Женщина-декоратор не уставала делать комплименты ее изысканному вкусу, но и не забыла договориться с Митчем о том, что придет в его офис в понедельник. Великолепно, ответил он.
С планом города на коленях они отправились к дому супругов Куин. Эбби еще в прошлый раз была у них, но дороги не помнила. Дом располагался в части города, называвшейся Чикасо-Гарденс, и сейчас Эбби узнавала бульвары, просторные особняки с профессионально спланированными газонами. Подъехав, они припарковали машину между двумя “мерседесами” – старым и новым.
Прислуга приветствовала их вежливым наклоном головы, но без улыбки. Их провели в гостиную и оставили одних. В доме было темно и тихо – ни смеха детей, ни голосов. Они сидели, любовались мебелью и ждали. Начали тихонько переговариваться, затем нетерпеливо ерзать. В конце концов, ведь их пригласили на ужин – сегодня, 25 июня, в четверг, в 6.00 вечера. Митч посмотрел на часы и пробормотал себе под нос что-то о невоспитанности. Но все же они сидели и ждали.
В гостиную из коридора стремительно вошла Кэй и попыталась улыбнуться. Глаза ее были чуть припухшими и влажными, тушь в уголках размазалась. Внезапно по щекам хлынули слезы, она поднесла к губам платок. Обняв Эбби за плечи, она села на диван рядом с ней, даже не села, а просто бессильно опустилась – ноги ее не держали. Губы изо всех сил сжали платок, раздалось сдавленное рыдание.
Митч опустился на колени рядом.
– Кэй, что случилось?
Она только покачала головой, не в силах говорить. Эбби гладила ее по колену, Митч слегка похлопывал по другому. Они смотрели на нее со страхом, предполагая самое худшее. Ламар? Дети?
– Случилось несчастье, – едва слышно проговорила Кэй сквозь рыдания.
– С кем?
Она вытерла глаза, глубоко вздохнула.
– Два сотрудника фирмы, Марш Козински и Джо Ходж, погибли. Мы были очень близки с ними.
Митч опустился на журнальный столик. С Козински он встретился, когда приезжал сюда второй раз, в апреле. Вместе с Ламаром они втроем как-то обедали в небольшом ресторанчике на Фронт-стрит. Ему оставалось до партнерства не так уж много, однако вид у него был совсем не радостный. Джо Ходжа Митч припомнить не смог.
– Что случилось? – спросил он. Рыдания прекратились, но слезы все еще текли по щекам Кэй. Она вытирала их и смотрела на Митча.
– Мы еще точно не знаем. Они занимались подводным плаванием на Большом Каймане. На их лодке что-то взорвалось, и мы думаем, что они утонули. Ламар сказал, что другие подробности пока неизвестны. Несколько часов назад в фирме было совещание, всех оповестили. Ламар еле добрался до дома.
– Где он?
– Около бассейна. Он ждет тебя.
Ламар сидел в металлическом шезлонге у садового стола под зонтиком, в нескольких футах от бассейна. Неподалеку от клумбы с цветами из травы торчала головка садовой дождевальной установки. Через равные промежутки времени из нее били струйки воды и по идеальной дуге приземлялись на стол, на зонтик, на шезлонг и сидящего в нем Ламара Куина. Он был насквозь мокрым. Вода капала с носа, ушей, волос. Голубую рубашку и брюки можно было выжимать. Обуви и носков на нем не было.
Ламар сидел совершенно неподвижно, не вздрагивая даже от новой порции воды. Видимо, он утратил всякую чувствительность. Взгляд его удерживала какая-то штука у ограждения бассейна, казавшаяся банкой пива, стоящей в луже воды на бетонной дорожке.
Митч посмотрел по сторонам, надеясь, что никто из соседей не глазеет на происходящее. Соседи не могли ничего видеть – высокие заросли кипариса закрывали от нескромных глаз бассейн и газон рядом с ним. Митч обошел бассейн вокруг и остановился там, где было еще сухо. Ламар наконец заметил его, кивнул, сделал слабую попытку улыбнуться и указал ему рукой на промокшее кресло рядом с собой. Митч оттащил его чуть в сторону. Уселся.
Взгляд Ламара вновь вернулся к банке пива или чему-то на нее похожему – не разобрать. Казалось, вечность они так сидели и слушали негромкие выстрелы дождевальной установки. Время от времени Ламар встряхивал головой и пытался что-то сказать. Митч улыбался неловкой нервной улыбкой, вовсе не уверенный, что нужно что-то говорить.
– Ламар, мне очень жаль, – решился он наконец. Повернув голову, тот посмотрел на Митча.
