Но не слишком ли опрометчиво ты поступила, взойдя на ложе человека, который пока и не думал просить твоей руки? И, полагаю, не подумает.
— Почему ты так считаешь?
— Он — будущий конунг.
— А что, конунги не женятся?
— Женятся, но на равных. И потом, он младше тебя на год.
— Ну, и что из того? Он сказал, что посватается ко мне, как только станет конунгом.
— Как только он станет конунгом, он сможет выбирать жену из десятков и сотен знатных семейств. Конунгу потребуются союзники. Он может пожелать заключить договор с конунгом Дании. Или Свитьота, если там появится конунг. И решит закрепить союз браком с конунговой дочерью. Ты об этом не подумала?
— Я согласна на роль младшей жены, — безмятежно ответила Алов.
— Хакон — христианин. Он может жениться только однажды — так велит ему его вера.
— Младших жен христиане называют любовницами или наложницами. Мне разве не все равно, как меня будут звать?
Хильдрид опустила голову.
— Я думаю, твой отец хотел бы, чтоб ты вышла замуж по закону. И — заметь — прежде, чем взойти на ложе мужчины. О себе я уж и не говорю.
— Мой отец, наверное, хотел бы, чтоб я была счастлива. Да и ты, мама, стала законной женой отца лишь после того, как понесла. Разве ты от этого меньше его любила?
Дочь Гуннара покачала головой.
— Нет, не меньше. Но, выйди я замуж по закону с самого начала, все было бы куда спокойнее.
— И не так интересно, да? — глаза Алов вспыхнули. То ли насмешкой, то ли интересом — ее не поймешь.
— Довольно. Забирай вещи и отправляйся в Хладир.
Несколько мгновений девушка молчала, разглядывая мать, которой под ее пристальным, изучающим взглядом стало не по себе, потом отвернулась.
— Если меня украдут из Хладира, ты будешь виновата, — бросила она через плечо.
— Не мели ерунды.
Хильдрид вздохнула с облегчением, когда Тормод помог Алов спуститься с борта и вынес ее на берег.
Почти всю ночь она проворочалась без сна, хотя прекрасно понимала, что надо взять себя в руки и подремать хоть немного. В походе нужны крепкие руки, ясный ум, а откуда они возьмутся, если она не поспит? Гуннарсдоттер закрывала глаза и пыталась сосредоточиться на мыслях о море и ветре, а то начинала считать шпангоуты или доски на бортах. Но неудержимо из глубин сознания наплывал образ дочери, говорящей ей о своей связи с Хаконом.
Она поняла, что не уснет, и резко села. Сигурд предлагал ей и эту ночь ночевать в лофте, но женщина отказалась и устроилась прямо на берегу, вместе со своими викингами. Жестковато, конечно, но не спится ей вовсе не поэтому. Она встала, подобрала с земли свой плащ, на котором лежала, и закуталась. Последнее время она сильно мерзла. Осторожно ступая, чтоб не отдавить кому-нибудь из спящих руку или волосы, женщина выбралась на берег и пошла туда, где дремал ее корабль.
В ночной полутьме, густой, как торфяная вода в медленной речке, ее драккар показался ей как две капли воды похожим на «Змея». Но «Змей» сейчас далеко, на нем ходит Орм. Хильдрид погладила просмоленный борт.
— Ты меня не подведешь, не так ли? — прошептала она, улыбаясь. Ей показалось, что теплое дерево ответило согласием.
— Куда ты, Хиль? — позвал Альв.
Она на миг обернулась.
— Тише, всех перебудишь. Решат, что Эйрик на подходе.
Альв хмыкнул.
— Ты что, и дальше собираешься ходить за мной по пятам? — спросила женщина.
— Не по пятам. Но ходить буду.
— Альв, неужели мне по берегу погулять нельзя?
Он подошел сзади и осторожно обнял ее. Прижал к себе. Он уже привык проделывать это медленно, как бы давая женщине возможность мягко высвободиться из его объятий и тем самым избежать размолвки. Реакцию Хильдрид никогда нельзя было предугадать.
На этот раз женщина не отстранилась. Но и не прижалась — рассматривая корабль, она делала вид, будто ничего не происходит. Он попытался повернуть ее к себе, но Гуннарсдоттер воспротивилась. Отступая, Альв лишь поцеловал ее в затылок. Взял за плечи, сжал. Хватка была не из слабых, но все равно воспринималась как ласка.
— Послушай, сколько лет тебе было, когда ты завел себе девушку? — вдруг спросила женщина. Она и сама не понимала, почему этот вопрос вырвался у нее.
