— Ну, так что, давай уж сразимся. Потешимся сами, и других повеселим.
Хильдрид посмотрела на него с недоумением.
— Это еще зачем?
— Зачем люди дерутся? — удивился викинг в ответ. — Чтоб драться.
— Да я не хочу.
— Вот так так! Но ты же согласилась!
— Когда это я соглашалась?
— На празднике, — Гутхорм покачал головой, усмехнулся. — Коротка девичья память, верно?
— Как это я соглашалась?
— Ты сказала «ладно».
Хильдрид покачала головой и фыркнула. Стянула с себя куртку.
— Вообще-то я имела в виду «позже поговорим», — сказала она. — Но раз ты меня понял неверно, что ж, давай, устроим поединок. На каком оружии?
— Что за глупый вопрос? Мы что, дети — деревяшками махать?
— Пусть будет железное.
Альв неодобрительно покачал головой.
— Не заводился б ты, Гутхорм, — проворчал он. — Вряд ли конунгу понравится раздор между его ярлами.
— Какой раздор? Я же не собираюсь убивать Равнемерк.
— Во-во. И я не собираюсь. Мир и согласие, — добавила женщина. — Альв, где моя кольчуга?
— Где ж ей быть? На месте, в лофте. Пусть Харальд сбегает.
Харальд не стал спорить — развернулся и ушел. Один из воинов Гутхорма поспешил к другому лофту — тому, который занимал его ярл.
— Хочешь драться в кольчуге? — подзадоривал викинг. — Видно, ты не так уж уверена в себе.
— А ты что предлагаешь? Драться в любимой богами наготе? — весело отпарировала Хильдрид. Ответом ей был хохот всей толпы (а воинов собиралось все больше и больше). — Не согласна. Во-первых, тут тебе не божий суд, во-вторых, холодно, а в-третьих, неприлично.
Оружие и справу принесли быстро. Со всех уголков поместья стягивались люди — всем было интересно посмотреть. Даже на крыше сарая появились две или три любопытные головы — это были, скорей всего, трелы братьев Олафсонов, но на них никто не обращал внимания. Не жалко, пусть смотрят. Альв помог Хильдрид натянуть кольчугу.
— Ну, и зачем тебе это надо? — спросил он недовольно.
— Я и сама не знаю, — задумчиво ответила женщина.
— Кому-то что-то хочешь доказать? Глупо, только с опасностью играешь — и все.
— Не волнуйся, заботливый ты мой, — тихонько рассмеялась Гуннарсдоттер. — Со мной ничего не случится.
— Хватит шутить. Меня и так уже называют Нянькой.
— Тебя это задевает?
— Не задевает вовсе. Мне все равно, как меня называют.
Хильдрид пожала плечами и вынула меч. Не тот, который ей подарил конунг, а прежний, к которому давно привыкла. Он был заметно легче, и когда-то откован самим Харальдом Прекрасноволосым. Завоевывая право называться конунгом всего Нордвегр, он не чуждался и других искусств, кроме воинского, и считался одним из лучших кузнецов Севера. Разумеется, он был на виду, его знали все, и, может, еще и поэтому провозгласили лучшим, но Гуннарсдоттер судила по оружию — оно было безупречно. Меч служил ей уже почти тридцать лет, и оснований жаловаться на него не возникало.
Альв подал ей щит — тоже облегченный по сравнению с обычным. Что ж тут поделать, все оружие и справа — может, лишь кроме ножа, у женщины-ярла было изготовлено по ней. Кольчугу плели по мерке, цельнокованый шлем отковали только с третьей попытки, даже умбон на щит, прежде чем позволить набить на деревянный круг, Гуннарсдоттер несколько раз держала на вытянутой руке, а потом просила облегчить — плечо уставало.
— Хей, позвеним мечами! — воскликнул Гутхорм.
— Давай, звени, — лениво бросила из-под шлема Хильдрид.
Ей было немного не по себе. За сорок четыре года своей жизни она никогда еще не сражалась в поединках, и если встречалась с врагом лицом к лицу, то лишь в бою, где схватка то сталкивает, то снова разлучает, вмешиваются соседи, и рядом обязательно кто-то есть. Тот же Альв. Конечно, поединок предстоял шуточный, но Гутхорм вполне может ранить ее случайно… Гуннарсдоттер фыркнула и выкинула всю эту ерунду из головы.