– Мне тоже.
– Я не знаю, что еще сказать.
Взгляд Ламара снова оторвался от непонятного предмета, он повел головой в сторону гостя. Мокрые волосы лезли ему в глаза, красные и совершенно больные.
– Да, понятно. Но говорить действительно нечего. Очень жаль, что все это произошло именно сегодня. Не хочется приниматься за ужин.
– А уж об этом тебе и вовсе не стоит беспокоиться. Ни о каком ужине я и думать сейчас не могу.
– Ты их помнишь? – спросил Ламар, смахивая с губ капельки воды.
– Помню Козински, Ходжа – нет.
– Марти Козински был одним из моих лучших друзей. Он из Чикаго. Пришел в фирму за три года до меня и вот-вот должен был стать компаньоном. Опытнейший юрист, мы все им восхищались. Пожалуй, лучший посредник фирмы, блестяще вел переговоры, он не поддавался никакому давлению.
Ламар вытер брови, уставился глазами в землю. Когда он вновь заговорил, то стекающая с кончика носа вода заметно исказила его произношение.
– Трое детей. Его девочки-близнецы всего на месяц старше нашего сына, они всегда играли вместе…
Он не сдержался и заплакал, закусив нижнюю губу и прикрыв глаза.
Митч почувствовал себя совсем неловко, ему захотелось уйти. Он отвел глаза в сторону.
– Мне очень жаль, Ламар. Очень.
Ламар взял себя в руки, но слезы еще текли по щекам. Митч разыскивал взглядом кран, он дважды собирался попросить разрешения закрыть воду, и оба раза решал потерпеть еще, если уж Ламар терпел. Вдруг это действительно поможет? Он посмотрел на циферблат – часа через полтора стемнеет.
– Это был несчастный случай? – спросил он.
– Мы знаем очень немного. Они ныряли с аквалангами, и на лодке произошел взрыв. Инструктор, местный житель, тоже погиб. Сейчас пытаются перевезти их тела сюда, домой.
– А что с их женами?
– Они, слава Богу, дома. Это была деловая поездка.
– Никак не вспомню, как выглядел Ходж.
– Ходж был высоким блондином, не очень-то разговорчивым. Таких часто встречаешь, но никогда не можешь запомнить. Заканчивал Гарвард, как и ты.
– Сколько ему было лет?
– И ему и Козински было по тридцать четыре. Он бы стал компаньоном сразу после Марти. Они были дружны. Собственно, все мы очень дружны, особенно сейчас.
Обеими руками он откинул волосы со лба на затылок, встал, прошел туда, где было сухо. Вода стекала с него ручьями. Он остановился рядом с Митчем, тупо глядя на крыльцо соседей.
– Ну, как “БМВ”?
– Замечательно. Отличная машина. Спасибо, что позаботился.
– Когда ты приехал?
– Сегодня утром.
– А дама приходила? Специалист по интерьерам?
– О, да. Эбби с ее помощью потратила всю мою зарплату за следующий год.
– Это хорошо. И дом у тебя хороший. Мы рады тебе, Митч. Извини, что так получилось. Тебе здесь понравится.
– Тебе не за что извиняться.
– Мне по-прежнему не верится. Столбняк напал. Становится нехорошо, как подумаю о его жене и детях.
Пусть меня лучше отстегают хлыстом, но к ним я сейчас просто не в состоянии идти.
Во двор дома вышли женщины и направились к бассейну. Кэй завернула кран, струйки воды перестали бить в небо.
Вместе с потоком машин они двигались в направлении центра, на запад, прямо в заходящее солнце. Они держались за руки и молчали. Митч открыл лючок в крыше автомобиля, опустил стекла. Эбби, покопавшись среди старых кассет в бардачке, вытащила Спрингстина, вставила в стереомагнитолу. Звучание было великолепным. Новая, поблескивающая в последних лучах солнца машина стремительно неслась вперед, к реке. Вместе с сумерками на летний Мемфис наваливалась душная густая влажность. Оживали площадки для игры в софтбол: на них выходили команды упитанных мужчин в обтягивающих трико и ярких майках, размечали поле, готовясь вырвать друг у друга победу. Набитые подростками автомобили резко тормозили у придорожных забегаловок, где можно было выпить пива, потрепаться, познакомиться с новыми подружками.
