Чтение остальных писем тоже не дало никаких результатов. Мы установили,
что та, кого я встретил тогда ночью, была Анной Катерик; мы предположили, ч
то ее белую одежду можно объяснить ее некоторой умственной отсталостью
и не угасающей с годами благодарностью к миссис Фэрли, и на этом Ц как мы
тогда думали Ц наше расследование кончилось.
Время шло, и золотые предвестники осени уже прокладывали себе дорогу скв
озь летнюю зелень деревьев. Мирные, мимолетные, блаженные дни! Мой расска
з скользит по ним так же быстро, как проскользнули они. Какие из сокровищ,
которыми они так щедро меня дарили, остались со мной, чтобы я мог перечисл
ить их на этих страницах? От них ничего не осталось, кроме самого печально
го признания, какое только может сделать человек: признания в своем безр
ассудстве.
Это признание нетрудно сделать, ибо моя сердечная тайна, наверно, стала у
же явной. Моя слабая, неудачная попытка описать мисс Фэрли, конечно, уже вы
дала меня. Так бывает со всеми нами. Наши слова Ц великаны, когда они во вр
ед нам, и карлики, когда мы ждем от них пользы.
Я любил ее.
О, как хорошо знакома мне та скорбь и та горечь, которыми полны эти три сло
ва! Я могу вздохнуть над моим печальным признанием вместе с самой состра
дательной из женщин, читающей эти слова и сожалеющей обо мне. Я могу засме
яться над ними так же горько, как и самый черствый мужчина, который отнесе
тся к ним с презрением. Я любил ее! Сочувствуйте мне или презирайте меня, н
о я признаюсь в этом, твердо решив сказать всю правду.
Что могло оправдать меня? До некоторой степени те обстоятельства, в кото
рых протекала моя жизнь в Лиммеридже.
Утренние часы я проводил в тихом уединении моих комнат. Работы над реста
врацией рисунков моего хозяина у меня было достаточно, для того чтобы ру
ки и глаза мои были заняты, но зато мой разум мог свободно предаваться опа
сным излишествам своего необузданного воображения. Губительное одиноч
ество Ц ибо оно длилось достаточно долго, чтобы лишить меня силы воли, и н
едостаточно долго, чтобы укрепить эту силу. Губительное одиночество Ц и
бо сразу после него в течение многих недель, днем и вечером, я находился в
обществе двух женщин, из которых одна обладала большими познаниями, блес
тящим остроумием, безупречной светскостью, а другая Ц обаянием красоты
, мягкости и правдивости, которые очищают и покоряют сердце мужчины. Ни од
ин день не проходил без опасной близости учителя с ученицей. Так часто ру
ка моя была подле ее руки, щека моя, когда мы наклонялись над альбомом, поч
ти касалась ее щеки! Чем внимательнее следила она за движением моей кист
и, тем ближе ко мне был запах ее волос и теплый аромат ее дыхания. Лучистый
взор ее очей останавливался на мне во время наших занятий, и порой мне при
ходилось сидеть так близко от нее, что я дрожал при мысли о прикосновении
к ней; порой она так низко наклонялась посмотреть мой рисунок, что голос е
е невольно затихал, когда она обращалась ко мне, и ленты ее шляпы, колеблем
ые ветром, задевали мое лицо прежде, чем она успевала отвести их.
Наши вечера скорее разнообразили эту близость, чем препятствовали ей. Мо
я любовь к музыке, которую она исполняла так прелестно, так тонко, и ее неп
ритворная радость оттого, что она может доставить мне своей игрой на роя
ле удовольствие, какое я доставлял ей своим рисованием, еще крепче завяз
ывали узы, соединившие нас. Случайные слова в разговоре, простота нравов,
которая разрешала наше соседство за обеденным столом, блеск остроумия м
исс Голкомб, подшучивавшей над усердием учителя и рвением ученицы, даже
кроткое одобрение на лице миссис Вэзи, видящей в мисс Фэрли и во мне идеал
молодых людей, потому что мы ей никогда не мешали, Ц все эти и многие друг
ие пустяки сближали нас в непринужденной домашней обстановке и вели нас
обоих к одному безнадежному концу.
