Другая причина – та, что бежать, похоже, больше некуда. Мы могли бы поселиться на Луне, или на Марсе, или еще где-нибудь, но эта планета станет лишь очередным придатком Ново-Йорка – вроде окраинной трущобы. Вот так обстоят у нас дела. Пока, мамуля, обратной дороги не будет!
Между прочим, моей мамы на борту нет. И сестры тоже. Я рада, что мама осталась, но хотела бы, чтобы она позволила Джойс улететь с нами. Сестра, с одной стороны, уже достаточно взрослая, чтобы стать хорошим компаньоном, а с другой – довольно юна, чтобы поколебать мои взгляды на многие вещи.
По-моему, два мужа и жена – большая семья. Бог знает сколько моих кузенов бродит по свету. Когда клан Нейборз вышвырнул мою мать, их расставание закончилось взаимными проклятиями типа: «До встречи в аду!» – а поскольку мне было всего пять дней от роду, я еще не успела обзавестись мало-мальски прочными дружескими контактами. На борту нашего корабля есть несколько Скэнлэнов, членов моей семьи, но я чувствую большую привязанность к некоторым видам домашних животных, которых мы употребляем в пищу, чем к ним.
Ах да, вы же поколения, еще не рожденные! Откуда вам, сидящим у мерцающего костра и бормочущим себе под нос мои писания, знать, что такое космический корабль, не так ли? Так вот, это что-то вроде огромной птицы с десятью тысячами человек в желудке и с двигателем, работающим на веществе (антивеществе), вставленном в громадную задницу.
Впереди вместо клюва находится пончикообразная конструкция с тремя спицами и втулкой, которая раньше была Учуденом, маленьким мирком, избежавшим разрушений во время войны, первоначально спроектированным как дом для нескольких сотен японских инженеров. (Японцы – это островная нация, жившая на Земле, самая богатая.) Сейчас он служит центром контроля за всеми структурами «Дома» – начиная от гражданского правительства и кончая техническим составом.
За Учуденом, или «кормой», как принято его называть, находятся все жилые кварталы – фермы, фабрики, лаборатории и тому подобное, даже рынок, где вы можете оставить все свои с трудом накопленные сбережения, которые и деньгами-то не назовешь.
Упрощенная схема корабля состоит из шести концентрических цилиндров – отсеков, находящихся на разных уровнях. Чем выше уровень, тем меньше в нем гравитация. В основном люди живут и работают на первом, втором и третьем уровнях. Средние уровни отведены под процессы, требующие более слабого притяжения, такие как металлургические и секс в невесомости. Там есть также несколько жилых кварталов – для пожилых и немощных вроде моего мужа Джона Ожелби, у которого неизлечимое искривление позвоночника. Даже при низкой гравитации Джон не может избавиться от невыносимой боли. У Джона большое влияние в политике (друзья на «высоких постах» сыграли здесь свою роль), а посему он занимает огромное помещение, где есть спальня, кабинет и все прочее, на шестом уровне. Наша семья обычно собирается у него.
Я пишу эти заметки в, маленьком квадратном кабинетике своего офиса в Учудене, расположенном на первом уровне. По рангу мне положены раскладная койка, «выпрыгивающая» прямо из стены, и окно (в полу, естественно), выходящее наружу. Я могу либо наблюдать за тем, как звезды совершают полный оборот вокруг своей оси каждые три секунды, либо поиграть с вращающимся зеркалом, в котором звезды остаются неподвижными в течение пятнадцати секунд. Мне больше нравится смотреть, как они крутятся.
Эта концентрическо-цилиндрическая модель всего лишь теоретическая идеализация. Можно сойти с ума, живя в подобном металлическом улье. Стены и потолки плавно перетекают из коридора в коридор, образуя вариации объемов и форм, в зависимости от того, под каким углом зрения на них смотреть. Большинство людей все еще тратят огромное количество времени, беспомощно бродя в неповторяющихся лабиринтах, и нередко теряются в них, поскольку лишь немногие из нас жили здесь уже тогда, когда началось строительство корабля, и имели возможность привыкнуть к его планировке. Ново-Йорк строился по всем законам логики: коридоры на каждом уровне пересекались строго перпендикулярно, так что заблудиться при всем желании было просто невозможно. Конструкция же «Дома» – совершенно хаотична, даже причудлива, поскольку кажется, что она постоянно меняется. Одно лишь время покажет, останемся ли мы в здравом уме и твердой памяти или тронемся рассудком.