Она ожидала, что он ответит грубо или насмешливо, но викинг, казалось, даже не удивился. Лишь помедлил немного.
— Четырнадцать. Она была рабыней.
— И что? — заинтересовалась Гуннарсдоттер. Обернулась и посмотрела на него так лукаво, что он решил — это такая игра. Попытался схватить ее в объятия, но женщина ускользнула. Альв не удивился — с Хильдрид никогда не знаешь, чего ожидать.
— Ничего. Встречались зиму, потом она забеременела от одного раба, и им позволили жить вместе.
— А со свободными?
— Было и со свободными. Когда мне было семнадцать, я встречался с дочерью одного бонда. Долго, полтора года… Почему ты спрашиваешь?
— Так… Скажи, а если бы она забеременела, что б ты делал?
Альв с недоумением пожал плечами.
— Тогда я об этом не думал. Или думал… Теперь не помню. Думаю, в этом случае наши отцы что-нибудь решили бы. Отказываться я не собирался, если ты об этом.
— Нет-нет, не об этом, конечно.
— Тогда что же? Что случилось? Ты все-таки собралась за меня замуж?
Хильдрид прыснула.
— С каких это пор женщина, собираясь замуж за мужчину, выясняет, сколько у него было девиц? Скорей уж, скольких врагов он убил. А еще вернее — сколько серебра в его сундуках.
— Тогда что?
Она пожала плечами и плотнее завернулась в плащ. Море близ берега окутывала полупрозрачная дымка предрассветного тумана, но тьма еще не рассеялась, и туман даже нельзя было рассмотреть, только почувствовать — влажный липкий воздух пробирал до костей. На берегу царила тишина, даже волны прибоя, казалось, решили ненадолго отдохнуть, и шуршали по песку тише, чем обычно. Или, может, это ей лишь казалось. Вокруг все спали, набираясь сил перед завтрашним походом. Только она да Альв, болваны, торчат на берегу.
— Ты знаешь, моя дочь завела шашни с Хаконом.
Викинг немного подождал продолжения, а когда понял, что ничего больше не услышит, дернул плечом и пробурчал:
— Так что? Дело молодое.
— Ха!..
— Что тебя беспокоит больше всего?
— А если будет ребенок?
— Ну, и? Думаешь, Хакон не признает отпрыска?
— Конечно, нет. Он же христианин.
— А у христиан что, нет чести?.. Перестань, Хиль, ему просто не позволят поступить бесчестно. Ему не наплевать на законы. О том, что, если уж такое случится, Алов родит именно от него, будут знать очень многие.
— Так-так, — женщина повернулась и схватила Альва за рубашку. — Ты об этом тоже знал. Так? Ты же знал, что они встречаются!
— Знал, конечно. На корабле ничего не спрячешь. На стоянке тем более.
— И мне не сказал?
— Я для чего тут нахожусь? Чтоб драться или чтоб девиц пасти?
— Ладно-ладно, не обижайся. Похоже, правду говорят, что мать обо всем узнает последней. Но ты меня убедил. Пусть делают, что хотят. В конце концов, дочка почти взрослая, — Хильдрид хихикнула.
Подобная шутливая манера беседы была им не свойственна — обычно их разговоры получались очень деловыми, а когда деловой разговор был неуместен, они в основном молчали. Конечно, Альв умел шутить, да и Хильдрид любила ввернуть что-нибудь эдакое, но они слишком давно, слишком хорошо друг друга знали, и понимали без слов.
Викинг заботливо посмотрел на Хильдрид.
— Ты бы все-таки вздремнула.
— Мне вредно много спать.
— Пойдем, я тебя уложу.
— Ага, и колыбельную споешь.
— Боюсь, я тогда перебужу весь лагерь. Но если хочешь…
— Ну, тогда они решат, что на Хладир напали финны и орут свои боевые кличи… Иди отдыхать. И я пойду тоже.
Она улеглась и долго ворочалась на камнях, которых, оказывается, слишком много на нордвегрской земле, в жухнущей траве…
Перекусив, отряд юного конунга Хакона выступил в поход. Царило безветрие, и мужчинам пришлось сесть на весла. Впрочем, никто не ожидал нападения, Эйрик, наверное, все еще в Вике, поэтому на весла можно было сесть налегке, без доспехов, без шлемов, на всякий случай положив оружие поблизости и укрепив щиты на планшире. Хильдрид чувствовала себя прекрасно, хотя проспала, может быть, всего пару часов. Впрочем, по фьорду Трандхейма она могла провести драккар даже с завязанными глазами. Руки сами вспоминали все необходимые движения, и «Лосось» скользил по волнам, как коньки по льду.
