Они вопят, визжат как
самый издевательский, злобный хохот.
И тут я слышу: "Вы любуетесь произведением искусства?"
Я поворачиваюсь со своей дурацкой лампой и вижу: он обрядился в
совершенно фантастическое одеяние! Представьте себе что-то вроде сутаны или
рясы - длинная, до пола, безумно яркого красного цвета! И в руках
кадильница. Кадильница дымится и испускает невообразимый, неописуемый дух.
Он непрестанно машет кадильницей и смотрит на меня внимательно. И говорит:
"Вы поразительная женщина, милая Эбба! Я рад, что не ошибся в вас. Поставьте
лампу на алтарь". Я поставила лампу. "Теперь возьмите спички справа от
подсвечника и зажгите эти две свечи". Потом он задул лампу и поставил свечи
справа и слева от распятия. У этой кошмарной штуки... Так и хочется сказать:
Господи, прости и помилуй!
И тут начался настоящий маразм... Сначала он что-то забормотал - мне
показалось, что латынь. Потом стал ходить вокруг меня, размахивая
кадильницей и повторяя какую-то абракадабру, и тут я заметила, что он бос.
Потом я поняла: он был голый под сутаной. Красный шелк полоскался у меня
перед глазами, и начала кружиться голова. Он говорит: "Ступайте за мной и
повторяйте мои движения". Меня еще удивило, что на спине у него был вышит
золотом крест! Да... А потом началась настоящая ритмическая пляска, да, мы
плясали там, как дикари! Как дикари у костра пляшут под барабан! И он все
время что-то читал нараспев - с перебивками, и изобретал все новые коленца и
позы... Я бы сказала, все более похабные. И вдруг он повернулся ко мне лицом
- резко, внезапно! Жуткое зрелище! Мне показалось, он глубокий старик, будто
ему сто или тысяча лет. Он был как мумия... Как ожившая мумия! А глаза
совершенно живые, горят на мертвом лице... Он впился в меня глазами, и я
слышу шепот, но не вижу, как движутся губы... И этот шепот входит прямо в
меня: "Женщина! Я подарю тебе безграничную власть над миром и всеми
живущими, ты обретешь бессмертие, ты познаешь великую тайну пирамид, ты
избрана мною, готовься принять силу мумий..." И я упираюсь спиной во что-то
твердое, и вокруг меня - этот красный шелк... И вдруг откуда-то издалека
раздается голос: "Йорген!.. Йорген!.." И я очнулась.
Эбба резко потрясла головой и выпила свой коктейль до дна. Я перевел
дыхание и взглянул на Танкреда. Он сидел неподвижно и смотрел в свой бокал.
Все молчали, было очень тихо, лишь камин равномерно гудел и за окнами шумел
ветер.
- Это была Лиззи, - продолжала Эбба свое удивительное повествование. -
Можно сказать, она меня спасла. Вот так: не я ее, а она меня... Я увидела,
как открывается дверь и появляется фигура в белом. С вытянутыми вперед
руками. Я завизжала. А это Лиззи в ночной сорочке, совсем как лунатик,
медленно движется вперед и произносит: "Йорген! Йорген!" Только одно это
слово. И, оказывается, я лежу на этом чертовом алтаре, рядом свечи и надо
мной это отвратительное распятие. И вижу Пале в этой красной сутане, он
страшный, как смерть, смотрит мне прямо в глаза и говорит: "Жди!" Потом
отворачивается и тихо идет к Лиззи, берет ее руку и ведет ее прочь. Боже
мой! Тут я совершенно очнулась, смотрю: я одета. Ну, и скорее помчалась
оттуда. На вешалке висел мой плащ. Я схватила его" и бегом, бегом...
Напялила его на улице, под дождем, мчалась обратно, как угорелая, и вдруг
вижу - Танкред! Ну, и тут я расстроилась, разревелась - и вот... Такая
получилась история.
Арне кивнул и с улыбкой сказал:
- Вот видишь, дорогая, как нехорошо вмешиваться в чужую частную жизнь! Я
думаю, он хотел тебя проучить. И припугнуть на будущее.
- Но это не повод давать человеку наркотическое пойло! - резко прервал
его Танкред.
- Да он просто шизофреник! - заявила Эбба, закуривая. - Теперь я могу
поставить диагноз: шизофрения с эротоманией. Он помешался на своих
"культурно-исторических" изысканиях.
