В голосе переплетались боль и дурманящее действие настойки из диковинных растений. – Пожалуйста.
– Самая сильная боль возникает, когда снимают жгут, – предупредил Оуэн. – Я бы хотел защитить тебя от такой боли.
– Я не испытываю… боли. Действие опия продолжается. И если сейчас кровь польется из раны и я умру, несмотря на все твои усилия, я хочу умереть, оставаясь в сознании.
– Хорошо.
Оуэн осторожно снял жгут. Он ждал, считая биения сердца, наблюдая, как меняет цвет часть руки ниже того места, где находился жгут.
Очень скоро кровь добралась до того места, где раскаленное железо Диего прижгло сосуды, закрывая их один за другим. Теперь они были скрыты под кожей, оставаясь невидимыми. Четверо мужчин затаили дыхание. Священник, Диего, Оуэн и его пациент наблюдали, как розовеет аккуратно зашитая кожа и жизнь возвращается к ней вместе с кровью.
Струйка крови вытекла из кожного лоскута. Оуэн промокнул ее последним кусочком чистой ткани и досчитал до тридцати. Крови больше не было. Надежда на чудо укреплялась. Он обошел стол, чтобы проверить пульс в трех точках на здоровой руке. В целом все три его порадовали, что уже само по себе было удивительно.
– Фернандес? Как ты себя чувствуешь?
– Живым, на что я не слишком рассчитывал. Моя рука… чешется, словно она все еще принадлежит мне, но боли я не чувствую. Мне трудно говорить, но этого и следовало ожидать, ведь так?
Голос испанца звучал не слишком внятно.
– Да, опий оказывает именно такое действие на человека. Скоро ты будешь говорить так же, как прежде. И еще тебе нужно будет научиться фехтовать левой рукой. Я бы мог предложить тебе свою помощь, но в мире и без того слишком много хаоса.
– Верно. – Де Агилар туманно улыбнулся, и его взгляд устремился за пределы комнаты. Потом он проговорил отсутствующим голосом: – Быть может, Диего сумеет меня научить. Мне кажется… он сможет научить нас многому.
И как только Фернандес произнес последнее слово, он сразу же заснул. Его здоровая рука была теплой, а пульс ритмичным. Культя правой руки также оставалась теплой, и Оуэн не почувствовал в ней жара.
Седрик Оуэн посмотрел в темный угол, как делал не раз но время операции, и снова встретил спокойный взгляд черных глаз.
– Он будет жить?
Из темноты последовал хриплый ответ Диего на ломаном испанском.
– Пока питье будет оставаться в нем, он не умрет. А то, что случится потом, зависит от него самого и его богов. И твоих богов.
Оуэн решил, что в последних словах Диего заключен вопрос, но не знал, как на него ответить.
– В таком случае нам остается только ждать, – немного смущенно сказал он.
Темные глаза продолжали смотреть на Оуэна. В них не было укора, они лишь внимательно его изучали.
– Тогда будем ждать.
Солнце дважды вставало у дальней кромки моря, проливая золото на ослепленные волны.
И дважды солнечный диск пересекал небосвод, бросая удлиняющиеся тени на стены Замы, огромную башню и менее высокие храмы с множеством резных украшений.
Дважды кроваво-медный шар посылал расплавленную руду вдоль западного горизонта и охлаждающиеся просторы равнин, где, встречая наступающий сумрак, стрекотали цикады, и каждый раз наступала странная тишина, которую не могли победить ни ночные животные, ни шорох ветра.
Фернандес де Агилар продолжал спать, а рядом сидел его друг и хирург Седрик Оуэн, который так и не сумел заснуть за все это время.
Поначалу Оуэна радовала способность его пациента отдыхать и набираться сил; во всех прочитанных им научных текстах рекомендовался сон как лучшее средство исцеления после операции.
Обрадованный Оуэн осторожно менял повязки, изо всех сил стараясь не разбудить пациента. Но на второй день Агилар по-прежнему ничего не пил и даже не мочился, и Оуэн решил проверить расположение созвездий и движение звезд. В процессе он выяснил, что Диего – лучший источник информации, чем записные книжки. Диего знал, как движутся по небосводу три исцеляющие планеты: Меркурий, Венера и Марс.
Изучив вновь нарисованные круги планет, он обнаружил, что их положение все еще остается благоприятным. Кроме того, у его пациента был ровный, сильный пульс. В конце концов Оуэн решил, что необходимо разбудить Агилара, чтобы заставить его напиться воды.
