Харальд Прекрасноволосый отдал Прямоногому Хадоланд, а потом пожалел. Область была богатая, а как раз в то же самое время конунг начал задумываться, как он был неправ, наплодив такое количество сыновей, каждого из которых нужно наделить владением. Эйрику не стоило большого труда убедить батюшку, что без Регнвальда в Нордвегр будет лучше. Кто распускал слухи о колдовстве, так и осталось неизвестным, но этими слухами воспользовался именно Кровавая Секира. Глядя, как стареет отец, он начинал задумываться и о том, что братья — это потенциальные соперники на сан конунга, которые поодиночке ему, конечно, не смогут противостоять, но вот все вместе — вполне.
У него была прекрасная дружина. Для верности он взял еще сорок человек у отца и попросту сжег брата вместе с поместьем, всеми его людьми, женами и рабами. Это убийство в песнях скальдов превратилось в героическое сражение с колдунами, но Хильдрид-то прекрасно знала цену «подвигам» Кровавой Секиры. Он был отличным воином, этот старший из выживших отпрысков Харальда Прекрасноволосого, но везде и всюду предпочитал выбирать дорогу попроще. Может, именно поэтому Эйрик и не видел ни одного поражения?
Регнвальд Прямоногий стал первым в длинной череде смертей среди потомков первого конунга Нордвегр. О несчастном сыне Снефрид рассказывали, об остальных молчали, и все было представлено так, будто дети Харальда просто сами по себе потихоньку перемерли, в большинстве не оставив наследников. Те же, что остались, вряд ли могли рассчитывать на что-то большее, чем одно-другое хорошее поместье. Хакон мог считать, что ему повезло, когда батюшка решил посчитаться с конунгом Адальстейном и одновременно подшутить над ним. Хильдрид вспомнила, какое лицо было у Торы, когда женщина узнала, что ее единственного отпрыска увозят на Британские острова. Женщине Нордвегр гордость не позволяла плакать и жаловаться, и она лишь смотрела — взгляд как у раненой птицы — но на глаза наложницы конунг тогда не обратил никакого внимания.
Теперь Тора, наверное, счастлива от того, от чего прежде убивалась. Вот они, превратности судьбы.
— Неужели отец тогда и бровью не повел? — спросил Гуннарсдоттер Кадок, один из ближайших сподвижников Ятмунда, который был родом из Бретланда[38], из Гвиннеда, но служил брату Адальстейна и пользовался его огромным доверием. Он был высокий, крепкий, хоть и тощий, и быстрый, темно-русый, почти темноволосый, с внимательными серыми глазами, отлично владел оружием, и притом обладал несомненным талантом наставника, поэтому иногда натаскивал в драке старших мальчишек при дворе короля. Кроме того, Кадок знал несколько языков, и на нордвегрском болтал, как на своем родном.
— Повел, конечно. Я помню, как он ждал — что ему скажут ярлы. Он опасался, что они его осудят за… ну что ж, скажем прямо, за самое настоящее убийство сына.
— Осудили?
— Никто. А Эйрика и вовсе хвалили, как за настоящий подвиг.
— Вот так ерунда. Колдуны иногда бывают полезны. Конунг мог бы воспользоваться помощью сына и его подручных и покончить со своими врагами.
— Во-первых, конунг считал себя слишком сильным, чтоб прибегать к такого рода низким уловкам, а во-вторых, никто никогда не рассказывал хоть о каком-нибудь колдовстве, которое сотворил Регнвальд.
— Ну что ж. Тут все понятно. Отец решил избавиться от неудобного отпрыска. Потом то же самое случилось и с другими сыновьями этой Снефриды?
— С каждым свое. Да.
— Кто бы сомневался, — Кадок покачал головой. Потом покосился на Хильдрид. — Я давно хотел тебя спросить… Только не решался.
— Ну?
— Как так получилось, что ты — женщина — оказалась во главе дружины? Я прежде не слышал, чтоб y норманнов сражались женщины.
— Как получилось? Да как-то само собой. Уверяю тебя, очень многие женщины Нордвегр смогут постоять за себя, если придется. Они, правда, не ходят в походы, не облачаются в кольчуги, не обязательно берут мечи, но если попытаешься обидеть мою соотечественницу, можешь получить отпор от нее самой. Такое бывает. Нас всех учат, что свою честь нужно отстаивать при любых обстоятельствах, как угодно. Потерявший честь теряет все. Даже свободу. Даже жизнь.
— Хм… — ответил Кадок. — Теперь мне понятно, почему ваш народ так опасен… Я слышал, будто ты в Нордвегр лучший кормчий. Это так?
— Лучший? Нет, не так. Я хороший кормчий.
