В гримерке балерин еще ни о чем не догадывались. Полураздетые барышни были такие хорошенькие, что не наглядеться на себя в зеркало.
– Зиночка, а ты где справляешь?
– Мы с Сереженькой справляем у Хабибулиных на даче. Будут Рогины, скрипачка Надя, и для нее позвали Куакина. Маша, завяжи мне сзади!
– Столько черненьких в зале, девочки! Так страшно! Вдруг взорвут!
– А сами?
– И сами взорвутся. Они же глупенькие. Каждый пронес по гранате, по команде дернут и взорвутся.
– Думаешь, они Новый год не справляют?
– У них же весной Новый год. Маша, поправь мне розочку!
– Нет, правда, девочки, зал сегодня какой-то странный. Почти одни мужчины.
– Наверное, Ленка своих хахалей провела.
– Ошибаешься, балаболка! Если б я всех своих позвала, стадион пришлось бы заказывать…
…Гайдук засел в сортире. Хорошо, пацаны на входе торчали незнакомые, а в хате с люстрами он вовремя срисовал Арбуза с Чеком, которые пялились на фотки, потом узырил еще двух знакомых пацанов. Пришлось срочно посетить сортир.
Гайдук прихилял один. Уже вчера купонов в кассе не было. Пришлось тащиться за фраером, выкупившем броню, отоваривать по башне, а для ложного следа тырить еще и лопатник с кредитными карточками, часы и цепочку. Карточки Гайдук бросил нищему в шапку, а второй, лишний, купон сжег над газовой плитой.
– Занято! – отшил он очередного нетерпеливого театрала, глотая перекумаренный освежителем воздух. Будто в хвойном лесу, только мишка рядышком отстрадал медвежьей болезнью.
– Козел сраный, – двинул ногой по двери невидимый театрал.
Гайдук еле сдержался, чтобы не выхватить волыну. Нельзя, бляха-муха. Маслята заготовлены для Шрама. Гайдуку по помидору групповые разборки, ему нужен этот подлый крендель Шрам, а Шрам тут сегодня нарисуется в обязаловку. Наводка – точняк…
…Маргарита Алоизиевна служила театру вот уже шестнадцатый год. Седьмой год ее пост был неизменен – у царской ложи. Пусть кто-то называет ложу правительственной, пусть кто-то на новый лад называет ее ложа-вип, но эта ложа навечно останется царской, какой создана. В ней императоры восторгались легконогими балеринами, рукоплескали оперным примам и влюблялись в них без памяти. Николай Романов и Матильда Кшесинская – любовь в сиянии свечей и бриллиантов короны, под скрип каретных колес. Из этой ложи царевны и великие княжны украдкой рассматривали пышноусых гвардейцев и томно обмахивались веерами. Какие были времена!
До сегодняшнего дня Маргарита Алоизиевна никак не предполагала, что грядут совсем иные – погибельные времена. Что ложу осквернят люди, которых дальше Лиговки не следовало бы пускать. А их пустили в святая святых. Губернаторы, послы, посланники, английская королева, Ким Ир Сен, Шеварднадзе, вы слышите, никогда, вы слышите? Ни-ког-да еще царскую ложу не превращали в рынок!
– Э, женщина, иди сюда! Меню давай! – Джигит выдернул программку из программного букета в руках старушки, сунул стольник и прогоняюше махнул рукой. – Сдачи не надо.
Коричневых и черных кожаных курток в ложе все прибывало, абреков набралось уже больше, чем царских мест, но шли и шли новые. Они целовались, обнимались, горланили, гомонили и горлопанили.
– Нельзя! – Маргарита Алоизиевна раскинула руки перед галдящей отарой с шампанским, коньяком, фруктами и двумя крашеными блондинками. – Охрану позову!
– Э, что кричишь? На! – Ей в программки сунули русский стольник.
Сунули ей, той, которой целовал руку сам Михалков-Кончаловский, с которой поздоровался сам Путин, которой кивнула английская королева. Маргарита Алоизиевна не могла никого позвать. Никто, кроме нее, не защитит ложу.
Маргарита Алоизевна припомнила своего мордатого зятя, их кухонную войну, его дробящие уши монологи. Маргарита Алоизевна едва удержала руку, чтоб не перекреститься. Господи, прости меня за грехи мои тяжкие, не корысти ради, а токмо во имя святости театральной!