Но все его усилия оказались напрасными. Фернандеса де Агилара разбудить не удалось. Разочарованный Оуэн прекратил свои попытки и с помощью Диего нашел способ приподнять пациента и влить немного воды ему в рот, массируя шею, чтобы тот не задохнулся.
Половину ночи Оуэн посвятил тому, чтобы де Агилар выпил достаточно воды, стараясь не дать соли и сере нарушить естественный баланс в его теле. Еще через некоторое время он сумел найти способ так приподнять пациента, чтобы при легком давлении на мочевой пузырь моча выходила наружу – с помощью Диего ее собирали в тыквенную бутыль.
Они закончили этим заниматься к вечеру второго дня. В углах комнаты тускло мерцали три дымные лампы, красноватые отблески света падали на потоки серебра, которыми наполняла комнату луна сквозь щель в соломенной крыше.
Седрик Оуэн сидел на границе света и тени и ел местное блюдо, приготовленное из бобов, перца и маиса. Вкус уже не казался ему таким необычным, как в первую ночь; теперь эта пища нравилась ему гораздо больше.
Подкрепив силы, он вышел справить нужду. В первый раз после операции он вернулся в свою хижину и взял в руки мешок, в котором хранился голубой живой камень.
Как и всегда, первые мгновения встречи вызвали противоречивые чувства опустошенности и целостности. Нострадамус сказал: «Вы ведь немного влюблены в этот камень?» Он лишь слегка коснулся сложной алхимии, связывающей человеческую плоть и кровь с холодным камнем, обладавшим безупречностью, которой так часто не хватало людям.
Когда Оуэн вернулся, Диего уже не было в храме. Облегченно вздохнув, Оуэн вытащил голубой камень из мешка и поставил его на стол возле головы де Агилара так, чтобы глазницы черепа были обращены к телу испанца. Он нашел две свечи и маленький каменный светильник, который задымил сильнее, как только его передвинули. Как учила его бабушка, Оуэн поставил свечи с разных сторон черепа так, чтобы два луча были направлены на тело де Агилара.
Закончив с этим, он принес стул и сел у ног испанца так, чтобы смотреть в глазницы каменного черепа. Некоторое время он сидел неподвижно и слушал. Снаружи доносился стрекот насекомых, но признаки человеческого присутствия не улавливались.
Положив левую руку на левую ногу де Агилара, Оуэн сказал:
– Друг мой, сделанное нами находится за пределами твоих знаний. Если ты мне веришь, я сумею тебя найти и вернуть обратно. Если ты не захочешь, чтобы тебя нашли, это твой выбор, и я отнесусь к нему с уважением.
Он смолк, закрыл глаза и вновь отправился на поиски неподвижной яркой голубизны, где на одной ноте пел живой камень.
– Подожди.
Одно слово, произнесенное на хриплом испанском. Рука коснулась руки Оуэна.
– Диего!
Оуэн открыл глаза.
Это действительно был Диего, а не епископ Гонсалес, что порадовало Оуэна, но не слишком. Он сердито стряхнул руку.
– Неужели это необходимо?
– Это не то место.
Черные глаза Диего пристально посмотрели на Оуэна. В них не было вожделения или страха, читалось только спокойное уважение к камню, к которому он относился как к равному. Диего поклонился, прижал руки к груди, а потом широко развел их в стороны, указывая на раскрашенные тела распятого Христа, висящие на каждой стене.
– Прежде здесь было место, где мы могли говорить в мире с богами, – заговорил Диего на своем не слишком уверенном испанском. – Теперь это место пыток, боли и потери. Твой камень будет сильнее в другом месте.
И в тихой ночи Оуэн услышал шепот Нострадамуса:
«Вы отправитесь в местечко к югу отсюда, где когда-то правили мусульмане и где река впадает в океан. Там вы сядете на корабль и поплывете в Новый Свет… и встретите тех, кто сможет объяснить вам природу и душу голубого камня».
Диего молча смотрел на него и ждал. Кожу на голове Оуэна начало покалывать. Он ощутил, как задрожали руки, которые недавно так уверенно орудовали ножами из черного камня, отсекая кисть де Агилара.
– Куда нам нужно отправиться? – спросил он. – И как далеко идти?
– Я хорошо знаю это место. Мы можем взять мулов. Два дня, может быть, три.
Диего показал на пальцах, чтобы не возникло никаких сомнений относительно названных им цифр.
