На этот раз все происходило иначе. Если прошлой ночью тьма погло-
щала в комнате все пространство и шла отовсюду, то сегодня вползала другим путем — просачиваясь сквозь стены, постепенно обволакивая их и кольцом подкрадываясь к креслу.
Куза прижал ладони к крышке стола, чтобы не было заметно, как сильно трясутся руки. Он слышал стук собственного сердца — настолько громкий и сильный, что даже испугался, как бы оно не разорвалось. Наконец-то наступил долгожданный момент. Существо здесь!
Стены исчезли. Тьма окружила его эбонитовым сводом, свет от лампочки не шел Дальше края стола. Стало холодно, но не так сильно, как в прошлый раз, поскольку не было ветра.
— Где ты? — спросил профессор на старославянском.
Ответа не последовало. Но в темноте, там, куда уже не доставал свет лампы, что-то стояло в ожидании и, казалось, оценивало обстановку.
— Покажись, прошу тебя!
Наступила томительная пауза, затем из темноты раздался голос, произнесший с сильным акцентом:
— Я умею говорить и на более современном языке. — Профессор сразу распознал вариант дако-румынского диалекта, на котором говорили в этих краях в те времена, когда был построен замок.
Из темноты появился один угол стола, а вместе с ним и контуры фигуры. Куза мгновенно узнал лицо и глаза вчерашнего посетителя, прежде чем увидел его полностью. Это был мужчина гигантского роста, не меньше шести с половиной футов, широкоплечий, с гордой осанкой. Он стоял с вызывающим видом, расставив ноги и положив руки на пояс.
Черный плащ до самого пола был застегнут на шее золотой пряжкой с камнями. Под плащом Куза разглядел широкую красную рубаху, скорее всего, шелковую, свободные черные штаны, похожие на галифе, и высокие сапоги из грубой коричневой кожи.
Воплощение силы и жестокости.
— Откуда ты знаешь старый язык? —спросил пришелец.
— Я... Я долго его изучал, — заикаясь, ответил Куза. Голова была словно в тумане, он плохо соображал и забыл все, что собирался спросить, обдумывая это весь день. — Я думал, .вы придете во фраке, — в отчаянии сказал он первое, что пришло на ум.
Густые черные брови почти сошлись на переносице.
— Я не знаю, что значит «фрак».
Куза мысленно дал себе пинка — просто удивительно, насколько сильное влияние может оказать один-единственный роман, написанный в прошлом веке каким-то англичанином, на восприятие чисто румынской легенды. Он- наклонился вперед:
— Кто вы такой?
— Я — виконт Раду Моласар. Когда-то эта часть Валахии принадлежала мне.
Он явно имел в виду, что в свое время был феодалом.
— Боярин?
— Да. Один из немногих, кто оставался с Владом — с тем самым, кого прозвали Тепеш, или «сажающий на кол» — до самого конца, до самой его смерти под Бухарестом.
Хотя Куза и ожидал услышать нечто подобное, все равно был потрясен.
— Но это же произошло в 1476 году! Почти пятьсот лет назад! Неужели вам столько лет?
— Я был там...
— А где вы находились с пятнадцатого века?
— Здесь.
— Но почему? — Страх профессора уступил место возбуждению, мысли полетели вскачь. Он хотел знать все, и немедленно!
— Меня преследовали.
— Турки?
Моласар прищурился, сверкали лишь черные дыры зрачков.
— Нет... другие... сумасшедшие, готовые преследовать меня до самого края света, только бы уничтожить. Я знал, что в конце концов они настигнут меня. — Тут он улыбнулся, обнажив длинные желтоватые зубы, не очень острые, но все равно устрашающего вида. — Поэтому и решил переждать. Выстроил этот донжон, позаботился о том, чтобы за' ним следили, а сам скрылся.
— А вы... — Этот вопрос Куза хотел задать с самого начала, однако не решился, но теперь просто не мог удержаться. — Вы — нежить?
Опять улыбка — холодная, почти насмешливая.