— Хей, Равнемерк, уж не хочешь ли ты обогнать корабль конунга? — зычно крикнул кто-то. На миг отвлекшись от волн и ветра, женщина покосилась в ту сторону. Ну конечно, Гутхорм.
— Вперед положено пускать лучших воинов, — звонко ответила она. — А конунг пусть держится сзади, где лучше видно. Он один — нас много.
— Уж не сама ли ты провозгласила себя лучшей?
— Тут уж само собой получается. Кто впереди, тот и лучший.
Хохот воинов отвечал каждой их фразе. Заинтересованные перепалкой викинги незаметно для самих себя сильнее налегли на весла. Драккары рванулись вперед, словно настоящие живые драконы, распустившие крылья по ветру.
— Эй, не спорь с Равнемерк, Гутхорм, — подзадорил кто-то, кого Гуннарсдоттер уже не узнала. — На кораблях ее никто не обгонит.
Путешествие получалось веселое. В Трандхейме Хакона встречали радушно, и, хоть даже самые богатые бонды не могли прокормить всю его армию, викинги не голодали. Хильдрид, как вождю своего небольшого отряда, фактически приходилось заботиться только о корабле, об остальном заботились гостеприимные хозяева — если не хватало мяса в одном хозяйстве, припасы приносили из других, да еще давали с собой. Всюду к войску Воспитанника Адальстейна присоединялись воины или мальчишки, желающие начать свою воинскую карьеру, но не имеющие пока ни оружия, ни доспехов, и умеющие ровно столько, сколько умеют парни в их возрасте.
Берген оказался так же гостеприимен. Всюду — и в Согне, и в Урнесе, и в Хердаланде — Хакон обзаводился новыми отрядами, некоторые херсиры[20] и даже ярлы, назначенные в свое время Эйриком, присоединялись к нему на своих кораблях, принося присягу верности. В Бергене был созван тинг, хотя привычное время для собрания уже прошло, и на этом тинге младшего отпрыска так же охотно, как и в Трандхейме, провозгласили конунгом. Вскоре число воинов Воспитанника Адальстейна выросло до пяти тысяч и тридцати кораблей — невиданное воинство. Правда, держать его долго Хакон не мог, понятно, что после битвы с Эйриком почти всех придется отпустить. Многие бонды оставили хозяйство, чтоб отстаивать в бою права нового конунга — настолько им поперек горла стал Кровавая Секира — разумеется, они желали вернуться к себе в поместья уж никак не позже Дистинга[21], а лучше бы и раньше.
Кроме того, кормить такое войско — это не шутки. Пять тысяч человек, как саранча, сметают все съестное на своем пути. Но зато какой враг устоит?
— Если так пойдет дальше, конунг, то ты выцедишь с Нордвегр всех мужчин, способных носить оружие, — пошутил Халльдор, ярл Хакона, пришедший с ним еще из Англии.
В ответ Воспитанник Адальстейна лишь плечами пожал.
— Тем лучше. Чем скорей все это завершится, тем лучше.
Но дело затягивалось. На упплендский тинг пришлось добираться посуху, и там вновь повторить свои обещания по поводу земель и законов. Хакона ждал все тот же результат — бонды с готовностью согласились признать его конунгом и тут же набрали ему небольшое войско в придачу. Правда, с припасами стало хуже, потому что наступала зима, а скармливать все запасы прожорливым молодцам никто не собирался. Викингам приходилось охотиться и острожить рыбу в озерах. В Хафсфьорде юный конунг узнал, что Эйрик уже не сидит в Вике, и где он — никто точно не знает. Из Вика его мягко попросили, когда выходки людей Кровавой Секиры наскучили большинству жителей области. Людей он там не набрал, и, говорят, отправился куда-то на север, в глубь страны, оставив корабли. Должно быть, до него дошли слухи не только о находчивом младшем брате, но и о том, как его принимают. Притом, что ни Эстфольд, ни Раумарике, ни даже Вестфольд — наследственная отчина его отца — не захотели помогать Эйрику.
Это никого не удивило, кроме него самого, потому что, став конунгом, наследник Прекрасноволосого разгулялся на славу. Он не выбирал специально, какую область особо одарить своим бесчинством, но так уж получалось, что больше всего доставалось тем фюлькам, где он бывал чаще всего, то есть югу полуострова. Мало ли что вытворял Эйрик от полноты чувств, от ощущения собственной безнаказанности. Там увез чью-то дочку, там позабавился с чьей-то женой, там кого-то секанул топором, потому что ему не понравилась физиономия или упрек… Он уже и не помнил всех своих «подвигов», но обиженные помнили все. За пять лет их набралось очень много.