Глава двенадцатая. ГРЕХОПАДЕНИЕ
Ровно двадцать четыре часа мы не видели Карстена Йерна, это, скорее
всего, означало, что он продуктивно трудился весь день, не отрываясь от
письменного стола. Но если автор столь насыщенно общается с явлениями
потустороннего мира и выуживает из чернильницы все новые и новые ужасы -
простите мне невольный каламбур! - то ему, разумеется, хочется время от
времени побыть с нормальными, может быть, глупыми, но земными людьми.
Художнику нужно напомнить себе, что созданная им реальность - всего лишь
реальность фантазии и, слава Богу, не властна над миром, населенным простыми
людьми. Это старое правило позволяет сохранить душевное здоровье, когда
ведешь напряженную духовную жизнь. И вот, к вечеру Йерн появился у нас в
сопровождении полицейского инспектора Серенсена, которого он встретил по
дороге. Эбба увела Йерна в другую комнату, а мы сидели в гостиной и болтали
с инспектором.
- А вы нас заставили поволноваться, - начал инспектор, ковыряясь в своей
трубке. - Можно сказать, буря в стакане воды. Люди только и говорят, что о
всякой чертовщине в этом доме. Как вы считаете, есть основания для таких
слухов?
- Какие-то основания, несомненно, есть, - взял слово хозяин дома. - Если
не делать из мухи слона. Впрочем, здешняя муха, я полагаю, не имеет ничего
общего с чертовщиной...
И Арне в общих чертах изложил блюстителю закона все что случилось за
прошедшую неделю. Инспектор слушал с большим вниманием, а когда Арне
рассказал про потайной ход, он даже зажал себе от волнения рот и нос
ладонью.
- Это для меня полная неожиданность, - сказал он и раскурил трубку. - Во
всяком случае, этот факт упрощает дело. Здесь, на Хайландете, не так уж
много людей могут знать о существовании такого лаза. Стало быть, возмутитель
спокойствия имел хорошую возможность как следует изучить местность. Вполне
вероятно, он жил в этом доме. Скажите, пожалуйста, у вас есть основания
подозревать Эйвинда Дорума?
- Очень и очень возможно.
Арне вкратце поведал о своей последней встрече с прежним владельцем дома
и процитировал его угрозы. Заодно он описал и свое столкновение с пастором
Флателандом.
- Да, Флателанд не в восторге от вашей затеи с отелем, - подтвердил
инспектор. - Насколько я знаю, он теперь пытается добиться от властей
охранной грамоты на этот дом. Дескать, это памятник... Если это удастся, вам
запретят перестраивать дом.
Арне расхохотался.
- Вот вам - типичная сектантская политика! Если небеса не желают им
помогать, они всегда бегут к местным властям. Но он опоздал! Я собрал все
бумаги, все визы, все разрешения, у меня все подписано и в полном порядке.
Вы знаете, мне доставляет известное удовольствие махать красной тряпкой под
носом у этого мини-папы. А он очень рассвирепел и, кажется, ни перед чем не
остановится... Он свято верит, что отель станет причиной гибели
нравственности на Хайландете.
- Вероятно, - инспектор улыбнулся, - Его горячие проповеди уже принесли
некоторые плоды. Суеверные ужасы распускаются буйным цветом. Люди уже видят
призраков.
- Не может быть! - воскликнул Йерн немедленно появляясь в дверях, словно
по мановению волшебной палочки. - Каких призраков?
- Да все та же история с кораблем. Летучий голландец. "Кребс". Один
рыбак, Тобиасен, утверждает, что сегодня утром видел, как "Кребс" шел под
полным парусом между шхерами. Я с ним только что разговаривал. Он вне себя
от волнения и твердит одно: это, дескать, дурной знак, и скоро случится
беда. Он говорит: "Среди нас появились Бегемот и Левиафан!" Сами понимаете,
накануне он наслушался пастора.
- А почему он решил, что это был именно "Кребс"? - спросил я.
- А как же? Легенду все знают... Небольшой старинный парусник с похожей
оснасткой, с пушкой на носу, серого цвета, как туман. Тобиасен видел корабль
в паре сотен метров от своей лодки - он ходил в море за сельдью... Якобы
парусник бесшумно вышел из шхер и быстро скрылся в тумане. Он клянется, что
на борту никого не было. Вот так. Нормальные, простые люди начинают страдать
галлюцинациями.
- Кстати, о "Кребсе", - сказал Арне, - в прошлый раз вы говорили, что
надеетесь разобраться в происшествии с эстонским кораблем. Нашли что-нибудь
новенькое?