– Короче, – пугаясь собственной смелости, она приставила к ближайшему щетинистому горлу край программковой кипы, – звери, рюхай сюда! Мариинка – не Сенной рынок и не бордель. – Зятевы слова почему-то без труда слетали с языка. – Гони на девок ксивы! Нету ксив – заворачивай шмарам корму. Пузыри в буфете глушить будешь, да? Сечешь, баран? – Алоизиевна расчехвостила программки веером. – Или расписать по-белому, че пацаны из охраны вам вставят без резьбы. Или, – вдруг старушка вспомнила зятевы прогоны о том, чего черные боятся даже больше проклятия рода, кровной мести и закрытия рынков, – или ОМОН с площади пригласить?..
– …Э! – сидящий в амфитеатре Харчо приставил к уху мобилу.
– Ты чего, все землячество привел? – гоготнул в наушнике Палец.
– Это не мои, сами пришли. – Харчо забросил в пасть вяленый киш-миш. – Мои на первом ряду. А твои?
– Кто где. Ща буду кучковать вокруг себя. – Веселость Пальца была показная.
На самом деле его настроение ничего общего с праздничным не имело. Если бы, как мечталось, у них с Харчо все по спискам, то они бы стали в Питере основными. И тогда вплотную назревал вопрос: кто кого? Именно на этот зигзаг удачи Палец пригласил в Питер московского авторитета Шархана. Дескать, обоснуйся пока в СИЗО (нынешний хозяин СИЗО, типа, доживает последний четверг), а там и покруче дела завертятся. С Шарханом на пару Палец бы вытер ноги об Харчо в пять секунд. Но вот который день от Шархана ни привета, ни ответа.
– Давай, дорогой. – Харчо вновь прильнул к биноклю. Навел на самую среднюю трибуну. В ней земляки хлопали друг друга по плечам, веселились, размахивали руками, целовались, ходили. Вдруг за их спинами заелозила какая-то старушка, и мужчины враз затихли. Вах! Молодцы! Уважают старых людей, не то что русаки.
Зачем этому чурке Пальцу знать правду, а?! Кто он такой этот Палец? А тайна черного вора в том, что анашишник Хамид, который сейчас ковыряет обивку кресла позади Харчо, – верблюд и внебрачный сын ишака. Если б не просьба дяди Фазиля, клянусь мамой, выгнал бы Хамида из помощников.
Харчо приказал Хамиду купить билеты в театр на всех ребят. Ослу понятно, что ребята – это бойцы. А этот шакалий хвост, наверное, сосчитал жен, детей, братьев, сестер, родню по отцу, родню по матери. Этот павлиний зад мало того, что скупил полтеатра, он набрал самые дорогие билеты. «Э, – сказал Харчо Хамиду, когда тот принес полные руки синих картонок, – зачем принес?! За лишние из своего кармана платишь! Иди!»
Конечно, хитрый Хамид пошел по рынкам. Что он еще мог придумать? Только заставлять платить за свои ишачьи глупости земляков…
А Вензель всей душой поверил, что списки заныканы где-то в театре, и через каких-то задрипанных полтора часика он станет их полноправным обладателем. Если выводы насчет внебрачных балетных детей верны, то где ж еще малявки могут прятать списки, как не в театре? В квартирах? Не смешите! Что такое приныкать вещь в маленькой квартире, и что такое – в большом театре? Где ее будет проще отрыть посторонним? То-то и оно. У теши? И тещу не посвятить? А вдруг теща, не предупреждая, устроит генеральную уборку? То-то и оно. На даче или закопать в лесу? Но списки всегда должны быть под рукой. То-то и оно! Посему так благосклонно Вензель подмечал подробности скрытой суеты Волчка.
Связанная и упрятанная в кладовку с реквизитом, бригада монтеров сцены не могла видеть того, что мог видеть прикрученный к стулу Булгакин: как в монтерскую парни с толстыми шеями вносили ящики. Приплюснутый, помахивая стволом, распоряжался, куда чего ставить. Откуда они брали ящики, через какой вход вносили, по всему ли театру перли – Булгакин не знал. Как не знал и того, почему его не прибрали в кладовку вместе с бригадой.
А идея акции была нагло стырена, иначе бы не были Вензель, Шрам и Волчок ворами. Причем стырена у самого англичанина Шерлока Холмса. Типа, чтобы ханыга выдал, где прячет самое ценное, нужно заставить его это самое ценное спасать. А для этого не грех устроить маленький пожарчик. Или с понтом пожарчик.
Предвкушительное, типа в ожидании праздника, настроение царило в гримерке мужского хора.
– Где пьешь, Васильич?
– В своей квартире. Но, прошу учесть, с компанией.
– Много народу?
– Четыре бабы и два мужика. Я и Куакин. Бабы из Вагановки. Слушайте, уже через три дня утренник, вот беда! Ну что за жизнь?!
– Зал видали, мужики?
– А на фиг его видать?
– Роксанка прибегала: «Выгляни, выгляни!» Я и выглянул.
– И чего?
