Однако он его назвал Аль
берто. Правда, в девятой главе идет речь о Руперто, но это другой человек
Ц тут яркий образец омонимии. Женщины не на шутку упорствуют в своем соп
ерничестве, которое разрешается солидной дозой цианистого калия, Ц над
этой леденящей душу сценой Эррера трудился с терпением муравья и, разум
еется, ее опустил. Другой незабываемый удар кисти
Ц момент, когда отравительница обнаруживает (поздно спохватилась!), что
напрасно прикончила соперницу, ибо Руперто был влюблен вовсе не в погибш
ую, а в нее, оставшуюся в живых. Сцену эту, венец всего произведения, Эррера
спланировал с щедрым обилием деталей, однако ее не написал, чтобы не приш
лось вычеркивать. Излишне говорить, что неожиданная развязка, лишь бегло
нами изложенная, Ц ибо контракт буквально держит нас в тисках, Ц быть м
ожет, самая блестящая удача современного романа. Предстающие перед чита
телем персонажи Ц простые статисты, вероятно заимствованные из других
книг и не придающие интереса интриге. Они ведут долгие разговоры о пустя
ках, сами не понимая, что происходит. Никто ничего не подозревает, и менее
всего Ц читающая публика, однако произведение переводится на нескольк
о языков и уже получило почетную премию.
В заключение мы в качестве душеприказчиков обещаем опубликовать рукоп
ись in toto Полно
стью (лат.).
, со всеми ее лакунами и помарками. Издание будет распространяться
по подписке, с предварительной оплатой, которую мы начнем принимать, как
только автор испустит дух.
Открывается также подписка на бюст работы скульптора Дзанони для братс
кой могилы на кладбище Чакарита. Воплощая метод всеми оплакиваемого пис
ателя, монумент будет состоять из одного уха, подбородка и пары башмаков.


Этот многогранный Виласеко


Самые бойкие перья, цвет гробокопательского цеха критики, убеждают нас,
Ц и справедливо! Ц что многообразное творчество Виласеко, более чем ко
го-либо другого, представляет развитие испаноязычной поэзии нашего век
а. Первое его творение, поэма «Шипы души» (1901), напечатанная в «Заморском ве
стнике», Ц это приятная поделка новичка, который в поисках самого себя е
ще ходит на четвереньках и неоднократно впадает в безвкусицу. Она предпо
лагает скорее труд читателя, нежели труд возвышенного таланта, ибо пестр
ит влияниями (как правило, чуждыми) Гвидо Спано и Нуньеса де Арсе
Нунъес де Арсе
Гаспар (1834 Ц 1903) Ц испанский поэт-постромантик.
, с заметным преобладанием Элиаса Регулеса
Регулес Элиас (1860
Ц 1929) Ц уругвайский поэт и драматург.
. Чтобы долго не распространяться, скажем, что ныне вряд ли кто вспом
инал бы об этом грешке молодости, когда бы не яркий свет, который бросают н
а него последующие творения. Позже он опубликовал «Грусть фавна» (1909), тако
й же длины и такой же метрики, как предыдущее сочинение, однако эта поэма у
же отмечена печатью модного модернизма. Потом его увлечет Каррьего; в жу
рнале «Лица и личины»
«Лица и личины» («Caras y caretas») Ц буэнос-айресский журн
