…
Глаза, глядевшие на Ньевес, впервые были не холодно-зелеными, а теплыми, как море возле острова. Элизабет улыбнулась.
— Друзья? — спросила она.
Улыбка Ньевес была застенчивой, но искренней.
— Друзья…
Внизу в кабинете Касс, писавшая под размеренную диктовку Харви, откинулась на спинку стула, подняла очки и потерла переносицу.
— Все. Я отдам это отпечатать в двух экземплярах, и мы заставим Дана подписать это собственной кровью.
— Боюсь, что бумага обуглится, — фыркнул Харви.
— Мы еще легко отделались, — напомнила Касс. — Ведь завещание и в самом деле недействительно в том пункте, где говорится, что Элизабет Шеридан дочь Ричарда.. Мы оба знаем, что Дан мог бы подать в суд.
— Мог бы, но не подаст, и не говори ему об этом!
— Кто? Я?! — возмутилась Касс.
— Да он и не осмелится, — продолжал Харви с заговорщической улыбкой. — Ведь его досье никуда не делось.
Касс вздохнула.
— Ричард потратил столько усилий… и все напрасно.
— Но он не мог этого предположить.
— Я удивляюсь, ведь Ричард прекрасно знал о жадности Дана Годфри. Неужели он думал, что тот будет сидеть сложа руки?
— Хватит предположений, Касс. Нам нужны факты.
Их глаза встретились.
— Кто бы мог подумать? — не унималась Касс. — Ричард Темнеет бесплоден! Это то же самое, что сказать, что Бог импотент!
— Но это объясняет все.
— Элизабет всегда подозревала, что должно существовать какое-то объяснение.
— Это потому, что она никогда… не верила в Ричарда, как в Бога. Она упорно пыталась свести его к человеческим масштабам.
— Но удалось это одной Хелен… И все-таки Ричард упал в моих глазах. Никакой он не гигант, просто обычный человек, озлобившийся из-за физического недостатка.
Харви фыркнул.
— Недостатка! Сразу видно, что ты не мужчина, Касс.
— Я знаю, знаю… «Эго» озабочено лишь собственным воспроизведением.
— А нам обоим хорошо известны размеры «Это» Ричарда!
Касс покосилась на свои записи.
— А эти бумаги должны уменьшить до мыслимых размеров другое «Это», — вкрадчиво произнесла она. — И мы получим по миллиону долларов… — она вежливо улыбнулась, — за мошенничество и подлог.
— Мошенничество! Подлог! — Голос Харви звучал по-прежнему бесстрастно. — В завещании нет ни одного пункта, который бы ставил вопросы наследования в связь с родственными отношениями. Элизабет Шеридан названа там распорядительницей всего имущества вне всякой зависимости от того, кем она приходится Ричарду.
Их глаза встретились. Они сначала улыбнулись друг другу, а потом принялись хохотать.
Дан дважды прочел договор, тщательно взвешивая каждое слово.
— Это официальный документ, — напомнил ему Харви. — Попробуй его нарушить, и я сотру тебя в порошок!
Шелковые брови Дана поднялись.
— Мечты — приятнейшая вещь, — пробормотал он.
Но поставил свою подпись с росчерком: Данверз А.
Годфри.
— У тебя нет вопросов? Сомнений относительно законности завещания?
Дан выглядел оскорбленным.
— Это у тебя они были, милый Харви…
Он осторожно сложил свою копию и спрятал.
— А как насчет другого маленького документа?
— Он будет храниться в банке, пока завещание не вступит в силу.
— А после этого… я смогу его получить?
— Этот вопрос, — сказал Харви, уставившись себе на кончик носа, — будет рассмотрен в положенный срок.
А я уж постараюсь, чтобы это случилось, подумал Дан.
Через несколько минут после ухода Дана Элизабет заглянула в дверь.
— Тебя ждут, — сказала она Харви.
Тот отошел от сейфа, куда спрятал свою копию договора.
— Только, прошу тебя, недолго. Она безумно устала, — предупредила Элизабет, смягчая слова улыбкой.
