— Что он натворил на этот раз?
Благодушный, снисходительный тон Джулии только ухудшил настроение Тэры, которое и без того было кислым, как лимон. Девушка могла без труда прочесть мысли подруги: Стоун — само совершенство, ну разве что слегка неотесан, но ведь это дело поправимое, а то что благовоспитанная мисс Уинслоу кипятится, так это просто снобизм горожанки, привыкшей, что перед ней шаркают ножкой и целуют ручки.
— Клянусь, это было последнее оскорбление, которое я от него стерпела! — бушевала Тэра.
Она захлопнула дверь своей комнаты прямо перед лицом подруги, едва не прищемив той ногу. Джулия, которая рассчитывала на объяснение, уставилась на дверь с видом крайнего изумления. Постояв в нерешительности, она задумчиво пошла прочь.
«Надо сказать Стоуну, чтобы прекратил дразнить Тэру, — размышляла девушка. — Конечно, трудно понять, как можно сердиться на такого обаяшку, но ведь городские мисс — создания деликатные, им грубого слова не скажи». Джулия подумала, что не возражала бы порой услышать от Стоуна словечко погрубее, как случалось прежде. Это придавало общению с ним остроту, но в последнее время его точно подменили. Тэра уж слишком преуспела в уроках этикета. Оказывается, настоящий джентльмен — это довольно скучно.
Глава 20
По мере того как летнее солнце двигалось все выше по небосводу, настроение у Тэры улучшалось. Мало-помалу ей даже удалось оправиться настолько, чтобы улыбка не напоминала гримасу. Ей по-прежнему больше всего хотелось покинуть ранчо и вернуться в Кларендон, но такое внезапное изменение планов вызвало бы расспросы, отвечать на которые у нее не было сил.
В конце концов колебания так утомили девушку, что она решила принять участие в сгоне, а бегство в Кларендон отложить на потом. Дожидаясь Джулию, которая никогда не торопилась, Тэра сидела на краю кровати в амазонке и рассеянно играла золотым медальоном Стоуна, взятым «на сохранение». Причудливая резьба на крышке приятно щекотала кончики пальцев. Девушка открыла медальон и снова, уже без помех, вгляделась в лица молодой пары, чьи изображения хранились внутри. Странно было видеть их счастливо улыбающимися и знать, что обоих уже нет в живых. Фотография тоже была в форме сердечка, нижний уголок слегка помялся, как будто кто-то совсем недавно вытаскивал ее. Тэра попробовала ногтем заправить его на место, под узкую кромку, но добилась лишь того, что та выпала и, порхая, упала на ковер.
Девушка поспешно наклонилась поднять ее, бросила мимолетный взгляд на надпись — и замерла, словно громом пораженная. Потом она медленно прижала ладонь к губам, бессознательно сдерживая восклицание.
— О Господи! О Боже! — повторяла она шепотом, снова и снова перечитывая бисерные строки.
Медальон нес в себе истину куда более сложную, чем та, что открылась Стоуну!
— Мистер Диксон, как же это? Как вы могли так поступить с ним! — простонала Тэра, хватаясь за голову. — А Кармель! Она гоже ему лгала!
— Тэра, я готова! — раздался в коридоре оживленный голосок Джулии. — Вечно ты копаешься!
— Иду!
Девушка вскочила, заметалась, потом начала лихорадочно запихивать фотографию на место. Наконец, вложив обратно обрывок письма, она защелкнула замочек и сунула золотую вещицу в свой дорожный баул.
Когда Тэра спустилась вниз, в мыслях ее царил полный разброд. Пожалуй, в эту минуту она меньше всего хотела встретить Стоуна, и конечно же, он оказался на веранде. В своей обычной ленивой манере он только что не висел на резных перилах. При виде Тэры улыбка наползла, вот именно наползла на его лицо, так что захотелось поскорее стереть ее. Девушка ответила настороженным взглядом.
— Джулия сделала мне выговор за то, что вчера я имел неосторожность расстроить вас, мэм, — расшаркался он, стаскивая пыльную шляпу и обмахивая ею мыски сапог.
Он бросил взгляд на Джулию, как бы ища поддержки, и снова обратил свое внимание к Тэре, чтобы бесцеремонно оглядеть ее облегающую амазонку.
— Нет никаких оправданий невеже, который несдержан на язык в присутствии деликатной городской леди, но ей-богу, я не нарочно! Мы здесь люди простые, в пансионах и колледжах не обучались.