ал, выходил в 1898 Ц 1939 гг.; Борхес опубликовал в нем один сонет.
в ноябре тысяча девятьсот одиннадцатого года появилась его треть
я «личина», под названием «Полумаска». Несмотря на влияние, оказанное пе
вцом буэнос-айресских окраин
Речь идет о поэте Каррьего (см. рассказ «Кат
алог и анализ разнообразных сочинений Лумиса»).
, в «Полумаске» ярко проявляется неординарная личность, возвышенн
ый слог зрелого Виласеко времен «Калейдоскопа», вышедшего в свет в журна
ле «Форштевень» под знаменитой виньеткой Лонгобарди. Дело на этом не ост
ановилось: год спустя он издаст едкую сатиру «Змеиные стихи», необычная
резкость языка которой оттолкнула от него Ц навсегда! Ц некий процент
ретроградов. «Эвита главнокомандующая» датируется годом тысяча девять
сот сорок седьмым и с большой помпой была разыграна на Пласа-де-Майо
Пласа-
де-Майо Ц центральная площадь Буэнос-Айреса
. Назначенный вскоре вице-директором Комиссии по культуре, Виласек
о посвятил этот свой досуг планам поэмы, которая оказалась бы Ц увы! Ц п
оследней, ибо он скончался намного раньше, нежели Тулио Эррера, до сих пор
цепляющийся за жизнь с упорством спрута. «Ода единству» была его лебедин
ой песней, посвященной разным провинциям. Он умер внезапно в расцвете ст
арости, успев, однако, собрать в одной книге свои столь разнородные творе
ния. Согласно патетическому завещанию, которое он, по нашему дружескому
настоянию, подписал in articulo mortis
На смертном одре (лат.).
, за несколько минут до того, как его увезла похоронная карета, книга
его будет распространяться в избранном кругу библиофилов по подписке, к
аковая принимается в моем доме на улице Посос. Пятьсот тщательно пронуме
рованных экземпляров на мелованной бумаге, они практически составляют
editio princeps Первое
издание (лат.).
и, после предварительного взноса наличными, будут пересланы по поч
те, хотя она у нас ползет как черепаха.
Поскольку обстоятельное критическое предисловие, напечатанное курсив
ом (корпус четырнадцать), было начертано моим пером, я физически изнемог (а
нализ показал уменьшение количества фосфора), пришлось призвать одного
недоумка для вкладывания в конверты, наклеивания марок и надписывания а
дресов. Этот фактотум, вместо того чтобы заниматься назначенной ему рабо
той, тратил драгоценное время на чтение семи творений Виласеко. Таким сп
особом он обнаружил, что, кроме названий, все они были одним и тем же произ
ведением. Они не отличались ни одной запятой, ни точкой с запятой, ни едины
м словом! Это открытие, нечаянный дар случая, разумеется, не имеет никаког
о значения для серьезной оценки разноликого Виласекова творчества, и ес
ли мы напоследок о нем упоминаем, то лишь как о простом курьезе. Это soi disant
Так сказать
(фр.).
родимое пятно прибавляет ему несомненный философский нюанс, еще р
аз доказывая, что, несмотря на всякие мелочи, сбивающие с толку пигмея, Иск
усство едино и уникально.

