— Надеюсь, что ты имел в виду именно это, — улыбнулся Хью, но продолжал смотреть довольно холодно. — Хоть у меня и нет здесь соперников, это отнюдь не уменьшает мой аппетит.
— Но… почему на ней? — все-таки осторожно позволил себе спросить Уортон, который не мог скрыть своего огорчения, так отчетливо прозвучавшего в его возгласе, шедшего прямо из глубины его опечаленного сердца. — Почему вы хотите жениться именно на этой женщине?
Поразмыслив, Хью решил, что Уортон, пожалуй, нуждается в некоторых объяснениях.
— Она доведена до отчаяния, живет здесь в крайне стесненных обстоятельствах, и я чувствую ответственность за нее.
Уортон немедленно дал совет, снимавший по его мнению все проблемы:
— Дайте ей денег.
— Но мне нужна жена.
— Молодая жена, — возразил Уортон.
— Опытная жена, которая сможет твердой рукой управлять моими землями, пока я, наемный рыцарь, не постигну всех необходимых тонкостей, которые должны быть известны всякому благородному лорду.
— Конечно, жена должна отвечать потребностям собственного мужа. — Это Уортон понял легко. — Но она же безобразно обращается с вами. Никакого почтения, о смирении я и не говорю.
— Я сумею смягчить ее нрав. — Хью очень хотелось в это верить.
— Она не захочет выйти за вас замуж, — привел весомый довод неугомонный Уортон.
— Итак, ты думаешь, что Эдлин относится к тем женщинам, которые твердо знают, что для них подходит лучше всего?
Уортон ответил, не задумываясь, так как хозяин говорил вещи просто невозможные:
— Нет. Конечно, нет!
Хью с трудом подавил улыбку.
— Так же считаю и я. Она женщина, которая, безусловно, достойна восхищения, прекрасная женщина, но она всего лишь женщина, и наверняка станет счастливой, только когда согласится подчиниться мужчине. Мужчины, по определению, более мудры.
Уортон собирался еще поспорить о качествах этой леди, но поостерегся. Каждое слово Хью было чистой правдой. Он, наконец признав свое поражение, неуклюже поклонился, а Хью, довольный, что ему удалось только при помощи слов усмирить распоясавшегося слугу, вышел наружу.
На свежий воздух он не выбирался со дня своего последнего сражения. Его запихнули в это душное хранилище, где он потихоньку умирал, пока Эдлин не сотворила чуда. Он мало что помнил о своей болезни, но уж это он запомнит на всю жизнь.
Каменная стена вокруг сада защищала его от чьих угодно любопытных взглядов, так что он мог чувствовать себя в безопасности. Ночной воздух благоухал сладкими запахами свободы, и он, прищурившись, с удовольствием посмотрел на небо. Неважно, что оно затянуто облаками. Он никогда не думал, что это так приятно — просто посмотреть на небо. Дождь, мелкий и прохладный, капал на его лицо. Он и раньше слышал его дробный стук по крыше, но, Боже, как остро он стал все воспринимать после болезни! Кажется, что за радость — торчать под дождем? Но Хью был почти счастлив.
Боясь оставить на улице своего изрядно ослабевшего хозяина одного, Уортон шаркающей походкой подошел к нему и встал рядом. Надо сказать, что верный слуга Хью не переносил воды в любом ее виде. Он считал, что она медленно, но верно убивает человека, пьющего ее, и лишает его мужской силы, если он купается в ней, поэтому Хью не без удовольствия насмешливо наблюдал за промокшим Уортоном.
— Леди Эдлин — немного… — Уортон теперь гораздо осторожнее подыскивал слова, памятуя о недавнем неудовольствии хозяина, — странный выбор, если вспомнить тех женщин, которые обычно окружают вас.
— В каком смысле?
— Она старая, — выпалил Уортон, отступив на всякий случай на пару шагов.
— Двадцать восемь лет, если я правильно считаю, и по-прежнему очень хороша собой.
— В своей брачной постели вы достойны иметь девственницу, — решил продолжить слуга, видя, что хозяин не гневается.
— Достоин? — Хью разразился громким смехом, но тут же схватился за бок, подождал, пока боль не утихнет, и спросил: — А я разве заслуживал того, что едва не умер?
— Нет-нет, хозяин! — Тут Уортон нарочито громко закашлял, пытаясь всем своим видом показать, что если они останутся на этом отвратительном моросящем дожде еще немного, то ему не избежать ужасных болезней.
Хью не обратил на это никакого внимания.