– Три дня путешествия? Похоже, ты лишился разума! Фернандеса нельзя сдвинуть и на двести ярдов без серьезной опасности для его жизни. Он умрет на исходе первого дня.
– Он умрет, если ты оставишь его здесь. Спроси свой живой камень, прав ли я.
Диего переполняла спокойная уверенность. Потрясенный Оуэн закрыл глаза. И встреча с камнем произошла. Он его ждал. Никогда прежде Оуэн не видел мир с такой ясностью. И он не услышал предупреждения об опасности, потере или горе.
Оуэн открыл глаза. Обе свечи догорели и погасли. Маленький светильник чадил, давая совсем немного света, так что голубой взгляд живого камня потускнел. И как это было однажды в присутствии Нострадамуса, когда Оуэн услышал крики чаек и уловил ароматы моря, теперь он оказался в таком месте, где ночные звери ревели, выйдя на охоту, а ветер гнул кроны деревьев и шелестел в высокой траве.
– Что ты слышишь? – тихо спросил Диего.
– Летучие мыши, – ответил Оуэн. – Я слышу, как тысячи летучих мышей взлетают в воздух с пирамиды, по сравнению с которой ваша башня кажется детской игрушкой.
ГЛАВА 17
Новая Испания, Южная низменность
Октябрь 1556 года
Летучие мыши. Повсюду. Верещащие потоки, перелетающие с одного дерева на другое, закрывающие полуденное солнце и приносящие такую тьму, которая была бы непереносимой, если бы душа живого камня не пела хвалебную песнь возвращения, заглушавшую шум, и не отбрасывала голубой свет, разгоняющий фальшивые сумерки, так что мир вокруг обретал рассветную четкость и прозрачность.
Седрик Оуэн пошатнулся под воздействием оглушающего шума и опустил Фернандеса де Агилара на землю. Полдня Оуэн тащил испанца, а впереди шагал Диего, прорубавший им дорогу в стене кустарника.
Де Агилар не проснулся, когда Оуэн осторожно уложил его на мягкую траву поляны; его ничто не могло разбудить – ни пронзительные крики птиц в течение дня, ни рев ягуара и отчаянный крик испуганного мула, заставивший подняться в воздух летучих мышей. Три дня продолжалось изнурительное путешествие к этой поляне, находящейся в сердце джунглей, где почему-то не росли деревья, зато кишмя кишели летучие мыши, а живой камень был так умиротворен.
– Мы пришли, – сказал Оуэн, расправляя плечи. – Я чувствую.
– Тогда разобьем лагерь.
Диего уже присел на корточки, срезая круг дерна, чтобы развести костер. Карлос и Санчес, его братья, которые сопровождали их в этом путешествии, привязали мулов и отправились на поиски хвороста. Они молча прошли мимо Оуэна, однако ему показалось, что они начали бросать на него одобрительные взгляды после того, как он поднял де Агилара и понес его сам, но полной уверенности у него не было. Удивительно другое – и Оуэн обратил на это внимание, – оказалось, что для него их отношение имело значение.
Чтобы занять себя чем-нибудь, Оуэн нащупал пульс на шее де Агилара и на запястье левой руки. Из трех пульсов на запястье тот, что соответствовал печени, оставался слабым, а сердечный – неровным, что не сказало Оуэну ничего нового. С самого рассвета он нес испанца на плечах и слышал, как становится тяжелее его дыхание. В легких собиралась жидкость, и в течение нескольких часов легкая пневмония грозила превратиться в нечто серьезное, но тут Оуэн ничего поделать не мог, он лишь массировал шею де Агилара, чтобы тот проглотил немного воды с настойкой валерианы и ивовой коры. Все это Оуэн делал для себя, чтобы не чувствовать собственного бессилия – но не особенно рассчитывал, что сможет помочь испанцу.
Убедившись, что в траве нет змей, он положил сумку с живым камнем и вытащил из маленького мешочка лекарства, которые взял с собой. Между тем стая летучих мышей вновь уселась на деревья, продолжая шуметь, как и в предыдущие дни. Меж ветвей порхали разноцветные маленькие птички, наполняя воздух своими трелями. Из глубин джунглей доносился шум погони – там расправлялись со своей добычей хищники.
Послышался хрип ягуара. Оуэн решил не обращать на него внимания. Живой камень спокойно лежал в сумке, не пытаясь предупредить Оуэна об опасности. Мимо прошел Диего с охапкой хвороста в руках. Оуэн задержал его.