И все же самая длинная перспектива составляет всего пару сотен метров, да и то если смотреть через парк. Хорошо еще, что почти все мы выросли в Мирах-спутниках. Человек, привыкший к широким открытым пространствам Земли, скорее всего почувствовал бы себя в ловушке, как загнанный кролик, в этом клаустрофобическом архитектурном пространстве «Дома». Приведу наглядный пример: в большинстве коридоров пол закругляется с двух сторон, стены переходят в низкие потолки. Длина коридоров – метров двадцать, иногда – гораздо меньше, как на пятом или шестом уровнях. Конечно, можно воочию наблюдать, как за бортом корабля проносятся миллионы световых лет, если, конечно, у вас окно вроде моего, но по определенным соображениям некоторые люди не считают, что такое развлечение способствует душевному оздоровлению.
Оба моих мужа родились на Земле, но провели в Ново-Йорке достаточно много лет, чтобы утратить потребность в созерцании широких и далеких горизонтов.
Я же скучаю по открытому пространству даже после трех поездок на Землю. Первые пару недель, проведенных там, я с трудом привыкала к широкому обзору, хотя жила в Нью-Йорке, который большинство кротов считают перенаселенным. Стоя на тротуаре, я не раз засматривалась на здания, расположенные на противоположной стороне улицы, и, поднимая голову вверх, нередко теряла равновесие.
Помню, как мы пролетали над бесконечными километрами лесов, океанов, полей, над большими городами. Я видела пирамиды и скалистые горы, Ангкор-Ват и даже Лас-Вегас.
Мы живем внутри одной из самых больших конструкций, когда-либо созданных человеком, и, без сомнения, в самой огромной машине. Но ничего более грандиозного мы уже не увидим до конца наших дней.
На худой конец, у Дэна, Джона и меня есть воспоминания. Эви и девять тысяч остальных обитателей корабля просто перебрались из одной громадной пещеры в другую. Может быть, по-своему они счастливее нас? Все в этой жизни относительно.
Ну вот, риторика сочинительства, похоже, разбередила мне душу и наконец усыпила. Отодвину-ка я клавиатуру и откину койку. Если почувствую, что сила притяжения начинает причинять мне неудобства, я всегда смогу присоединиться к той «куче-мале» наверху.

Глава 2
Возможность помечтать


Прайм

У О’Хара и двадцати шести ее подчиненных было что предложить населению «Нового дома» – более тысячи наименований развлечений. Большая часть из них не требовала особого контроля со стороны администрации, кроме как проверки, что кому было выдано и что куда делось. Если вам хотелось сыграть в шахматы, вы шли в Игровую комнату, и человек с подходящим интеллектом ставил вас в известность, в какой день следующей недели вы будете с ним играть. После этого вам выдавали комплект шахмат и закрепляли за вами до назначенного дня. Если через неделю вы его не возвращали, вас начинали автоматически вызывать каждый час, пока вы не приносили шахматы обратно. И не дай вам Бог потерять хотя бы одну пешку – заменить ее не было никакой возможности. С другой стороны, потеря все равно должна была где-то лежать. Если же кто-то случайно или намеренно выбрасывал какую-нибудь фигуру, система переработки восстанавливала ее и стучала на вас в Управление развлечений.
Некоторые виды развлечений организовать было сложнее, потому что они требовали подключения людей и оборудования из других отделов. Религия наложила лапу на йогу, мануальную терапию и таи чи. Но люди О’Хара также владели этим искусством массажа и врачевания и предлагали свои услуги как дополнение к одному из видов развлечений. Отдел образования заведовал музыкой, театром и гимнастикой. Отдел связи отвечал за коммуникационную сеть и за беседы с вашей возлюбленной, оставленной в Ново-Йорке.
