В драме, которую мы наблюдаем, без черной
кошки никак не обойтись.
- Она явно побежала за Рейном, наверно, это его кошка?
- И это вполне вероятно. Почему бы и нет? Лиззи, а когда он являлся к вам
прежде, он тоже был с кошкой?
- Не знаю, я не видела... Разве кошек водят с собой? Это же не собака...
Не знаю.
Она открыла дверь, и мы вошли в дом. Лиззи провела нас в гостиную и
сказала:
- Подождите секундочку, я принесу лампу, а то там, наверху, наверное,
темно.
Пока она бегала за лампой, меня вновь охватило неприятное чувство. Было
просто ребячество, если не сказать наглость, являться вот так, в чужой дом,
и шпионить! Вторгаться в чужую частную жизнь, бессовестно вынюхивать... И в
то же время, нас попросила хозяйка дома. Попросила как об одолжении. И разве
я сам, по чести сказать, не видел, не чувствовал, что ей нужно помочь? Я сам
был свидетелем их отношений, ее противоестественной покорности... Моника
была права: Лиззи вела себя при нем, как под гипнозом. В его мягких манерах,
в его вкрадчивой любезности разве не мерещился мне своекорыстный, злой дух?
И в конце концов, женщина должна иметь право знать, чем занимается ее муж.
- Посмотрите, какая любопытная гравюра! - произнес Танкред. Он стоял в
углу комнаты и рассматривал небольшую, изрядно выцветшую гравюру. Она висела
в нише и не бросалась в глаза, так что в наш первый визит в этом доме ни я,
ни Карстен ее не заметили. Мы подошли поближе. Это был портрет человека в
одеянии священника, старинное изображение с рафинированной проработкой
деталей - подобную тщательность можно увидеть в работах немецкой школы. С
особым усердием художник занимался руками своей модели: сложенные на коленях
спокойные руки довольно правильной формы, с длинными, тонкими пальцами
производили, на редкость, тревожное и отталкивающее впечатление - что-то в
них было, как мне показалось, от насекомого. К несчастью, лицо на портрете
почти полностью покрывало безобразное коричневое пятно.
- Жаль, что она так попорчена, - заметил Танкред, - очень любопытно было
бы взглянуть на его лицо.
- Интересный портрет, - пробормотал Йерн, - весьма интересный...
Посмотрите на руки, мне кажется, они похожи...
- Извините, что я задержалась! - сказала Лиззи, появляясь с уже зажженной
лампой. - Мне пришлось заливать парафин.
- Не знаешь, чей это портрет? - Танкред кивком головы указал на гравюру.
- Это Йорген Улле, "пиратский пастырь", который выстроил этот дом. А на
заднем плане вы видите город Лиллезунд в одна тысяча восемьсот десятом
году... Но я не люблю эту гравюру... Ну, пойдем? Сходим быстренько наверх, а
потом выпьем кофе с ликером, я поставила воду.
Под предводительством Лиззи мы поднялись наверх по узкой деревянной
лестнице с выщербленными ступеньками и оказались на просторном чердаке.
Сквозь маленькое и грязное чердачное оконце пробивался узкий луч солнечного
света - по углам было вовсе темно. Огромная паутина свисала с верхнего угла
окошка. Она сверкала и переливалась на фоне темной стены, придавая окну
очарование романтической заброшенности. Запах пыли шибал в нос, и было очень
жарко.
Лиззи быстро прошла через освещенное пространство, в свете ее лампы всего
в нескольких метрах перед нами неожиданно обнаружилась стена и дверь. Дверь
была низенькая, с коваными петлями и уголками, на ней висел большой, ржавый
и тоже кованый замок. Лиззи поставила лампу на пол и достала из кармашка
передника огромный ключ, вставила его в замочную скважину, повернулась к нам
и сказала шепотом:
- Ну вот... Только я боюсь открывать! Может, кто-то из вас...
- Дай-ка мне! - завороженный этим замком и дверью, я поспешно шагнул
вперед.
Разумеется, я никогда не считал себя отчаянным смельчаком, но
любопытство, а возможно, и безнаказанность иной раз берут верх над моей
природной осторожностью, если не сказать - трусостью. Когда я был маленьким,
меня одолевала жажда приключений, опасных путешествий и смелых открытий, и я
обожал чердаки и подвалы. Особенно подвалы, потому что там было темно! В
десять лет я не расставался с фонариком и к двенадцати я обследовал все
подземные ходы, переходы и погреба не только в нашем городском районе, но и
в центре. Я был признанным чемпионом среди мальчишек на нашей улице,
некоторых я брал с собой, но обычно показывал им уже известные мне маршруты,
чтобы блеснуть, так сказать, эрудицией и оставить себе честь и славу
первооткрывателя.