— Где это видано — Эйрик не спешит разделать на ломти претендента на конунгов сан? — расхохотался Халльдор. — Неужто испугался?
— Ой, вряд ли, — равнодушно сказала Хильдрид, и на нее посмотрели с удивлением, потому что дочь Гуннара молчала даже на военных советах, а уж у костра за ужином в обществе ярлов и самого правителя — тем более. — Просто Эйрик еще не совсем дурак. А если сам не сообразит, что один корабль головорезов — немного меньше, чем тридцать, жена подскажет.
— Да уж, Гуннхильд — ведьма еще та.
— Гуннхильд — колдунья? — поинтересовался Гутхорм.
— Да кикимора она…
— Речь не о Гуннхильд, а о ее муже! — прервал Хакон. — Раз Эйрик не хочет биться, тем лучше. Зиму проведем в Рогаланде или Ядаре, потом двинемся в Вик. Если Кровавая Секира не будет ждать где-нибудь по дороге, все разузнаем там.
— По мне, так найти его поскорее и отобрать его хваленую секиру, — проворчал густобородый Вемунд, очень похожий на изваяние Тора в святилище, только не с молотом, а с топором. — Вместе с головой. Сколько воды он может намутить — только асы знают.
— Воду больше мутит Гуннхильд…
— Эйрик от нас не уйдет.
— Только делов за зиму наделает.
— Не станет же он разорять страну, которую считает своей.
— А чем он, по-твоему, тут пять лет занимался?
— Довольно! — юный конунг сдвинул брови. — Отправляемся в Ядар, там и зазимуем.
В Рогаланде Воспитанник Адальстейна отпустил часть бондов с обещанием собраться под руку конунга по первому требованию. После тинга в Уппленде, где несколько сотен молодых мужчин изъявили желание повоевать за Хакона, эта убыль показалась ему столь неощутимой, что он решил вновь призвать их лишь в том случае, если проиграет первый бой или потеряет много людей, но не добьет противника.
Младшему Харальдсону предстоял не первый в его жизни бой. Уже в тринадцать лет он сражался под началом приемного отца, а в четырнадцать оказался на поле боя лицом к лицу с выходцами из Области датского права, почти с соотечественниками. И ничего, дрался неплохо, уцелел, даже, считай, не был ранен (сломанное ударом топора в кольчугу ребро не в счет, мелкие царапины — тоже). Правда, тогда у него уже были прекрасные доспехи и меч, прозванный Жернорезом. Ходили слухи, что этот меч с первого удара рассекает жернов аж до самой ячеи. Хакон, получив его в подарок, не стал проверять, истинны ли эти слухи. Но меч действительно был прекрасен, выкован из коленчатого булата высшего качества кем-то из северных умельцев, закален так, что точить его пока не приходилось.
Но управлять целой армией юноше еще не доводилось, и он волновался, хоть и не показывал виду. Вечерами он просиживал над грудами шишек, которые представляли собой корабли, и палочками-воинами, которые Хакон переставлял, пытаясь представить себе, каким оно может быть — первое в его жизни серьезное сражение, где на него ложилась полная ответственность за все. Он расспрашивал ярлов одного за другим, беседовал с Сигурдом о тех битвах, в которых трандхеймский управитель принимал участие. Дошла очередь и до Хильдрид.
Женщина рассказала Воспитаннику Адальстейна о некоторых схватках, в которых за свою жизнь успела принять участие. Она вспоминала подробности, которые излагала ровным, нарочито спокойным тоном. Ей хотелось вселить в юношу уверенность. Еще больше ей хотелось спросить его, каковы же его намерения в отношении ее дочери, но решила, что сейчас неподходящий момент. Да и они, в конце концов, взрослые люди. Сами разберутся.
— Ты мне не рассказывала, почему так ненавидишь Эйрика, — напомнил ей Хакон. — Дело в кровной мести?
— Нет. Да и не сказать, чтоб я так уж ненавидела его. Причины, конечно, есть. Он меня оскорблял. Из-за него мне пришлось покинуть Нордвегр и Ферверк, поместье моего мужа. Наследство мое и сына. Это ли не повод?
— Это причина. — Воспитанник Адальстейна помолчал. — Расскажи мне, каков он.
— Эйрик? — Хильдрид надолго замолчала. — Он… Воин. Сильный воин. Не будь его отец конунгом, из Кровавой Секиры мог бы получиться херсир. Или ярл. Или один из тех «вольных ярлов», что прежде держали в страхе целые области. Его, может быть, даже ждала бы слава Рагнара Кожаные Штаны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
— Почему ты так считаешь?
