И чем глубже я копал, тем интереснее мне самому становилось то, о чем писал.– Расскажите мне об этом поподробнее, – попросила Роз.Он внимательно посмотрел на нее.– Но ведь в них речь идет о вашем отчиме. Это не я, а вы могли бы мне кое-что интересное рассказать о нем.– Увы, я совершенно не в курсе деловых отношений моего отчима: знаю только, что его считают финансовым гением, сумевшим за сорок лет сделаться одним из самых богатых людей в мире. Но насколько он богат, я даже понятия не имею.– Устроит вас два миллиарда – я имею в виду английских фунтов стерлингов – или три с половиной миллиарда американских долларов?Роз от удивления открыла рот.– Но это по значительно заниженным данным, – пришел ей на помощь Джек.– Но как же можно всего за сорок лет сколотить два миллиарда фунтов стерлингов?– Благодаря умению в доли секунды выбрать нужный момент, так спроектировать свое участие в определенной финансовой сделке, что ни у кого и в мыслях нет, что он уже сидит в засаде и ждет своего часа. Ваш отчим довел скрытую торговую сделку до своего рода искусства, венцом же его деятельности является полное отсутствие каких бы то ни было улик против него. К нему обязательно из каких-то источников должна стекаться нужная информация, но по сей день никто не в состоянии точно указать эти источники. У него потрясающий нюх на выгодную сделку, и этот талант у него явно от Бога – такое не купишь на за какие деньги, равно как и какое-то шестое чувство на грозящую опасность, – но как бы там ни было, чтобы добиться того, чего сумел добиться он, у него обязательно должны быть какие-то скрытые источники информации.– И это то, о чем вы написали.– И об этом тоже.Роз покачала головой.– Теперь понятно, почему он так стремится умаслить вас. Но берегитесь: у него очень острые клыки.– Его репутация мне хорошо известна. – Джек Росс помолчал: – Как, впрочем, и ваша.– А я и не подозревала, что она у меня есть, – с убийственной холодностью сказала Роз.– Я имею в виду вашу известность как диссидента-историка искусств. Человека, который привык называть вещи своими именами, взять хотя бы, к примеру, ваше заявление относительно того, что учащихся художественных училищ не обучают рисункам в перспективе и что они, учащиеся, даже толком не знают, зачем вообще нужна перспектива. Неужели это правда?– К сожалению, да.– Но не в Италии, где в данное время вы живете.– Италия – это живой музей своего прошлого величия, в ней собрано слишком много истинно гениальных вещей, чтобы обращать внимание на сегодняшние бледные их имитации.– Видимо, вы нажили себе достаточно врагов в мире искусства.– Признаюсь вам, что я отношу себя к упорствующим в своих мнениях классицистам, знаю и то, что многие считают меня более опасной, чем я есть на самом деле, согласна, что взгляды мои архиреакционны.– Как, например, ваша оценка абстрактного импрессионизма?Теперь настала очередь Роз внимательно посмотреть на него. Он не отвел своего взгляда.– Я смотрю, вы довольно досконально изучили мои взгляды, – удивилась она. – Зачем это вам?– Я всегда стремлюсь узнать как можно больше о том, что меня интересует.Их глаза, словно намагниченные, не отрывались друг от друга. Роз судорожно сглотнула. У нее пересохло в горле.– Не согласились бы вы пообедать со мной? – неожиданно спросил он, прерывая затянувшуюся паузу.– Когда?– В любое удобное для вас время. Я знаю, что в основном оно отдано вашей матери. Вот... – Он полез во внутренний карман, достал из него маленькую, в кожаном переплете записную книжечку и записал в ней номер. – Позвоните мне, когда у вас будет свободный вечер. – Затем прибавил, но так, что у Роз сразу ослабели ноги: – Пожалуйста.Она только утвердительно кивнула головой, не доверяя своему голосу. Когда он протянул ей листок и она взяла его, пальцы их соприкоснулись, и Роз непроизвольно вздрогнула, словно от удара электричества.– Статическое электричество, – улыбнулся он, и улыбка эта, словно высоковольтная вспышка, буквально ослепила ее.В этот момент дверь открылась, и в гостиную вошел Билли.