— Жизнь наказывает тебя или награждает независимо от того, чего ты достоин, — рассуждал он.
— Если вы возьмете в жены леди Эдлин, я знаю, кем она для вас окажется.
— Божьим наказанием? — Хью немного углубился в сад. Ночь была такой темной, что хоть глаз выколи, право, ему раньше не доводилось видеть такой ночи, Облака так плотно затянули небо, что мерцающий обычно свет далеких звезд не проникал на землю. Тихий и темный монастырь замер в ожидании рассвета.
Хорошо запоминающийся, своеобразный запах лекарственной кровохлебки предостерег его, что он вот-вот забредет на грядки монастырского сада, и он поспешил вернуться на устланную сеном дорожку. Эдлин не выразит ему своей благодарности за то, что он затоптал ее новые посадки. Слава Богу, он вовремя свернул. Как все изменилось, остается только удивляться. Ту Эдлин, которую он знал в Джорджес Кроссе, жизнь еще не подвергала серьезным испытаниям, и она смотрела на него с немым обожанием. Эта новая Эдлин будет сражаться — она привыкла к борьбе — за то, что ей причитается.
Уортон следовал за Хью, осторожно ступая по соломе, старательно избегая грязи, и словно услышал его мысли.
— В женщине воинственность не привлекает.
Хью когда-то соглашался в этом с Уортоном, но с тех пор прошло четыре недели. И каких четыре недели! Теперь казалось, что это было так давно, и теперь он не понимал сомнений Уортона.
— Что хорошего в женщине, которая не способна защитить то, что ей принадлежит?
Отступив в очередной раз от правил вежливости, Уортон напомнил:
— Вы ей не нравитесь.
— Да, она крепкий орешек, — невозмутимо согласился Хью.
— Она не нуждается в инвалиде. Она считает, что мужчина, лежащий на спине, уступает мужчине, твердо стоящему на обеих ногах.
Под прикрытием темноты Хью позволил себе улыбнуться.
— Я думал об этом, но, слава Богу, ее стараниями я скоро буду совершенно здоров. Мои прежние силы возвращаются ко мне столь быстро, что я не могу этому поверить. Через недолгое время кто посмеет сказать, что я калека, тот не проживет и часа. И это все сделала Эдлин. Кроме того, сознайся, она такая здравомыслящая, такая практичная, такая сильная, что наверняка признает силу в других.
— Она сильная. — Уортон явно считал это качество ее недостатком. — Она поднимала вас, когда вы лежали без сознания. — Это прозвучало уже откровенным упреком.
— Это не совсем то, что я имею в виду, но согласен, у нее сильные и хорошие руки, ногти у нее короткие, так легче работать.
Ее длинные пальцы и немного грубоватые ладони казались ловкими и очень чувственными. Хью замечал, что, когда он наблюдал за этими руками, ему хотелось узнать, окажутся ли они такими же ловкими и чувственными, когда она станет метаться под ним хоть на половике, хоть в постели.
— Вам всегда нравились утонченные женщины, — напомнил ему Уортон.
— Отныне они меня не интересуют. — Отрекшись от своих прежних пристрастий, Хью, задумавшись, пальцами стал расчесывать отросшую бороду.
— За мной стоит сила, и она, кажется, не знает о той роли, которую я играю при королевском дворе, поэтому причина ее равнодушия кроется в чем-то ином, — рассуждал он вслух.
— Ну, когда она узнает, кто вы такой, она бросится в ваши объятия со всех ног, — уверенно сказал Уортон.
— Ты думаешь, что вдова графа Джэггера захочет меня? — Хью грустно улыбнулся. — Когда откроется правда, она скорее плюнет мне в лицо.
— Возможно! — Голос Уортона вдруг зазвучал весело. — Ну, если это так, то вам ни за что не убедить ее выйти за вас замуж.
— Она не должна об этом узнать до венчания.
— Вы ведь уже сообщили ей ваше имя.
— Она знает мое имя, но ей неизвестен мой титул. — Он почти почувствовал, как радостно подскочил Уортон от идеи, внезапно осенившей его. — И мне будет неприятно, если она слишком рано узнает об этом, — весьма сурово добавил Хью, догадавшись о намерениях своего слуги.