— Нежить? Носферату? Морок? Возможно.
— Но как же вы...
Моласар нетерпеливо махнул рукой?
— Довольно! Хватит с меня глупых вопросов! Мне плевать на твою любознательность. Но ты сам мне не безразличен, потому что мы — соплеменники, а на нашу землю пришли завоеватели. Почему же ты с ними? Ты предал Валахию?
— Нет! — Страх, исчезнувший было, снова вернулся к профессору, таким гневом дышало лицо Моласара. — Они привезли меня сюда вопреки моей воле!
— Зачем?
— Думают, что я могу узнать, кто убивает их солдат. И мне кажется, я узнал... Или нет?
— Да. Узнал. — Гнева как не бывало. Моласар улыбнулся. — Они нужны мне для восстановления сил после долгого отдыха. Причем нужны все, чтобы вернуть прежнюю силу.
— Но вы не должны! — выпалил профессор. Моласар снова рассвирепел.
— Не смей указывать мне, что я должен, а чего не должен делать в собственном доме! Тем более когда его поганят захватчики! Я позаботился о том, чтобы ни один турок не сунулся на перевал, пока владел
этими землями, а теперь, проснувшись, обнаруживаю, что в моем доме полно немцев!
Он бушевал, расхаживал взад-вперед по комнате, сопровождая каждое слово взмахом огромного кулака.Куза воспользовался моментом, открыл коробочку и вынул осколок зеркала, который накануне добыла по его просьбе Магда. Пока Мола-сар в гневе метался по комнате, профессор попытался поймать в зеркале его отражение. Но в зеркале отражались только книги, хотя Мо-ласар стоял рядом. У боярина не было отражения.
Внезапно зеркало вырвали у него из рук. — Все еще любопытствуешь? — Моласар поднес зеркало к лицу.
—Да, в сказках говорят правду — я не отражаюсь в зеркале. Хотя когДа-то давно был как все. — На мгновение его глаза затуманились. — Но теперь уже нет... Что у тебя там еще в коробке?
— Чеснок. — Куза сунул руку под крышку и достал головку. — Говорят, он отпугивает нежить.
Моласар протянул руку с волосатой ладонью.
— Дай сюда! — Он взял у профессора голову чеснока, поднес ко рту, откусил половинку. Остальное швырнул в угол. — Люблю чеснок!
— А серебро? — Старик вынул серебряный медальон, оставленный Магдой.
Моласар взял его и потер между ладонями.
— Какой же боярин боится серебра! — Казалось, ему нравилась эта игра.
— А вот это? — спросил Куза, доставая последний талисман. — Говорят — самое сильное средство против вампиров.
Это был серебряный крестик, одолженный Магде капитаном Ворманном.Испустив нечто среднее между хрипом и воем, Моласар отшатнулся и отвел глаза.
— Убери!
— Он действует на вас? — изумился профессор. Сердце сжалось при виде съежившегося Моласара. — Но почему? Как...
— Убери это!!!
Куза тотчас же убрал крестик в коробку, плотно прикрыв ее крышкой. Моласар готов был броситься на старика и, оскалившись, злобно прошипел:
— Я думал, что найду в тебе союзника в борьбе с иноземцами, но вижу, что ты такой же, как они!.
— Я тоже хочу, чтобы они убрались! — испуганно воскликнул профессор, вжимаясь в спинку коляски. — Даже больше, чем вы!
— Будь это так, ты не принес бы эту мерзость сюда, в комнату! И уж во всяком случае не стал бы мне ее показывать!
— Но я же не знал! Это могла быть очередная сказка, как чеснок и серебро!
Необходимо, чтобы Моласар поверил ему. Моласар помолчал.
— Возможно. — Он повернулся и зашагал во тьму, ярость его немного поутихла. — Но я все равно в тебе сомневаюсь, калека.
— Не уходите! Пожалуйста!
Моласар ступил во тьму, и когда она начала медленно его обволакивать, повернулся к профессору. Но ничего не сказал.