Тэра немедленно пожалела, что они не наедине. Уж она нашла бы, что ответить на это!.. С другой стороны, наедине Стоун и не сказал бы ничего подобного. Она заставила себя успокоиться и даже улыбнулась.
— Стоун дал мне слово, что во время сгона будет с тобой безукоризненно вежлив, — вставила Джулия.
— Весьма похвально. Жаль только, что его безукоризненная вежливость немного не дотягивает до нижнего предела приемлемою поведения, — не удержалась Тэра.
— Куда уж нам до городских, — тем временем продолжал издеваться Стоун. — У них и манеры, и тонкость чувств, а что взять с простого ковбоя? Он что подумает, то и брякнет.
— Какое меткое словцо! — отчеканила Тэра с убийственной иронией и прошествовала мимо, шепнув: — Не переиграй!
Прошло едва полдня, а Тэра уже успела проникнуться азартом сгона. Двадцать ранчеро потребовалось для того, чтобы огородить огромное пространство земли. Ограда могла выдержать натиск полудикого быка, однако для этого пришлось вырыть для столбов ямы глубиной в несколько футов. Для продольных жердин брали самое твердое дерево, которое не сломает даже вес нескольких животных, навалившихся на него. Ворота делались еще крепче, так как быки умны и быстро разбираются, где выход из загона.
Обычно для того чтобы увлекать небольшие группы животных внутрь, выпускали Старика Бена, но сегодня Меррику пришлось раз за разом гонять через ворота стадо из десятка самых ручных быков. Стадное чувство заставляло подтягиваться к загону и тех, кто блуждал по зарослям мескита и чапараля. Это было сложное и долгое мероприятие и заняло остаток дня. К вечеру Меррик ворчал уже в полный голос, недовольный тем, что придется потратить еще один день.
Необычная тишина опустилась на травянистое дно каньона, тишина, свойственная лишь немногим ночам, когда полная луна заливает окрестности почти столь же ярким светом, что и дневной. Стены каньона отливали неожиданными оттенками, и потому все вокруг казалось нереальным. Лунный свет снова встревожил плененное стадо, то и дело раздавалось беспокойное мычание. Усталые ранчеро даже не шевелились, а вот Тэра в конце концов проснулась и лежала, глядя вдаль. Полог палатки так и остался откинутым, и окрестности представали во всем своем ночном великолепии.
Загон отсюда не был виден, просматривались лишь группы кактусов и, в отдалении, густая растительность на берегу реки. Девушка попыталась снова уснуть, но что-то мешало, хотя она и не могла вспомнить точную причину. Как и Меррик, которому ни на день не позволялось забыть о совершенном преступлении, Тэра заполучила свой личный призрак — любовь, которая не желала оставить ее в покое, всегда была где-то рядом и давала о себе знать в самые неожиданные моменты. Все было бы иначе, будь это чувство разделенным, но любовь неразделенная приносит мало счастья, хотя и диктует свои законы.
Вот и теперь Тэра поднялась, словно влекомая неведомой силой. Выбравшись наружу, она убедилась, что лагерь спит, и направилась к реке. Это было все равно что бежать на свист, но любовь не знает гордости, не знает самолюбия. Девушка пробиралась через кустарник, угрюмо насмехаясь над собственной бесхребетностью, но даже не пытаясь повернуть назад..
Стоун затаил дыхание, когда заметил среди кустов нечто похожее на прекрасный мираж, на видение, плывущее в его сторону. Трудно сказать, что именно создавало этот странный эффект: светлые волосы Тэры, распущенные на ночь и лежащие на плечах, как шаль, или ее длинный халат, очень простой, но тонкий, полы которого развевались при каждом шаге. Все это было залито и насыщено лунным светом и, казалось, светилось само по себе. Под халатом была лишь полупрозрачная ночная рубашка, и когда девушка на ходу приоткрыла полы, чтобы плотнее закутаться, от внимания Стоуна не ускользнули вершинки ее грудей, хорошо заметные под тончайшей тканью. Без пышных нижних юбок можно было легко различить очертания округлых бедер под одеждой. Зрелище завораживало и в то же время горячило кровь.