Одним из самых сложных видов развлечений была так называемая «комната побега», в ассортименте которой было десять установок ВР – виртуальной реальности. Для взрослых каждый день в машине накапливалось по одной минуте. Пять минут были минимальным периодом «побега»: некоторые предпочитали приходить сюда раз в пять дней и получали ускоренный сеанс. Другие экономили по шестьдесят дней и имели возможность получить максимум удовольствия от целого часа «побега» из реального мира, часа сладострастных мечтаний. Были и такие, которым больше нравилось собираться с друзьями и, подключаясь параллельно, одновременно погружаться в мир фантазий и воспоминаний.
Детям разрешалось использовать определенные игровые программы и ограниченное количество фильмов о путешествиях, на самом деле представляющих собой усложненную разновидность учебных лент. Обычно девять ребят, вместе с учителем, одновременно «посещали» какое-то место на Земле, а потом отвечали на вопросы педагога.
Этот вариант ночного кошмара по расписанию был только началом. Для некоторых людей «побег» в ВР становился сильнейшим наркотиком и требовал строжайшего контроля со стороны администрации. Каждый человек старше восемнадцати лет предварительно подвергался тщательному тестированию в Ново-Йорке, либо проходил аналогичную проверку на корабле, достигнув того же возраста. Другие оказывались не способными воспринять модели случайных абстракций или не могли выйти из состояния «побега». В таком случае результаты могли быть непредсказуемы и разрушительно действовали на их мозг. Были и такие, которых приходилось ограничивать десяти, пятнадцатиминутными сеансами, потому что они были слишком впечатлительны и восприимчивы к эффектам, создаваемым машиной. Слишком длительное пребывание в «побеге» вводило их в ВР-транс, в вегетативное состояние (хотя некоторые, сумевшие справиться с собой, мечтали вновь отправиться в этот мир грез).
Большинство же «мечтателей» не обладали большой фантазией. Для них ВР была просто машиной, которая помогала им переместиться куда угодно во времени и пространстве душой, телом и сознанием. Для многих людей это была единственная возможность контакта с Землей. Они мысленно отправлялись в путешествие по арктическим пустыням или Большому каньону, попадали в оживленные людские муравейники Калькутты и Токио, бродили по полям колосящейся пшеницы или плавали среди коралловых рифов. В арсенале ВР были и более пикантные сценарии – вы могли, например, попасть в гарем или на поля сражений, стать участником важнейших событий, переломных моментов истории, имели возможность попутешествовать во времени, поскольку в банке данных ВР хранились записи почти столетней давности. Конечно, большинство земных записей с достоверностью показывали кадры безвозвратно ушедшего прошлого. Калькутту и Токио, так же как Париж и Лондон, населяли теперь лишь толпы обреченных детей.
О’Хара находила, что земные программы вызывают невыносимую депрессию. Когда-то было довольно любопытно визуально наблюдать за Луной и Марсом, но затем интерес к ним пропал. Ей нравился способ обратной связи, такой потрясающе зрелищный и ощутимый в своей синестезии – цвета пахли, звуки можно было попробовать на вкус, каждый мускул вздрагивал от видения немыслимых сюрреалистических вариаций, тело выворачивалось наизнанку через рот или анус и невероятно медленно возвращалось в исходное положение. И хотя Марианна понимала, почему некоторым людям такое бегство от действительности казалось кошмаром, ей удавалось выйти из этого состояния абсолютно –расслабленной, с приведенными в порядок нервами. Джон ни разу не воспользовался ВР и не выражал желания пробовать, но Дэн разделял ее увлечение абстракциями, и они часто проводили по полчаса в параллельной связи, вместе погружаясь в сумятицу звуков и цветов, выкристаллизовывавшуюся в абсолютно реальные, или, по крайней мере, очень убедительно выглядевшие ландшафты, изумляющие воображение, а затем снова превращавшиеся в хаос. Их фантазии утопали в зазеркальных землях, заоблачных островах и сверкающих ледяных пустынях. Как-то раз Дэн позволил О’Хара присоединиться к нему во время путешествия в гарем, где они кое-что узнали об ограниченных возможностях параллельной связи. Марианна обнаружила, что поменять свой пол и смотреть на мир глазами мужчины – довольно интересно. Однако ее воображаемый пенис оказался не намного чувствительнее искусственного вибратора. Она испытала оргазм, но после этого около часа хихикала при каждом шаге, а ноги все время подгибались.