– Мы нашли место, – повторил он. – Нужно действовать, пока у нас есть такая возможность. Фернандес умрет, если мы будем тянуть.
Диего покачал головой.
– Время еще не пришло. Сначала нужно разжечь костер. Потом поедим маиса и выпьем остатки воды. И будем ждать.
– Но почему? Когда наступит нужное время? Ты, наверное, не понимаешь природу смерти, раз обращаешься с ней так бесцеремонно?
Диего, задумчиво глядя на Оуэна, принялся вертеть в руках свой топор из черного камня. По его губам скользнула улыбка, раньше Оуэн не видел, чтобы этот человек улыбался.
– Седрик Оуэн, ты знаешь, куда идти или что делать с твоим живым камнем? Нет? И я не знаю. Но придет тот, кто знает, а до тех пор мы ничего не станем делать. Нам нужно ждать.
Ягуар появился ранним вечером, когда тени деревьев легли на поляну длинными полосами, похожими на прутья клетки.
Седрик Оуэн сидел у костра, немного одурманенный дымом. Летучие мыши возвращались – парами и по одиночке. Над головой периодически мелькали их тени.
Сгущающиеся сумерки каким-то непостижимым образом делали все вокруг более четким и выразительным. Рычание охотящихся хищников становилось громче; мулы, испуганные криками погибающих животных, били копытами и пытались сбросить путы, и даже Диего выглядел встревоженным.
Покрытый шрамами туземец сидел рядом с братьями по одну сторону от разведенного ими костра. Оуэн устроился напротив, держа на коленях сумку с живым камнем. Рядом лежал бесчувственный де Агилар.
Они ждали. Костер едва горел, и вскоре пламя погасло, остались лишь тлеющие угли. Оуэн понемногу пил воду, осторожно поил де Агилара, а потом, когда ожидание стало невыносимым, встал и сделал несколько дюжин шагов к центру поляны, куда его привлекло желтое пятно.
Оно лежало в траве, почти живое. Он отодвинул мертвые листья и живую траву ногой и увидел нечто твердое и яркое, цвета чистотела. Опустившись на четвереньки, он поплевал на пальцы и осторожно сгреб в сторону песок. Небольшой неровный прямоугольник маслянистого камня подмигнул ему, отразив луч вечернего солнца.
Рядом оказались другие, самых разных оттенков желтого, некоторые более темные у края, кроваво-красные, огненно-оранжевые, кое-где виднелись прожилки зеленого. Он начал работать энергичнее, стараясь очистить их от земли. Вскоре все оттенки солнца уже искрились под его руками, улавливая лучи света. Он присел на корточки. Перед ним лежал полный круг мозаичного огня, окаймленный красно-голубыми змеями.
– Мой бог…
Оуэн встал и провел две черты ногой, оставляя глубокие следы в земле. Перед ним возникли очертания людей и животных, мозаика здесь была куда больших размеров, чем в доме священника в Заме; эта заполняла всю поляну, возможно, простиралась и дальше.
Если первая мозаика, меньших размеров, больше напоминала детский рисунок, это было произведение искусства, послужившее той оригиналом. Изощренность деталей, мастерское использование цвета и тени, отражение яркого света от ослепительных осколков камней на фоне полной черноты превращало мозаику в удивительное творение жизни.
Тем не менее Оуэн узнал тот же образ; он затаил дыхание – перед ним был Армагеддон. Видна была лишь малая часть, но Оуэн не сомневался, что, хотя его глазам открылась мерзость запустения, на южном лугу в окружении диких цветов сидела невинная девушка-дитя.
Пока он не видел ни одного из четырех зверей, но очень хотел их разглядеть. Для этого ему требовалось сделать метлу из ветвей, но у него не было ножа.
– Диего?..
И хотя Седрик Оуэн был в высшей степени возбужден, он заметил, как изменилось молчание. Медленно обернувшись, он понял, что перестал воспринимать окружающие джунгли и живой камень и что, пока он изучал мозаику, вокруг наступила мертвая тишина. Трое туземцев стояли спиной к костру, глядя в бархатные тени между деревьями.
Внутри у Оуэна все сжалось, и он бросился к костру.
– Диего?!
– Тихо.
Он был ребенком, которого заставили смолкнуть взмахом руки.
Оуэн проглотил резкий ответ, готовый сорваться с губ, и повернулся, чтобы проследить за взглядами братьев…
…и увидел морду ягуара на высоте собственного лица, ощутил его яростное звериное дыхание, посмотрел в блестящие глаза, невероятным образом похожие на человеческие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
– Самая сильная боль возникает, когда снимают жгут, – предупредил Оуэн. – Я бы хотел защитить тебя от такой боли.