Они сошлись неторопливо, примериваясь друг к другу. Викинг немного поигрывал щитом — край деревянного круга помимо полосы толстой кожи был у него закреплен блестящими скрепами — должно быть, поставлены недавно. Они отражали бледный свет пасмурного дня — пунктирная полоса по краю черного круга. Первый удар нанес он, и Хильдрид поняла, что нельзя зевать. Противник был быстр. Она поставила щит и тут же ответила — не так, как обычно, не сверху вниз, а чуть сбоку. И тут же пожалела, что не левша. Если б можно было полоснуть слева, возможно, неожиданность сыграла бы свою роль. Но удар справа… О, Гутхорм, как почти все опытные викинги, прекрасно владел щитом. Казалось, ему и меч не нужен — экономными, точными и короткими движениями черного деревянного круга он отражал удары меча своей противницы, и с каждым разом женщине приходилось делать маленький шажок назад. Меч у дочери Гуннара, слишком легкий, не смог бы заставить левую руку викинга онеметь от удара, или, скажем, расколоть дерево, а тем более умбон. Зато его выпады очень сильны.
Женщина, впрочем, не зевала. Она ловко увернулась от очередного удара, и, будь противник менее подвижным, мигом оказалась бы у него за спиной. Обмен ударами отзывался в ее локтях, если бы не долгие годы у кормового весла, она быстро ослабела бы. Но руль, пусть даже его не приходилось особенно ворочать, сделал плечи женщины крепче, а ладони — Жестче. Опыт боев сделал ее спокойнее. В схватке она не видела ничего необычного, и действовала уверенно. Щит, прикрывавший ее левое плечо, с грохотом сталкивался с мечом. После очередного удара Хильдрид вдруг показалось, что деревянный круг у нее в руке очень хрупок. Если поединок затягивался, бывало, сражающиеся три-четыре раза меняли щиты, для этого и стояли рядом друзья — наблюдатели.
Женщина отпрянула от очередного удара наискось, нырнула в обратную сторону и взмахом меча по ногам отогнала противника от себя. Гутхорм отреагировал, отскочил — и налетел на Альва. Едва не упал, но выправился и снова кинулся на Хильдрид.
Она встретила его прямым ударом. Подвижная и гибкая, дочь Гуннара и не думала теряться. Ей не очень хотелось продолжать бой, но проигрывать не хотелось больше. Как в любой игре, азарт может и не захватить человека своей цепкой рукой, но желание оказаться на вершине первым так же неистребимо, как жажда жизни. Сперва Хильдрид попыталась вспомнить, чему ее когда-то учил отец, но, чуть не схлопотав мечом по шлему, перестала отвлекаться.
Она ловила меч Гутхорма умбоном и почти не атаковала.
— Эй, притомилась, Равнемерк? — спросил ее викинг.
— Не думай, что он вымотается, — крикнул Альв. — Хватит дурака валять! Атакуй!
Гуннарсдоттер попыталась ударить, но одновременно пришлось поднять щит, и удар вышел слабый. Гутхорм разгорячился, от него валил пар. Уже не однажды они оба описали круг по утоптанной, защищенной от ветра площадке за домом, но, хоть она предпочитала отступать, не так уж очевидно было, за кем же преимущество. Викинг чуть подустал, и уже не так часто наносил удары, да и щит уже больше не летал. Край щита Хильдрид треснул — разок не сумела поймать атаку на умбон, вот и результат — но она пока не пыталась его поменять.
А потом Хильдрид споткнулась и упала. То, что под ногу попался камень, прикрытый снегом — чистая случайность. Женщина опрокинулась на спину, и в тот же миг Альв рванулся вперед. Кто-то попытался его удержать, но куда там, пальцы сорвались с рукава. И тогда Харальд, не раздумывая, подставил Альву ногу. Верный телохранитель дочери Гуннара грохнулся на снег с таким шумом, будто это он был в доспехе, а не сражающиеся.
Гутхорм рубанул вниз машинально. Когда клинок уже падал, и изменить ничего было нельзя, он вспомнил, что идет шутливый поединок, а не бой насмерть, и в мгновение посерел. Но когда меч опустился вниз, Хильдрид там уже не было. Она откатилась в сторону, оставив на снегу щит и шлем, слетевший с головы вместе с подшлемником, и вскочила на ноги с такой резвостью, словно на нее и не была навьючена уйма железа. Торстейн, стоявший в трех шагах, с неожиданной ловкостью бросил ей другой, целый щит, и она умудрилась поймать его за скобу. Кивать с благодарностью было уже некогда.
Она тоже раскраснелась, короткие темные завитки разметались, а в глазах пылало по огоньку, жаркому, как настоящее пламя.
— Ох! — не выдержал Гутхорм. — Как ты хороша…
— Заткнись и бейся, — со злобой отозвалась женщина-ярл, но в животе ее вспыхнуло что-то жаркое.
Слышать слова противника ей было приятно.
Чтоб не дать себе отвлечься, она атаковала его, но почему-то Гутхорм, отразив удар, отпрыгнул, а не ударил в ответ.