— Я ваш союзник, Моласар! — крикнул Куза. Нельзя позволить ему уйти просто так, ведь осталось еще столько вопросов! — Пожалуйста, верьте мне!
Теперь во мраке виднелись лишь глаза Моласара. Остальное поглотила тьма. Неожиданно из темноты возникла рука, и указательный палец погрозил профессору.
— Я буду следить за тобой, калека! И если увижу, что тебе можно доверять, снова приду. Тогда и поговорим. Но если предашь наш народ, я убью тебя.
Рука исчезла. Затем — глаза. Но слова, сказанные Моласаром, остались висеть в воздухе. Тьма постепенно отступила, втягиваясь в стены. Вскоре комната стала такой, как прежде. Единственным свидетельством посещения Моласара являлась надкушенная головка чеснока, валявшаяся в углу.
Долгое время Куза сидел не шевелясь. Потом ощутил сильную сухость во рту, сильней, чем обычно. Он взял кружку и сделал несколько глотков — привычные действия не требовали умственных усилий. Как обычно, с трудом проглотив жидкость, профессор потянулся к коробочке. Несколько мгновений задумчиво водил пальцами по крышке, прежде чем взять ее. Уставший мозг восставал против необходимости достать то, что лежало внутри, но он должен был это сделать. Сжав губы в узкую полоску, Куза поднял крышку, достал крестик и положил перед собой на стол.
Такая маленькая вещица. Серебряная. На концах что-то вроде орнамента. Не распятие. Просто крест. Символ человеческой жестокости.С высоты тысячелетних традиций и из глубины своей веры, которая составляла большую часть его жизни, и культурных традиций Куза всегда считал ношение креста варварским обычаем, признаком незрелости веры. И действительно, христианская религия была относительно молодой по сравнению с иудейской. Ей нужно время. Как Моласар назвал крест? «Мерзость»? Нет, это не так. Во всяком случае, для него,, профессора Кузы. Гротеск, возможно, но не мерзость. -
Однако теперь эта вещица приобрела иной смысл, впрочем, как и многое другое. Стены комнаты, казалось, давили, заставляя сконцентрировать внимание на крестике. Кресты очень похожи на амулеты, которыми пользовались народы с примитивной культурой, чтобы отвадить нечистую силу. У жителей Восточной Европы, особенно у цыган, амулетов было великое множество, от икон до чеснока. Поэтому
профессор и положил крестик вместе с остальными талисманами в коробочку, не видя причин относиться к этому символу христианской веры с большим пиететом, чем к остальным талисманам.
Но Моласар испугался именно креста... не мог вынести одного его вида. Традиционно считалось, что крест отпугивает демонов и вампиров, поскольку как бы символизирует конечную победу добра над злом. Куза всегда считал, что, если нежить и существует и крест имеет над ней какую-либо власть, то лишь благодаря человеку, который верит в силу креста, а не самому кресту.
Оказалось, что он не прав. Моласар — зло во плоти. Это аксиома: любое существо, убивающее людей для того лишь, чтобы продлить собственное существование, несомненно несет в себе зло. А когда Куза показал крест, Моласар сгинул. Куза не верил в силу креста, однако крест имел власть над Моласаром.
Значит, сила заключена в самом кресте, а не в человеке, который им пользуется.Руки профессора тряслись. Голова шла кругом, а мысли разбегались, пока мозг пытался переварить информацию. Поистине ошеломляющую.
Глава 19
Замок
Четверг, 1 мая 06 час. 40 мин.
Две ночи, одна за другой, без покойников. Застегивая на поясе ремень, Ворманн почувствовал приступ эйфории. До самого утра он спокойно спал и проснулся в отличном состоянии. И вовсе не оттого, что замок стал более светлым и уютным. В нем по-прежнему ощущалось присутствие злых темных сил. Нет, изменился он сам, капитан Ворманн. Вдруг почувствовал, что у него появился шанс вернуться домой, в Ратенау, живым и невредимым. В какой-то момент он усомнился было в этом, однако плотный завтрак и ночь без убийств разогнали сомнения. Все возможно. Даже отбытие Эриха Кэмпффера с его головорезами.