– Я не испытываю… боли. Действие опия продолжается. И если сейчас кровь польется из раны и я умру, несмотря на все твои усилия, я хочу умереть, оставаясь в сознании.
– Хорошо.
Оуэн осторожно снял жгут. Он ждал, считая биения сердца, наблюдая, как меняет цвет часть руки ниже того места, где находился жгут.
Очень скоро кровь добралась до того места, где раскаленное железо Диего прижгло сосуды, закрывая их один за другим. Теперь они были скрыты под кожей, оставаясь невидимыми. Четверо мужчин затаили дыхание. Священник, Диего, Оуэн и его пациент наблюдали, как розовеет аккуратно зашитая кожа и жизнь возвращается к ней вместе с кровью.
Струйка крови вытекла из кожного лоскута. Оуэн промокнул ее последним кусочком чистой ткани и досчитал до тридцати. Крови больше не было. Надежда на чудо укреплялась. Он обошел стол, чтобы проверить пульс в трех точках на здоровой руке. В целом все три его порадовали, что уже само по себе было удивительно.
– Фернандес? Как ты себя чувствуешь?
– Живым, на что я не слишком рассчитывал. Моя рука… чешется, словно она все еще принадлежит мне, но боли я не чувствую. Мне трудно говорить, но этого и следовало ожидать, ведь так?
Голос испанца звучал не слишком внятно.
– Да, опий оказывает именно такое действие на человека. Скоро ты будешь говорить так же, как прежде. И еще тебе нужно будет научиться фехтовать левой рукой. Я бы мог предложить тебе свою помощь, но в мире и без того слишком много хаоса.
– Верно. – Де Агилар туманно улыбнулся, и его взгляд устремился за пределы комнаты. Потом он проговорил отсутствующим голосом: – Быть может, Диего сумеет меня научить. Мне кажется… он сможет научить нас многому.
И как только Фернандес произнес последнее слово, он сразу же заснул. Его здоровая рука была теплой, а пульс ритмичным. Культя правой руки также оставалась теплой, и Оуэн не почувствовал в ней жара.
Седрик Оуэн посмотрел в темный угол, как делал не раз но время операции, и снова встретил спокойный взгляд черных глаз.
– Он будет жить?
Из темноты последовал хриплый ответ Диего на ломаном испанском.
– Пока питье будет оставаться в нем, он не умрет. А то, что случится потом, зависит от него самого и его богов. И твоих богов.
Оуэн решил, что в последних словах Диего заключен вопрос, но не знал, как на него ответить.
– В таком случае нам остается только ждать, – немного смущенно сказал он.
Темные глаза продолжали смотреть на Оуэна. В них не было укора, они лишь внимательно его изучали.
– Тогда будем ждать.
Солнце дважды вставало у дальней кромки моря, проливая золото на ослепленные волны.
И дважды солнечный диск пересекал небосвод, бросая удлиняющиеся тени на стены Замы, огромную башню и менее высокие храмы с множеством резных украшений.
Дважды кроваво-медный шар посылал расплавленную руду вдоль западного горизонта и охлаждающиеся просторы равнин, где, встречая наступающий сумрак, стрекотали цикады, и каждый раз наступала странная тишина, которую не могли победить ни ночные животные, ни шорох ветра.
Фернандес де Агилар продолжал спать, а рядом сидел его друг и хирург Седрик Оуэн, который так и не сумел заснуть за все это время.
Поначалу Оуэна радовала способность его пациента отдыхать и набираться сил; во всех прочитанных им научных текстах рекомендовался сон как лучшее средство исцеления после операции.
Обрадованный Оуэн осторожно менял повязки, изо всех сил стараясь не разбудить пациента. Но на второй день Агилар по-прежнему ничего не пил и даже не мочился, и Оуэн решил проверить расположение созвездий и движение звезд. В процессе он выяснил, что Диего – лучший источник информации, чем записные книжки. Диего знал, как движутся по небосводу три исцеляющие планеты: Меркурий, Венера и Марс.
Изучив вновь нарисованные круги планет, он обнаружил, что их положение все еще остается благоприятным. Кроме того, у его пациента был ровный, сильный пульс. В конце концов Оуэн решил, что необходимо разбудить Агилара, чтобы заставить его напиться воды.