Глава 3
Столкновение разумов

О’Хара должна была встретиться с Джоном и Дэном у лифта «Афины» за пятнадцать минут до собрания. Она немного нервничала. Появилась Эви, объявив, что мужчины, как обычно, опаздывают, и предложила выпить пока кофе наверху.
Автомат, кстати сказать, тут же обсчитал Эви на доллар.
– Безобразие. – Она показала О’Хара карточку. – Как могли мы доверить наши жизни людям, которые даже не могут привести в порядок кофейный автомат и заставить его хоть недельку работать нормально?
– Инфляция, милочка, – ответила О’Хара, – маленький эксперимент для повышения нашей производительности.
– Вызову ремонтников. – Эви хотела глотнуть кофе, но вместо этого подула на него. – Признайся, что ты пошутила.
– Хотела бы я, чтобы это было просто шуткой. Но если у руля общества стоит экономист, с нами может произойти все что угодно.
Эви утвердительно кивнула:
– Тебе не следовало голосовать за него.
– Ты права. – О’Хара огляделась по сторонам. – Я впервые здесь после того, как они настелили полы. Ужасно режет глаза.
– Полностью поменяли покрытие. – Пол представлял собой черно-жемчужную шахматную доску.
– Все меняется, – Марианна дважды нажала кнопку лифта, – все остается прежним.
– Философствуешь с утра пораньше?
– Просто раздражена этой чертовой встречей.
Двери открылись, и они почти нос к носу столкнулись с двумя мужчинами в рабочих комбинезонах. Те уставились на Эвелин.
Рядом с лифтом в стену была вделана скамейка, и женщины, сев, посмотрели вслед двум удаляющимся мужчинам, которые не переставали перешептываться.
– Ты вчера – с Дэном? – поинтересовалась О’Хара.
– И да и нет. Я заснула до того, как он пришел, а проснулась после того, как он ушел.
– Тогда это мог быть кто угодно.
– Мне кажется, он спит не больше четырех-пяти часов каждую ночь с тех пор, как мы летим.
– Пусть тебя это не тревожит, я-то знаю, у него такое бывало десятки раз.
– Старая мудрая мамуля. Правда?
О’Хара кивнула.
– Каждый раз, как менял работу. Еще пару недель, и он сорвется: напьется в стельку, проспит целые сутки, а потом войдет в обычный ритм. Ну, может еще денек постонет с похмелья.
– Смена работы…
– Ты ж его знаешь. Перемена работы для него хуже, чем смена планеты.
– Совсем как ты?
– Ты меня правильно поняла. – О’Хара улыбнулась, а потом резко отвернулась.
– Извини, я не имела в виду…
– Я знаю, что ты имела в виду. – Она похлопала девушку по руке. – Джон – единственный чуткий человек в нашей семье, хотела ты сказать. Он-то не позволит работе брать верх над личной жизнью.
Двери лифта открылись, и «чуткий» человек вывалился оттуда на своих костылях.
– Господи Иисусе! Дамы, одна из вас убавила гравитацию, что ли? – Дэн придержал двери и дал другу выйти.
– Только в паре кварталов, – ответила О’Хара.
– Могли бы провести встречу в спортивном зале. Элиот любит силу притяжения не больше моего. – У Элиота Смита, инженера-координатора, было жуткое ожирение и только одна конечность, правая рука; остальное он потерял в результате несчастного случая еще подростком. – Вы знаете дорогу, не правда ли?
– Неважно. – О’Хара знала корабль лучше, чем другие.
Проектировщики постарались внести особый шарм разнообразия в конструкции, но в течение нескольких месяцев разговор между незнакомцами начинался избитой фразой: «Где это я нахожусь, черт возьми?»
Они встретились у лифта «Афины», чтобы Джон мог почти всю дорогу до шестого уровня пройти пешком. Они спустились на эскалаторе и вдохнули влажный воздух первого уровня, так называемого агро-отсека, который отвели под посадки кукурузы и бобов. Стебли поднялись уже почти на метр в высоту: они покачивались под легким ветерком работающих вентиляторов и издавали звуки, похожие на шуршание шелка. От них исходил сильный, сложный аромат. Пройдя менее сотни метров, люди оказались у другого эскалатора, поднявшего их на четвертый уровень. О’
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33