Я был обязан помнить свое зависимое положение и не давать воли своим чув
ствам. Я так и сделал, но было уже слишком поздно. Благоразумие и опытность
, помогавшие мне устоять против чар других женщин и хранившие меня от дру
гих искушений, покинули меня. По роду моей профессии мне приходилось в пр
ошлом часто соприкасаться с молодыми девушками, которые иногда бывали о
чень красивы. Моя работа была моим правом на место в жизни. Я умел оставлят
ь симпатии, понятные в мои годы, в передних моих хозяев так же хладнокровн
о, как оставлял внизу зонтик, чтобы пройти наверх. Я давно привык с полным
равнодушием относиться к тому, что мое положение учителя рисования счит
алось достаточной гарантией для того, чтобы какая-либо из моих учениц не
почувствовала ко мне нечто большее, чем простой интерес. Я был допущен в о
бщество молодых и привлекательных женщин так же, как допускалось к ним к
акое-либо безвредное домашнее животное. Я рано научился благоразумию, о
но сурово и строго вело меня вперед по моему скудному жизненному пути, не
позволяя мне сбиваться с него. А теперь я впервые забыл о нем. Да, с таким тр
удом давшееся мне умение держать себя в руках и быть равнодушным соверше
нно оставило меня, как будто никогда его и не было. Я потерял его так же без
возвратно, как это подчас бывает и с другими мужчинами, когда дело касает
ся женщин. Мне следовало быть начеку с самого первого дня. Я должен был зад
уматься над тем, почему комната, в которую она входила, казалась мне родны
м домом, а когда уходила, та же комната становилась пустынной и чужой. Поче
му я сразу же замечал малейшую перемену в ее туалете, чего никогда не заме
чал у других женщин, Ц почему я смотрел на нее, слушал ее, касался ее руки,
когда мы здоровались утром и прощались на ночь, с чувством, какого никогд
а до тех пор ни к кому не испытывал. Мне следовало заглянуть в свое сердце,
распознать это новое, непонятное, зарождающееся чувство и вырвать его с
корнем, пока еще не было поздно. Почему это было немыслимо? Почему я был не
в силах сделать это? Я уже ответил в трех словах, со всей простотой и яснос
тью: я любил ее.
Шли дни и недели, третий месяц моего пребывания в Кумберленде подходил к
концу. Блаженная, однообразная, спокойная, уединенная жизнь наша текла, к
ак река, и несла меня на своих волнах. Память прошлого, мысли о будущем, соз
нание безнадежного и непрочного моего положения Ц все это молчало во мн
е. Убаюканный упоительной песней своего сердца, не видя и не сознавая опа
сности, мне грозившей, я несся все ближе и ближе к роковому концу. Безмолвн
ое предостережение, заставившее меня очнуться и осознать свою непрости
тельную слабость, исходило от нее самой и потому было непререкаемо правд
ивым и милостивым.
Однажды вечером мы расстались, как обычно. Никогда за все это время ни одн
ого слова о моем чувстве к ней не слетело с моих губ, никогда ничем я ее не п
отревожил. Но назавтра, когда мы встретились, она сама была другая со мной
, она изменилась ко мне Ц и благодаря этому я все понял.
Мне и сейчас трудно открыть перед всеми святая святых ее сердца, как я отк
рыл свое. Скажу только, что в ту минуту, когда она поняла мою сердечную тай
ну, она поняла и свою. За одну ночь ее отношение ко мне изменилось. Она была
слишком благородна и искренна по своей натуре, чтобы обманывать других и
самое себя. Когда смутная догадка, которую я старался усыпить, впервые ко
снулась ее сердца, ее правдивое лицо выдало все и сказало мне открыто и пр
осто: «Мне жаль вас, мне жаль себя».
Глаза ее говорили и еще что-то, чего я тогда никак не мог понять. Но я понима
л, почему с этого дня она, при других приветливая и внимательная ко мне, ка
к только мы оставались одни, хваталась за первое попавшееся занятие, ста
новилась грустной и озабоченной. Я понимал, почему нежные губы перестали
улыбаться, а ясные голубые глаза глядели на меня то с ангельским сострад
анием, то с недоумением ребенка. Но было в ней и что-то еще, чего я не понима
л. Рука ее бывала холодна как лед, лицо застывало в неестественной неподв
ижности, во всех ее движениях сквозил какой-то безотчетный страх и страд
альческое смущение, но вызвано это было не тем, что мы осознали нашу взаим
ную любовь. Она изменилась, и это каким-то образом сблизило нас, но в то же в
ремя что-то уводило нас все дальше и дальше друг от друга, неизвестно поче
му.
Мучась сомнениями, чувствуя за всем этим нечто скрытое, я начал искать во
зможного объяснения в поведении, манерах, выражении лица мисс Голкомб. Ж
ивя в постоянной близости, мы не могли не чувствовать и не уметь различат
ь того, что происходит в душе каждого из нас. Перемена, происшедшая в Лоре,
отразилась и на ее сестре. Хотя мисс Голкомб ни единым словом не дала мне п
онять, что ее отношение ко мне изменилось, проницательные глаза ее тепер
ь все время следили за мной. Иногда во взгляде ее мелькал затаенный гнев, и
ногда что-то похожее на страх, а иногда нечто такое, чего я опять-таки не по
нимал.