Митч начинал улыбаться. Он старался выбросить из головы Ламара, Козински и Ходжа. Чего грустить? Они же никогда не были его друзьями. Ему, конечно, было жаль их семьи, но ведь он никогда даже не видел их. А у него, Митчела И. Макдира, простого парня без роду, без племени, было все, чтобы ощущать себя счастливым: красавица-жена, новый дом, новый автомобиль, новая работа, новенький диплом Гарвардского университета. Блестяще организованный ум и крепкое тело, которое не набирало веса и не требовало долгого сна для отдыха. Восемьдесят тысяч в год, на первых порах. Через два года он перевалит за сто тысяч, и все, что для этого требуется, – работать по девяносто часов в неделю. Да это смахивает на благотворительность!
Автомобиль свернул на заправку. Митч залил бак Доверху, расплатился, купил в придачу шесть пачек кукурузных хлопьев. Эбби тут же вскрыла две. “БМВ” опять влился в общий поток. Тоска ушла.
– Поужинаем где-нибудь? – спросил он.
– Надо бы переодеться, – ответила Эбби. Митч окинул взглядом ее стройные загорелые ноги. Эбби была в белой юбке выше колен и в белой же блузке, все – из хлопка. Сам Митч сидел за рулем в шортах, шлепанцах и выгоревшей на солнце черной майке.
– С такими ногами, как у тебя, мы бы прошли в любой ресторан Нью-Йорка. Как насчет “Рандеву”? Для него мы одеты?
– Отличная мысль.
Они нашли в центре местечко на платной стоянке, заплатили и прошлись пешком пару кварталов до неширокой тенистой улочки, где летний воздух сгущался, как туман, от аромата жаренного на углях мяса. Этот аромат проникал через ноздри, рот, дымком въедался в глаза, опускался вниз, к желудку, и оттуда давал команду в мозг. Дивный запах вырвался наружу вместе с дымом по вентиляционным трубам, окружавшим массивные печи, в которых в лучшем ресторане города, на весь мир прославившемся жареными свиными ребрышками, эти самые ребрышки сейчас и подрумянивались. Ресторан располагался ниже уровня улицы, в подвальном этаже старого здания из красного кирпича, которое давно бы снесли, если бы не превосходная еда, превратившая “Рандеву” в достопримечательность.
Ресторан обычно бывал полон, существовала даже очередь, но по четвергам напряжение, видимо, спадало. Они прошли через похожий на пещеру зал и устроились за небольшим столиком, покрытым красной клетчатой скатертью, чувствуя на себе любопытные взгляды. Взгляды эти были всегда, мужчины переставали жевать, руки с ребрышками застывали в воздухе, когда Эбби Макдир проходила мимо, невозмутимая, как фотомодель. Однажды в Бостоне, идя по тротуару, она стала причиной пробки на перекрестке – на нее засмотрелся какой-то водитель. Присвистывание и возгласы восхищения вслед были неотъемлемой частью ее жизни, и даже муж ее привык к этому. Митч был очень горд тем, что его жена так красива.
Чернокожий гигант в красном фартуке с рассерженным видом стоял перед ними.
– Да, сэр. – Голос его был требовательным. Карточки меню лежали на каждом столе и были абсолютно ни к чему. Ребрышки. Только ребрышки.
– Две полных порции, тарелку сыра, пива – один кувшин, – на одном дыхании выпалил Митч.
Ни блокнота, ни ручки у официанта не было, он просто развернулся и гулким голосом прокричал в сторону входа:
– Дашь два полных, сыр, кувшин! Когда он отошел, Митч под столом коснулся ноги жены. Она слегка шлепнула его по руке.
– Ты прекрасна, – сказал он. – Когда я в последний раз говорил тебе об этом?
– Часа два назад, – отозвалась Эбби.
– Два часа! Тупица безмозглый!
– А ты делай так, чтобы потом не упрекать себя. Он положил руку на ее колено, ласково погладил. На этот раз Эбби позволила это. Сдаваясь, она улыбнулась, на щеках – ямочки, зубы в полумраке поблескивали, глаза, как у кошки, светились. Темно-каштановые волосы изящно спадали чуть ниже плеч.
Принесли пиво, официант наполнил кружки. Эбби сделала маленький глоток, посерьезнела.
– Как ты думаешь, с Ламаром все в порядке?
– Не знаю. Сначала мне показалось, что он пьян. Я сидел как последний идиот и смотрел, как он мокнет под водой.
– Бедняга. Кэй сказала мне, что похороны состоятся, наверное, в понедельник, если тела привезут сюда вовремя.
– Давай-ка поговорим о чем-нибудь другом. Не люблю я похорон, никаких, даже если я должен там присутствовать только из приличия и никого из умерших не знал. С похоронами у меня уже есть кое-какой печальный опыт.
