– В голосе его прозвучало неподдельное сожаление, когда он прибавил: – Время и Саддам Хусейн не станут дожидаться одного очень занятого мужчину – и женщину, если уж быть совсем точным. – Он помолчал и затем произнес фразу, от которой у Роз голова пошла кругом: – А я так долго искал тебя.– Да, – как эхо отозвалась Роз, – а я тебя...– Дьявольщина! – прорычал он. Большие его ладони нежно коснулись ее лица. – А мне только-только удалось разгладить эти маленькие морщинки вокруг твоих глаз, – с сожалением и нежностью пробормотал он. – А следующими на очереди были вот эти морщинки вокруг рта...– Пожалуйста... – прошептала Роз. – Ты волен поступать, как...После длительного, сладостного, глубокого поцелуя она кончила фразу:– А что, разве заметно, что я была напряжена?– Только в день первой нашей встречи, а вернее, столкновения. Я так тогда и не понял, то ли у меня в голове так гудит от удара, то ли где-то сработало противоугонное устройство.– А мне казалось, что с того времени прошла целая вечность, – удивилась Роз.– Мне тоже.– Дьявольщина! – Теперь уже она выругалась. Джек рассмеялся:– Ты даже ругаешься, как леди.– Я – это я... тебе это не нравится?– Мне в тебе все нравится, жалею только, что не успел снять то беспокойное напряжение, которое связано с болезнью твоей матери. Сейчас, однако, ты более раскованна, чем пару часов назад...– Раскованна! Если ты еще хоть раз раскуешь меня, я развалюсь на мелкие кусочки! – И затем спросила: – Неужели так было заметно?– Как давно ты ухаживаешь за матерью, которой никто уже не в силах помочь?– Почти пять месяцев.– Оно и видно, – кивнул Джек.– Мне кажется, все это оттого, что я изо всех сил стараюсь не дать ей понять... хотя она и сама прекрасно все знает. – Роз лицом уткнулась в его широкую грудь. – Но более всего мне жаль ее погубленную жизнь, совершенно бесцельную. Меня всегда удивляло, откуда во мне любовь к искусству, ведь отец ничего в нем не смыслит, да оно его никогда и не интересовало, мать же сама сотворила из себя предмет искусства, пока она не рассказала мне – буквально на днях – о том, что в молодости очень хотела поступить в художественное училище: один известный тогда художник находил, что она очень талантлива. Но вместо этого она вышла замуж: сделала то, чего от нее ожидали. К двадцати годам она уже родила меня, а через год моего брата. Вместе с красками она забросила и свои мечты и занялась тем, что начала создавать образ Оливии Гэйлорд Рэндольф, будущей леди Банкрофт... ушедшей из жизни в неполные пятьдесят четыре года.Джек прижался щекой к ее спутанным волосам:– Как жаль, что не встретил тебя чуть раньше. Поверь мне, впервые в жизни сожалею, что приходится уезжать.– Я тоже сожалею и, поверь мне, тоже впервые, – насмешливо проговорила Роз, поражаясь глубине своего чувства к нему. Все случилось слишком быстро, слишком много уже успело произойти, слишком рано все это произошло, зачастил в ее душе тревожный колокол. Но усилием воли она заставила его замолчать.Повернувшись к изголовью кровати, она взглянула на часы. Было уже почти восемь часов утра.– Тебе пора собираться, да и мне тоже. – Она криво усмехнулась. – Я всегда вовремя возвращаюсь домой. Только один раз в жизни, да и то из принципа, я не ночевала дома. – Она вздохнула: – Но это было очень-очень давно.– Я могу обещать тебе лет десять.– Нет уж, спасибо. На данный момент с меня достаточно. – Обняв его, она прижалась к нему, ощутив, как гулко и мощно бьется его сердце. – И все равно, я чувствую, что мне тебя всегда будет недостаточно. – Она немного отстранилась от него и улыбнулась: – Хотя грех жаловаться. Я имею в виду, что уже три раза была с тобой... – Рука ее, скользнув вниз, заползла под простыню, найдя там его шелковистую усладу. В радостном удивлении она пробормотала: – Не говоря уже о четвертом...Его такси подбросило ее к дому Морпетов.– Постараюсь вскоре дать о себе знать, – сказал он, крепко сжимая ее руку. – Если можно позвонить, я позвоню, если нет...– То пришлешь мне открытку, – в тон ему сказала Роз. – И забудешь при этом, что здесь тебя хотели сожрать с потрохами. – Она вышла из машины и остановилась на обочине: – Удачи тебе.