- Нет, к сожалению, ничего. Вот Йерн мне сейчас рассказал, что у Пале
есть спасательный круг и матросская форма с "Таллинна". Завтра же непременно
зайду к Пале и порасспрошу...
- А что вам известно о Пале? - поинтересовалась, Моника.
- Ничего особенного. Американец норвежского происхождения, живет здесь
четыре месяца, законов не нарушает.
- А как его имя? - спросил я.
- Йорген, - ответил инспектор. - Йорген Пале.
- Можно по-разному не нарушать законы! - донесся сердитый голос Эббы. Она
вошла в гостиную и уселась рядом с мужем. Танкред обнял ее и ласково прижал
к себе, а Арне метнул в нее красноречивый взгляд: "Молчи уж! Не позорься
перед посторонним человеком!" Надо сказать, он весь вечер втихомолку
посмеивался над ее неудачным визитом к Пале, намекая, что она вела себя, как
полная идиотка. Я держал сторону Эббы, и только подумал, что, видимо, ей не
стоило так откровенничать при всех. На скромность Моники я вполне полагался,
но, зная насмешливый нрав Арне... Кроме того, мне казалось, что самолюбие
Танкреда было крепко уязвлено.
Арне тем временем поспешил повернуть разговор в другое русло:
- Сёренсен! У меня интересное предложение. Хотите принять участие в нашей
затее? Дело в том, что у нас есть определенные основания полагать, что наш
возмутитель спокойствия, как вы прекрасно выразились, снова явится сегодня
ночью. Поэтому мы решили устроить засаду в желтой комнате. По-моему, настала
пора и представителю закона принять участие в нашем расследовании. Я
полагаю, норвежский закон запрещает привидениям нарушать покой
добропорядочных граждан в собственном доме. Ну, как? Хотите подежурить
вместе с нами?
Инспектор грыз мундштук своей трубки, глаза его весело блеснули.
- Сказать по правде, я шел к вам с надеждой на подобное предложение. О
чем еще может мечтать полицейский? Я тут совсем без работы. Уж и не помню,
когда мне в последний раз доводилось арестовывать преступника!
* * *
После ужина Сёренсен развлекал нас историями и анекдотами из полицейской
практики. Нельзя сказать, чтобы это было особенно смешно, впрочем,
норвежская полиция никогда не отличалась развитым чувством юмора. Тем не
менее, инспектор производил впечатление надежного и симпатичного человека, и
я был рад, что он проведет эту ночь с нами. Чувствуешь себя гораздо
спокойнее, если рядом нормальный, крепкий мужчина, флегматичный и сильный,
вроде медведя, с земным, практическим складом ума.
Вскоре после полуночи Арне решил, что пора "заступать на вахту", и мы
всемером отправились в спальню капитана Корпа. Собираясь расположиться на
полу, мы набрали с собой множество подушек. Хозяин дома настаивал, чтобы в
комнате не зажигали свет. Он был уверен, что свет будет виден издалека и
спугнет визитера. Он говорил почти шепотом и нервничал, как режиссер перед
ответственной премьерой, давая последние указания по мизансценам. Он
расположил нас вдоль стены, где находилось зеркало, чтобы нас не могли сразу
заметить, входя в комнату через потайную дверь. В его суете было что-то
невыразимо комическое, эта склонность к мелодраматическим эффектам начинала
меня раздражать - пожалуй. я впервые ощутил, что мое отношение к Арне
Краг-Андерсену уже изменилось.
Я сел в дальнем от окошка углу и позаботился о том, чтобы рядом со мной
оказалась Моника. В темноте я нашел ее руку и замер. Медленно, осторожно она
прильнула ко мне, в этом ответном движении мне почудилась такая нежность,
такое безграничное доверие, что от блаженства я чуть не растаял.
Дождь прекратился, ночное небо постепенно прояснилось, между черными
быстрыми тучами то и дело проглядывал месяц. От этого бледного света в
комнате становилось то светлей, то темней; я смотрел на огромные капитанские
сапоги, снова стоявшие на прежнем месте в противоположном углу у окна. После
того, что случилось во время дежурства Йерна, эти сапоги вызывали у меня
неприятное чувство. Я, разумеется, знал теперь, что с ними не связано ничего
таинственного и загадочного, но все равно.
- Ну что, Краг-Андерсен, как вы считаете, долго нам ждать? - раздался
довольно громкий шепот инспектора.
Светящийся циферблат на руке Арне мелькнул и завис в темноте.