Уортон что-то пробормотал, нехотя соглашаясь с хозяином, да иначе в итоге и быть не могло. А Хью уже не обращал особого внимания на недовольство слуги, заметив себе между тем, что решит эту проблему позже. Он размышлял теперь, как конкретно выполнить задуманное, то есть обвенчаться с Эдлин, причем с ее согласия. Его план казался рискованным и оттого несостоятельным, но он, как всегда, сумел увидеть, что риск в данном случае оправдан. Он никогда не достиг бы теперешнего своего высокого положения, если бы безрассудно стремился участвовать в каждой стычке с противником. Нет, он детально разрабатывал все свои кампании и только после этого вступал в сражение со страстным желанием победить.
Сейчас он как раз и занимался разработкой подробного плана действий. Сражение последует потом. И он должен сражаться за нее — в этом он был уверен. Такой, как Уортон, мог не принимать во внимание негодования Эдлин. Уортон вполне мог вообразить себе, что она удовлетворится его деньгами и его положением, но Хью так не думал. Хью признавал право Эдлин на те стены недоверия, которые она воздвигла вокруг себя и своей семьи, относился к ним с должным уважением, но тем не менее собирался их преодолеть.
Вся его жизнь состояла из преодоления преград, так что он привык.
— И все-таки это дело не обошлось без колдовства, — сказал Уортон.
Хью понимал, что он имел в виду. Хью и раньше любил женщин, но всегда легко с ними расставался. Для счастья ему нужны были меч и боевой конь.
— Возможно, мой возраст тому виной, — предположил он. — Время уже Торопит меня посеять семена, чтобы успеть увидеть, как они Прорастают и потянутся к свету, прежде чем станет слишком поздно.
— Молодую девственницу, — сказал Уортон цепотом и как бы в сторону.
Конечно, Хью услышал.
— Леди Эдлин сможет выносить моих детей, она ведь плодовита. А! — Он решительно рассек воздух рукой. — Довольно разговоров!
Эдлин его не завлекала специально. Кокетство ей претило настолько, насколько оно вообще могло претить женщине. Его к Эдлин тянула не Простая потребность мужчины-воина в любой женщине, а таинственным образом сама Эдлин. Теперь он твердо знал, что ему нужна только она.
Он полагал, что обычно все монахини одеваются так же, как и Эдлин, — в бесформенное одеяние из грубой ткани поверх плотно прилегающей сорочки. Святые женщины, очевидно, молились, чтобы их грубая одежда отбила всякую охоту у мужчин, когда тех посещали похотливые мысли. Но в случае с Эдлин это не имело никакого смысла.
Да и как это могло бы быть? Ее женственность проглядывала сквозь любую маску. Ее тело заставило бы и ангела согрешить. Огнем лихорадки в воображении Хью вспыхнуло воспоминание о ее грудях, о золотистой коже упругих холмиков, мягкие соски которых молили о ласке. Когда же теперь он видел эти груди прикрытыми монашеской одеждой, он все равно с жадностью разглядывал их, наблюдал за тем, как они поднимались под тканью, как изменяли форму, когда она поднимала руки, чтобы достать что-нибудь с верхней полки. Он мысленно проникал взглядом сквозь грубую материю и наслаждался этим.
Кажется, его могло вылечить одно созерцание ее грудей.
Ее талия и бедра были совершенны. Ее походка возбуждала его. До сих пор он никогда не встречал женщины с такими бедрами, одним своим видом вызывающими желание, но когда-то и где-то Эдлин умудрилась получить их. «Вставай! — мягко двигаясь, словно призывали ее бедра. — Подойди и возьми меня».
И, конечно, как тут не встать! У кого хочешь плоть потребует своего при виде такой женщины!
Он не мог оторвать взгляда от ее ног — самое сокровенное, то, что больше всего притягивало его, находится там, между ними.
В конце концов, он лежал на полу и оттуда в любое время мог видеть ее лодыжки. Сильные лодыжки. Стройные лодыжки. Лодыжки, которые, к его удовольствию, она так часто обнажала. Да, казалось, что Эдлин совершенно не задумывалась над тем, что даже просто ее босые ноги действовали на него возбуждающе, но каждый раз, когда она сбрасывала башмаки и ходила по своему домику, у него создавалось впечатление, что это первые шаги к их близости.
У нее такое милое лицо.
Но эти глаза… Если бы Хью был суеверным, он запасся бы связкой чеснока, чтобы уберечь себя от опасного плена этих колдовских зеленых глаз.
Но он не сделал этого, и Эдлин, конечно, приворожила его. В этом он никогда не сомневался.
— Когда она вас лечила, вы понимали, что она наговаривала? — спросил Уортон, как раз в тон его мыслям о ворожбе.