Роз стояла, пока такси не завернуло за угол на Сент-Джеймз. Он неотрывно смотрел на нее из заднего окна. Машина скрылась, и тогда она открыла дверь.Мать все еще спала. Ночная сиделка сдавала смену дневной: их приглушенные голоса доносились из комнаты, специально отведенной для их личного пользования. Она на цыпочках пошла в свои покои, где сбросила с себя красный костюм – довольно помятый – опустила нижнее белье в корзину для стирки, набросила на плечи халат и спустилась вниз в огромную, как в гостинице, кухню, чтобы сварить себе кофе. Они успели с Джеком принять душ и выпить по чашечке быстрорастворимого кофе, но Роз хотелось кофе крепкого, с пенкой, хотелось не спеша посидеть над чашечкой и обо всем поразмыслить. Тем более что было о чем.Случилось то, о чем она даже не мечтала. Конечно, она не знала, влюбился ли он в нее так, как она влюбилась в него. Хотя совершенно ясно, что взаимный интерес возник в первую же встречу. Больше всего ее поразила вспышка страсти к человеку, практически ей незнакомому. Ведь они так мало сказали друг другу о себе. Теперь она знала его физически, но он так и оставался для нее полным незнакомцем. Правда, очень близким незнакомцем, но, в сущности, совершенно незнаемым.И возник он в ее жизни и исчез из нее в одну и ту же ночь. Бог знает, когда он снова появится и что с ним может приключиться в ближайшее время. Уехал он, чтобы вести репортажи о вторжении, то есть уехал он на войну. Об этом лучше не думать. В конце концов, он ведь не солдат, а корреспондент. Но разве он не говорил ей, что в Бейруте его подстрелил снайпер? Она даже трогала рукой неглубокую выемку у него на плече, куда его ранило.Но зачем думать об этом, сказала она себе решительно. Лучше помечтать, какой будет встреча. Если, конечно, он сохранит к ней те же чувства. Вспомни мудрую итальянскую пословицу: «Любовь заставляет уноситься время; время заставляет уноситься любовь». Правда, о любви между ними не было сказано ни слова, поэтому этот предмет оставим пока без обсуждения. Она встала из-за стола, резким движением отшвырнув от себя стул. Опять за старое! Все анализировать, во всем сомневаться... Бери-ка, девочка, что шлют тебе боги, и будь им за это благодарна. Давно ли ты чувствовала то, что чувствуешь сейчас? Узнаешь его? Это чувство называется счастьем. И часто ли оно было на твоем пути? Только однажды. Бога ради, заклинаю тебя, не вздумай смотреть в зубы этому дареному коню: они могут оказаться насквозь прогнившими. Наберись терпения, милочка, и жди, когда он вернется. Это может случиться через неделю или две, в зависимости от того, насколько реально и опасно это вторжение.Воспоминание о пережитом блаженстве отозвалось в ней сладостной болью, а при мысли о своем безрассудном непристойном поведении томительный жар охватил все ее тело. Даже Питер не заставял ее так безумствовать. Ее чувства к нему, как она теперь поняла, строились не только на чисто физиологическом влечении. С Джеком Россом это было именно так на все сто процентов. Даже если бы он оказался безмозглым идиотом, ее тяга к нему не была бы иной. К счастью, безмозглым идиотом он не был. Верхний этаж Джека был до отказа набит разнообразной информацией и идеями, которые ей не терпелось побыстрее узнать и исследовать столь же тщательно, сколь тщательно обследовала она средний его этаж. Собрав себя в целое, она взяла поднос, поставила на него кофе, положила несколько еще теплых рогаликов с маслом и отправилась к себе в спальню. Там забралась с ногами на кровать и раскрыла книгу Джека Росса «Плачущие по проигравшему» – его понимание конфликта в Бейруте. Увидев эту книгу в квартире друга, она упросила Джека дать ей ее почитать. По крайней мере, хоть какая-то малая его частица останется с ней.Чуть дальше по коридору, в спальне ее матери, дневная сиделка, внимательно осматривая свою пациентку, тотчас обнаружила в ней перемену, которую незамедлительно внесла в историю болезни, находившуюся у нее под рукой. По всем признакам, ей уже недолго оставаться на этой работе. Вопрос теперь был только во времени, и времени этого оставалось в обрез. Необходимо уведомить членов семьи. По счастью, все они налицо, за исключением старшего сына. Если он хочет застать свою мать в живых, ему следует поторопиться. 