Наш мастер кисти: Тафас

Существует угроза, что, застигнутая врасплох бурно возрождающейся фигу
ративной живописью, канет в Лету память о нашем аргентинском светиле, Хо
се Энрике Тафасе, погибшем двенадцатого октября 1964 года в водах Атлантиче
ского океана, на престижном курорте Кларомеко. Молодой адвокат, но зрелы
й мастер кисти, Тафас оставил нам свое строгое учение и светозарное твор
чество. Было бы грубой ошибкой путать его с устаревшим легионом живописц
ев-абстракционистов: он пришел к той же цели, что и они, но совершенно иным
путем.
Храню в памяти на самом почетном месте воспоминание о том ласковом сентя
брьском утре, когда мы, по милости случая, познакомились у киоска, изящный
силуэт которого еще и теперь красуется на шумном углу улицы Бернардо Ири
гойен и Авениды-де-Майо. Мы оба, опьяненные молодостью, явились туда в пои
сках одной и той же почтовой открытки с цветным изображением кафе «Торто
ни». Решающим моментом было это совпадение. Откровенные речи увенчали то
, что начала улыбка. Не скрою, меня разобрало любопытство, когда я увидел, ч
то мой новый Друг дополнил свое приобретение двумя другими открытками
Ц то были «Мыслитель» Родена и «Отель „Эспанья"». Оба мы боготворили иск
усство, обоих вдохновляла небесная лазурь, и наша беседа быстро поднялас
ь до злободневных тем; ее ничуть не стесняло Ц как вполне можно было опас
аться Ц то обстоятельство, что один из нас уже был известным писателем, а
другой Ц всего лишь обещанием безвестного художника, чей талант еще тол
ько таился в его кисти. Покровительственное имя Сантьяго Гинсберга, обще
е наше с ним знакомство послужило первой ступенью. Потом пошли анекдоты
о каких-то дутых величинах того времени, а на десерт, разгоряченные неско
лькими кружками пенистого пива, мы предались легкому, порхающему обсужд
ению вечных тем. Условились встретиться в следующее воскресенье в конди
терской «Трен миксто»
«Товаропассажирскнй поезд» (исп.).
.
Именно тогда, сообщив мне о своем отдаленном мусульманском происхожден
ии, Ц его отец прибыл на наши берега завернутый в ковер, Ц Тафас попытал
ся мне объяснить, какую цель поставил он перед своим мольбертом. Он сказа
л, что в Магометовом Коране, уж не говоря о русских
Имеются в виду евреи Ц эми
гранты из России (запрет на изображение человека идет из Библии).
с улицы Хунин, строго-настрого запрещено изображать человеческие
лица и фигуры, птиц, быков и другие живые существа. Как же тогда работать к
истью и красками, не нарушая заповеди Аллаха? В конце концов он нашел выхо
д.
Некий уроженец провинции Кордова внушил ему, что, прежде чем вносить в ис
кусство какое-нибудь новшество, надо показать, что ты, как говорится, овла
дел им и можешь соблюсти все правила не хуже заправского мастера. Лозунг
наших времен Ц ломать старые формы, но претендент должен вначале доказа
ть, что усвоил их на «отлично». Как сказал Лумбейра, хорошенько напитаемс
я традицией, прежде чем выбросить ее на помойку. Тафасу, этому чудесному ч
еловеку, запали в душу столь здравые речи, и он осуществил их на практике с
ледующим образом. Сперва он с фотографической точностью изображал виды
Буэнос-Айреса внутри малого городского кольца Ц отели, кондитерские, к
иоски, статуи. Это он никому не показывал, даже закадычному другу, с которы
м делил в баре одну кружку пива на двоих. Затем он стирал рисунок хлебными
крошками и смывал водой из чайника. Наконец, замазывал его гуталином так,
чтобы картинки стали сплошь черными. Да, честность побудила его указать
на каждом из своих творений, которые все были одинаково черны, правильно
е название, и на выставке вы могли прочитать: «Кафе „Тортони"» или «Киоск,
где продаются почтовые открытки». Цена, конечно, была неодинакова Ц она
различалась в зависимости от нюансировки красок, от ракурсов, композици
и и так далее в зачерненной картине. Вопреки протесту группы абстракцион
истов, которые не могли примириться с названиями, Музей Изящных Искусств
поддался, приобрел три вещи из одиннадцати за сумму, от которой налогопл
ательщик лишился дара речи. Выражая общественное мнение, критики склоня
лись к похвалам, но одному нравилась одна картина, другому Ц другая. Прав
да, все отзывы были в благожелательном духе.
Таково творчество Тафаса. Нам известно, что он готовился написать на Сев
ере большую фреску на индейские мотивы и, написав, покрыть гуталином. Как
жаль, что его гибель в водной пучине лишила нас, аргентинцев, этого шедевр
а!