Харви нажал кнопку, и панель, скользнув, закрыла барабан электронного сейфа.
— Ты и сама, наверное, устала, — сказал он ласково.
— Нет, ничуть… я безумно рада.
Перед дверью Харви задержался.
— Помнишь, что я сказал тебе, когда мы в первый раз встретились?
— Ты говорил множество разных вещей.
— Я имею в виду вот что: я сказал тебе — «ты справишься».
Элизабет улыбнулась.
— Верно… и я ответила «да». Но почему ты об этом вспомнил?
— Потому что ты и в самом деле справилась, — ответил Харви просто. — И я всегда буду тебе за это благодарен.
И он поспешил к своей любимой.
— Ну что, выпьем? — спросила Касс у Элизабет.
— Я думала, тебе не требуется разрешение.
Они прошли в белую гостиную, и Элизабет без сил опустилась в кресло. Взглянув на ее усталое лицо, Касс предложила:
— Давай выпьем шампанского!
— Не беспокойся. Сегодня я пьяна от радости.
— Пусть так. Все равно поднимем тост.
Касс со знанием дела откупорила бутылку и доверху наполнила бокалы. Протянув искрящийся напиток Элизабет, она гаркнула:
— За тебя, моя девочка!
Придвинув к себе стул, Касс потянулась за сигаретой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
— Наследник Темпестов должен быть законнорожденным.
— Тогда разведись с Анджелой и женись на мне!
— Ты знаешь, что Темпесты не разводятся.
— Но это твой ребенок, Ричард!
— Разве? — спросил он, и она поняла, что он знает о Франко. Что ж, он вправе сомневаться, подумала она тогда. Но он не сомневался. Он был абсолютно уверен.
Вот почему он не позволил ей иметь ребенка. Ведь у него не оказалось бы этих чертовых сращенных пальцев.
Ричард все предусмотрел. Все знал. Обо всех. Он видел ее насквозь. Как же он, должно быть, смеялся!
Ей захотелось выть, визжать, разодрать на себе одежду, рвать волосы. Но она, скорчившись, молчала.
Дейвид вцепился в ручки кресла времен Людовика XVI. Ему казалось, что, разожми он пальцы, и он взлетит под потолок. Солидный вес больше не притягивал его к земле. Разум, который он безрезультатно пытался заглушить спиртным, заработал. Одно короткое слово объяснило все. Бесплоден. Словно вскрылся болезненный нарыв. Он чувствовал себя опустошенным и впервые за много лет спокойным. Голова была легкой.
Все оказалось еще одной искусно сплетенной паутиной лжи. Ее тонкие нити, опутав его по рукам и ногам, лишили его устойчивости. Всю жизнь он пытался от них освободиться. Но только сильней в них запутывался.
Инее не лгала. То, в чем она снова и снова клялась ему, оказалось правдой. Ньевес не была дочерью Ричарда.
Она была дочерью Инее де Барранка от Дейвида Ансона Боскомба!
Глупец, трусливый сукин сын! — ругал он себя. Где были твои глаза? Почему ты ему поверил? Потому что хотел, сказал он себе, впервые взглянув правде в глаза.
Ты хотел страдать. Наслаждался страданием… Бедный, заикающийся, неуклюжий Дейвид Боскомб. Который смертельно боялся ответственности, не выносил даже мысли о ней. И Ричард это знал. Прекрасно знал, что ты поверишь ему, потому что мечтаешь освободиться от ответственности… а Ричарду невыносима была мысль о том, что это ходячее недоразумение по имени Дейвид Боскомб сумел сделать то, чего не мог он сам — зачать ребенка. Несмотря на все свое сияющее великолепие, свою силу, красоту, богатство, власть — он не мог сделать то, что мог любой мужчина — оплодотворить женщину.
Бог мой, подумал Дейвид, чувствуя, что падает с высоты на землю. Что я наделал!