В этот момент принесли ребрышки на картонных тарелках. На стол поставили также блюдо с нашинкованной капустой и запеченной фасолью. Но прежде всего ребрышки, длиною чуть ли не в фут, обильно политые соусом, секрет которого известен только шефу. Они приступили к еде.
– А о чем ты хочешь поговорить? – Эбби перевела дух.
– О том, что тебе пора бы уже… – Он выразительно посмотрел на ее живот.
– Я думала, что мы можем подождать несколько лет.
– Можем. Но до того времени нам нужно прилежно тренироваться.
– Мы тренировались в каждом мотеле по дороге из Бостона в Мемфис.
– Я помню, а в новом доме еще ни разу. – От неудачного движения соус брызнул Митчу прямо в глаза.
– Но мы же только утром приехали, Митч!
– Знаю. А чего мы ждем?
– Митч, ты ведешь себя так, как будто я совсем про тебя забыла.
– А ты и забыла. С самого утра. Предлагаю заняться этим сегодня же вечером, как только приедем домой, это будет как бы обрядом крещения нашего нового обиталища.
– Посмотрим.
– Обещаешь? Гляди-ка, видишь парня, вон там? Похоже, он сейчас вывихнет себе шею, пытаясь увидеть чью-то ножку. По-моему, я должен подойти и отхлестать его ремнем по заднице, а?
– Обещаю. Договорились. Не обращай внимания на тех парней, они смотрят на тебя, думаю, они считают тебя ловчилой.
– Очень остроумно.
Митч справился со своей порцией и теперь уминал ее половину. Допив пиво, они расплатились и выбрались на свежий воздух. Сели в машину. Он не спеша ехал по городу, пока не увидел табличку с названием улицы неподалеку от их дома. Пару раз замешкавшись на поворотах, он въехал на Медоубрук, и около дома мистера и миссис Митчел И. Макдир “БМВ” остановился.
Кровати еще не были собраны, и подушки матрасов лежали на полу, окруженные какими-то ящиками. Херси спрятался под лампой на полу и всю ночь наблюдал за тем, как они тренировались.
Через четыре дня, в понедельник, который должен был стать первым рабочим днем Митчела в фирме Бендини, сам Митч вместе с женой, окруженный своими теперь уже тридцатью девятью коллегами и их женами, пришел отдать последний долг Мартину С. Козински. Кафедральный собор был полон. Оливер Ламберт произнес настолько прочувствованное прощальное слово, что даже у Митча, похоронившего отца и брата, глаза были на мокром месте. При виде вдовы и детей Эбби совсем расплакалась.
В том же составе все встретились и после полудня – в пресвитерианской церкви, где происходило прощание с Джозефом М. Хеджем.
5
Когда ровно в восемь тридцать утра, как и договаривались, Митч вошел в небольшую приемную, примыкавшую к офису Макнайта, она была пуста. Едва слышно присвистнув и прокашлявшись, он принялся нетерпеливо ждать. Откуда-то из-за шкафа с папками появилась древняя седовласая старушонка-секретарша и бросила на него сердитый взгляд. Митч понял, что его здесь не ждали, и объяснил ей, что он должен встретиться с мистером Макнайтом в им самим назначенное время. Секретарша улыбнулась, сказала, что ее зовут Луиза и что она вот уже тридцать первый год является личным секретарем мистера Макнайта. Не захочет ли молодой человек выпить кофе? “С удовольствием, – согласился Митч, – черный”. Секретарша вышла и тут же вернулась с чашечкой на блюдце. По интерфону она связалась с боссом, после чего предложила Митчу присесть. Теперь она его вспомнила – кто-то из ее коллег указал на него вчера во время похорон.
Она извинилась перед ним за мрачную атмосферу фирмы – никто не может работать, пояснила она, и пройдут дни, прежде чем все войдет в норму. Такие приятные молодые люди! Зазвонил телефон на ее столе, и она сказала в трубку, что у мистера Макнайта важное совещание и беспокоить его нельзя. Раздался еще один звонок, выслушав, она провела Митча в кабинет патрона.
Вошедшего приветствовали Оливер Ламберт и владелец кабинета, управляющий Ройс Макнайт. Тут же Митчела представили двум другим компаньонам, Виктору Миллигану и Эйвери Толару. Все расселись за небольшим столом. Луизу попросили принести еще кофе. Миллиган заправлял в фирме налогами, а Толар, ему был сорок один, являлся молодым, в общем-то, компаньоном.