Гардероб I

Как известно, описываемая революция началась в Некочеа
Некочеа Ц горо
д в провинции Буэнос-Айрес, на берегу Атлантического океана.
. Дата Ц интересный период между 1923 и 1931 годами; главные действующие л
ица Ц Эдуарде С. Брадфорд и отставной полицейский комиссар Сильвейра. П
ервый, субъект с неопределенным статусом, стал непременной принадлежно
стью старинного Деревянного бульвара, что не мешало ему появляться на th
й'65 danзants
Вечеринки с чаем и танцами (фр.).
, на благотворительных лотереях, на детских именинах и на серебряны
х свадьбах, на утренней мессе, в бильярдном зале и в самых аристократичес
ких шале. Многие помнят его облик: мягкая плетеная шляпа с гнущимися поля
ми, очки в черепаховой оправе, волнистые крашеные усы, не скрывающие тонк
их губ, воротничок с отогнутыми уголками и галстук-бант, белый костюм с им
портными пуговицами, на манжетах запонки, ботинки на высоком каблуке, ув
еличивающие довольно низкий рост, в правой руке бамбуковая трость, левая
удлинена светлой перчаткой, мерно колеблемой атлантическим бризом. Реч
и его, исполненные добродушия, касались самых различных предметов, но на
последок сводились ко всему связанному с подкладками, подшивками, накла
дками, шляпами, бархатными воротниками и пальто. Подобное предпочтение н
е должно нас удивлять Ц он был ужасный мерзляка. Никто никогда не видел, ч
тобы он купался в море, а по бульвару он шагал из конца в конец, втянув голо
ву в плечи, скрестив руки либо засунув их в карманы, и весь дрожал от холод
а. Другая особенность, не ускользнувшая от наблюдателей, которые всегда
найдутся, Ц хотя все видели цепочку часов, соединявшую лацкан пиджака с
левым кармашком, Ц он упорно отказывался сообщать, который час. Бескоры
стие его не ставилось под сомнение, однако в ресторанах он не платил по сч
ету и не подал нищим ни одного сентаво. То и дело его сотрясали приступы ка
шля. Общительный он был на диво, но с похвальной церемонностью держался о
т собеседника на расстоянии. Его любимым изречением было: «Noli me tangere»
«Не прикасайся ко мн
е» (лат.) Ц слова воскресшего Христа, обращенные к Марии Магда
лине.
. Со всеми он был в приятельских отношениях, но ни для кого не открыва
л дверь своего дома, и до рокового третьего февраля 1931 года сливки здешнег
о общества знать не знали, где он проживает. За несколько дней до злополуч
ной даты он, по словам одного из свидетелей, зашел в лавку для художников,
держа в правой руке бумажник, и вышел из лавки с тем же бумажником и больши
м цилиндрическим пакетом. Возможно, никто так бы и не проник в его тайну, е
сли бы не проницательность и упорство отставного полицейского комисса
ра Сильвейры, в котором инстинкт ищейки пробудил недоверие. Несколько се
зонов он с величайшей осторожностью следил за нашим героем, причем тот, к
азалось бы ничего не замечавший, всякий раз скрывался за углом и исчезал
в темных улицах предместий. Деятельность соглядатая стала притчей во яз
ыцех в здешних кругах, и нашлись люди, которые начали сторониться Брадфо
рда и вместо прежних шутливых бесед ограничивались сухим кивком. Тем не
менее многие почтенные семьи окружали его деликатным вниманием, чтобы в
ыказать свое сочувствие. Более того, на бульваре появились субъекты, под
ражавшие ему и, как выяснилось на следствии, одевавшиеся так же, как он, то
лько менее щеголевато, и имевшие вид изрядно нуждающихся.
Бомба, которую высиживал Сильвейра, не замедлила взорваться. В упомянуты
й день двое жандармов во главе с самим комиссаром подошли к деревянному
домику на Безымянной улице. Они несколько раз постучали, наконец взломал
и дверь и с пистолетами в руках ворвались в хлипкое строеньице. Брадфорд
тут же сдался. Он поднял руки вверх, однако не выпустил из руки бамбуковую
трость и не снял шляпу. Ни минуты не медля, его завернули в принесенную ex professo
Здесь: преду
смотрительно (лат.).
простыню и вынесли из дому, хотя он хныкал и отбивался. Блюстители п
орядка обратили внимание на то, что он легок как перышко.
Обвиненный прокурором Кодовильей в злоупотреблении доверием и покушен
ии на нравственность, Брадфорд сразу же капитулировал, чем разочаровал с
воих приверженцев. Неоспоримая истина стала явной. С 1923 по 1931 год Брадфорд, э
тот пресловутый фланер, разгуливал по бульвару в Некочеа нагишом. Шляпа,
черепаховые очки, усы, воротничок, галстук, цепочка часов, костюм и пугови
цы, бамбуковая трость, перчатки, носовой платок, башмаки на высоком каблу
ке Ц все это были разноцветные рисунки, нанесенные на tabula rasa
Чистая доска (лат.).

его эпидермиса. В столь горестной ситуации ему могли бы оказать по
ддержку влиятельные друзья, занимавшие стратегически важные посты, одн
ако выяснилось обстоятельство, их всех от него оттолкнувшее. Его экономи
ческое положение было отнюдь не блестящим! У него даже не оказалось сред
ств обзавестись парой очков! Пришлось их нарисовать, как и все остальное,
включая трость. Судья обрушил на преступника всю тяжесть закона. Брадфор
д же и далее явил нам свою закалку пионера, терпя мученичество в Сьерра-Чи
ка Сье
рра-Чика Ц горная гряда в аргентинской провинции Кордова.
. Там он и скончался от бронхопневмонии, и на хилом его теле не было н
и единой тряпицы, все только нарисованное.
Карлос Англада с присущим ему нюхом на самые прибыльные веяния модерниз
ма посвятил страдальцу серию статей в «L'Officiel»
«Правительственный вестн
ик» (фр.).
. Будучи председателем Комиссии по сооружению памятника Брэдфорд
у на Деревянном бульваре в Некочеа, он собрал подписи и значительные взн
осы. Насколько нам известно, памятник не был поставлен.
Больше осторожности и обтекаемости выказал дон Хервасио Монтенегро, на
диктовавший в Летнем университете небольшой курс о нарисованной одежд
е и о тревожных перспективах, грозящих из-за нее портняжному делу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12