Наконец взгляд его вернулся к матовой жемчужине прекрасного лица и остался там, казалось, прошли годы и годы с той минуты, когда Стоун видел его. Тэра ощущала жар этого настойчивого, неотрывного взгляда, как прикосновение. Она и сама не могла отвести глаз от Стоуна. Днем, боясь заглядеться и выдать себя, она избегала смотреть на него прямо и бросала взгляды только искоса, из-под ресниц, но в отсутствие посторонних можно было упиться видом этого мужчины сполна, утолить жажду для начала созерцанием. Очевидно, Стоун только что вышел из воды, где смывал пыль и пот долгого трудного дня. Волосы его были влажны, и кое-где с мокрых прядей еще срывалась прозрачная капля, на миг сверкнув алмазом в лунном свете. Он не успел одеться до конца, и оставался босым и обнаженным до пояса. Это давало возможность разглядеть могучие мышцы на его груди и руках — те, что позволяли ему так крепко держать лассо и так ловко вязать диких быков. Когда Стоун медленно двигался навстречу, мышцы эти двигались и перекатывались, создавая ощущение огромной силы. Они были хорошо заметны под тканью брюк, пластами лежали на животе. Боже, это было прекрасно! Девушка застыла на месте и с чем-то вроде благоговейного, восторга смотрела на того, кто казался ей в этот момент языческим богом, созданием едва прирученным, диким — и все же отмеченным печатью внутреннего благородства. Мысль о том, что этот мужчина принадлежит ей, наполняла ее гордостью и трепетом.
— Я ждал так долго, что почти перестал надеяться, — вполголоса произнес Стоун, приближаясь к ней. — Я даже думал пробраться к тебе в палатку, потому что с тебя бы сталось спокойно проспать всю ночь и оставить меня здесь, на берегу, в полном одиночестве.
Ленивый, раздражающий техасский сленг исчез из его речи, и, как обычно, перемена поразила Тэру. Исчезла также насмешливая, отдающая пренебрежением усмешка, которая порой казалась неотъемлемой от этих резных черт. Тэра хотела ответить, но не нашла в себе сил. Она была заворожена, зачарована. От Стоуна пахло свежестью, речной водой, но сквозь все это пробивался естественный запах его кожи и волос, который она находила упоительным. Девушка могла думать лишь о том, что они снова наедине, что никто не может им здесь помешать.
Ладонь коснулась ее руки, сомкнулась на ней. Она была грубой, с бугорками мозолей от лассо, от конской упряжи, но прикосновение было мягким, ласковым, и такой же мягкой была улыбка Стоуна. Несколько секунд он просто впивал в себя черты Тэры, потом проследил кончиком пальца очертания ее щеки, уголка рта, подбородка. — Почему ты убежала вчера? Неужели ты так стыдишься того, что чувствуешь ко мне? Ты и сегодня целый день избегала меня, не по той ли самой причине? Ты находишь унизительным то, что тебя, горожанку и деликатно воспитанную леди, влечет к простому ковбою? Вопрос был поставлен настолько прямо, что ответить уклончиво не получилось. Тэра почувствовала, как разгораются щеки. Она и ждала окончательного объяснения, и боялась его, но вот теперь момент настал, и отступать было поздно. Она заставила себя заглянуть Стоуну в глаза.
— Нет, Стоун, я не стыжусь того, что меня влечет к тебе но меня обижает и в какой-то мере унижает твоя отстраненность. Ты отводишь для меня второе или даже третье место в своей жизни, и когда речь заходит о самом важном для тебя, о самом главном, ты попросту захлопываешь для меня двери своей души, мысленно поворачиваясь ко мне спиной. Разумеется, я понимаю и уважаю причину, по которой так происходит. У тебя нет времени на глубокие чувства, ты не можешь себе позволить разделить с женщиной всю свою жизнь, потому что живешь местью, дышишь ею — и знаешь, что я никогда не смогу так жить. Что еще я могу сказать? Что редких ночей любви мне мало? Что настоящая близость заключается не только в физической страсти? Что мне нужно делить с тобой не только постель, но и твои надежды, страхи, мечты? Все это ты уже слышал от меня, Стоун. Ты не можешь дать мне главного, не можешь дать своей любви, потому что любовь для тебя — это слабость…