– Бандит на бандите. Шпана, голытьба, половина – вообще черные.
– Негры?
– Хачики. И наши, белые, тоже хороши. Мордоворот на мордовороте.
– Предлагаю спеть им арию восточного гостя на мотив «А у окна стоял мой чемоданчик», – соскочил со стула хорист Васильич. Почесав на псевдозековский манер подбородок, обклеенный окладистой бородой, он сунул большие пальцы за отвороты древнерусского кафтана, зашаркал по полу гримерки, изображая танец «семь сорок» и хриплым голосом, как и обещал, влупил под «чемоданчик»:
– Не счесть алмазов в каменных пещерах, эгей! Не счесть алмазов в каменных пещерах, эгей!
Хористы один за другим подхватывали:
– Не счесть алмазов в ка… Не счесть алмазов в ка…
Вся гримерка грянула:
– Не счесть алмазов в каменных пещерах, атас!
– Ой, не к добру мы веселимся, – мрачно наступил на горло песне потомственный хорист Перунский-Харитонов, клеящий демоническую бородку.
В углу затрещал динамик. Ожила трансляция:
– Внимание! Внимание, артистам! Первое отделение «Садко», на выход. Повторяю. Внимание, внимание…


* * *

Харчо уважал технику и не жалел на нее средств. Поэтому офис Козырька, может быть, и не подавлял шикарными обоями, камином, способным канать под крематорий, и аквариумом с дельфинами, зато сверкал и блистал хромированными пимлочками навороченной электронной аппаратуры, какой бы и эфэсбэ позавидовало. И бывший инженер закрытого ящика чувствовал себя в этом центре магнитных колебаний, как паук в родной паутине.
– Бж-ж-ж-з-з!.. Так будем повышать?.. 3-з-з-ж-ж-бж… – Это Козырек пока всего лишь настраивал аппаратуру и ловил чужие новости. – …Думаю, процентов на пятнадцать… З-з-з…
Каждый день по две смены невылезаю-ший из эфира Козырек уже узнавал анонимных говорунов по голосам. Например, конкретно это «Бж-з-з» происходило оттого, что очень любопытная рекламная газета «Метро» очень хотела знать правду про рекламную газету «Асток» и установила «жучка» в кабинете главреда конкурентов. А вот если ручку крутнуть чуть вправо…
– У-у-у… Вз-вз… Генрих Леонидович, пустите, меня муж ждет!.. – Это в финотделе «Дрезднер банка» начальник грязно домогался секретаршиной взаимности. Каждый день ровно в двадцать ноль-ноль. А прослушивали интимные подробности спецы из отдела векселей банка «Кредит Лион».
Вообще, вечерний город прослушивался и просвечивался вкривь и поперек. Бандиты слушали инкассаторов, конкуренты партнеров, ревнивые жены мужей. Порой на обыкновенную ментовскую волну не настроишься, глушит кто-нибудь более мощный.
Но в данный момент и час Козырька это не колыхало. Сейчас он должен был заставить каяться не чужого «жучка», а определенный номер мобилы. И он запеленговал:
– Алло, это Палец говорит, что-то здесь становится душновато. И черных баранов со всех рынков понабежало… – Далее по каким-то причинам связь на пару секунд испарилась, и Козырек фатально не расслышал: «Ну и жбан с ними, не до них сейчас. Я от Вензеля западла жду!». А когда связь наладилась, дозвучаю только: – Ну-ка, еще двадцать пацанов сюда. Пусть в антракте как угодно просочатся. Отбой.
Столь напряжную информацию Козырек просто не имел права утаивать от работодателя. Уже через мобилу он вышел на Харчо и доложился, что бледнолицый союзник наращивает международную напряженность на двадцать мегагерц.
По ту сторону эфира Харчо на данную новость очень напрягся. Ишь, Палец, оказывается, задумал недоброе. И тогда в свою очередь' Харчо приказал подогнать арбу с волынами, чтоб на всех горячих парней хватило. И как-нибудь незаметно раздать по ложам. Как конкретно – Харчо не волновало.
А пока Козырек с Харчо обсуждали подробности, аппаратура прозевала обратный звонок пальцевской братвы командиру. Оказывается, братва дежурила под боком в одном из «Икарусов», и, чтобы начать выполнять приказ, братве потребовалось две минуты. Братва с опаской доложилась, что у всех входов-выходов театра дежурят вензелевские торпеды.
Что успел перехватить из телефонного базара Козырек, так это последние слова Пальца:
– Срочно назад. Срочно нацепить броники, и скорей сюда. Если на входах будут залупаться – вырубать не заморачиваясь!