— Он — будущий конунг.
— А что, конунги не женятся?
— Женятся, но на равных. И потом, он младше тебя на год.
— Ну, и что из того? Он сказал, что посватается ко мне, как только станет конунгом.
— Как только он станет конунгом, он сможет выбирать жену из десятков и сотен знатных семейств. Конунгу потребуются союзники. Он может пожелать заключить договор с конунгом Дании. Или Свитьота, если там появится конунг. И решит закрепить союз браком с конунговой дочерью. Ты об этом не подумала?
— Я согласна на роль младшей жены, — безмятежно ответила Алов.
— Хакон — христианин. Он может жениться только однажды — так велит ему его вера.
— Младших жен христиане называют любовницами или наложницами. Мне разве не все равно, как меня будут звать?
Хильдрид опустила голову.
— Я думаю, твой отец хотел бы, чтоб ты вышла замуж по закону. И — заметь — прежде, чем взойти на ложе мужчины. О себе я уж и не говорю.
— Мой отец, наверное, хотел бы, чтоб я была счастлива. Да и ты, мама, стала законной женой отца лишь после того, как понесла. Разве ты от этого меньше его любила?
Дочь Гуннара покачала головой.
— Нет, не меньше. Но, выйди я замуж по закону с самого начала, все было бы куда спокойнее.
— И не так интересно, да? — глаза Алов вспыхнули. То ли насмешкой, то ли интересом — ее не поймешь.
— Довольно. Забирай вещи и отправляйся в Хладир.
Несколько мгновений девушка молчала, разглядывая мать, которой под ее пристальным, изучающим взглядом стало не по себе, потом отвернулась.
— Если меня украдут из Хладира, ты будешь виновата, — бросила она через плечо.
— Не мели ерунды.
Хильдрид вздохнула с облегчением, когда Тормод помог Алов спуститься с борта и вынес ее на берег.
Почти всю ночь она проворочалась без сна, хотя прекрасно понимала, что надо взять себя в руки и подремать хоть немного. В походе нужны крепкие руки, ясный ум, а откуда они возьмутся, если она не поспит? Гуннарсдоттер закрывала глаза и пыталась сосредоточиться на мыслях о море и ветре, а то начинала считать шпангоуты или доски на бортах. Но неудержимо из глубин сознания наплывал образ дочери, говорящей ей о своей связи с Хаконом.
Она поняла, что не уснет, и резко села. Сигурд предлагал ей и эту ночь ночевать в лофте, но женщина отказалась и устроилась прямо на берегу, вместе со своими викингами. Жестковато, конечно, но не спится ей вовсе не поэтому. Она встала, подобрала с земли свой плащ, на котором лежала, и закуталась. Последнее время она сильно мерзла. Осторожно ступая, чтоб не отдавить кому-нибудь из спящих руку или волосы, женщина выбралась на берег и пошла туда, где дремал ее корабль.
В ночной полутьме, густой, как торфяная вода в медленной речке, ее драккар показался ей как две капли воды похожим на «Змея». Но «Змей» сейчас далеко, на нем ходит Орм. Хильдрид погладила просмоленный борт.
— Ты меня не подведешь, не так ли? — прошептала она, улыбаясь. Ей показалось, что теплое дерево ответило согласием.
— Куда ты, Хиль? — позвал Альв.
Она на миг обернулась.
— Тише, всех перебудишь. Решат, что Эйрик на подходе.
Альв хмыкнул.
— Ты что, и дальше собираешься ходить за мной по пятам? — спросила женщина.
— Не по пятам. Но ходить буду.
— Альв, неужели мне по берегу погулять нельзя?
Он подошел сзади и осторожно обнял ее. Прижал к себе. Он уже привык проделывать это медленно, как бы давая женщине возможность мягко высвободиться из его объятий и тем самым избежать размолвки. Реакцию Хильдрид никогда нельзя было предугадать.
На этот раз женщина не отстранилась. Но и не прижалась — рассматривая корабль, она делала вид, будто ничего не происходит. Он попытался повернуть ее к себе, но Гуннарсдоттер воспротивилась. Отступая, Альв лишь поцеловал ее в затылок. Взял за плечи, сжал. Хватка была не из слабых, но все равно воспринималась как ласка.
— Послушай, сколько лет тебе было, когда ты завел себе девушку? — вдруг спросила женщина. Она и сама не понимала, почему этот вопрос вырвался у нее.
Она ожидала, что он ответит грубо или насмешливо, но викинг, казалось, даже не удивился. Лишь помедлил немного.