Прошла неделя, и мы все чувствовали себя напряженно, неловко. Мое положен
ие, отягченное сознанием своей слабости и непозволительной дерзости, сл
ишком поздно мною осознанными, становилось невыносимым. Я чувствовал, чт
о должен раз и навсегда сбросить с себя томительный гнет, который мешал м
не жить и дышать свободно, но с чего начать или что сначала сказать, я не зн
ал.
Из этого унизительного, беспомощного положения меня вызволила мисс Гол
комб. Она сказала мне необходимую, неожиданную правду; ее сердечность по
ддержала меня, когда я услышал эту горькую правду; в дальнейшем ее трезвы
й ум и мужество помогли исправить страшную ошибку, грозившую непоправим
ым несчастьем каждому из нас в Лиммеридже.


X

Это произошло в четверг, в концу моего трехмесячного пребывания в Кумбер
ленде.
Утром, спустившись вниз к завтраку, я впервые не застал мисс Голкомб на ее
обычном месте за столом.
Мисс Фэрли была на лужайке перед домом. Она поклонилась мне, но не вошла в
столовую. Хотя ни один из нас не сказал другому ничего такого, что могло бы
его смутить, все же нас разделяло какое-то странное смущение, и мы избега
ли оставаться наедине. Она ждала на лужайке, а я в столовой, пока не придут
миссис Вэзи или мисс Голкомб. Еще две недели назад как охотно мы пожали бы
друг другу руки и заговорили о всякой всячине!
Через несколько минут вошла мисс Голкомб. У нее был озабоченный вид, и она
рассеянно извинилась за свое опоздание.
Ц Меня задержал мистер Фэрли, Ц сказала она. Ц Он хотел посоветоватьс
я со мной по поводу некоторых домашних дел.
Мисс Фэрли пришла из сада, и мы поздоровались. Рука ее была холоднее, чем о
бычно. Она не подняла на меня глаз и была очень бледна. Даже миссис Вэзи за
метила это, когда через несколько минут вошла в столовую.
Ц Это, наверно, оттого, что ветер переменился, Ц сказала старая дама. Ц
Скоро наступит зима, да, душа моя, скоро наступит зима!
Для нас с ней зима уже наступила!
Наш утренний завтрак, всегда проходивший в оживленных разговорах о том,
что мы будем делать в течение дня, на этот раз прошел в молчании. Мисс Фэрл
и, казалось, чувствовала неловкость этих длинных пауз и умоляюще погляды
вала на сестру. Мисс Голкомб наконец не выдержала и сказала:
Ц Я видела твоего дядю сегодня утром, Лора. Он считает, что следует приго
товить красную комнату, и подтверждает то, о чем я тебе уже говорила. Это б
удет в понедельник Ц не во вторник.
При этих словах мисс Фэрли опустила глаза. Пальцы ее стали беспокойно пе
ребирать хлебные крошки на скатерти. Не только щеки Ц даже губы ее побел
ели и задрожали. Не я один увидел это. Мисс Голкомб тоже заметила волнение
своей сестры и решительно встала из-за стола.
Миссис Вэзи и мисс Фэрли вместе вышли из комнаты. Ласковые, грустные голу
бые глаза на мгновение остановились на мне в предчувствии наступающей д
лительной разлуки. Сердце мое сжалось в ответ. Я понял, что мне суждено ско
ро потерять ее и что любовь моя только окрепнет в разлуке.
Когда дверь за ней закрылась, я направился в сад. Мисс Голкомб стояла со шл
япой в руке у большого окна, открывающегося на лужайку, и внимательно смо
трела на меня.
Ц Есть у вас свободное время, Ц спросила она, Ц прежде чем вы пойдете к
себе работать?
Ц Конечно, мисс Голкомб, мое время к вашим услугам.
Ц Я хочу кое-что сказать вам наедине, мистер Хартрайт. Возьмите вашу шля
пу и пойдемте в сад. Там нас никто не потревожит в этот ранний час.
Когда мы спустились на лужайку, один из помощников садовника, совсем мол
одой парень, прошел мимо нас к дому с письмом в руке. Мисс Голкомб останови
ла его.
Ц Это письмо ко мне? Ц спросила она.
Ц Нет, мисс, мне велено передать его мисс Фэрли, Ц ответил парень, протяг
ивая ей письмо.
Мисс Голкомб взяла письмо и посмотрела на адрес.
Ц Незнакомый почерк, Ц сказала она. Ц Кто может писать Лоре?.. Где вы взя
ли это письмо? Ц продолжала она, обращаясь к садовнику.