– Митч, ты должен нас извинить за такое не совсем радостное начало, – заговорил первым Макнайт. – Хорошо, что ты вчера вместе со всеми был на похоронах, хотя, повторяю, нам очень жаль, что твой первый День в нашей фирме оказался таким печальным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
С планом города на коленях они отправились к дому супругов Куин. Эбби еще в прошлый раз была у них, но дороги не помнила. Дом располагался в части города, называвшейся Чикасо-Гарденс, и сейчас Эбби узнавала бульвары, просторные особняки с профессионально спланированными газонами. Подъехав, они припарковали машину между двумя “мерседесами” – старым и новым.
Прислуга приветствовала их вежливым наклоном головы, но без улыбки. Их провели в гостиную и оставили одних. В доме было темно и тихо – ни смеха детей, ни голосов. Они сидели, любовались мебелью и ждали. Начали тихонько переговариваться, затем нетерпеливо ерзать. В конце концов, ведь их пригласили на ужин – сегодня, 25 июня, в четверг, в 6.00 вечера. Митч посмотрел на часы и пробормотал себе под нос что-то о невоспитанности. Но все же они сидели и ждали.
В гостиную из коридора стремительно вошла Кэй и попыталась улыбнуться. Глаза ее были чуть припухшими и влажными, тушь в уголках размазалась. Внезапно по щекам хлынули слезы, она поднесла к губам платок. Обняв Эбби за плечи, она села на диван рядом с ней, даже не села, а просто бессильно опустилась – ноги ее не держали. Губы изо всех сил сжали платок, раздалось сдавленное рыдание.
Митч опустился на колени рядом.
– Кэй, что случилось?
Она только покачала головой, не в силах говорить. Эбби гладила ее по колену, Митч слегка похлопывал по другому. Они смотрели на нее со страхом, предполагая самое худшее. Ламар? Дети?
– Случилось несчастье, – едва слышно проговорила Кэй сквозь рыдания.
– С кем?
Она вытерла глаза, глубоко вздохнула.
– Два сотрудника фирмы, Марш Козински и Джо Ходж, погибли. Мы были очень близки с ними.
Митч опустился на журнальный столик. С Козински он встретился, когда приезжал сюда второй раз, в апреле. Вместе с Ламаром они втроем как-то обедали в небольшом ресторанчике на Фронт-стрит. Ему оставалось до партнерства не так уж много, однако вид у него был совсем не радостный. Джо Ходжа Митч припомнить не смог.
– Что случилось? – спросил он. Рыдания прекратились, но слезы все еще текли по щекам Кэй. Она вытирала их и смотрела на Митча.
– Мы еще точно не знаем. Они занимались подводным плаванием на Большом Каймане. На их лодке что-то взорвалось, и мы думаем, что они утонули. Ламар сказал, что другие подробности пока неизвестны. Несколько часов назад в фирме было совещание, всех оповестили. Ламар еле добрался до дома.
– Где он?
– Около бассейна. Он ждет тебя.
Ламар сидел в металлическом шезлонге у садового стола под зонтиком, в нескольких футах от бассейна. Неподалеку от клумбы с цветами из травы торчала головка садовой дождевальной установки. Через равные промежутки времени из нее били струйки воды и по идеальной дуге приземлялись на стол, на зонтик, на шезлонг и сидящего в нем Ламара Куина. Он был насквозь мокрым. Вода капала с носа, ушей, волос. Голубую рубашку и брюки можно было выжимать. Обуви и носков на нем не было.
Ламар сидел совершенно неподвижно, не вздрагивая даже от новой порции воды. Видимо, он утратил всякую чувствительность. Взгляд его удерживала какая-то штука у ограждения бассейна, казавшаяся банкой пива, стоящей в луже воды на бетонной дорожке.
Митч посмотрел по сторонам, надеясь, что никто из соседей не глазеет на происходящее. Соседи не могли ничего видеть – высокие заросли кипариса закрывали от нескромных глаз бассейн и газон рядом с ним. Митч обошел бассейн вокруг и остановился там, где было еще сухо. Ламар наконец заметил его, кивнул, сделал слабую попытку улыбнуться и указал ему рукой на промокшее кресло рядом с собой. Митч оттащил его чуть в сторону. Уселся.
Взгляд Ламара вновь вернулся к банке пива или чему-то на нее похожему – не разобрать. Казалось, вечность они так сидели и слушали негромкие выстрелы дождевальной установки. Время от времени Ламар встряхивал головой и пытался что-то сказать. Митч улыбался неловкой нервной улыбкой, вовсе не уверенный, что нужно что-то говорить.
– Ламар, мне очень жаль, – решился он наконец. Повернув голову, тот посмотрел на Митча.
– Мне тоже.
– Я не знаю, что еще сказать.