— Четырнадцать. Она была рабыней.
— И что? — заинтересовалась Гуннарсдоттер. Обернулась и посмотрела на него так лукаво, что он решил — это такая игра. Попытался схватить ее в объятия, но женщина ускользнула. Альв не удивился — с Хильдрид никогда не знаешь, чего ожидать.
— Ничего. Встречались зиму, потом она забеременела от одного раба, и им позволили жить вместе.
— А со свободными?
— Было и со свободными. Когда мне было семнадцать, я встречался с дочерью одного бонда. Долго, полтора года… Почему ты спрашиваешь?
— Так… Скажи, а если бы она забеременела, что б ты делал?
Альв с недоумением пожал плечами.
— Тогда я об этом не думал. Или думал… Теперь не помню. Думаю, в этом случае наши отцы что-нибудь решили бы. Отказываться я не собирался, если ты об этом.
— Нет-нет, не об этом, конечно.
— Тогда что же? Что случилось? Ты все-таки собралась за меня замуж?
Хильдрид прыснула.
— С каких это пор женщина, собираясь замуж за мужчину, выясняет, сколько у него было девиц? Скорей уж, скольких врагов он убил. А еще вернее — сколько серебра в его сундуках.
— Тогда что?
Она пожала плечами и плотнее завернулась в плащ. Море близ берега окутывала полупрозрачная дымка предрассветного тумана, но тьма еще не рассеялась, и туман даже нельзя было рассмотреть, только почувствовать — влажный липкий воздух пробирал до костей. На берегу царила тишина, даже волны прибоя, казалось, решили ненадолго отдохнуть, и шуршали по песку тише, чем обычно. Или, может, это ей лишь казалось. Вокруг все спали, набираясь сил перед завтрашним походом. Только она да Альв, болваны, торчат на берегу.
— Ты знаешь, моя дочь завела шашни с Хаконом.
Викинг немного подождал продолжения, а когда понял, что ничего больше не услышит, дернул плечом и пробурчал:
— Так что? Дело молодое.
— Ха!..
— Что тебя беспокоит больше всего?
— А если будет ребенок?
— Ну, и? Думаешь, Хакон не признает отпрыска?
— Конечно, нет. Он же христианин.
— А у христиан что, нет чести?.. Перестань, Хиль, ему просто не позволят поступить бесчестно. Ему не наплевать на законы. О том, что, если уж такое случится, Алов родит именно от него, будут знать очень многие.
— Так-так, — женщина повернулась и схватила Альва за рубашку. — Ты об этом тоже знал. Так? Ты же знал, что они встречаются!
— Знал, конечно. На корабле ничего не спрячешь. На стоянке тем более.
— И мне не сказал?
— Я для чего тут нахожусь? Чтоб драться или чтоб девиц пасти?
— Ладно-ладно, не обижайся. Похоже, правду говорят, что мать обо всем узнает последней. Но ты меня убедил. Пусть делают, что хотят. В конце концов, дочка почти взрослая, — Хильдрид хихикнула.
Подобная шутливая манера беседы была им не свойственна — обычно их разговоры получались очень деловыми, а когда деловой разговор был неуместен, они в основном молчали. Конечно, Альв умел шутить, да и Хильдрид любила ввернуть что-нибудь эдакое, но они слишком давно, слишком хорошо друг друга знали, и понимали без слов.
Викинг заботливо посмотрел на Хильдрид.
— Ты бы все-таки вздремнула.
— Мне вредно много спать.
— Пойдем, я тебя уложу.
— Ага, и колыбельную споешь.
— Боюсь, я тогда перебужу весь лагерь. Но если хочешь…
— Ну, тогда они решат, что на Хладир напали финны и орут свои боевые кличи… Иди отдыхать. И я пойду тоже.
Она улеглась и долго ворочалась на камнях, которых, оказывается, слишком много на нордвегрской земле, в жухнущей траве…
Перекусив, отряд юного конунга Хакона выступил в поход. Царило безветрие, и мужчинам пришлось сесть на весла. Впрочем, никто не ожидал нападения, Эйрик, наверное, все еще в Вике, поэтому на весла можно было сесть налегке, без доспехов, без шлемов, на всякий случай положив оружие поблизости и укрепив щиты на планшире. Хильдрид чувствовала себя прекрасно, хотя проспала, может быть, всего пару часов. Впрочем, по фьорду Трандхейма она могла провести драккар даже с завязанными глазами. Руки сами вспоминали все необходимые движения, и «Лосось» скользил по волнам, как коньки по льду.