Точно такое же детское возбуждение охватило меня при виде этой
таинственной двери. Я не смотрел на остальных, но думаю, Танкред (мое мнение
о нем за прошедшие пару дней очень переменилось) был в таком же восторге,
как я. Короче, я повернул ключ, снял замок и открыл тяжелую дверь. Потом
взял лампу и вошел. За мной по пятам шел Танкред, дыша мне в макушку, за ним
- все остальные.
Перед нами открылась квадратная, размером примерно четыре на четыре метра
комнатка с люком в крыше. Первое, что я увидел, была большая старая шкатулка
на полу и ветхий стул. Тут же стояло старинное бюро и высокий бронзовый
канделябр со свечами. На столике в бюро лежал раскрытый толстенный
манускрипт, а рядом - изумительный письменный прибор: чернильница с
крышечкой и песочница с дырочками, чтобы посыпать песком исписанный лист;
раньше при письме не пользовались промокательной бумагой. Прибор включал и
стаканчик для перьев, и все это было серебряное. Из стакана торчали
настоящие гусиные перья! Я достал одно перышко. Оно было заточено и
испачкано чернилами. Поодаль я заметил и небольшой, чрезвычайно изящный
перочинный нож.
Пока я с изумлением осматривал письменные принадлежности, Эбба, Танкред и
Йерн разбрелись по комнате. Я огляделся. Если б не это бюро, комната,
пожалуй, выглядела бы обыкновенным захламленным чуланом. В углу валялся
массивный, покрытый ржавчиной якорь, к нему был зачем-то приделан старый
морской компас. По стенам, словно в музейных витринах, были развешаны два
корабельных штурвала, подзорная труба и большой фонарь с красным стеклом,
спасательные круги с названиями разных кораблей. У стены стоял деревянный
ящик с корабельными талями и целая стопка каких-то больших тетрадей. Я
посмотрел - это были судовые журналы. И наконец, уж совсем нелепая "деталь
обстановки", придававшая каморке сходство с лавкой старьевщика: справа от
входа, через все помещение, на уровне плеч, тянулась крепкая проволока, на
которой были развешаны матросские брезентовые робы - целый морской гардероб.
От них исходил сладковатый запах гнили.
Впечатление от комнаты, уютная или отталкивающая атмосфера, создается
людьми, обитавшими в ней. Помещение, где мы очутились, могло показаться
кладовкой старого моряка, в которой он хранил дорогие сердцу воспоминания и
мог бы в уединении выкурить трубочку, погрузившись в атмосферу прежних
бурных дней, проведенных в море. Однако здесь витало нечто иное. Мои нервы
были странно возбуждены, словно я видел мумию, которая дышит и двигается.
Немыслимое ощущение живого кладбища, попирающего законы природы, времени,
повернутого вспять и отринувшего самое смерть, уничтожившего священную грань
между живым и мертвым.
Лиззи единственная не вошла внутрь, она застыла на пороге, как бы не
рискуя переступить невидимую запретную черту, глаза ее приняли выражение
недоуменного отчаяния. Она прошептала:
- Как странно... Зачем ему весь этот хлам? И почему мне сюда нельзя?
Йерн немедленно отозвался:
- Некоторые собиратели, знаешь ли, весьма эксцентричны.
Я поспешил поддержать его:
- У меня был один знакомый, он собирал, представьте себе, заколки для
волос, шпильки, гребешки - и никому не показывал! Даже собственной жене. Мы
с ним однажды напились вдвоем и он похвастался, что у него есть шпильки
Марии-Антуанетты и какие-то гребни Жозефины, возлюбленной Наполеона. Я потом
попросил его показать, но он очень смутился и ответил, что это был пьяный
бред... Бывают такие чудаки.
Я, разумеется, приврал, мне просто хотелось, чтобы Лиззи немного
успокоилась.
- Он не мог притащить это в дом, - сказала она чуть громче. - Посмотрите,
какой большой якорь! Он, наверно, очень тяжелый... Нет, я думаю, все это
было здесь еще раньше, до нас.
- Однако здесь есть нечто свеженькое, - проговорил Танкред. - Взгляни-ка,
что тут написано!