Он бросил взгляд на дочь — его дочь, — которая с грустной завистью смотрела на Хелен и Элизабет. На мать и дочь. Это его вина, что Ньевес потеряла мать. Его вина, что Инее, отчаявшись, улетела к своей родне на Кубу. Его вина, что это случилось накануне революции, поглотившей ее и ее семью. Ни Дэв, снимавший в то время фильм на Кубе, ни Ричард со всем своим влиянием ничего не смогли сделать. «Это моя дочь, Дейвид, — сказал Ричард с не оставляющей сомнений печалью, — и я беру ответственность на себя».
От стыда Дейвиду захотелось забиться в угол и исчезнуть. Ложь, едва не вырвалось у него, все ложь!
Но он вспомнил о Ньевес. Она этого не перенесет… или он ошибается? А может быть, она ждет его слов? Он должен честно рассказать ей все. После того, что она здесь услышала, ей будет легче его понять. Нужно ей рассказать, открыть душу…
Словно почувствовав его горящий взгляд, Ньевес обернулась и встретилась с ним глазами. Он увидал, как на ее лице боль и печаль сменились удивлением, а затем — да, сомнений быть не могло — надеждой. Волоча за собой стул, как краб свой домик, он наклонился к ее уху и сказал:
— Не огорчайся, моя родная. — Заметив, что она поражена его сочувствием, он продолжал:
— Ричард был не таким, каким казался… и если ты не возражаешь, я объясню тебе почему.
И снова она повернула к нему лицо. На этот раз оно выражало надежду.
— Он играл на наших слабостях, — осторожно начал Дейвид. — Ричард прекрасно понимал, что каждый сам себе злейший враг. И я был врагом самому себе. — Он заставил себя выдержать взгляд ее карих глаз, не позволил губам задрожать. — Но я намерен с этим покончить, — сказал он твердо. — Если мне хватит сил… если ты поможешь мне.
Ее губы раскрылись, и еле слышно она сказала:
— Если ты действительно хочешь…
— Хочу. — И затем, отбросив стыд, прибавил:
— Без тебя мне будет трудно…
Она взяла его за руку, и он накрыл ее руку своей.
— Хорошо, — сказала она и улыбнулась. При виде этой сияющей улыбки у него на глаза навернулись слезы. — Я помогу тебе, папа.
— Все это просто замечательно, — фальшивым голосом произнес Дан. — Я очень рад за вас обеих, — не слишком искренне прибавил он, — но, может быть, вернемся к сути дела?
— Сколько? — презрительно спросила Касс.
— А сколько там всего?
— Ни гроша, пока завещание не будет утверждено судом, — отозвался Харви. Он поднял руку, обрывая возражения Дана. — Услышанное нами ни в коей мере не затрагивает сути завещания. В нем Элизабет названа бенефициарием, то есть лицом, получающим доходы с собственности. — Он оглядел всех собравшихся. — И этот пункт не может быть изменен.
— Почему?
— Ты прекрасно знаешь почему. — Ноздри у Харви раздулись.
— Из-за этих мерзких тайн?
— То, что мы узнали, должно оставаться между нами. Только между нами, — повторил он. — Необходимо всеми силами избежать скандала.
— Но я горжусь своей дочерью и хочу официально ее признать! — с жаром заявила Хелен. — Перед всем миром!
Харви с нежностью посмотрел на нее.
— Я понимаю тебя, но, боюсь, это невозможно. Это сразу же поставит под вопрос множество вещей и крайне осложнит нам жизнь. Видишь ли, это будет означать, что Ричард умер, не оставив завещания. — Он воздел руки к небу. — Последствия такого шага я не берусь предсказать.
— К тому же это не в твоих интересах, — проворчал Дан с усмешкой.
— Я повторяю, — черные глаза Харви смотрели твердо, — завещание не подлежит изменению. — Пауза. — Тебе придется с этим смириться. Как только завещание утвердят, можно будет обсудить некоторые вопросы…
— Например?
— У меня тут возникли некоторые соображения… — Касс кашлянула. — У нас возникли некоторые соображения относительно выделения определенных… денежных средств, доход от которых был бы соразмерен доходу, который ты получил бы в случае… гм… если бы дела обстояли иначе.