Против ожиданий картина нынче утром не вызывала беспокойства. Тень в углу полотна, которую тогда заметил Кэмпффер, по-прежнему походила на висельника, но это сейчас нисколько не волновало Ворманна.
Капитан сбежал на первый этаж как раз вовремя. Кэмпффер, еще более самоуверенный, чем обычно, и как всегда без всяких на то оснований, направлялся- через двор к профессору.
— Доброе утро, дорогой майор! — дружелюбно приветствовал его Ворманн, решив забыть о вражде между ними, поскольку отъезд Кэмпффера был не за горами. — Похоже, нас с вами посетила одна и та же мысль: вы собираетесь выразить глубочайшую признательность профессору Кузе за то, что он снова спас жизнь немецких солдат. Все-таки Ворманн не мог удержаться от ехидства.
— А кто сказал, что это его заслуга? — рявкнул Кэмпффер, чей победоносный вид после слов Ворманна мгновенно испарился. — Он и сам на это не претендует!
— Но с тех пор, как он здесь, убийства прекратились, не так ли? Вам не кажется, что тут есть какая-то связь?
— Чистое совпадение! Ничего больше!
— Тогда зачем вы к нему идете? Кэмпффер на секунду остановился:
— Чтобы допросить жида о том, что он вычитал в книжках, естественно.
— Естественно.
Офицеры вошли в комнату к старику. Кэмпффер первым. Ворманн — за ним. Профессор стоял на коленях на раскатанном спальном мешке. Он не молился, просто пытался сесть в коляску. Бросив взгляд на вошедших, он снова вернулся к своему занятию.
Первой реакцией Ворманна было желание помочь старику. Вряд ли он самостоятельно справится с этим со своими изуродованными руками и слабыми мышцами, если даже ему удастся крепко уцепиться за ручки. Но Куза не попросил о помощи — ни словом, ни взглядом. Для него явно было делом чести — самостоятельно усесться в коляску. Ворманн подумал, что старику нечем особо гордиться, разве что дочерью, и решил не лишать его радости хотя бы этой маленькой победы.
Куза, похоже, хорошо знал, что делать. Стоя рядом с Кэмпффером, который — капитан был в этом уверен — наслаждался зрелищем, Ворманн наблюдал, как Куза упер коляску в стену возле камина, поморщившись от боли, когда напрягался в попытках подняться, заставляя разгибаться негнущиеся суставы. Наконец Куза со стоном взгромоздился на сиденье и в полном изнеможении откинулся на бок, весь в поту, задыхаясь. Теперь осталось лишь усесться поглубже, чтобы опереться о спинку, но самое сложное было уже позади.
— Что вам от меня надо? — отдышавшись, спросил он. Слишком сильную боль и усталость испытывал профессор, чтобы демонстрировать немцам подчеркнутую вежливость и безупречные манеры, как он это делал с первого же момента своего приезда в замок. Сейчас ему было не до сарказма.
— Что ты выяснил этой ночью, жид? — спросил Кэмпффер. Куза откинулся в коляске, прикрыл глаза, снова открыл и, прищурившись, глянул на майораг Похоже, без очков он ничего не видел.
— Не очень много. Но есть факты, указывающие на то, что замок построен в XV веке боярином — современником Влада Тепеша,
— И это все? За два дня ты узнал только это?
— За один день, майор, — ответил профессор с присущим ему ехидством, что не ускользнуло от Ворманна. — За один день и две ночи. Это не такой уж большой срок, если источники написаны не на родном языке.
— Меня не интересуют объяснения, жид! Мне нужен результат!
— Ну и каков он? — Ответ на этот вопрос казался важным для Кузы. Кэмпффер расправил плечи и гордо выпрямился.
— Две ночи подряд прошли без смертей, но я не верю, что это твоя заслуга. — Он искоса высокомерно глянул на Ворманна.— Похоже, я выполнил здесь свою миссию. Но на всякий случай задержусь еще на одну ночь.