Мы оглянулись на спасательный круг, куда указывал Танкред. Крупные,
четкие буквы на белом фоне гласили
"ТАЛЛИНН".
- Эстонский корабль?! - воскликнула Эбба и подошла к белому кругу на
стене. - Может, он сам написал это слово? Нет, знаете, краска старая и на
ней следы соли. Похоже, этот круг поплавал-таки в морской воде.
- Браво, фру Шерлок Холмс, - суховато откликнулся Танкред и подошел к
бюро. Он заглянул в рукопись и сказал: - Страница недописана. Любопытно...
Что-то о сатане. Карстен, это, кажется, по твоей части!
Йерн не ответил, он был занят осмотром матросской одежды и с видом
придирчивого покупателя вывернул наизнанку очередные жуткие штаны.
- Будьте добры, не надо тут ничего трогать! - попросила Лиззи, не
двинувшись, впрочем, с порога. - А то будет заметно, что мы тут побывали...
Мы все посмотрели, давайте пойдем вниз!
- Секундочку, Лиззи! - Йерн, как заядлый старьевщик, копошился над
последней робой. - Я нашел тут...
Он не успел закончить фразу. Сдержанно-мягкий, но одновременно властный
голос раздался как гром среди ясного неба:
- Я вижу, вы обнаружили мою маленькую пещеру.
Если бы мне за шиворот вылили ушат ледяной воды, думаю, эффект был бы
слабее. Ужас пронизал меня до костей. Я втянул голову в плечи и повернулся
на прямых деревянных ногах. В дверях стоял Пале с непроницаемой полуулыбкой
античной статуи на бледных губах. Бьюсь об заклад, никто из нас не слышал
его шагов - он возник на пороге, будто вырос из-под земли. Я уставился на
него, как кролик на удава.
- Я вижу, Лиззи показывает вам мою кунсткамеру... Любопытство -
естественная человеческая слабость, да, малышка? Это так понятно...
Все краски жизни мгновенно исчезли с ее милого личика, остекленевшие
глаза уставились в одну точку. Мне показалось, сейчас она упадет в обморок.
Йерн бросился к ней и схватил ее за руку. А я забормотал:
- Мы просим у вас извинения за это вторжение... Наше любопытство вынудило
нас...
Я спутался и почувствовал, как моя физиономия горит огнем, я не видел
выхода из чрезвычайно неловкого положения.
- Ах, милый Рикерт, какие церемонии! Оставим эти глупые условности. Мой
дом открыт для наших гостей. Здесь нет ни капканов, ни самострелов, - в его
благодушном тоне слышалась неприкрытая ирония. - Это я должен просить
прощения у вас и у ваших друзей за то, что напутал вас своим неожиданным
появлением. Я закончил свои дела в Лиллезунде раньше, чем рассчитывал. Ну
что ж, поскольку мой маленький секрет неожиданно раскрылся, видимо, будет
уместно кое-что вам объяснить...
Он достал большой белоснежный платок и медленно вытер уголки рта, потом
губы. Затем сказал:
- Это помещение - Попросту моя рабочая комната. А все эти предметы,
которые вы тут видите, принадлежат Йоргену Улле. Его пиратские трофеи. Он
побывал в доме уже после того, как стал плавать на "Кребсе", и прежде, чем
исчезнуть навсегда...
Теперь Пале обстоятельно вытирал платком лоб. У меня создалось
впечатление, что он нарочно затягивал паузу, выигрывая время.
- Как жарко сегодня, не правда ли? Так вот, мои милые друзья, вы,
наверное, обращали внимание: любая комната обладает собственной аурой...
Думаю, вам, милый Йерн, это хорошо известно. Старинные вещи, предметы
излучают некую энергию, они могут много сообщить о своем прежнем владельце.
А сейчас я работаю над темой, в которой важное место уделяется старой
легенде про пиратский корабль "Кребс". И нигде в этом доме я не нашел столь
непосредственного контакта с моей темой, как здесь, в этом старом чулане,
ночью, в тиши, когда вещи раскрываются, оживают и способны говорить. Здесь
меня охватывает чувство, что прошлое продолжает жить в этих предметах и в
этих стенах, где все нетронуто...
- Но почему мне нельзя? - робко пискнула Лиззи.
- Я скажу, почему. Я хотел сохранить это место заповедным уголком именно
потому, что присутствие современных людей - и твое присутствие, Лиззи, -
легко разрушает атмосферу. Мертвые вещи стыдливы и робки, они замыкаются
перед любопытными глазами. Они умолкают и отказываются говорить. А я хотел
слушать их - без помех, в одиночестве. Я хотел удостоиться их доверия...