14 Ливи Банкрофт умерла, как и жила, с присущей ей исключительной грацией, сохраняя верность себе до последнего вздоха: ее лицо являло собой вершину творчества визажиста, так как сама она не могла удержать в руках даже губную помаду. Находясь в полубессознательном состоянии последние двадцать четыре часа, она нашла в себе силы и мужество, чтобы оттолкнуть кислородную подушку, когда у нее начались трудности с дыханием.– Не мешайте ей, – приказала Роз, не обращая внимания на Билли и желая только одного: чтобы поскорее прекратились страдания матери. Билли не возражал. Как парализованный, он молча сидел у постели умирающей жены, по обе стороны от него его сын и дочь держали в своих руках его руку. Муж Дианы стоял тут же, у них за спиной. Диана плакала, но не навзрыд, а тихонько и не переставая.По другую сторону огромной широкой кровати как изваяние застыла Розалинда Рэндольф. Одна. Она давно уже выплакала свои слезы. Сейчас ее терзало только одно – чтобы быстрее кончились эти непомерно затянувшиеся страдания матери. И еще она знала, что должна сохранить достаточно сил и присутствия духа для предстоящей борьбы. Она начнется, как только наступит смерть. Ливи предупредила ее:– Если первый удар не нанесешь ты, он сам сделает это, а потом, поверженную, станет пинать тебя ногами. Поймай его врасплох, быстро наноси второй удар, пока он еще не очухался от первого. Я сделала все, чтобы вложить тебе в руки мощное оружие, потому что он не преминет воспользоваться своим, а ты сама знаешь, как безмерно он силен. Но и ты не из слабаков. Из всех моих детей ты самая сильная. Билли об этом знает, потому и ненавидит тебя.– Он сказал, что мне следовало родиться мужчиной.– Еще бы! женщины для него – это секс и дети, поэтому он никогда не примет тебя как свою ровню, но хочет он этого или нет, так оно и есть на самом деле. Я в этом убедилась за последние месяцы. Теперь я поняла, как много сама потеряла, разрешив тебе так рано уйти из дома. Если бы я была тебе хорошей матерью... – Вздохнув, она зло заметила: – Как много времени выброшено зря... – А потом сказала, довольная: – Но зато в последние месяцы мы ведь и вправду лучше узнали друг друга, да? Стали наконец настоящими матерью и дочерью, хотя раньше даже не знали, как это сделать?Розалинда утвердительно кивнула, говорить она не могла, так как в горле ее застрял ком. Тонкими пальцами Ливи смахнула слезы с длинных ресниц своей дочери:– Не печалься обо мне. Борись за меня. Сделай так, чтобы восторжествовала справедливость. Я позволила ему управлять своей жизнью, не дай ему управлять моей смертью.И вот теперь, держа холодеющую руку матери, Розалинда молча повторила данное ей обещание. Взглянув на маленькие, из горного хрусталя часики у изголовья постели, она увидела, что вот-вот должен прибыть Джонни. Она вызвала его, как только врач сказал, что конец уже близок, и, словно чувствуя, что любимый сын уже в пути, Ливи цепко держалась за жизнь. Не успела Роз подумать о Джонни, как он, тяжело дыша, словно от быстрого бега, почти вбежал в спальню. Роз встала ему навстречу, брат и сестра обнялись, затем Роз отстранилась, чтобы он мог нагнуться к матери.– Ма? Это я, Джонни.Он взял ее руку в свои и приложил к щеке. Веки Ливи затрепетали и медленно раскрылись, словно тепло его ладоней придало ей новые силы. Когда она увидела, кто это, глубоко запавшие глаза ее просияли и она улыбнулась ему, ласково и с любовью. Губы ее шевельнулись, но ничего нельзя было разобрать. Джонни приложил ухо прямо к ее губам, внимательно слушая и что-то говоря ей в ответ, отчего она вновь просияла и даже попыталась ему кивнуть, но веки ее закрылись – на этот раз навсегда.Он все еще не выпускал ее руки из своей, пока не почувствовал, что рука эта тонкая, как птичья лапка, стала другой. Тогда он сказал:– Она умерла.Билли бросил вопросительный взгляд на сиделку, поспешившую к постели из глубины комнаты, чтобы пощупать пульс на руке, которую все еще держал Джонни.– Леди Банкрофт скончалась, – подтвердила сиделка.Диана без чувств сползла со своего стула на пол. Брукс поднял ее на руки и вынес из комнаты. Джонни поднес руку матери к своим губам, затем поцеловал ее в обе щеки. Розалинда и Дэвид сделали то же самое. Потом все они вышли, оставив Билли наедине с умершей.