— Сколько это?
— Два миллиона долларов в год чистыми.
Глаза Дана сверкнули.
— Такую же сумму, разумеется, получит и Дейвид.
Харви покосился на него, ожидая отказа.
— Я их возьму, — кивнул тот. — Спасибо. — Еще один кивок в сторону Элизабет.
— Зачем тебе деньги? — удивился Дан.
— У меня есть кое-какие планы, — уверенно сказал Дейвид. В его руке лежала теплая рука дочери.
О Марджери никто не вспомнил.
— Когда? — задал Дан следующий вопрос.
— Я приложу все усилия, чтобы завещание было утверждено к концу года, — ответил Харви.
— К концу года? — стул Дана громко стукнул об пол, однако на этот раз Хелен не обратила на это никакого внимания. Она не видела и не слышала никого, кроме своей дочери. — Я не намерен ждать почти полгода! — Дан был настроен решительно. — Я хочу получить свои деньги сейчас.
— Мне нужно составить некоторые бумаги.
— Тогда составь их здесь, сейчас, возьми мою ручку.
— И подпишись кровью, — фыркнула Касс.
— Делайте что угодно, но сейчас!
— Не спорь с ним, Харви, — отрывисто сказала Элизабет. — Я тоже хочу побыстрее это уладить.
— Вот и умница, — ласково сказал Дан. Он поднялся с места. — Я полагаю, с делами покончено. В таком случае, у меня нет причин здесь оставаться. Утром я уезжаю. Когда документы будут готовы, только свистните, и я примчусь поставить подпись.
Он медленно приблизился к Хелен и прежде, чем поцеловать ее в щеку, отвесил издевательский поклон.
— Ты ведь позволишь мне иногда наведываться в Мальборо? Ведь если бы не я, оно не было бы твоим, не забывай об этом. — Он солнечно улыбнулся и вышел.
— Эй кто-нибудь, откройте окно! — повела носом Касс. Однако она тоже поднялась, хотя и с неохотой. — Пошли, Харви. Нужно составить и отпечатать эти бумаги. Заткнуть ему глотку и связать по рукам и ногам.
Хелен с улыбкой посмотрела на Харви.
— Мы поговорим позже, ты и я, — пообещала она.
Он удалился, порозовев от удовольствия.
— Милый Харви, — пробормотала она нежно, — какой преданный друг.
Теперь перед ней стояла Матти. Взглянув на ее лицо, Хелен перестала улыбаться.
— Дорогая Матти, — ее голос звучал печально, — я бы желала…
— Брось, — оборвала ее Матти, — желания никогда не осуществляются… разве только у тебя. — Она повернулась к Элизабет. — И у тебя.
— Мне очень жаль, что так вышло, — сказала Элизабет.
Матти внимательно посмотрела на нее.
— Похоже, ты говоришь искренне.
— Это действительно так.
— Ты изменилась, — язвительно буркнула Матти.
— Надеюсь.
— Но все же не слишком старайся, — посоветовала Матти елейным голосом, — а то в один прекрасный день тебя могут не узнать…
Однако ее собственные испуганные глаза и напряженный, неуверенный голос говорили о том, что изменилась и она.
— Мне очень жаль, Матти, — сказала глубоко взволнованная Хелен. — Я знаю, ты его любила.
Лицо Матти вспыхнуло.
— Я и сейчас его люблю, — с жаром заявила она. — Несмотря на то, что он сделал, — ее голос дрогнул, — каким он был. — Ее полные губы задрожали. — Но кем он был на самом деле?
— Глубоко несчастным человеком, — произнесла Хелен мягко, в ее прекрасных глазах застыла глубокая печаль. — Теперь я это поняла. Жаль, что я не смогла ему помочь.
— И ты можешь это говорить? Сейчас? — Матти не верила своим ушам. — После того, что он с тобой сделал?
— Он был в отчаянии, — грустно ответила Хелен.
— Но он лгал! — крикнула Матти. — Он смеялся над всеми нами и… — Ее зубы впились в нижнюю губу.