Взгляд Ламара снова оторвался от непонятного предмета, он повел головой в сторону гостя. Мокрые волосы лезли ему в глаза, красные и совершенно больные.
– Да, понятно. Но говорить действительно нечего. Очень жаль, что все это произошло именно сегодня. Не хочется приниматься за ужин.
– А уж об этом тебе и вовсе не стоит беспокоиться. Ни о каком ужине я и думать сейчас не могу.
– Ты их помнишь? – спросил Ламар, смахивая с губ капельки воды.
– Помню Козински, Ходжа – нет.
– Марти Козински был одним из моих лучших друзей. Он из Чикаго. Пришел в фирму за три года до меня и вот-вот должен был стать компаньоном. Опытнейший юрист, мы все им восхищались. Пожалуй, лучший посредник фирмы, блестяще вел переговоры, он не поддавался никакому давлению.
Ламар вытер брови, уставился глазами в землю. Когда он вновь заговорил, то стекающая с кончика носа вода заметно исказила его произношение.
– Трое детей. Его девочки-близнецы всего на месяц старше нашего сына, они всегда играли вместе…
Он не сдержался и заплакал, закусив нижнюю губу и прикрыв глаза.
Митч почувствовал себя совсем неловко, ему захотелось уйти. Он отвел глаза в сторону.
– Мне очень жаль, Ламар. Очень.
Ламар взял себя в руки, но слезы еще текли по щекам. Митч разыскивал взглядом кран, он дважды собирался попросить разрешения закрыть воду, и оба раза решал потерпеть еще, если уж Ламар терпел. Вдруг это действительно поможет? Он посмотрел на циферблат – часа через полтора стемнеет.
– Это был несчастный случай? – спросил он.
– Мы знаем очень немного. Они ныряли с аквалангами, и на лодке произошел взрыв. Инструктор, местный житель, тоже погиб. Сейчас пытаются перевезти их тела сюда, домой.
– А что с их женами?
– Они, слава Богу, дома. Это была деловая поездка.
– Никак не вспомню, как выглядел Ходж.
– Ходж был высоким блондином, не очень-то разговорчивым. Таких часто встречаешь, но никогда не можешь запомнить. Заканчивал Гарвард, как и ты.
– Сколько ему было лет?
– И ему и Козински было по тридцать четыре. Он бы стал компаньоном сразу после Марти. Они были дружны. Собственно, все мы очень дружны, особенно сейчас.
Обеими руками он откинул волосы со лба на затылок, встал, прошел туда, где было сухо. Вода стекала с него ручьями. Он остановился рядом с Митчем, тупо глядя на крыльцо соседей.
– Ну, как “БМВ”?
– Замечательно. Отличная машина. Спасибо, что позаботился.
– Когда ты приехал?
– Сегодня утром.
– А дама приходила? Специалист по интерьерам?
– О, да. Эбби с ее помощью потратила всю мою зарплату за следующий год.
– Это хорошо. И дом у тебя хороший. Мы рады тебе, Митч. Извини, что так получилось. Тебе здесь понравится.
– Тебе не за что извиняться.
– Мне по-прежнему не верится. Столбняк напал. Становится нехорошо, как подумаю о его жене и детях.
Пусть меня лучше отстегают хлыстом, но к ним я сейчас просто не в состоянии идти.
Во двор дома вышли женщины и направились к бассейну. Кэй завернула кран, струйки воды перестали бить в небо.
Вместе с потоком машин они двигались в направлении центра, на запад, прямо в заходящее солнце. Они держались за руки и молчали. Митч открыл лючок в крыше автомобиля, опустил стекла. Эбби, покопавшись среди старых кассет в бардачке, вытащила Спрингстина, вставила в стереомагнитолу. Звучание было великолепным. Новая, поблескивающая в последних лучах солнца машина стремительно неслась вперед, к реке. Вместе с сумерками на летний Мемфис наваливалась душная густая влажность. Оживали площадки для игры в софтбол: на них выходили команды упитанных мужчин в обтягивающих трико и ярких майках, размечали поле, готовясь вырвать друг у друга победу. Набитые подростками автомобили резко тормозили у придорожных забегаловок, где можно было выпить пива, потрепаться, познакомиться с новыми подружками.