Роз как в тумане пошла наверх к матери. Так она себя уже не чувствовала с того времени – нет, ничего подобного раньше с ней вообще не было. Так она себя никогда в жизни не чувствовала. К Питеру она привязалась не сразу, а постепенно, когда сумела постичь широту и глубину его ума, так как внешне он меньше всего походил на Адониса. Джек Росс поразил ее мгновенно, как это мог сделать только удивительно красивый, мужественный, сексуально привлекательный мужчина.Она всегда была против случайных связей: романы, которые у нее завязались после Питера Дзандаса – с Филко ди Буананова в то лето в Болонье и с Гаррисоном де Уиттом из американского посольства в Риме, – длились подолгу и были разделены между собой многими годами, в каждую из этих связей она вступала только после весьма продолжительных раздумий. Но предложи ей Джек Росс отправиться с ним сейчас в спальню и вместо обеда заняться любовью, она бы без колебаний согласилась, невзирая ни на какие последствия! Я, должно быть, схожу с ума, подумала она, и, хотя в голове у нее шумело, в ногах она ощущала поразительную легкость. Когда взялась за дверную ручку комнаты матери, она знала уже наверняка, что никогда не согласится выйти замуж за Джеймза и сделаться виконтессой Челмской.– Милый... – Ливи раскрыла объятия навстречу своему младшему сыну, лучезарно улыбаясь. – Какой приятный сюрприз... никто мне не сообщил, что ты собираешься приехать.– Никто об этом и не мог знать, – солгал Дэвид, склоняясь и осторожно обнимая худые плечи своей матери. – Просто захотел повидать тебя, вот и весь сказ.Ливи потрепала его по щеке, затем нахмурилась.– Что это у тебя на подбородке? – подозрительно спросила она, притрагиваясь пальцами к засохшей, словно короста, ранке.Дэвид отдернул лицо и выпрямился.– Мой болван-парикмахер вздумал испробовать на мне новый крем после бритья: он и вызвал эту дурацкую сыпь.– У тебя, бедняжка, моя кожа, такая же нежная, – посочувствовала ему Ливи. – Мне тоже приходится быть весьма разборчивой, каким кремом мазать лицо... – Она похлопала по шезлонгу, на котором лежала, прикрытая легким викуньевым пледом. – Сядь ко мне и расскажи, чем занимаешься.– Учусь.– Надеюсь, и отдыхаешь тоже. Без отдыха работают только лошади, и только раз бывает в жизни молодость, ну и так далее... Необходимо хоть изредка, но отвлекаться от работы, обещай мне.– Я так и делаю, честное слово, именно так и делаю.– Хорошо, а теперь расскажи, где был, кого видел и что вообще творится на свете... – Затем она снова нахмурилась: – Ты что-то очень здорово похудел. Ешь нормально?– Сейчас уже да. А вот летом я так растолстел, что решил согнать немного лишнего веса.– Смотри, не переусердствуй, милый, не стоит копировать Диану.– Боже меня упаси. Кстати, как она?Ливи поморщилась и замахала руками, как крыльями.– Очень похоже, – ухмыльнулся Дэвид. – Теперь понятно, зачем тебе понадобилась Роз.– А ты уже виделся с ней?– Нет, она куда-то ушла. – Дэвид встал и отошел к окну, из которого открывался вид на «Грин парк». – Папы тоже нет дома. А он как?Похудевшее, так что на нем четко обозначились скулы, лицо Ливи злобно ощерилось.– Рвет и мечет, потому что впервые в жизни выходит не по нему. – В голосе ее звучало ликование. – Уже ради одного этого стоит жить на свете.Всплеск ненависти истощил ее и без того ослабевший организм, и она устало откинулась на подушки.– А мне казалось, что твое состояние более или менее стабилизировалось, – обеспокоенно сказал Дэвид.– Если ты имеешь в виду, что сейчас болезнь прогрессирует не так быстро, как раньше, то, видимо, так оно и есть на самом деле, – ответила Ливи, не открывая глаз. – Но ее уже никак не остановить, Дэвид. Я знаю это, знают это мои врачи, знает это и Билли. Отчего же, ты думаешь, он так бесится? Да потому что не желает признать свое поражение, даже в моем, совершенно безнадежном случае.Дэвид обернулся.– Да, – сказал он. – Это мне очень хорошо известно.– На сколько дней ты приехал? – превозмогая себя, спросила Ливи.– Только на уик-энд.– Как там дела у нас в Кембридже?– «У нас в Кембридже», мама? – передразнил он ее. – После двадцати с лишним лет ты стала даже больше англичанкой, чем сами англичане. Даже в твоем языке уже нет ничего американского.– Но тем не менее, я – американка. Там я родилась и надеюсь там и быть похороненной.Дэвид беззвучно присвистнул.– А папе ты тоже сказала об этом?