Затем она вскинула голову. — Черт побери! Я чувствую, что меня использовали…
— Мы все так себя чувствуем, — мягко сказала Элизабет. И, глядя в отчаявшиеся, полные слез лиловые глаза, прибавила:
— Но, кроме нас, об этом никто не знает.
На лице Матти появилась слабая, понимающая улыбка. Она кивнула:
— Верно, — согласилась она, — никто.
— И никогда не узнает, — многозначительно прибавила Элизабет.
Матти глубоко вздохнула и расправила плечи, вновь обретая душевное равновесие.
— Золотые слова, — уверенно сказала она.
— Тогда продолжим… — сказала Элизабет.
Они обменялись заговорщическими улыбками.
— Да, — подтвердила Матти, обнажая зубы в волчьей усмешке. — Мы продолжим…
— Не беспокойтесь за Матти, — сказал Дейвид, как только она вышла. — Она не пропадет, глотнет немного воздуха и выплывет…
— Мой милый Дейвид… — Хелен обняла его, обдав ароматом духов.
— Я рад за вас обеих, — сказал он хрипло.
— Благодарю, — ответила Элизабет, и он почувствовал, что она говорит искренне.
Сильные терпят крах один за другим, подумал он.
Он никогда не видел, чтобы кто-нибудь так быстро менялся. Элизабет и сейчас была уверенной в себе, но совершенно по-иному. Прежде ее уверенность была холодным, острым орудием защиты, теперь она проистекала из чувства защищенности. Любовь творит чудеса, подумал он. Окружавший Элизабет ореол таинственности исчез. Вместо загадочной гостьи с Олимпа перед ним стояла прекрасная женщина из плоти и крови.
Прежде она была пустой внутри, с ужасом осознал Дейвид. Он заполнял эту пустоту собственными фантазиями. Теперь этот вакуум заполнился ее собственным, наконец пробужденным к жизни «я» — и это сделал Дэв.
На какой-то миг Дейвид почувствовал боль утраты, но когда рука дочери шевельнулась в его руке, боль исчезла. Ньевес — его плоть и кровь. Хватит гоняться на призраками, за недостижимой целью. В жизни есть множество других вещей.
Как насчет портрета? — спросил он уверенно. — Скажи мне, как только освободишься и сможешь позировать.
— Ты все еще хочешь писать его?
— Теперь даже больше, чем раньше.
— Хорошо. Но дай мне несколько дней. Идет?
— Я буду ждать столько, сколько нужно. Я останусь здесь, на острове. — Он обнял Ньевес за плечи. — Мы останемся здесь.
— Значит, ты не вернешься в школу? — спросила Элизабет.
Ньевес покачала головой.
— Нет, школа обойдется без меня, а папе я нужна…
Глаза, глядевшие на Ньевес, впервые были не холодно-зелеными, а теплыми, как море возле острова. Элизабет улыбнулась.
— Друзья? — спросила она.
Улыбка Ньевес была застенчивой, но искренней.
— Друзья…
Внизу в кабинете Касс, писавшая под размеренную диктовку Харви, откинулась на спинку стула, подняла очки и потерла переносицу.
— Все. Я отдам это отпечатать в двух экземплярах, и мы заставим Дана подписать это собственной кровью.
— Боюсь, что бумага обуглится, — фыркнул Харви.
— Мы еще легко отделались, — напомнила Касс. — Ведь завещание и в самом деле недействительно в том пункте, где говорится, что Элизабет Шеридан дочь Ричарда.. Мы оба знаем, что Дан мог бы подать в суд.
— Мог бы, но не подаст, и не говори ему об этом!
— Кто? Я?! — возмутилась Касс.
— Да он и не осмелится, — продолжал Харви с заговорщической улыбкой. — Ведь его досье никуда не делось.
Касс вздохнула.
— Ричард потратил столько усилий… и все напрасно.
— Но он не мог этого предположить.
— Я удивляюсь, ведь Ричард прекрасно знал о жадности Дана Годфри. Неужели он думал, что тот будет сидеть сложа руки?