- Максимум два часа. Конечно, нет стопроцентной гарантии, что он явится
сегодня, но мне почему-то кажется, он должен прийти. Я думаю, нам надо
продержаться до рассвета. Если кому-то нужно подкрепиться, имейте в виду: у
меня с собой фляжечка с виски.
- А что будем делать, если он придет? - прошептал Танкред. - Если конечно
он не из телеплазмы.
Арне, судя по звукам, проверил магазин своего револьвера, потом ответил:
- Как только услышим его за стеной, во-первых, затихнем. Едва он войдет,
я включаю фонарь. Серенсен, вот вам револьвер, вы его берите на мушку и
попросите не дергаться и вести себя благоразумно. Если он не захочет
подчиниться, нам придется его хватать. Я имею в виду мужчин, а дамы будут
зрителями.
- Эх, надо было мне взять наручники... - вздохнул Серенсен. - Но кто ж
мог знать!
- Ничего! - шепнул Арне. - У меня припасен канат на этот случай. Хватит с
него и каната.
Последовала длинная пауза. Все сидели, прислонившись к стене, и
внимательно слушали. Часы у меня на руке тикали тихо и медленно. Мне
хотелось прижаться лицом к руке Моники, но я старательно отвлекал себя от
этого навязчивого желания, пытаясь считать ее пульс. Он сливался с моим, а
моя собственная кровь начинала стучать в висках так, что я не слышал часов.
Я вздохнул.
Карстен - он сидел рядом с Моникой, с противоположной от меня стороны -
зашевелился и прошептал:
- Арне, давай сюда фляжку. Я работал сегодня, сейчас усну.
Появившаяся из противоположного угла фляжка внесла оживление на нашем
фланге: сначала Танкред, расположившийся почти у самого зеркала, потом Эбба
сделали по глотку, затем фляга перешла к Карстену и чуть задержалась, потом
я принял ее из рук Моники. Мы отправили виски на тот конец и снова затихли.
То и дело в окно бился ветер, в трубе гудело, словно в старом органе. Так
прошло больше часа. Ожидание начинало действовать мне на нервы. Я так
напряженно прислушивался, что, наконец, вполне созрел для галлюцинаций.
Когда долго прислушиваешься, надо на что-то смотреть. Я смотрел на
капитанские сапоги. Вдруг мне стало казаться, будто они оживают. Мне пришла
в голову дурацкая мысль: что, если здесь, в комнате, сейчас произойдет нечто
странное, непонятное? Вот сейчас сапоги зашевелятся и пойдут?
Стоп, Пауль Рикерт! Не хватает еще полупьяного бреда. Все было тихо.
Моника теснее прижалась ко мне, ее голова лежала у меня на плече, она
засыпала, если уже не спала. Я слегка повернул голову и вдохнул нежный
аромат ее волос. Ее близость опьяняла, но я вдруг подумал: почему это
страстное, неудержимое влечение вспыхивает именно в темноте и как будто
боится дневного света? Почему у меня не хватает мужества просто сказать:
"Я люблю тебя, будь моей, разорви все другие связи"... Да потому, если уж
быть до конца откровенным, что на Монике, в таком случае, надо жениться -
вот что! А я, как возможная партия, пожалуй, похуже, чем Арне. Кто я? Вечный
студент с родительскими деньгами, мальчик на побегушках при Краг-Андерсене,
обыкновенный повеса, хотя мне уже скоро тридцать.
Я резко пошевельнулся и покрепче сжал руку Моники, чтобы она проснулась.
Я посмотрел на часы. Было без четверти два. Инспектор рядом с Арне
заворочался и прошептал:
- Боюсь, нам сегодня ничего не выудить.
- Тс-с! - зашипела Эбба. - Вы разве не слышали?
Все затаили дыхание. Я прижал ухо к стене: да, в самом деле, какое-то
шевеленье! Это не ветер, не мышиная возня - звуки приближались, и я вспомнил
рассказ Танкреда: было похоже на чьи-то шаги в мокрых сапогах.
Мы напряженно прислушивались. Я увидел силуэт Арне: он отделился от стены
и сел прямо, наверно, держа наготове фонарь. Сердце у меня оглушительно
колотилось, я напрягал затекшие ноги. Вот сейчас, через мгновение, откроется
эта нелепая дверь, и войдет - кто? Непроизвольно я обнял Монику за плечи и
как только почувствовал, что она дрожит, сразу же сам успокоился.
Непостижимо, откуда берутся силы, если рядом другой человек, более слабый?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23