Но все его усилия оказались напрасными. Фернандеса де Агилара разбудить не удалось. Разочарованный Оуэн прекратил свои попытки и с помощью Диего нашел способ приподнять пациента и влить немного воды ему в рот, массируя шею, чтобы тот не задохнулся.
Половину ночи Оуэн посвятил тому, чтобы де Агилар выпил достаточно воды, стараясь не дать соли и сере нарушить естественный баланс в его теле. Еще через некоторое время он сумел найти способ так приподнять пациента, чтобы при легком давлении на мочевой пузырь моча выходила наружу – с помощью Диего ее собирали в тыквенную бутыль.
Они закончили этим заниматься к вечеру второго дня. В углах комнаты тускло мерцали три дымные лампы, красноватые отблески света падали на потоки серебра, которыми наполняла комнату луна сквозь щель в соломенной крыше.
Седрик Оуэн сидел на границе света и тени и ел местное блюдо, приготовленное из бобов, перца и маиса. Вкус уже не казался ему таким необычным, как в первую ночь; теперь эта пища нравилась ему гораздо больше.
Подкрепив силы, он вышел справить нужду. В первый раз после операции он вернулся в свою хижину и взял в руки мешок, в котором хранился голубой живой камень.
Как и всегда, первые мгновения встречи вызвали противоречивые чувства опустошенности и целостности. Нострадамус сказал: «Вы ведь немного влюблены в этот камень?» Он лишь слегка коснулся сложной алхимии, связывающей человеческую плоть и кровь с холодным камнем, обладавшим безупречностью, которой так часто не хватало людям.
Когда Оуэн вернулся, Диего уже не было в храме. Облегченно вздохнув, Оуэн вытащил голубой камень из мешка и поставил его на стол возле головы де Агилара так, чтобы глазницы черепа были обращены к телу испанца. Он нашел две свечи и маленький каменный светильник, который задымил сильнее, как только его передвинули. Как учила его бабушка, Оуэн поставил свечи с разных сторон черепа так, чтобы два луча были направлены на тело де Агилара.
Закончив с этим, он принес стул и сел у ног испанца так, чтобы смотреть в глазницы каменного черепа. Некоторое время он сидел неподвижно и слушал. Снаружи доносился стрекот насекомых, но признаки человеческого присутствия не улавливались.
Положив левую руку на левую ногу де Агилара, Оуэн сказал:
– Друг мой, сделанное нами находится за пределами твоих знаний. Если ты мне веришь, я сумею тебя найти и вернуть обратно. Если ты не захочешь, чтобы тебя нашли, это твой выбор, и я отнесусь к нему с уважением.
Он смолк, закрыл глаза и вновь отправился на поиски неподвижной яркой голубизны, где на одной ноте пел живой камень.
– Подожди.
Одно слово, произнесенное на хриплом испанском. Рука коснулась руки Оуэна.
– Диего!
Оуэн открыл глаза.
Это действительно был Диего, а не епископ Гонсалес, что порадовало Оуэна, но не слишком. Он сердито стряхнул руку.
– Неужели это необходимо?
– Это не то место.
Черные глаза Диего пристально посмотрели на Оуэна. В них не было вожделения или страха, читалось только спокойное уважение к камню, к которому он относился как к равному. Диего поклонился, прижал руки к груди, а потом широко развел их в стороны, указывая на раскрашенные тела распятого Христа, висящие на каждой стене.
– Прежде здесь было место, где мы могли говорить в мире с богами, – заговорил Диего на своем не слишком уверенном испанском. – Теперь это место пыток, боли и потери. Твой камень будет сильнее в другом месте.
И в тихой ночи Оуэн услышал шепот Нострадамуса:
«Вы отправитесь в местечко к югу отсюда, где когда-то правили мусульмане и где река впадает в океан. Там вы сядете на корабль и поплывете в Новый Свет… и встретите тех, кто сможет объяснить вам природу и душу голубого камня».
Диего молча смотрел на него и ждал. Кожу на голове Оуэна начало покалывать. Он ощутил, как задрожали руки, которые недавно так уверенно орудовали ножами из черного камня, отсекая кисть де Агилара.
– Куда нам нужно отправиться? – спросил он. – И как далеко идти?
– Я хорошо знаю это место. Мы можем взять мулов. Два дня, может быть, три.
Диего показал на пальцах, чтобы не возникло никаких сомнений относительно названных им цифр.