Атмосфера хрупка, разрушить ее всегда легче, чем сохранить. Понятно? Я
надеюсь, вы не обидитесь, если я предложу продолжить нашу беседу в другом
месте?
Танкред сделал несколько шагов и представился. За ним последовала Эбба.
Даже эта пара крайне самоуверенных людей испытывала смущение от безобразной
неловкости нашего положения. И лишь Пале опять оказался на высоте.
Спускаясь по старой лестнице, я ощущал смутную досаду. И вдруг,
неожиданно для себя самого, я позволил себе вопрос:
- Скажите, пожалуйста, а этот спасательный круг с эстонского корабля? Он
ведь недавно...
- Ах да, конечно, я так и думал, что кто-то из вас обратит на него
внимание! Вы наблюдательны, милый Рикерт! Разумеется, этот спасательный круг
- уже моя находка. Я нашел его поблизости, на одном островке... его прибило
к берегу. Кажется, это было в апреле... Да, его принес я - в дополнение, так
сказать, к коллекции... По-моему, он вполне подходит. Происшествие с
эстонским кораблем придает старой легенде известную злободневность, не так
ли? Надеюсь, вы не откажетесь выпить с нами по чашечке кофе?
* * *
- Не могу понять: шарлатан этот человек или настоящий исследователь со
своими причудами? - сказала Эбба, когда через полчаса мы покинули дом Пале.
- Возможно, и то, и другое, - задумчиво проговорил Танкред. - Я хотел
сказать: одно не исключает другого... Во всяком случае, там, наверху, он,
конечно, пытался навесить нам лапшу на уши. Но сделано было красиво...
Видно, он мастер по части импровизации. И по сути, он повел себя блестяще.
Художественная натура, я бы сказал, талантливый человек...
- Но Лиззи я не завидую! - Эбба покачала головой. - Нет, не хотела бы я
поменяться с ней мужьями, как ты считаешь, Карстен?
Йерн шел рядом с нами с отсутствующим видом.
- Тебе видней! - буркнул он и пожал плечами.
- Карстен, очнись! - сказал я. - Ты обнаружил что-то существенное?
- Две важные вещи.
- Выкладывай.
- Во-первых, Пале сказал неправду про спасательный круг.
- Не понял? - Танкред внимательно посмотрел на него.
- Он не мог найти круг с корабля случайно... Или он нашел этот круг не
совсем пустым, или...
- Что ты имеешь в виду? Не пугай!
- Я внимательно осмотрел одежду и нашел на одних штанах, на внутреннем
шве, ярлычок...
- Ну?! - воскликнули мы в один голос.
- Фирменный знак какой-то фабрики в Таллинне! Иными словами, в этих
штанах раньше ходил эстонский матрос. На остальных вещах ярлыки срезаны, но
там висела еще пара точно таких же брюк.
Эбба взяла Карстена под руку.
- Какой ты умница, Карстен! Мы тебя недооценивали...
- А во-вторых? - с нетерпением спросил я. Наш писатель не спешил с
ответом. Двигаясь тем же решительным шагом вперед, он молчал. Я, мысленно
выругался, проклиная его актерские замашки. Наконец он заговорил:
- Вы сами могли бы заметить. У него весьма характерные руки: сухие, очень
длинные, узкие, с резко очерченными фалангами пальцев, как скорпионы...
Неужели не обратили внимания? Он же вытирал лицо у вас на глазах! Ну, не
знаю, слепому видно: точно такие же руки изображены на гравюре, на портрете
Йоргена Улле.
Глава десятая. ИСЧЕЗНОВЕНИЕ ТАНКРЕДА
Вечером, отправляясь спать, я вынужден был признать, что за пять дней,
проведенных в "пиратском гнездышке", нервы мои основательно вышли из-под
контроля. Меня пугала темнота - ощущение, прежде не испытанное, повсюду
мерещились невидимые существа, которые только и ждали удобного случая, чтобы
напасть на меня. В любой тени, в каждом темном углу скрывались грозные,
мрачные призраки, таились чудовища, монстры, тянувшие ко мне отвратительные
щупальца; я вздрагивал при скрипе половиц, мне было страшно остаться одному.
Я быстро разделся, забрался под одеяло и зажег сигарету. Лежа на спине и
пуская колечки дыма к пламени свечи, я заставил себя сосредоточиться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23