– Да. И записала это в своем завещании. – Ливи взяла его за руку. Ее рука теперь больше напоминала клешню рака. – Присмотри за тем, чтобы мое завещание было исполнено, хорошо, Дэвид? Я хочу быть похороненной рядом с Джонни. Розалинда – доверенное лицо со стороны Рэндольфов и обладает всеми полномочиями для принятия решения, и ей я сказала то же самое. Положите меня рядом с Джонни. Он был лучшей частью моей жизни до того, как... не дай своему отцу помешать этому, что бы ни случилось... обещай мне, что исполнишь мою просьбу – обещай! – В ее настойчивости было что-то демоническое.– Обещаю, – успокоил ее Дэвид. Ливи вздохнула с облегчением.– Ты хороший мальчик, – пролепетала она. Морщины на ее лице разгладились, она улыбнулась. И так, все еще улыбаясь, забылась сном.Когда Дэвид спускался вниз, открылась парадная дверь.– Привет! – удивленно сказала Роз. – А тебя сюда каким ветром занесло?– Завернул по пути. Меня очень беспокоит состояние мамы.– Ты видел ее?– Да. От нее уже почти ничего не осталось. Как у нее дела – только честно?– Она умирает, – жестко сказала Роз. – Медленно, но верно.– Она заставила меня дать ей обещание, что сделаю все, чтобы ее похоронили рядом с твоим отцом.– И ты обещал?– Конечно. Но должен сразу тебе заметить, что мой отец этого ни за что не позволит! В противном случае ему будет нанесено самое страшное оскорбление.– Ты думаешь, она сама не понимает этого?Как всегда, Роз бросала ему вызов, но Дэвиду необходимо было сохранить себя невредимым для предстоящей беседы с отцом, поэтому он только вздохнул и сказал:– Во всем виновата ее болезнь, конечно. Когда люди умирают, Бог знает, каких странных вещей они могут наговорить. Ей прекрасно известно, что еще много лет тому назад отец заказал специальный мавзолей для Банкрофтов, и, сколько помнится, она даже сама участвовала в его проектировании.– И тем не менее, она ни за что не желает сделаться первой его обитательницей.– Да что с тобой толковать, ты всегда его ненавидела, – сказал Дэвид, будто все заключалось именно в этом. – Но как бы там ни было, тебе предстоит еще та разборка.– Только в том случае, если ты не сдержишь своего обещания.Его глаза расширились, словно от незаслуженной обиды.– А мне ничего другого не оставалось, как согласиться с ней: она так настойчиво требовала этого. Но обещание, данное больному, – это ведь то же самое, что обещание, данное умирающему.– В данном случае, это одно и то же.– И потому не вижу смысла выполнять их.– Сказано истинным Банкрофтом.– Спасибо, – лучезарно улыбаясь, расшаркался Дэвид. – Кстати, это правда, что ты доверенное лицо со стороны Рэндольфов?– Правда.– О фонде Рэндольфов я узнал, когда был в Штатах. У меня не возникло ощущения, что он такой уж большой и влиятельный. – Улыбка его жалила, как оса. – Во всяком случае, не такой большой и влиятельный, как мой драгоценный папочка. – Он с сожалением посмотрел на свою единоутробную сестру. – Когда дело дойдет до грызни, и ты, и я прекрасно знаем, кто у кого окажется в пасти...Но улыбка его, едва он переступил порог библиотеки и, закрыв за собой дверь, прислонился к ней спиной, мгновенно исчезла с его лица. Быстро подойдя к графину, стоявшему на столике у окна, он налил в стакан изрядную порцию виски и залпом проглотил ее. Затем глянул на часы. Без десяти час. Записка отца гласила, чтобы он был в библиотеке ровно в час дня. Оставалось еще десять минут. Он глянул на себя в зеркало, висевшее когда-то в спальне Наполеона. Чертова сыпь! Оставалась единственная надежда, что отец не сможет точно определить ее истинную причину. Придется, конечно, блефовать, а в будущем вести себя более осмотрительно. Именно потому, что терять ему уже было нечего, он немного переусердствовал: решил про себя, раз уж вляпался, то хрен с ним, так тому и быть! Естественно, кое-что просочилось наружу, и ее Величество Сплетня тотчас подняла острые свои ушки. Тут уж никак не убережешься. Но и Дэвид был не таков, чтобы все пустить на самотек. Недаром он был истинным сыном своего отца. И у него уже давно была припасена своя версия «чистой правды». Пока ехал по М11 навстречу очной ставке со своим отцом, он вызубрил ее на зубок и отлично отрепетировал.