— Я не отказался бы ходить на твоем корабле.
— Да? — она подняла бровь. — С чего бы? Я тебе так нравлюсь?
— Еще не знаю. Но я люблю необычное.
Они сидели на краю крепостной стены Хельсингьяпорта, над самыми воротами.
Она охотно согласилась поговорить с Кадоком, когда тот попросил об этом. Она не сомневалась, что разговор пойдет об Эйрике. Воин хочет присмотреться к будущему соратнику, с которым, быть может, придется прикрываться одним щитом, да еще узнать какую-нибудь важную информацию.
— У меня большая семья, — сказал Кадок. — Шестнадцать братьев, да их сыновья, да двоюродные братья, да троюродные… Общим счетом пятьдесят восемь человек. Мы договорились, что вождем буду я. Я не старший, но самый сообразительный, как говорят. И, к тому же, хорошо болтаю на разных английских языках…
— Да уж, — проворчала она. — Как я понимаю, мой родной язык уже стал одним из английских наречий, так?
— Ха, такая большая область, как Денло, говорит на нордвегрском. И Нортумбрия тоже. Язык, который лучше бы знать.
— У вас в Бретланде принято, чтоб вожди командовали собственными семьями? — спросила она, улыбаясь.
— Бывает по-всякому. Я вот что скажу. Все норманны у тебя в отряде — отличные воины. А у меня… Ну что ж, они все очень разные. Есть крепкие, опытные ребята. А есть и очень молодые. Если случится так, что бой будет на суше — ты не против, если мой отряд встанет рядом с твоим? А?
Гуннарсдоттер лишь усмехнулась. Она прекрасно понимала мысль Кадока — он хочет подпереть свои полсотни воинов викингами хотя бы с одного бока, может, уговорит еще кого-нибудь из викингов, чтоб встали с другой стороны. И тогда, быть может, его людям будет полегче — в окружении опытных воинов так обычно и бывает. Но вместе с тем ей было лестно, что к ней обратились.
— Почему нет. Мы еще поговорим об этом.
По стене сонно расхаживали воины Ятмунда, вооруженные короткими копьями, в шлемах и кожаных бронях. Они равнодушно поглядывали на дочь Гуннара и ее собеседника, украдкой зевали в ладонь… Делать им было нечего, но болтать нельзя, пялиться особо не на что, а нордвегрского они не понимали.
На лестнице, ведущей в башню, появился Орм, он огляделся, нашел взглядом мать и направился к ней. Подошел и вместо приветствия взял ее за руку.
— Пойдем.
— Куда? — лениво поинтересовалась женщина. Она пригрелась на солнышке и разомлела — ей не хотелось шевелиться.
Не отвечая, молодой викинг стащил мать с края стены и потянул за собой.
— Мы еще все обсудим, — крикнул ей вдогонку ухмыляющийся Кадок.
— Куда ты меня тащишь? — возмутилась Хильдрид, когда поняла, что сын ее не отпустит.
— Пойдем-пойдем…
— Куда ты меня тащишь, я спрашиваю?
— Не скажу.
— Это еще что такое? Почему это не скажешь?
— Потому что если я скажу, ты со мной не пойдешь, — флегматично ответил Орм.
— Орм, — она попыталась освободиться. Не тут-то было — сын держал крепко. — Прекрати. Я никуда с тобой не пойду.
Он молчал и тащил ее за собой. Они спустились по лестнице, прошли насквозь две башни и жилую залу, где у стен были уложены свернутые постели тех, кто здесь ночевал, выбрались во двор и пошли к воротам. Женщина поняла, что сын направляется куда-то за пределы замка, и снова возмутилась.
— Да что же это такое? Разве так положено обращаться с матерью?
— Прости, матушка. Я веду тебя в церковь.
— Куда? — она выдернула руку. — Это еще зачем?
— Я хочу, чтоб ты поговорила со священником.
— Я не хочу ни с кем говорить.
— Ну, что ж делать, — невозмутимо ответил он.
— Орм!..
— Ты обещала мне подумать. Беседа со священником — прекрасный повод подумать о религии.
— Я не хочу сейчас.
— Когда же еще, матушка? Подходящее время может никогда и не прийти.
— А ты торопишься. Куда, спрашивается?
— После гибели Эйрика ты вернешься в Нордвегр. Я ведь правильно полагаю?
— Правильно. Я хочу жить на родине, там, где родилась. И там, где умерли мои отец, мать и муж, хочу умереть сама.
— Тебе рано думать о смерти. Но если ты обоснуешься в Нордвегр, в Ферверке, мне до тебя будет уже не дотянуться. Так что приходится спешить.