Внизу Роз повела своих братьев в библиотеку. Она распорядилась разжечь там камин, но не потому, что было холодно, а потому что в мокрый сентябрьский день пламя его хоть как-то обогревало душу.Дэвид как потерянный остановился посреди комнаты, словно погруженный в тяжелые мысли, затем сказал:– Не верится, что ее уже нет. Конечно, все эти месяцы я понимал, что рано или поздно это должно случится – все мы это понимали, – но все равно не могу принять, что ее уже нет с нами. – Неожиданно он попросил: – Я бы хотел выпить. – И обернулся к своему единоутробному брату: – А ты, Джонни?– Нет, спасибо.– Роз?Роз отрицательно качнула головой. Дэвид налил себе двойную порцию виски и залпом выпил.– Бедный па, – вздохнул он, глядя в пустой стакан. – Как же он теперь будет без мамы?Произнеся это, Дэвид искоса взглянул на Роз, но та безмолвно уставилась на огонь. Они молчали, пока в библиотеку, ведомый под руки Дианой и Бруксом, не вошел Билли. У Роз мелькнула мысль, что означает этот жест – клятву верности или он действительно не стоит на ногах?Шел он медленно и тяжело, как глубокий старик, каким, в сущности, и был. Лицо его, заметно осунувшееся, походило на обтянутую кожей маску, и только сейчас Роз обратила внимание на то, как сильно он похудел. Как и сын, он с трудом верил, что в конце концов случилось непоправимое. Дэвид подошел к отцу, отец и сын молча и крепко обнялись. Первые слова отца были повторением слов сына:– Не верится, что ее уже нет.Оба они одинаково отказывались принять то, чего не признавали: смерть не испугалась могущественных Банкрофтов.– Может быть, нам взять на себя все необходимые организационные приготовления? – как всегда стремясь услужить своему тестю, предложил Брукс. – Чтобы снять с вас хоть какую-то толику вашей тяжкой ноши.– Что? Ах... да... похороны. – Прямо у них на глазах, сделав над собой видимое усилие, Билли вновь превратился в того человека, каким его знали все. В лорда Банкрофта, крупнейшего дельца-миллиардера. Его ждали неотложные дела, необходимо было организовать похороны, распоряжаться, указывать людям что делать. Предстояло целое зрелище, которым он должен руководить. Голос его вновь обрел спокойствие и уверенность, когда он, отстранясь от сына, вежливо, но непреклонно сказал: – Спасибо, Брукс, за вашу заботу и участие, но только я знаю, как все необходимо устроить. Дело в том, что некоторое время назад я уже предпринял кой-какие шаги по организации похорон. Остается только отдать необходимые распоряжения.Пора! – подумала Роз, затем спокойно и непринужденно, как об обыденном факте, сказала:– А ничего и не надо организовывать. Все уже давно организовано. Мама сама позаботилась о похоронах, тщательно их продумав.Все головы повернулись к ней. Роз почувствовала, как под ногами у нее дрогнула земля. Но никто этого не увидел.– Никому ничего не надо делать. Она все продумала до мельчайших подробностей. Вы же знаете маму: все должно быть сделано по высшему разряду.Все молча смотрели на Роз. Подземные толчки сделались ощутимее.– Как это она продумала до мельчайших подробностей? – наконец нарушил молчание Билли, и в голосе его прозвучала угроза. – Ливи вообще была не в состоянии что-либо продумывать...– Я имею в виду не последние месяцы. О похоронах она начала думать, как только узнала, что ее болезнь неизлечима. Она точно их обрисовала: и то, какого рода похороны ей бы хотелось, и, – тут Роз выдержала паузу, – где ей быть похороненной.– Что ты имеешь в виду под «и где ей быть похороненной»? – с нескрываемой ненавистью спросила Диана. – Маму положат в мавзолей Банкрофтов.– Нет. – Розалинда всеми силами стремилась сбить пламя разгоравшегося пожара. – Согласно ее желанию, она должна быть похоронена в Вирджинии. В «Кингз гифте». Рядом с моим отцом.Наступило оглушительное молчание.– Что-о-о? – разорвал тишину визг Дианы. – Я этому не верю! Мама никогда бы не поступила так гадко!Роз пропустила ее тираду мимо ушей. Билли же протянула длинный, коричневого цвета официальный конверт, вынув его из сейфа, находившегося в гостиной за картиной Кантена Латура «Цветы».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43