Ясен кокос, и эту гремучую новость Козырек доложил по начальству. Тяжело сопящий в трубку Харчо на это приказал присовокупить к волынам ящик гранат.

Глава семнадцатая
ОПУЩЕННАЯ ЦЕЛИНА


Но нет, им не пустить его на дно.
Поможет океан, взвалив на плечи!
Ведь океан-то с нами заодно.
И прав был капитан – еще не вечер.

Никуда от этого не денешься, лет тридцать назад в Смольном очень жаловали балерин, просто мода какая-то была на балерин. Но вот уже канула вдребезги Советская власть, а Мариинский театр продолжает себе кататься на гастроли, как сыр в масле. А убыточность спектаклей с лихвой дотируется из городского бюджета. Странно?
А если зайти с другой стороны, то прикиньте себе обычного человечка, воспитанного в оперно-балетной среде. Захочет он быть директором тракторного завода? Или начальником очистительных сооружений? Да ни в жисть. И прилипни такому к лапкам эрмитажные списочки, оперно-балетный вертила не теневым олигархом возмечтает стать, а театральной знаменитостью.
И все сходится. Сыновья-дочери свадебных балерин, все как один оказались в балетно-оперном авторитете. Никто пока городскую власть всерьез списочными предъявами раком не ставил. То есть, может, пара чиновников и схлопотала инфаркты, но большинство спало спокойно, А значит, задачки при помощи волшебных списков все эти годы решались плевые. Например, «Театр должен в апреле кровь из носу поехать на гастроли в Арабские Эмираты!.. Я хочу исполнять роль правого крайнего маленького лебедя, и никаких гвоздей!.. Мой гонорар столько-то, и ни копейкой меньше!..»
Оставалась мелочь. Вычислить, какая из балерин, приглашенных на свадьбу дочери Романова, была самая любимая? У кого конкретно из балетных потомков списки? И где они спрятаны?
– Короче, Чек. – В темном зале Арбуз осветил фонариком-брелоком свою программку. – Ща нам задвинут нумером раз… «о-пе-рА Сад-ко, му-сор-ско-е цар-ство»… Это чего, про мусоров?! – ахнул Арбуз. – ОперА?!
– Морское царство, чукча, – оторвался от шуршания шоколадкой Чек. – Опера. Типа, все на песнях. А Садко – это погоняло одного барыги, который мотался челноком за древний бугор и потонул. Но не утоп.
– Это как?
– Сказка, бляха.
– Тихо, господа, тихо, уже играют увертюру, – интеллигентно попросили из темноты. – Хотя бы не в полный голос!
– Это кто тут вякает?! – завертел баш кой Арбуз.
А из оркестровой ямы гремела мелодия, более хитроумная и мудреная, чем все песни Аркадия Северного вместе взятые. И что-то такое потаенное цепляла эта мелодия в ливерах сидящих в зале пацанов, хотя каждый из них почему-то стыдился своих искренних чувств. А мелодия вздымалась волнами к галерке и выше. Под самый купол.
Багор и Ридикюль договорились обращаться на «вы», чтоб не выделяться из вежливой театральной гущи. Нужда в «выканье» отпала при первом же взгляде на публику и стала совсем без надобности, когда они вчухали, что на Шрама из зала не шибко насмотришься. Хитрожопый мухомор Вензель спецом вскарабкался на самую верхотурную галерку. Поэтому Багор и Ридикюль заползли еще выше. Туда, откуда лупили фонарями по сцене. Не фонарщику же «выкать».
Фонарщику сунули волыну в ребра. И культурно попросили светить и дальше как следует.
Багор и Ридикюль настроили бинокли на галерку. Отсюда Шрам был как на ладони. И Вензель, паскуда, тоже. Так и тянуло пристрелить…
– …Объяснять будешь вот ему! – Приплюснутый Тарзан представил монтеру сцены Булгакину пацана по кличке Пузырь. – Все должно пахать, как в советском флоте! – Тарзан утопил указующий палец в животе означенного пацана.
От Булгакина, чьи ноги не забыли прикрутить шпагатом к ножкам стула, требовали, чтоб он командовал Пузырем. Какую кнопку жать, какой рычаг дергать. Чтоб на театральной воле выступающие артисты с дирижерами не заподозрили, что, дескать, власть в театре переменилась.
– Он тебя и пристрелит, когда чего не так, – предостерег монтера сцены от подвигов приплюснутый Тарзан. – И я еще добавлю.
И Тарзановы хлопцы принялись распаковывать ящики цвета хаки. Но настолько мощно и величественно перла музыка из оркестровой ямы, что в ней треск открываемых ящиков терялся, как конокрад в Детройте.
– Вы не находите, Мак-Набс, что русский театр чересчур демократичен?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27