А теперь у него про запас появилась и еще одна козырная новость. Отца следовало предупредить об оскорблении, которое замышляет нанести ему собственная жена. Надо же, улыбаясь про себя, думал Дэвид, мамочка вдруг обрела зубки. Но в данный момент его больше волновали клыки отца, чем недавно прорезавшиеся зубки матери. Необходимо было во что бы то ни стало сохранить к себе доброе его отношение, и, чтобы добиться этого, он был готов на любую подлость. Главное, чтобы Билли услышал то, что хотел услышать, тогда, считай, дело в шляпе. А занимаясь в течение многих лет именно этим, Дэвид был уверен, что и сейчас сумеет добиться своего.Нужно только направить его гнев и вопросы, на которые Дэвид и не думал давать ответы, в другую сторону. Эта маленькая пикантная новостишка отправит папулю бушевать на длинную ухабистую и запутанную боковую дорогу. И к тому времени, как он вновь выедет на главную магистраль, проступки сына обретут ореол эдаких невинных проказ. И таковыми они и запечатлятся в сознании отца. Потому что, помимо прочего, Дэвид вновь перебрал свой кредит в банке.Когда Роз зашла, чтобы пожелать матери спокойной ночи, Диана и Брукс все еще находились в спальне Ливи, лежавшей не в постели, а в шезлонге.– Милая, как ты прекрасно выглядишь... – встретила Ливи свою старшую дочь с радостным облегчением. Даже сейчас, зная об искреннем стремлении Дианы угодить ей, десять минут общения со своей младшей дочерью уничтожающе действовали ей на нервы. Роз же совершенно не раздражала ее; ее присутствие одновременно и успокаивало, и стимулировало ее, так как Роз инстинктивно чувствовала, чего хотела, а чего не хотела измученная болезнью мать, невесомо ступая там, где Диана проходила, как слон.Когда Роз сказала матери, что журналист, которого опасается Билли, предложил ей отобедать с ним, Ливи внутренним чутьем угадала, что именно смущает дочь.– По-моему, ты должна с ним пойти, милая. Ведь не ты же с ним конфликтуешь; господин Росс просто честно выполняет свою работу.– Хотелось бы надеяться, что приглашает он меня не ради того, чтобы взять интервью.– Естественно. Бога ради, Роз, не смотри на это глазами Билли: ты не привечаешь его заклятого врага, у тебя свои заботы. Кстати, каков он из себя?– Высокий, черноволосый, смуглый, не очень красивый, но чертовски привлекательный. Его без грима можно приглашать на роль Мефистофеля.– Тогда надень что-нибудь красное. Это ведь цвет дьявола, не так ли?Увидев дочь перед выходом, Ливи одобрила ее наряд.– Темно-красный цвет тебе очень к лицу, как когда-то был к лицу мне. У нас с тобой именно та кожа, на которой красное хорошо смотрится.Малинового цвета сатиновый костюм на Роз был от Валентино – ее любимого кутюрье; приталенный короткий жакет надевался поверх черной шелковой кофточки с завязками из шнурков, прямая юбка была по-модному короткой – не так, что едва прикрывала ягодицы, но все же достаточно короткой, чтобы видны были во всей красе ее длинные ноги в черных «паутинках» и обычных черных туфлях-лодочках. В ушах у нее красовались гроздья черного янтаря в тон пуговицам жакета. Маленькую дамскую сумочку из черного сатина, окаймленную черным янтарем, дала ей Ливи.– Великолепно, – подтвердила мать. – Идете в какой-нибудь шикарный ресторан?– Понятия не имею, куда идем, пока не окажусь там.– И кто же этот счастливчик? – язвительно поинтересовалась Диана, прибавив злобно: – Надеюсь, речь идет о мужчине?– Да. И зовут его Джек Росс.– Как?– Он за тобой сам заедет? – перебила свою дочь Ливи, физически ощущая фонтанирующую зависть Дианы.– Да, – Роз посмотрела на маленькие ручные часики работы Фаберже, усыпанные алмазами, оправленными черным хрусталем, подаренные ей бабушкой Рэндольф. – Через пять минут.– Мне бы очень хотелось познакомиться с ним, – попросила Ливи. – Ты не возражаешь?– Нет, конечно, если ты в состоянии это сделать.– Разве я не выгляжу вполне здоровой? – Ливи была укутана в один из своих кафтанов, в котором хаотично сочетались между собой бирюзовый, серебристый и яркий, буквально режущий глаза розовый цвет. Такой же цветастый тюрбан она обернула вокруг головы. Великолепно подведенное лицо создавало впечатление здорового человека, у которого было настроение позаботиться о том, чтобы эмаль на ногтях, такая же ярко-розовая, как и помада, прекрасно сочетались с многоцветьем кафтана.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43