— Что-то о нашем детстве. — Хью нахмурился, припоминая. — Что-то об… амбаре. — Он недоуменно покачал головой. — Нет, точно не повторю, но что-то странное. И так долго-долго говорила, будто пересказывала всю свою жизнь.
— Ну, это слишком длинно для колдовских заклинаний, — заметил Уортон, видимо, поднаторевший в этих делах.
— Не то. Совсем не то, — решительно отмел его подозрения Хью. — Она тем не менее сказала что-то очень важное. Я обязательно вспомню.
— Не пройтись ли нам с вами немного, хозяин? — спросил Уортон. — Я могу услышать, о чем шепчутся эльфы под тем дубом.
— Я ничего не слышу. — Хью отчего-то раздражали разговоры на эту тему.
— Вы никогда ничего не слышите, — сказал Уортон. — Причина в том, что лесные духи благословили вас, вот они и не беспокоят вас своим присутствием.
На самом деле Хью слышал их. Легкие голоса, которые можно было принять за шелест листвы. Но он никогда никому не признался бы в этом.
— Ну что, подойдем?! — Уортон удачно изобразил человека, у которого перехватило дыхание от испуга. Отчего-то ему пришла охота пошутить.
— Пожалуй. — Хью уставился в темный угол сада, где, как ему было известно, стоял дуб. Медленно он направился в его сторону, изо всех сил стараясь не ступать мимо дорожки. Шепот лесных духов околдовывал его; он противился этому как мог.
— Дыхание смерти привело меня сюда, и я нашел друга детства, находящегося в страшной нужде. Она спасла мне жизнь, и я выручу ее из ужасных обстоятельств, в которые она попала. Она будет благодарна за то, что ей удастся вернуться к прежней жизни. И я готов признать, что моей жизнью управляют высшие силы. Появление этой женщины в моей жизни — это рука провидения.
Шуршание мелкого моросящего дождя по листве вернул его к действительности, и Хью обнаружил, что говорит все это вслух.
— Провидение? — фыркнул Уортон. — Скорее рука дьявола!
Упорство Уортона привело наконец Хью в ярость, и он решил, что настала пора переменить тон, чтобы утихомирить его раз и навсегда.
— Я не понимаю, почему ты, человек, прошедший испытания войны, так бесчувствен к несчастьям этой бедной женщины. Напрашивается предположение, что она одержала победу над тобой и ты не в силах смириться с этим. Ты просто прячешься от самого себя, злословя на ее счет.
— Это неправда! Она что, так вам и сказала?
Ответ Уортона объяснил ему многое. Еще не вступив под сень дерева, где царил непроницаемый мрак, он понял, что не может позволить Уортону продолжать говорить об Эдлин без должного уважения. Несмотря на почти непроглядную темень, Хью повернулся и посмотрел на преданного Уортона взглядом, выражающим крайнее недовольство.
— Нравится тебе леди Эдлин или нет — меня не интересует. Меня заботит только то, чтобы мой слуга относился к моей будущей жене с должным уважением. Кажется, Уортон, ты не в состоянии этого понять, несмотря на мое повторное предупреждение. Быть может, будет лучше, если я подыщу себе другого слугу?
— Хозяин! — Должно быть, Уортон упал на колени, потому что его голос донесся откуда-то снизу. — Вы ведь не оставите меня?!
— Не хотелось бы. — Хью сделал шаг вперед, и его тень нависла над Уортоном. — Итак, я требую, чтобы ты поклялся, что будешь защищать и охранять леди Эдлин так же, как меня самого.
— Хозяин…
Хью вовсе не тронули жалобные нотки в голосе Уортона, и он повернул назад, чтобы показать слуге полную серьезность своих намерений.
— Хозяин! — Уортон пополз за ним. — Я клянусь, я клянусь! — торопливо закричал он, забыв, что их могут услышать.
— На чем ты клянешься? — поинтересовался Хью. Он хорошо знал своего слугу и не собирался принимать его за святого, но он полагал, что сумеет заставить его принести такую клятву, не выполнить которой Уортон не сможет.
— На кресте?
— Думаю, нет.
— В церкви?
— Недостаточно действенно.
— На мече?
— Мы с тобой очень близки. — Хью протянул свой кулак. — Клянись на мне. Положи свою руку на мою, Уортон, и присягни на верность леди Эдлин моей жизнью.
Рука Уортона затряслась. Голос задрожал. Но он дал клятву, стоя на коленях в грязи под дубом.
— Уортон, ты еще раз продемонстрировал свою верность и мудрость.
Его человек стоял перед ним, подавленный и покорный, каким ему и следовало быть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40