Хильдрид остановилась, глядя на сына. У него было усталое лицо, на лбу и возле рта появились морщинки, но глаза сияли, как два озерца под лучами яркого солнца на чистом небе. Его юность жила в глазах, и неважно, появились ли на лице морщинки, или нет. Лицо сдержанное, но по взгляду никак не понять, шутит ли он, или говорит правду. К подобному выражению его лица она легко привыкла, ведь когда-то как же на нее посматривал и Регнвальд.
— Ты хочешь изменить мои мысли по своему желанию. Ты хочешь, чтоб я думала так же, как ты. Но мне не позволяешь попытаться тоже. Я хочу, чтоб после схватки с Эйриком, когда Кровавая Секира уснет вечным сном, ты вернулся в Нордвегр вместе со мной. Но, как понимаю, добиться от тебя согласия не смогу.
— Нет. Я буду править в Нортимбраланде.
— Ты решил поселиться в чужой стране потому, что здесь можешь рассчитывать на кусок земли побольше?
— И это тоже. Ятмунд прислушивается ко мне, а Хакон не станет.
— Почему ты так думаешь?
— Мы не нашли общего языка, — Орм пожал плечами. — Я понимаю, матушка, твое желание умереть на земле, где ты родилась. Я бы тоже этого хотел. Как перелетная птица, я прилечу умирать на родные скалы. Но это случится не скоро. Я еще очень молод. Я оставлю Нортимбраланд не раньше, чем мой сын сможет править в моем фюльке не хуже меня.
Хильдрид долго смотрела на сына. Едва сын упомянул о скалах, как она вспомнила горную тропку, парящий под лучами солнца густо-зеленый мох, серые в потеках камни, весенний запах влажной, напоенной жизнью земли, аромат сосновой смолы и юных почек. Это было двадцать шесть лет назад. Она захворала, и жених повел ее в горы, к лекарю. Женщина вспомнила, как тяжело было забираться в гору, и как трудно ей было передвигать ноги, и каким обычным показался ей дом колдуна, к которому она тогда направлялась, чтоб попросить у него помощи.
Домик колдуна, пахнущий сухими травами. Его глаза, внимательные и улыбчивые. Их пронизывающий взгляд. Рокочущий спокойный голос, пронизанный такой уверенностью в своей правоте, что не верить ему невозможно.
— Ты знаешь… Двадцать шесть лет назад я едва не умерла. От болезни.
Орм насторожился. А женщина продолжала:
— Меня вылечил один колдун. Там, в Нордвегр. А еще он мне сказал, что когда-нибудь, через много-много лет, здесь, в Англии, будет править женщина… Она будет моим потомком. Он так сказал. Не знаю, правда это или нет, но говорил он убедительно. И убежденно.
— Почему же нет? — спокойно спросил Орм. — Это отличное предсказание. Если мои дети будут жить здесь и править в Нортимбраланде… Если они будут править там, то и предсказание осуществится с легкостью. Хоть и странно, как это Англией будет править женщина, — сын покосился на мать и усмехнулся. — Ну да, ну да. Я понимаю — всякое бывает в жизни.
Глава 11
Подразумевалось, что именно Йорвик, сильный и богатый город, расположенный почти в самом центре Англии, станет самым сердцем событий. Подразумевалось, что первый шаг сделает правитель Мерсии, не желающий подтверждать щедрый дар покойного брата. А уж Эйрику предстояло отвечать. Он, конечно, не позволил бы Орму разгуливать по своей части страны.
На то и был расчет. Орма устраивало, если б удалось закончить дело поскорее. Тем более, в его армии было немало саксов, которые смотрели на войну иначе, чем природные скандинавы, к тому же оказавшиеся вдали от родных поместий — драться, конечно, дело полезное и почетное, но урожай важнее. Бесконечно держать их под своим знаменем не получится.
Да, молодой викинг обзавелся даже знаменем, правда, не мог считать его своим. На этом настаивал Ятмунд, потому что у саксов и христиан именно так было принято. Разговор короля и Орма перед выступлением войска Хильдрид услышала сама, так как Ятмунд сам явился в залу, где ночевали люди ее сына и их предводитель, и где Орм обсуждал с ними и с матерью, что будет лучше — идти в Йорвик на корабле или тащиться по земле.
— Лошадей я уже видеть не могу, — сказал он. — Но голова должна быть с телом. А всех саксов на корабли не посадишь.
— В трюм набить! — предложил Харальд.
Викинги загоготали.
— Ну, так-то уж не надо, — сказал, придерживая дверь, Ятмунд. — Ты увидишь, Олаф, англичане отлично умеют биться.
— Моего сына зовут Орм.