— О! Еще одна ночь в вашем обществе! — воскликнул Ворманн, возликовав в душе. Еще одну ночь он мог вытерпеть все, что угодно, даже Кэмпффера.
— Вам нет необходимости задерживаться, господин майор, — произнес Куза, и лицо его просветлело. — Уверен, другие страны гораздо больше нуждаются в ваших услугах.
Губы Кэмпффера искривились в усмешке.
— Я вовсе не собираюсь покидать твою любимую страну, жид. Отсюда я еду в Плоешти.
— В Плоешти? Зачем?
— Скоро узнаешь. — Эсэсовец повернулся к Ворманну. - Завтра на рассвете я отбываю.
— Я лично распахну перед вами ворота и придержу створки.
Кэмпффер метнул на капитана злобный взгляд и выскочил из комнаты. Ворманн задумчиво смотрел ему вслед. Он чувствовал, что проблема осталась нерешенной, что убийства могут возобновиться в любой момент. Просто наступила короткая передышка, своего рода мораторий. Они так ничего и не выяснили, ничего не добились. Но капитан не собирался делиться своими мыслями с Кэмпффером. Он хотел, чтобы майор убрался из замка, так же сильно, как хотел этого сам Кэмпффер. Ворманн не собирался предпринимать ничего такого, что могло бы отсрочить отъезд эсэсовцев.
— Что он имел в виду, говоря о Плоешти? — раздался у капитана за спиной голос профессора.
— Вам не надо этого знать. — Ворманн перевел взгляд с встревоженного лица Кузы на стол. Серебряный крестик, взятый у него вчера Магдой, лежал рядом с очками.
— Пожалуйста, капитан, скажите. Зачем этот человек едет в Плоешти?
Ворманн проигнорировал вопрос. У старого профессора и без того хватает проблем. И если он узнает, что в Плоешти собираются создать второй Освенцим, ему не станет легче.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
щала в комнате все пространство и шла отовсюду, то сегодня вползала другим путем — просачиваясь сквозь стены, постепенно обволакивая их и кольцом подкрадываясь к креслу.
Куза прижал ладони к крышке стола, чтобы не было заметно, как сильно трясутся руки. Он слышал стук собственного сердца — настолько громкий и сильный, что даже испугался, как бы оно не разорвалось. Наконец-то наступил долгожданный момент. Существо здесь!
Стены исчезли. Тьма окружила его эбонитовым сводом, свет от лампочки не шел Дальше края стола. Стало холодно, но не так сильно, как в прошлый раз, поскольку не было ветра.
— Где ты? — спросил профессор на старославянском.
Ответа не последовало. Но в темноте, там, куда уже не доставал свет лампы, что-то стояло в ожидании и, казалось, оценивало обстановку.
— Покажись, прошу тебя!
Наступила томительная пауза, затем из темноты раздался голос, произнесший с сильным акцентом:
— Я умею говорить и на более современном языке. — Профессор сразу распознал вариант дако-румынского диалекта, на котором говорили в этих краях в те времена, когда был построен замок.
Из темноты появился один угол стола, а вместе с ним и контуры фигуры. Куза мгновенно узнал лицо и глаза вчерашнего посетителя, прежде чем увидел его полностью. Это был мужчина гигантского роста, не меньше шести с половиной футов, широкоплечий, с гордой осанкой. Он стоял с вызывающим видом, расставив ноги и положив руки на пояс.
Черный плащ до самого пола был застегнут на шее золотой пряжкой с камнями. Под плащом Куза разглядел широкую красную рубаху, скорее всего, шелковую, свободные черные штаны, похожие на галифе, и высокие сапоги из грубой коричневой кожи.
Воплощение силы и жестокости.
— Откуда ты знаешь старый язык? —спросил пришелец.