— Пойдешь за меня? — громко спросил, почти крикнул он. Рот расплывался в улыбке.
Может быть, усталость, а может, вспышка осознания настоящей опасности сыграла роль, но Хильдрид стала драться по-другому. За долгие годы походной жизни она научилась… нет, не искусству боя, а правильному взгляду на него. Опыт ничто не может заменить, и теперь женщина предоставила опыту все решать за нее.
А Гутхорм, наоборот, отвлекся. Сперва от точного удара Гуннарсдоттер он ненадолго опустил щит чуть ниже, чем было нужно, а следующий удар принял на его край, поддержанный другой рукой — это получилось совершенно случайно. Не раздумывая, словно пловец, ринувшийся в морскую воду точно между двумя волнами, женщина ударила ногой, а потом и бедром, и удачно сшибла воина в снег. В последний момент, ни на миг не позже, чем надо, она вспомнила, что не должна стремиться к тому, чтоб убить, и остановила собственную руку.
Гутхорм, упав в снег, расхохотался.
— Тебя надо почистить снежком, — стоя над ним, сказала Хильдрид. Она слегка задыхалась, но не от того, что сбила дыхание, а лишь потому, что разгорячилась.
— Я буду рад, если ты и дальше будешь заботиться обо мне. Что скажешь?
— Ну, нет. Хотя, наверное, лестно получить брачное предложение в бою, — ответила она, веселясь.
Харальд помог Гутхорму подняться. Торстейн забрал у Гуннарсдоттер свой щит и уже пообещал сделать ей новый, со старым умбоном. А Альв, которого с тех пор, как он попытался вмешаться в схватку, все время кто-то придерживал, подошел к ней с угрюмым выражением лица. Он помог ей выбраться из кольчуги, свернул ее и убрал в кожаный кошель. Забрал у нее шлем.
— Если б ты была моей женой, я бы, наверное, запер тебя в доме, — сказал он мрачно.
— Может, еще и поэтому я никогда не буду твоей женой? — спокойно спросила она. Пожала плечами и отвернулась.
И увидела Хакона. Он стоял, прислонившись плечом к бревенчатой стене большого дома, и с улыбкой смотрел на нее. Рядом с ним с недовольным видом топтался Сигурд, трандхеймский ярл — похоже, он был недоволен, что приходится торчать на ветру, но конунг все стоял, и ярлу приходилось ждать тоже. Женщина откинула со лба волосы и, поколебавшись, подошла. Как всегда после хорошего напряжения было легко, будто после бани.
— Ты неплохо дерешься, — сказал Воспитанник Адальстейна.
— Ты хотел сказать — для женщины?
— Вовсе нет, — Хакон выставил ладонь. — Не ищи в моих словах того, чего там нет. Гутхорм — очень хороший воин. Я знаю, как он дерется… — конунг помедлил и рассмеялся. Похоже, не только у викингов, насладившихся зрелищем схватки двух ярлов, было прекрасное настроение. — Я вижу, мои викинги уже изнывают от безделья. Пора бы и в бой.
— Придется ждать до весеннего равноденствия.
— Вовсе нет, — конунг спокойно поглядывал то на Хильдрид, то на Сигурда. — Раньше. Через пару седьмиц после Дистинга.
— Ледяная корка с берегов еще не сойдет.
— Лед, который к тому времени останется на берегах, не будет нам помехой.
— Ты торопишься в битву? — тихонько спросила Хильдрид. — Чего-то опасаешься?
— Я лишь хочу поскорее расправиться с Эйриком и отпустить людей растить хлеб, — Хакон внимательно посмотрел на Сигурда, и тот согласно кивнул. — Если я все лето буду носиться по волнам за кораблями своего брата, что семьи моих воинов будут есть зимой?
Хильдрид заметила, что Хакон впервые назвал Эйрика братом. Она лишь кивнула.
— Мы пойдем в бой, когда ты позовешь нас, конунг, — сказала она, чтоб слышали другие.
Воспитанник Адальстейна благодарно улыбнулся ей.
А вечером Хильдрид и Альв остались в лофте одни. Каким-то образом вышло так, что остальные викинги не пришли к своим постелям сразу после ужина, и она осталась со своим постоянным спутником наедине. В лофте было холодно — ни очага, ни жаровни, ни даже нагретых камней — но они забрались под груду мехов, наваленных на полу, поверх расстеленных постелей, и им было тепло. А через некоторое время они и вовсе перестали замечать холод и то, как пар от их дыхания поднимается к потолочным балкам.
— Кажется, похолодало, — сказал Альв, гладя ее под мехами, когда первый жар объятий отступил. — Как думаешь?