Она не договорила: губы накрыли ее рот. Это был очень легкий, нетребовательный поцелуй, как будто Стоун просто хотел заставить ее замолчать, но и того было достаточно, чтобы Тэра забыла все, что намеревалась высказать. Помимо воли она качнулась вперед и приникла к сильной груди, волосы на которой все еще были влажны после купания. Тэра ответила на поцелуй, и тот скоро стал более страстным, ищущим, зовущим. Девушка ощутила в волосах щекотное, волнующее движение пальцев и сама в ответ зарылась в густую и прохладную массу мокрых прядей. Тела прижимались друг к другу все теснее, бессознательно стараясь слиться воедино, и по мере того, как это длилось, здравый смысл все больше покидал Тэру. Ей вдруг стало все равно, любит ее Стоун или нет, в данный момент имело значение только то, что они наконец вместе, в объятиях друг друга, что она может снова подарить ему себя всю, безраздельно. Даже сознавая то, что наслаждение придет и уйдет, что все сомнения и колебания вернутся уже через несколько часов, она ждала этого ослепительного мгновения, жаждала расправить крылья и воспарить к сияющим небесам в полете, сравнимом разве что с самыми смелыми фантазиями. Только с этим мужчиной ей было суждено познать такое наслаждение, и оттолкнуть его было попросту не в ее силах, даже если бы его объятия стоили ей спасения души. Легкий туман, предвестник скорого самозабвения, окутал мысли Тэры. Она могла теперь лишь чувствовать. Губы двинулись вниз по шее, коснулись чувствительного местечка пониже уха, скользнули во впадинку между ключицами, чтобы поймать частое биение пульса, и, наконец, замерли на вершинке груди. Тэра ждала упоительного легкого укуса и ответила на него тихим, почти жалобным стоном. Халат мягко сполз на каменистую землю, плечи уже были обнажены, ночная рубашка щекотно соскользнула с налившихся грудей, с бедер, полностью открывая тело Тэры для смелых ласк.
У самой воды, словно специально для них двоих, росла густая зеленая травка, и на этот бархатный ковер Стоун опустил девушку. С минуту он просто лежал рядом, опираясь на локоть, и не мог наглядеться, потом прикосновения и ласки возобновились. На этот раз Тэра отдавалась им покорно, чувствуя, как исчезает напряжение дня, как она раскрывается для большей близости. Дурманящий, завораживающий шепот звучал не столько в ее ушах, сколько в затуманенном сознании, и она заново узнавала о том, как прекрасна и как желанна.
Во время этой чудесной прелюдии Тэра была совершенно спокойна и даже счастлива. Так легко было погрузиться в шепот, как в омут, потерять себя совершенно, поверить в то, что все будет хорошо, что Стоун, как чародей, заставит рассеяться все ее страхи. Одновременно в ней нарастал жар, кровь быстрее бежала в жилах — это крепло желание, готовясь вырваться на свободу и завладеть ею, но пока вес еще кроткое и покорное. Сильные и ловкие, смуглые пальцы скользили по телу девушки, повторяя его изгибы, находя чувствительные уголки, дразня и волнуя. Все, что с таким трудом было подавлено, раскрывалось, обретало новую жизнь точно так же, как поникшая трава поднимается после живительного ливня. Мало-помалу с губ Тэры начали срываться тихие стоны, она выгибалась навстречу ласкающим рукам, которые ни на мгновение не прекращали своих сладостных блужданий. Она все еще была одурманена, но уже смутно желала дикого самозабвения полной близости.
— Те quiero…
Что это могло значить? Держа Тэру в объятиях, Стоун нередко забывался и переходил на испанский. Да и не все ли равно, что это были за слова, если они сопровождали столь упоительные ласки?
Ощутив мягкое давление на внутреннюю поверхность бедер, девушка без сопротивления позволила развести себе ноги. Пальцы скользили теперь в самом чувствительном, самом интимном месте ее тела, и, как всегда, на миг она удивилась тому, каким естественным это кажется. Стыд в этот момент был чем-то далеким и нереальным. Ощущения стремительно нарастали, дыхание пресекалось, а сердце билось с такой пугающей силой, будто стремилось вырваться из груди в момент наивысшего наслаждения. И когда они наконец стали явью, эти секунды безумной сладости, Тэра инстинктивно зажала рот ладонью, чтобы удержать крик. Она чувствовала, что объятие стало крепче, смиряя ее содрогания.
Стоуну хотелось, чтобы это длилось бесконечно. Ласкать Тэру было для него порой едва ли не большим наслаждением, чем полная близость. Казалось, прошли не дни, а годы с тех пор, как он в последний раз держал это прекрасное тело в объятиях, и сейчас каждое прикосновение, каждая ласка были необходимы ему, они заполняли странную пустоту в душе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46