Митч начинал улыбаться. Он старался выбросить из головы Ламара, Козински и Ходжа. Чего грустить? Они же никогда не были его друзьями. Ему, конечно, было жаль их семьи, но ведь он никогда даже не видел их. А у него, Митчела И. Макдира, простого парня без роду, без племени, было все, чтобы ощущать себя счастливым: красавица-жена, новый дом, новый автомобиль, новая работа, новенький диплом Гарвардского университета. Блестяще организованный ум и крепкое тело, которое не набирало веса и не требовало долгого сна для отдыха. Восемьдесят тысяч в год, на первых порах. Через два года он перевалит за сто тысяч, и все, что для этого требуется, – работать по девяносто часов в неделю. Да это смахивает на благотворительность!
Автомобиль свернул на заправку. Митч залил бак Доверху, расплатился, купил в придачу шесть пачек кукурузных хлопьев. Эбби тут же вскрыла две. “БМВ” опять влился в общий поток. Тоска ушла.
– Поужинаем где-нибудь? – спросил он.
– Надо бы переодеться, – ответила Эбби. Митч окинул взглядом ее стройные загорелые ноги. Эбби была в белой юбке выше колен и в белой же блузке, все – из хлопка. Сам Митч сидел за рулем в шортах, шлепанцах и выгоревшей на солнце черной майке.
– С такими ногами, как у тебя, мы бы прошли в любой ресторан Нью-Йорка. Как насчет “Рандеву”? Для него мы одеты?
– Отличная мысль.
Они нашли в центре местечко на платной стоянке, заплатили и прошлись пешком пару кварталов до неширокой тенистой улочки, где летний воздух сгущался, как туман, от аромата жаренного на углях мяса. Этот аромат проникал через ноздри, рот, дымком въедался в глаза, опускался вниз, к желудку, и оттуда давал команду в мозг. Дивный запах вырвался наружу вместе с дымом по вентиляционным трубам, окружавшим массивные печи, в которых в лучшем ресторане города, на весь мир прославившемся жареными свиными ребрышками, эти самые ребрышки сейчас и подрумянивались. Ресторан располагался ниже уровня улицы, в подвальном этаже старого здания из красного кирпича, которое давно бы снесли, если бы не превосходная еда, превратившая “Рандеву” в достопримечательность.
Ресторан обычно бывал полон, существовала даже очередь, но по четвергам напряжение, видимо, спадало. Они прошли через похожий на пещеру зал и устроились за небольшим столиком, покрытым красной клетчатой скатертью, чувствуя на себе любопытные взгляды. Взгляды эти были всегда, мужчины переставали жевать, руки с ребрышками застывали в воздухе, когда Эбби Макдир проходила мимо, невозмутимая, как фотомодель. Однажды в Бостоне, идя по тротуару, она стала причиной пробки на перекрестке – на нее засмотрелся какой-то водитель. Присвистывание и возгласы восхищения вслед были неотъемлемой частью ее жизни, и даже муж ее привык к этому. Митч был очень горд тем, что его жена так красива.
Чернокожий гигант в красном фартуке с рассерженным видом стоял перед ними.
– Да, сэр. – Голос его был требовательным. Карточки меню лежали на каждом столе и были абсолютно ни к чему. Ребрышки. Только ребрышки.
– Две полных порции, тарелку сыра, пива – один кувшин, – на одном дыхании выпалил Митч.
Ни блокнота, ни ручки у официанта не было, он просто развернулся и гулким голосом прокричал в сторону входа:
– Дашь два полных, сыр, кувшин! Когда он отошел, Митч под столом коснулся ноги жены. Она слегка шлепнула его по руке.
– Ты прекрасна, – сказал он. – Когда я в последний раз говорил тебе об этом?
– Часа два назад, – отозвалась Эбби.
– Два часа! Тупица безмозглый!
– А ты делай так, чтобы потом не упрекать себя. Он положил руку на ее колено, ласково погладил. На этот раз Эбби позволила это. Сдаваясь, она улыбнулась, на щеках – ямочки, зубы в полумраке поблескивали, глаза, как у кошки, светились. Темно-каштановые волосы изящно спадали чуть ниже плеч.
Принесли пиво, официант наполнил кружки. Эбби сделала маленький глоток, посерьезнела.
– Как ты думаешь, с Ламаром все в порядке?
– Не знаю. Сначала мне показалось, что он пьян. Я сидел как последний идиот и смотрел, как он мокнет под водой.
– Бедняга. Кэй сказала мне, что похороны состоятся, наверное, в понедельник, если тела привезут сюда вовремя.
– Давай-ка поговорим о чем-нибудь другом. Не люблю я похорон, никаких, даже если я должен там присутствовать только из приличия и никого из умерших не знал. С похоронами у меня уже есть кое-какой печальный опыт.
В этот момент принесли ребрышки на картонных тарелках. На стол поставили также блюдо с нашинкованной капустой и запеченной фасолью. Но прежде всего ребрышки, длиною чуть ли не в фут, обильно политые соусом, секрет которого известен только шефу. Они приступили к еде.