Ц А мне дала его одна женщина, Ц отвечал тот.
Ц Что за женщина?
Ц Такая старая женщина, мисс.
Ц Вот как! Старая женщина... А вы ее знаете?
Ц Не могу сказать, чтобы знал ее, мисс. Она мне совершенно незнакома.
Ц В какую сторону она ушла?
Ц Туда, Ц отвечал помощник садовника, широким жестом руки охватывая вс
ю южную сторону Англии.
Ц Любопытно! Ц сказала мисс Голкомб. Ц Наверно, какая-нибудь просьба о
помощи... Возьмите, Ц прибавила она, протягивая ему письмо. Ц Отнесите в д
ом и отдайте кому-нибудь из слуг. А теперь, мистер Хартрайт, если вы не возр
ажаете, пойдемте дальше.
Она повела меня той же дорожкой, по которой я следовал за ней в первый день
моего пребывания в Лиммеридже. Мы шли молча. У маленького домика, где Лора
Фэрли и я впервые увидели друг друга, мисс Голкомб остановилась и сказал
а:
Ц То, что я хочу сказать вам, я скажу здесь.
С этими словами она вошла в домик, села за стол и указала мне на стул возле
себя. Еще утром в столовой, когда она заговорила со мной, я начал догадыват
ься Ц а теперь твердо знал, Ц о чем будет речь.
Ц Мистер Хартрайт, Ц сказала мисс Голкомб, Ц я начну с искреннего приз
нания. Я скажу без фраз Ц я их ненавижу Ц и без комплиментов Ц я их прези
раю, Ц что за время вашего пребывания у нас я начала чувствовать к вам ис
креннюю дружбу и уважение. Вы с самого начала расположили меня к себе ваш
им отношением к той несчастной женщине, которую вы встретили при таких н
еобычных обстоятельствах. Может быть, ваше поведение в данном случае нел
ьзя назвать осмотрительным, но оно говорит о чуткости и доброте человека
, которого можно назвать джентльменом в полном смысле слова. Я ждала от ва
с только хорошего, и вы не обманули этих ожиданий.
Она умолкла, но жестом дала мне понять, что еще не все сказала. Когда я воше
л с нею в домик, я не думал о женщине в белом, но слова мисс Голкомб напомнил
и мне о моем приключении. Мысль о нем уже не покидала меня в продолжение вс
его разговора, который закончился совершенно неожиданно...
Ц Как друг ваш, Ц продолжала мисс Голкомб, Ц скажу вам откровенно и нап
рямик Ц я поняла вашу сердечную тайну сама, без всякой помощи, без намека
со стороны кого бы то ни было. Мистер Хартрайт, вы безрассудно разрешили с
ебе полюбить Ц боюсь, что глубоко и серьезно, Ц мою сестру Лору. Я не буду
мучить вас, заставляя исповедоваться. Я вижу и знаю, что вы слишком честны
й человек, чтобы отрицать это. Я не виню вас, но скорблю, что в сердце ваше вк
ралась любовь, обреченная на безнадежность. Правда, вы не делали никаких
попыток говорить об этом моей сестре. Вы виноваты только в слабости и в то
м, что не умеете блюсти собственные интересы, больше ни в чем. Если б вы хот
ь раз поступили менее сдержанно и скромно, я бы приказала вам оставить на
ш дом немедленно и без предупреждений, я бы ни с кем не стала советоваться
. Но в данном случае я виню только ваш возраст и ваше положение Ц не вас ли
чно. Дайте руку, я причинила вам боль и сделаю еще больнее, но этому помочь
нельзя. Дайте сначала руку вашему другу Мэриан Голкомб.
Я был тронут до глубины души этой неожиданной добротой, теплой, благород
ной, этим бесстрашным дружелюбием, обращенным ко мне, как к равному. Они вз
ывали прямо к моему сердцу, чести, мужеству. Я хотел взглянуть на нее, но гл
аза мои были влажны, я хотел поблагодарить ее, но голос изменил мне.
Ц Выслушайте меня, Ц сказала она, умышленно не замечая моего волнения,
Ц выслушайте, и покончим с этим. Я чувствую истинное облегчение, что могу
не касаться вопроса о социальном неравенстве (несправедливого и тягост
ного, как я считаю) Ц в связи с тем, о чем я вам сейчас должна сказать. Обсто
ятельства, которые заденут вас за живое, щадят меня, избавляя от жестокой
необходимости причинять лишнюю боль человеку, жившему в тесной дружбе п
од одной крышей со мной, напоминанием об унизительном значении знатност
и и положения в обществе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12