– Три дня путешествия? Похоже, ты лишился разума! Фернандеса нельзя сдвинуть и на двести ярдов без серьезной опасности для его жизни. Он умрет на исходе первого дня.
– Он умрет, если ты оставишь его здесь. Спроси свой живой камень, прав ли я.
Диего переполняла спокойная уверенность. Потрясенный Оуэн закрыл глаза. И встреча с камнем произошла. Он его ждал. Никогда прежде Оуэн не видел мир с такой ясностью. И он не услышал предупреждения об опасности, потере или горе.
Оуэн открыл глаза. Обе свечи догорели и погасли. Маленький светильник чадил, давая совсем немного света, так что голубой взгляд живого камня потускнел. И как это было однажды в присутствии Нострадамуса, когда Оуэн услышал крики чаек и уловил ароматы моря, теперь он оказался в таком месте, где ночные звери ревели, выйдя на охоту, а ветер гнул кроны деревьев и шелестел в высокой траве.
– Что ты слышишь? – тихо спросил Диего.
– Летучие мыши, – ответил Оуэн. – Я слышу, как тысячи летучих мышей взлетают в воздух с пирамиды, по сравнению с которой ваша башня кажется детской игрушкой.
ГЛАВА 17
Новая Испания, Южная низменность
Октябрь 1556 года
Летучие мыши. Повсюду. Верещащие потоки, перелетающие с одного дерева на другое, закрывающие полуденное солнце и приносящие такую тьму, которая была бы непереносимой, если бы душа живого камня не пела хвалебную песнь возвращения, заглушавшую шум, и не отбрасывала голубой свет, разгоняющий фальшивые сумерки, так что мир вокруг обретал рассветную четкость и прозрачность.
Седрик Оуэн пошатнулся под воздействием оглушающего шума и опустил Фернандеса де Агилара на землю. Полдня Оуэн тащил испанца, а впереди шагал Диего, прорубавший им дорогу в стене кустарника.
Де Агилар не проснулся, когда Оуэн осторожно уложил его на мягкую траву поляны; его ничто не могло разбудить – ни пронзительные крики птиц в течение дня, ни рев ягуара и отчаянный крик испуганного мула, заставивший подняться в воздух летучих мышей. Три дня продолжалось изнурительное путешествие к этой поляне, находящейся в сердце джунглей, где почему-то не росли деревья, зато кишмя кишели летучие мыши, а живой камень был так умиротворен.
– Мы пришли, – сказал Оуэн, расправляя плечи. – Я чувствую.
– Тогда разобьем лагерь.
Диего уже присел на корточки, срезая круг дерна, чтобы развести костер. Карлос и Санчес, его братья, которые сопровождали их в этом путешествии, привязали мулов и отправились на поиски хвороста. Они молча прошли мимо Оуэна, однако ему показалось, что они начали бросать на него одобрительные взгляды после того, как он поднял де Агилара и понес его сам, но полной уверенности у него не было. Удивительно другое – и Оуэн обратил на это внимание, – оказалось, что для него их отношение имело значение.
Чтобы занять себя чем-нибудь, Оуэн нащупал пульс на шее де Агилара и на запястье левой руки. Из трех пульсов на запястье тот, что соответствовал печени, оставался слабым, а сердечный – неровным, что не сказало Оуэну ничего нового. С самого рассвета он нес испанца на плечах и слышал, как становится тяжелее его дыхание. В легких собиралась жидкость, и в течение нескольких часов легкая пневмония грозила превратиться в нечто серьезное, но тут Оуэн ничего поделать не мог, он лишь массировал шею де Агилара, чтобы тот проглотил немного воды с настойкой валерианы и ивовой коры. Все это Оуэн делал для себя, чтобы не чувствовать собственного бессилия – но не особенно рассчитывал, что сможет помочь испанцу.
Убедившись, что в траве нет змей, он положил сумку с живым камнем и вытащил из маленького мешочка лекарства, которые взял с собой. Между тем стая летучих мышей вновь уселась на деревья, продолжая шуметь, как и в предыдущие дни. Меж ветвей порхали разноцветные маленькие птички, наполняя воздух своими трелями. Из глубин джунглей доносился шум погони – там расправлялись со своей добычей хищники.
Послышался хрип ягуара. Оуэн решил не обращать на него внимания. Живой камень спокойно лежал в сумке, не пытаясь предупредить Оуэна об опасности. Мимо прошел Диего с охапкой хвороста в руках. Оуэн задержал его.
– Мы нашли место, – повторил он. – Нужно действовать, пока у нас есть такая возможность. Фернандес умрет, если мы будем тянуть.