— Хей, Равнемерк, уж не хочешь ли ты обогнать корабль конунга? — зычно крикнул кто-то. На миг отвлекшись от волн и ветра, женщина покосилась в ту сторону. Ну конечно, Гутхорм.
— Вперед положено пускать лучших воинов, — звонко ответила она. — А конунг пусть держится сзади, где лучше видно. Он один — нас много.
— Уж не сама ли ты провозгласила себя лучшей?
— Тут уж само собой получается. Кто впереди, тот и лучший.
Хохот воинов отвечал каждой их фразе. Заинтересованные перепалкой викинги незаметно для самих себя сильнее налегли на весла. Драккары рванулись вперед, словно настоящие живые драконы, распустившие крылья по ветру.
— Эй, не спорь с Равнемерк, Гутхорм, — подзадорил кто-то, кого Гуннарсдоттер уже не узнала. — На кораблях ее никто не обгонит.
Путешествие получалось веселое. В Трандхейме Хакона встречали радушно, и, хоть даже самые богатые бонды не могли прокормить всю его армию, викинги не голодали. Хильдрид, как вождю своего небольшого отряда, фактически приходилось заботиться только о корабле, об остальном заботились гостеприимные хозяева — если не хватало мяса в одном хозяйстве, припасы приносили из других, да еще давали с собой. Всюду к войску Воспитанника Адальстейна присоединялись воины или мальчишки, желающие начать свою воинскую карьеру, но не имеющие пока ни оружия, ни доспехов, и умеющие ровно столько, сколько умеют парни в их возрасте.
Берген оказался так же гостеприимен. Всюду — и в Согне, и в Урнесе, и в Хердаланде — Хакон обзаводился новыми отрядами, некоторые херсиры[20] и даже ярлы, назначенные в свое время Эйриком, присоединялись к нему на своих кораблях, принося присягу верности. В Бергене был созван тинг, хотя привычное время для собрания уже прошло, и на этом тинге младшего отпрыска так же охотно, как и в Трандхейме, провозгласили конунгом. Вскоре число воинов Воспитанника Адальстейна выросло до пяти тысяч и тридцати кораблей — невиданное воинство. Правда, держать его долго Хакон не мог, понятно, что после битвы с Эйриком почти всех придется отпустить. Многие бонды оставили хозяйство, чтоб отстаивать в бою права нового конунга — настолько им поперек горла стал Кровавая Секира — разумеется, они желали вернуться к себе в поместья уж никак не позже Дистинга[21], а лучше бы и раньше.
Кроме того, кормить такое войско — это не шутки. Пять тысяч человек, как саранча, сметают все съестное на своем пути. Но зато какой враг устоит?
— Если так пойдет дальше, конунг, то ты выцедишь с Нордвегр всех мужчин, способных носить оружие, — пошутил Халльдор, ярл Хакона, пришедший с ним еще из Англии.
В ответ Воспитанник Адальстейна лишь плечами пожал.
— Тем лучше. Чем скорей все это завершится, тем лучше.
Но дело затягивалось. На упплендский тинг пришлось добираться посуху, и там вновь повторить свои обещания по поводу земель и законов. Хакона ждал все тот же результат — бонды с готовностью согласились признать его конунгом и тут же набрали ему небольшое войско в придачу. Правда, с припасами стало хуже, потому что наступала зима, а скармливать все запасы прожорливым молодцам никто не собирался. Викингам приходилось охотиться и острожить рыбу в озерах. В Хафсфьорде юный конунг узнал, что Эйрик уже не сидит в Вике, и где он — никто точно не знает. Из Вика его мягко попросили, когда выходки людей Кровавой Секиры наскучили большинству жителей области. Людей он там не набрал, и, говорят, отправился куда-то на север, в глубь страны, оставив корабли. Должно быть, до него дошли слухи не только о находчивом младшем брате, но и о том, как его принимают. Притом, что ни Эстфольд, ни Раумарике, ни даже Вестфольд — наследственная отчина его отца — не захотели помогать Эйрику.
Это никого не удивило, кроме него самого, потому что, став конунгом, наследник Прекрасноволосого разгулялся на славу. Он не выбирал специально, какую область особо одарить своим бесчинством, но так уж получалось, что больше всего доставалось тем фюлькам, где он бывал чаще всего, то есть югу полуострова. Мало ли что вытворял Эйрик от полноты чувств, от ощущения собственной безнаказанности. Там увез чью-то дочку, там позабавился с чьей-то женой, там кого-то секанул топором, потому что ему не понравилась физиономия или упрек… Он уже и не помнил всех своих «подвигов», но обиженные помнили все. За пять лет их набралось очень много.