— Я... Я долго его изучал, — заикаясь, ответил Куза. Голова была словно в тумане, он плохо соображал и забыл все, что собирался спросить, обдумывая это весь день. — Я думал, .вы придете во фраке, — в отчаянии сказал он первое, что пришло на ум.
Густые черные брови почти сошлись на переносице.
— Я не знаю, что значит «фрак».
Куза мысленно дал себе пинка — просто удивительно, насколько сильное влияние может оказать один-единственный роман, написанный в прошлом веке каким-то англичанином, на восприятие чисто румынской легенды. Он- наклонился вперед:
— Кто вы такой?
— Я — виконт Раду Моласар. Когда-то эта часть Валахии принадлежала мне.
Он явно имел в виду, что в свое время был феодалом.
— Боярин?
— Да. Один из немногих, кто оставался с Владом — с тем самым, кого прозвали Тепеш, или «сажающий на кол» — до самого конца, до самой его смерти под Бухарестом.
Хотя Куза и ожидал услышать нечто подобное, все равно был потрясен.
— Но это же произошло в 1476 году! Почти пятьсот лет назад! Неужели вам столько лет?
— Я был там...
— А где вы находились с пятнадцатого века?
— Здесь.
— Но почему? — Страх профессора уступил место возбуждению, мысли полетели вскачь. Он хотел знать все, и немедленно!
— Меня преследовали.
— Турки?
Моласар прищурился, сверкали лишь черные дыры зрачков.
— Нет... другие... сумасшедшие, готовые преследовать меня до самого края света, только бы уничтожить. Я знал, что в конце концов они настигнут меня. — Тут он улыбнулся, обнажив длинные желтоватые зубы, не очень острые, но все равно устрашающего вида. — Поэтому и решил переждать. Выстроил этот донжон, позаботился о том, чтобы за' ним следили, а сам скрылся.
— А вы... — Этот вопрос Куза хотел задать с самого начала, однако не решился, но теперь просто не мог удержаться. — Вы — нежить?
Опять улыбка — холодная, почти насмешливая.
— Нежить? Носферату? Морок? Возможно.
— Но как же вы...
Моласар нетерпеливо махнул рукой?
— Довольно! Хватит с меня глупых вопросов! Мне плевать на твою любознательность. Но ты сам мне не безразличен, потому что мы — соплеменники, а на нашу землю пришли завоеватели. Почему же ты с ними? Ты предал Валахию?
— Нет! — Страх, исчезнувший было, снова вернулся к профессору, таким гневом дышало лицо Моласара. — Они привезли меня сюда вопреки моей воле!
— Зачем?
— Думают, что я могу узнать, кто убивает их солдат. И мне кажется, я узнал... Или нет?
— Да. Узнал. — Гнева как не бывало. Моласар улыбнулся. — Они нужны мне для восстановления сил после долгого отдыха. Причем нужны все, чтобы вернуть прежнюю силу.
— Но вы не должны! — выпалил профессор. Моласар снова рассвирепел.
— Не смей указывать мне, что я должен, а чего не должен делать в собственном доме! Тем более когда его поганят захватчики! Я позаботился о том, чтобы ни один турок не сунулся на перевал, пока владел
этими землями, а теперь, проснувшись, обнаруживаю, что в моем доме полно немцев!
Он бушевал, расхаживал взад-вперед по комнате, сопровождая каждое слово взмахом огромного кулака.Куза воспользовался моментом, открыл коробочку и вынул осколок зеркала, который накануне добыла по его просьбе Магда. Пока Мола-сар в гневе метался по комнате, профессор попытался поймать в зеркале его отражение. Но в зеркале отражались только книги, хотя Мо-ласар стоял рядом. У боярина не было отражения.
Внезапно зеркало вырвали у него из рук. — Все еще любопытствуешь? — Моласар поднес зеркало к лицу.
—Да, в сказках говорят правду — я не отражаюсь в зеркале. Хотя когДа-то давно был как все. — На мгновение его глаза затуманились. — Но теперь уже нет... Что у тебя там еще в коробке?
— Чеснок. — Куза сунул руку под крышку и достал головку. — Говорят, он отпугивает нежить.