— Да, конечно. Так вот, Олаф, в знак того, что ты выступаешь от моего имени, я даю тебе мой стяг. Ты должен будешь поднять его перед боем.
— Ладно. Только я Орм.
Ятмунд кивнул.
— Под этим стягом англичане встанут охотнее. Он освящен в Риме — я был там на паломничестве. И тебе бы не мешало, Олаф.
— Орм.
— Да, конечно. Еще ты можешь рассчитывать на пару сотен человек — они подойдут с запада. Но только две сотни.
— И то хорошо.
— Я распорядился, чтобы они отправлялись к Нортгемптону, куда они будут двигаться дальше, решишь сам.
— Не уверен, что мы дойдем до Нортингорда.
— У тебя будут гонцы, отправишь их. Разве мне нужно тебе это объяснять, Олаф?
— Орм.
— Да, разумеется.
— Знаешь, ради тебя, конунг, я, пожалуй, даже сменю имя, — рассмеялся Регнвальдарсон.
— Только попробуй, — возмутилась Хильдрид.
— Я был бы тебе очень благодарен, — серьезно ответил Ятмунд.
От его серьезности Гуннарсдоттер потянуло захохотать, и, хоть она и сумела сдержаться, лицо пришлось спрятать в ладонях.
План Орма провалился, как только стало известно, что Эйрик всех опередил. Война была любимейшим его занятием. В Хлюмреке он набрал немало воинов, к нему на двух больших кораблях присоединились молодые викинги, которым наскучило сидеть дома, заниматься хозяйством своих больших семей. Ему было все равно, кого грабить, и Кровавая Секира напал на Бретланд, на ближайшие прибрежные селенья — только пролив переплыть. Об этом стало известно быстро — беженцы, до полусмерти напуганные тем, что вытворяли его люди в захваченных деревеньках, на одном дыхании добежали до границ Мерсии, а уж оттуда гонцы принесли новость в Лундун[39] и Хельсингьяпорт.
Услышав эти вести, Кадок побелел. Он как раз сидел поблизости от Хильдрид, и женщина, больше заботящаяся о том, как ее драккар будет подниматься по Узе, и что с ним будет под стенами Йорвика, вздрогнула от его резкого движения, покосилась на бретландца с тревогой. Она ждала, что мужчина вскочит, закричит, потребует, чтоб войско конунга немедленно отправлялось спасать села Бретланда, но Кадок тут же взял себя в руки. Помолчав, он тихо сказал:
— Сдается мне, Эйрику Валлия[40] не так уж и нужна. Он нацелился на Мерсию.
— Ты веришь в то, во что хочешь верить! — крикнул ему кто-то, Гуннарсдоттер не разглядела, кто именно — в зале было тесно. За ужином собрались все ближайшие сподвижники Ятмунда и Орма, и все лучшие воины армии, а таких набралось столько, что каменные стены донжона, казалось, трещали под напором голосов и общего шума, и столы ломились под тяжестью яств, которыми нужно было ублаготворить всю эту ораву.
— Спорить будешь? Ну, посмотрим.
— Я согласен, — сказал Орм. — Вряд ли Кровавая Секира будет пытаться покорить Бретланд. Зачем ему этот небольшой захолустный уголок?..
— Но-но! — крикнул Кадок.
Все засмеялись. Не смеялся только Ятмунд — он молчал и очень внимательно слушал.
— Бретланд лежит слишком далеко от Нортимбраланда и Денло. Какой с него толк? Эйрик дает нам повод для схватки — что ж, очень любезно с его стороны. Гонцы говорят, что его армия направляется на восток. Мы выступим ему навстречу, — он повернулся к Ятмунду. — Если мой конунг не считает нужным предложить другой план.
— Действуй, Олаф, — ответил тот. — Чем скорее ты закончишь, тем лучше.
— Вечно получается так, что воевать мы отправляемся осенью, — шепнула Хильдрид Альву. Тот что-то неразборчиво буркнул в ответ.
Орм решил не тратить время даром. Уже на следующий день его войско отправилось в путь — личная дружина и отряд саксов короля по суше в сторону Северна, а драккары викингов — по морю, вокруг Корнуолла и в устье того же Северна. Предполагалось, что корабли поднимутся по реке до самого места сбора, и там их придется оставить.
Большая часть армии Орма отправилась на север посуху, а вдоль берега к устью Северна шли боевые корабли, набитые викингами. Среди них был и «Змей», где старшим Орм оставил уже немолодого и опытного Кетиля. Молодой Регнвальдарсон остался с пешими ратниками. Из Хельсингьяпорта и та, и другая часть воинства выступили почти одновременно, и прибыть в место сбора собирались тоже в одно время.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33