— По-моему, наоборот, очень тепло, — она тихонько рассмеялась. Ее смех напоминал голосок юной девушки, тоненький и кокетливый. — Тебя что, надо согреть?
— Было бы прекрасно, — Альв снова потянулся к ней. — Обещай, что в этом походе, который назначен на весну, будешь держаться рядом.
— Ты сам всегда держишься рядом. О чем еще можно говорить?
— Я беспокоюсь за тебя, — серьезно сказал он. — Раньше и речи не было о том, чтоб ты лезла в бой, а теперь все чаще и чаще…
— Я — ярл, Альв. И оставим этот разговор.
Мужчина откинулся на спину и посмотрел вверх. Лицо у него было строгое и очень сосредоточенное, словно он увидел там, под самой крышей, сделанной из плотно увязанной соломы, что-то очень важное. Руку он закинул за голову, и Хильдрид, лежащая на боку, обратила внимание на его белую, как снег, кожу. Рядом с задубелым, красноватым, почти бурым лицом, напоминающим маску из старого дерева, рука казалась ненастоящей. Она фыркнула и ткнула Альва в плечо, в теплый и твердый бицепс. Тот поднял голову, посмотрел вопросительно.
— Нет, нет, ничего, — она отвернулась. — Я подумала о том, что чем скорее Хакон расправится с братом, тем скорее можно будет отправить гонца к Орму.
— Ты только об этом и думаешь. Странно, почему? Или есть что-то, чего я не знаю? Эйрик что-то сделал тебе?
— Да нет. Просто мы с Эйриком друг друга не любим. Очень не любим.
Альв громко почесал затылок и спрятал голую руку под меха.
— Ну, раз ты так жаждешь крови Эйрика, то и поручишь ее рано или поздно, — ответил он и зевнул. Снизу послышался хруст, а потом и скрип ступеней. Приподнявшись на локте, викинг гаркнул. — Эй, спустись-ка с лестницы. И подожди внизу.
— Я что же, на холоде должен торчать? — возмутились снизу. Харальд — узнала Гуннарсдоттер и подтянулась за своей рубашкой. Охнула, натянув ее на себя — лен остыл, пока валялся на полу, прямо на досках пола, и был холоден, будто лед.
— Немного поторчишь, ничего с тобой не будет, — ответил Альв, забираясь в штаны.
Ночью они с Хильдрид уснули под одним одеялом — так было теплее. Женщина задремала первой, а викинг, который не любил холода и плохо засыпал, если приходилось дышать морозным ветром, какое-то время грелся, уткнувшись носом в ее мягкое плечо, обтянутое толстой рубашкой. В темноте он не видел ее, но чувствовал, и за несколько лет, что длилась их связь, изучил, как ему казалось, до самой последней черточки. И вспоминая ее белую кожу и гибкую красивую шею, которая и теперь, когда ее обладательнице за сорок, казалась совсем юной, Альв вспоминал о том, как у них все только начиналось, и что сулило…
Она спустилась к воде, медленно разделась и, оставив одежду и пояс с ножом на гальке, медленно, но без колебаний, вошла в море.
Ледяные волны обожгли ее ноги, потом кожа онемела и перестала чувствовать холод. Вода из колкой, как иней, превратилась в ласковое ложе, которое с радостью приняло ее тело с бледной до неестественности кожей. Хильдрид плавала, как рыба. Морская волна держала ее, словно ладони матери. Она ныряла глубоко, хватала камни и раковины, выплывала из глубины и отпускала добычу, даже не подняв ее над водой. В ней дремала озорная девчонка, а любому малышу скоро стало бы скучно нырять просто так.
Наплававшись вволю, молодая женщина легла на волны лицом вверх и замерла, прикрыв глаза. Соленый ветер мигом высушил ее кожу — лицо, грудь — там, где не переплескивали волны. Ее качало плавно, как ребенка в люльке, поднимало и опускало, и она то закрывала глаза, то открывала и смотрела в серое, как лезвие клинка, небо. Облака плыли стремительно, будто птичья стая, и порой в переливах оттенков серого Хильдрид даже различала взмахи крыльев.
Она не заметила, что на берег вслед за ней спустился Альв. Он не спешил скрыться с глаз, чтоб не тревожить женщину своим присутствием, и купаться тоже, видно, не собирался. Викинг присел на валун возле ее вещей и стал ждать. Время от времени он поглядывал по сторонам с настороженным видом, словно ожидал, что из-за ближайшей скалы вот-вот покажется десяток разбойников, жаждущих кого-нибудь ограбить и убить.
Годы не прошли для Альва бесследно. Он уже не был молод, жизнь оставила на его лице свои метки — морщины, складки загрубевшей обветренной кожи и длинный шрам через лоб, рассекавший бровь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33