– А о чем ты хочешь поговорить? – Эбби перевела дух.
– О том, что тебе пора бы уже… – Он выразительно посмотрел на ее живот.
– Я думала, что мы можем подождать несколько лет.
– Можем. Но до того времени нам нужно прилежно тренироваться.
– Мы тренировались в каждом мотеле по дороге из Бостона в Мемфис.
– Я помню, а в новом доме еще ни разу. – От неудачного движения соус брызнул Митчу прямо в глаза.
– Но мы же только утром приехали, Митч!
– Знаю. А чего мы ждем?
– Митч, ты ведешь себя так, как будто я совсем про тебя забыла.
– А ты и забыла. С самого утра. Предлагаю заняться этим сегодня же вечером, как только приедем домой, это будет как бы обрядом крещения нашего нового обиталища.
– Посмотрим.
– Обещаешь? Гляди-ка, видишь парня, вон там? Похоже, он сейчас вывихнет себе шею, пытаясь увидеть чью-то ножку. По-моему, я должен подойти и отхлестать его ремнем по заднице, а?
– Обещаю. Договорились. Не обращай внимания на тех парней, они смотрят на тебя, думаю, они считают тебя ловчилой.
– Очень остроумно.
Митч справился со своей порцией и теперь уминал ее половину. Допив пиво, они расплатились и выбрались на свежий воздух. Сели в машину. Он не спеша ехал по городу, пока не увидел табличку с названием улицы неподалеку от их дома. Пару раз замешкавшись на поворотах, он въехал на Медоубрук, и около дома мистера и миссис Митчел И. Макдир “БМВ” остановился.
Кровати еще не были собраны, и подушки матрасов лежали на полу, окруженные какими-то ящиками. Херси спрятался под лампой на полу и всю ночь наблюдал за тем, как они тренировались.
Через четыре дня, в понедельник, который должен был стать первым рабочим днем Митчела в фирме Бендини, сам Митч вместе с женой, окруженный своими теперь уже тридцатью девятью коллегами и их женами, пришел отдать последний долг Мартину С. Козински. Кафедральный собор был полон. Оливер Ламберт произнес настолько прочувствованное прощальное слово, что даже у Митча, похоронившего отца и брата, глаза были на мокром месте. При виде вдовы и детей Эбби совсем расплакалась.
В том же составе все встретились и после полудня – в пресвитерианской церкви, где происходило прощание с Джозефом М. Хеджем.
5
Когда ровно в восемь тридцать утра, как и договаривались, Митч вошел в небольшую приемную, примыкавшую к офису Макнайта, она была пуста. Едва слышно присвистнув и прокашлявшись, он принялся нетерпеливо ждать. Откуда-то из-за шкафа с папками появилась древняя седовласая старушонка-секретарша и бросила на него сердитый взгляд. Митч понял, что его здесь не ждали, и объяснил ей, что он должен встретиться с мистером Макнайтом в им самим назначенное время. Секретарша улыбнулась, сказала, что ее зовут Луиза и что она вот уже тридцать первый год является личным секретарем мистера Макнайта. Не захочет ли молодой человек выпить кофе? “С удовольствием, – согласился Митч, – черный”. Секретарша вышла и тут же вернулась с чашечкой на блюдце. По интерфону она связалась с боссом, после чего предложила Митчу присесть. Теперь она его вспомнила – кто-то из ее коллег указал на него вчера во время похорон.
Она извинилась перед ним за мрачную атмосферу фирмы – никто не может работать, пояснила она, и пройдут дни, прежде чем все войдет в норму. Такие приятные молодые люди! Зазвонил телефон на ее столе, и она сказала в трубку, что у мистера Макнайта важное совещание и беспокоить его нельзя. Раздался еще один звонок, выслушав, она провела Митча в кабинет патрона.
Вошедшего приветствовали Оливер Ламберт и владелец кабинета, управляющий Ройс Макнайт. Тут же Митчела представили двум другим компаньонам, Виктору Миллигану и Эйвери Толару. Все расселись за небольшим столом. Луизу попросили принести еще кофе. Миллиган заправлял в фирме налогами, а Толар, ему был сорок один, являлся молодым, в общем-то, компаньоном.
– Митч, ты должен нас извинить за такое не совсем радостное начало, – заговорил первым Макнайт. – Хорошо, что ты вчера вместе со всеми был на похоронах, хотя, повторяю, нам очень жаль, что твой первый День в нашей фирме оказался таким печальным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42