— Хватит предположений, Касс. Нам нужны факты.
Их глаза встретились.
— Кто бы мог подумать? — не унималась Касс. — Ричард Темнеет бесплоден! Это то же самое, что сказать, что Бог импотент!
— Но это объясняет все.
— Элизабет всегда подозревала, что должно существовать какое-то объяснение.
— Это потому, что она никогда… не верила в Ричарда, как в Бога. Она упорно пыталась свести его к человеческим масштабам.
— Но удалось это одной Хелен… И все-таки Ричард упал в моих глазах. Никакой он не гигант, просто обычный человек, озлобившийся из-за физического недостатка.
Харви фыркнул.
— Недостатка! Сразу видно, что ты не мужчина, Касс.
— Я знаю, знаю… «Эго» озабочено лишь собственным воспроизведением.
— А нам обоим хорошо известны размеры «Это» Ричарда!
Касс покосилась на свои записи.
— А эти бумаги должны уменьшить до мыслимых размеров другое «Это», — вкрадчиво произнесла она. — И мы получим по миллиону долларов… — она вежливо улыбнулась, — за мошенничество и подлог.
— Мошенничество! Подлог! — Голос Харви звучал по-прежнему бесстрастно. — В завещании нет ни одного пункта, который бы ставил вопросы наследования в связь с родственными отношениями. Элизабет Шеридан названа там распорядительницей всего имущества вне всякой зависимости от того, кем она приходится Ричарду.
Их глаза встретились. Они сначала улыбнулись друг другу, а потом принялись хохотать.
Дан дважды прочел договор, тщательно взвешивая каждое слово.
— Это официальный документ, — напомнил ему Харви. — Попробуй его нарушить, и я сотру тебя в порошок!
Шелковые брови Дана поднялись.
— Мечты — приятнейшая вещь, — пробормотал он.
Но поставил свою подпись с росчерком: Данверз А.
Годфри.
— У тебя нет вопросов? Сомнений относительно законности завещания?
Дан выглядел оскорбленным.
— Это у тебя они были, милый Харви…
Он осторожно сложил свою копию и спрятал.
— А как насчет другого маленького документа?
— Он будет храниться в банке, пока завещание не вступит в силу.
— А после этого… я смогу его получить?
— Этот вопрос, — сказал Харви, уставившись себе на кончик носа, — будет рассмотрен в положенный срок.
А я уж постараюсь, чтобы это случилось, подумал Дан.
Через несколько минут после ухода Дана Элизабет заглянула в дверь.
— Тебя ждут, — сказала она Харви.
Тот отошел от сейфа, куда спрятал свою копию договора.
— Только, прошу тебя, недолго. Она безумно устала, — предупредила Элизабет, смягчая слова улыбкой.
Харви нажал кнопку, и панель, скользнув, закрыла барабан электронного сейфа.
— Ты и сама, наверное, устала, — сказал он ласково.
— Нет, ничуть… я безумно рада.
Перед дверью Харви задержался.
— Помнишь, что я сказал тебе, когда мы в первый раз встретились?
— Ты говорил множество разных вещей.
— Я имею в виду вот что: я сказал тебе — «ты справишься».
Элизабет улыбнулась.
— Верно… и я ответила «да». Но почему ты об этом вспомнил?
— Потому что ты и в самом деле справилась, — ответил Харви просто. — И я всегда буду тебе за это благодарен.
И он поспешил к своей любимой.
— Ну что, выпьем? — спросила Касс у Элизабет.
— Я думала, тебе не требуется разрешение.
Они прошли в белую гостиную, и Элизабет без сил опустилась в кресло. Взглянув на ее усталое лицо, Касс предложила:
— Давай выпьем шампанского!
— Не беспокойся. Сегодня я пьяна от радости.
— Пусть так. Все равно поднимем тост.
Касс со знанием дела откупорила бутылку и доверху наполнила бокалы. Протянув искрящийся напиток Элизабет, она гаркнула:
— За тебя, моя девочка!
Придвинув к себе стул, Касс потянулась за сигаретой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52