Диего покачал головой.
– Время еще не пришло. Сначала нужно разжечь костер. Потом поедим маиса и выпьем остатки воды. И будем ждать.
– Но почему? Когда наступит нужное время? Ты, наверное, не понимаешь природу смерти, раз обращаешься с ней так бесцеремонно?
Диего, задумчиво глядя на Оуэна, принялся вертеть в руках свой топор из черного камня. По его губам скользнула улыбка, раньше Оуэн не видел, чтобы этот человек улыбался.
– Седрик Оуэн, ты знаешь, куда идти или что делать с твоим живым камнем? Нет? И я не знаю. Но придет тот, кто знает, а до тех пор мы ничего не станем делать. Нам нужно ждать.
Ягуар появился ранним вечером, когда тени деревьев легли на поляну длинными полосами, похожими на прутья клетки.
Седрик Оуэн сидел у костра, немного одурманенный дымом. Летучие мыши возвращались – парами и по одиночке. Над головой периодически мелькали их тени.
Сгущающиеся сумерки каким-то непостижимым образом делали все вокруг более четким и выразительным. Рычание охотящихся хищников становилось громче; мулы, испуганные криками погибающих животных, били копытами и пытались сбросить путы, и даже Диего выглядел встревоженным.
Покрытый шрамами туземец сидел рядом с братьями по одну сторону от разведенного ими костра. Оуэн устроился напротив, держа на коленях сумку с живым камнем. Рядом лежал бесчувственный де Агилар.
Они ждали. Костер едва горел, и вскоре пламя погасло, остались лишь тлеющие угли. Оуэн понемногу пил воду, осторожно поил де Агилара, а потом, когда ожидание стало невыносимым, встал и сделал несколько дюжин шагов к центру поляны, куда его привлекло желтое пятно.
Оно лежало в траве, почти живое. Он отодвинул мертвые листья и живую траву ногой и увидел нечто твердое и яркое, цвета чистотела. Опустившись на четвереньки, он поплевал на пальцы и осторожно сгреб в сторону песок. Небольшой неровный прямоугольник маслянистого камня подмигнул ему, отразив луч вечернего солнца.
Рядом оказались другие, самых разных оттенков желтого, некоторые более темные у края, кроваво-красные, огненно-оранжевые, кое-где виднелись прожилки зеленого. Он начал работать энергичнее, стараясь очистить их от земли. Вскоре все оттенки солнца уже искрились под его руками, улавливая лучи света. Он присел на корточки. Перед ним лежал полный круг мозаичного огня, окаймленный красно-голубыми змеями.
– Мой бог…
Оуэн встал и провел две черты ногой, оставляя глубокие следы в земле. Перед ним возникли очертания людей и животных, мозаика здесь была куда больших размеров, чем в доме священника в Заме; эта заполняла всю поляну, возможно, простиралась и дальше.
Если первая мозаика, меньших размеров, больше напоминала детский рисунок, это было произведение искусства, послужившее той оригиналом. Изощренность деталей, мастерское использование цвета и тени, отражение яркого света от ослепительных осколков камней на фоне полной черноты превращало мозаику в удивительное творение жизни.
Тем не менее Оуэн узнал тот же образ; он затаил дыхание – перед ним был Армагеддон. Видна была лишь малая часть, но Оуэн не сомневался, что, хотя его глазам открылась мерзость запустения, на южном лугу в окружении диких цветов сидела невинная девушка-дитя.
Пока он не видел ни одного из четырех зверей, но очень хотел их разглядеть. Для этого ему требовалось сделать метлу из ветвей, но у него не было ножа.
– Диего?..
И хотя Седрик Оуэн был в высшей степени возбужден, он заметил, как изменилось молчание. Медленно обернувшись, он понял, что перестал воспринимать окружающие джунгли и живой камень и что, пока он изучал мозаику, вокруг наступила мертвая тишина. Трое туземцев стояли спиной к костру, глядя в бархатные тени между деревьями.
Внутри у Оуэна все сжалось, и он бросился к костру.
– Диего?!
– Тихо.
Он был ребенком, которого заставили смолкнуть взмахом руки.
Оуэн проглотил резкий ответ, готовый сорваться с губ, и повернулся, чтобы проследить за взглядами братьев…
…и увидел морду ягуара на высоте собственного лица, ощутил его яростное звериное дыхание, посмотрел в блестящие глаза, невероятным образом похожие на человеческие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40