— Где это видано — Эйрик не спешит разделать на ломти претендента на конунгов сан? — расхохотался Халльдор. — Неужто испугался?
— Ой, вряд ли, — равнодушно сказала Хильдрид, и на нее посмотрели с удивлением, потому что дочь Гуннара молчала даже на военных советах, а уж у костра за ужином в обществе ярлов и самого правителя — тем более. — Просто Эйрик еще не совсем дурак. А если сам не сообразит, что один корабль головорезов — немного меньше, чем тридцать, жена подскажет.
— Да уж, Гуннхильд — ведьма еще та.
— Гуннхильд — колдунья? — поинтересовался Гутхорм.
— Да кикимора она…
— Речь не о Гуннхильд, а о ее муже! — прервал Хакон. — Раз Эйрик не хочет биться, тем лучше. Зиму проведем в Рогаланде или Ядаре, потом двинемся в Вик. Если Кровавая Секира не будет ждать где-нибудь по дороге, все разузнаем там.
— По мне, так найти его поскорее и отобрать его хваленую секиру, — проворчал густобородый Вемунд, очень похожий на изваяние Тора в святилище, только не с молотом, а с топором. — Вместе с головой. Сколько воды он может намутить — только асы знают.
— Воду больше мутит Гуннхильд…
— Эйрик от нас не уйдет.
— Только делов за зиму наделает.
— Не станет же он разорять страну, которую считает своей.
— А чем он, по-твоему, тут пять лет занимался?
— Довольно! — юный конунг сдвинул брови. — Отправляемся в Ядар, там и зазимуем.
В Рогаланде Воспитанник Адальстейна отпустил часть бондов с обещанием собраться под руку конунга по первому требованию. После тинга в Уппленде, где несколько сотен молодых мужчин изъявили желание повоевать за Хакона, эта убыль показалась ему столь неощутимой, что он решил вновь призвать их лишь в том случае, если проиграет первый бой или потеряет много людей, но не добьет противника.
Младшему Харальдсону предстоял не первый в его жизни бой. Уже в тринадцать лет он сражался под началом приемного отца, а в четырнадцать оказался на поле боя лицом к лицу с выходцами из Области датского права, почти с соотечественниками. И ничего, дрался неплохо, уцелел, даже, считай, не был ранен (сломанное ударом топора в кольчугу ребро не в счет, мелкие царапины — тоже). Правда, тогда у него уже были прекрасные доспехи и меч, прозванный Жернорезом. Ходили слухи, что этот меч с первого удара рассекает жернов аж до самой ячеи. Хакон, получив его в подарок, не стал проверять, истинны ли эти слухи. Но меч действительно был прекрасен, выкован из коленчатого булата высшего качества кем-то из северных умельцев, закален так, что точить его пока не приходилось.
Но управлять целой армией юноше еще не доводилось, и он волновался, хоть и не показывал виду. Вечерами он просиживал над грудами шишек, которые представляли собой корабли, и палочками-воинами, которые Хакон переставлял, пытаясь представить себе, каким оно может быть — первое в его жизни серьезное сражение, где на него ложилась полная ответственность за все. Он расспрашивал ярлов одного за другим, беседовал с Сигурдом о тех битвах, в которых трандхеймский управитель принимал участие. Дошла очередь и до Хильдрид.
Женщина рассказала Воспитаннику Адальстейна о некоторых схватках, в которых за свою жизнь успела принять участие. Она вспоминала подробности, которые излагала ровным, нарочито спокойным тоном. Ей хотелось вселить в юношу уверенность. Еще больше ей хотелось спросить его, каковы же его намерения в отношении ее дочери, но решила, что сейчас неподходящий момент. Да и они, в конце концов, взрослые люди. Сами разберутся.
— Ты мне не рассказывала, почему так ненавидишь Эйрика, — напомнил ей Хакон. — Дело в кровной мести?
— Нет. Да и не сказать, чтоб я так уж ненавидела его. Причины, конечно, есть. Он меня оскорблял. Из-за него мне пришлось покинуть Нордвегр и Ферверк, поместье моего мужа. Наследство мое и сына. Это ли не повод?
— Это причина. — Воспитанник Адальстейна помолчал. — Расскажи мне, каков он.
— Эйрик? — Хильдрид надолго замолчала. — Он… Воин. Сильный воин. Не будь его отец конунгом, из Кровавой Секиры мог бы получиться херсир. Или ярл. Или один из тех «вольных ярлов», что прежде держали в страхе целые области. Его, может быть, даже ждала бы слава Рагнара Кожаные Штаны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33