Моласар протянул руку с волосатой ладонью.
— Дай сюда! — Он взял у профессора голову чеснока, поднес ко рту, откусил половинку. Остальное швырнул в угол. — Люблю чеснок!
— А серебро? — Старик вынул серебряный медальон, оставленный Магдой.
Моласар взял его и потер между ладонями.
— Какой же боярин боится серебра! — Казалось, ему нравилась эта игра.
— А вот это? — спросил Куза, доставая последний талисман. — Говорят — самое сильное средство против вампиров.
Это был серебряный крестик, одолженный Магде капитаном Ворманном.Испустив нечто среднее между хрипом и воем, Моласар отшатнулся и отвел глаза.
— Убери!
— Он действует на вас? — изумился профессор. Сердце сжалось при виде съежившегося Моласара. — Но почему? Как...
— Убери это!!!
Куза тотчас же убрал крестик в коробку, плотно прикрыв ее крышкой. Моласар готов был броситься на старика и, оскалившись, злобно прошипел:
— Я думал, что найду в тебе союзника в борьбе с иноземцами, но вижу, что ты такой же, как они!.
— Я тоже хочу, чтобы они убрались! — испуганно воскликнул профессор, вжимаясь в спинку коляски. — Даже больше, чем вы!
— Будь это так, ты не принес бы эту мерзость сюда, в комнату! И уж во всяком случае не стал бы мне ее показывать!
— Но я же не знал! Это могла быть очередная сказка, как чеснок и серебро!
Необходимо, чтобы Моласар поверил ему. Моласар помолчал.
— Возможно. — Он повернулся и зашагал во тьму, ярость его немного поутихла. — Но я все равно в тебе сомневаюсь, калека.
— Не уходите! Пожалуйста!
Моласар ступил во тьму, и когда она начала медленно его обволакивать, повернулся к профессору. Но ничего не сказал.
— Я ваш союзник, Моласар! — крикнул Куза. Нельзя позволить ему уйти просто так, ведь осталось еще столько вопросов! — Пожалуйста, верьте мне!
Теперь во мраке виднелись лишь глаза Моласара. Остальное поглотила тьма. Неожиданно из темноты возникла рука, и указательный палец погрозил профессору.
— Я буду следить за тобой, калека! И если увижу, что тебе можно доверять, снова приду. Тогда и поговорим. Но если предашь наш народ, я убью тебя.
Рука исчезла. Затем — глаза. Но слова, сказанные Моласаром, остались висеть в воздухе. Тьма постепенно отступила, втягиваясь в стены. Вскоре комната стала такой, как прежде. Единственным свидетельством посещения Моласара являлась надкушенная головка чеснока, валявшаяся в углу.
Долгое время Куза сидел не шевелясь. Потом ощутил сильную сухость во рту, сильней, чем обычно. Он взял кружку и сделал несколько глотков — привычные действия не требовали умственных усилий. Как обычно, с трудом проглотив жидкость, профессор потянулся к коробочке. Несколько мгновений задумчиво водил пальцами по крышке, прежде чем взять ее. Уставший мозг восставал против необходимости достать то, что лежало внутри, но он должен был это сделать. Сжав губы в узкую полоску, Куза поднял крышку, достал крестик и положил перед собой на стол.
Такая маленькая вещица. Серебряная. На концах что-то вроде орнамента. Не распятие. Просто крест. Символ человеческой жестокости.С высоты тысячелетних традиций и из глубины своей веры, которая составляла большую часть его жизни, и культурных традиций Куза всегда считал ношение креста варварским обычаем, признаком незрелости веры. И действительно, христианская религия была относительно молодой по сравнению с иудейской. Ей нужно время. Как Моласар назвал крест? «Мерзость»? Нет, это не так. Во всяком случае, для него,, профессора Кузы. Гротеск, возможно, но не мерзость. -
Однако теперь эта вещица приобрела иной смысл, впрочем, как и многое другое. Стены комнаты, казалось, давили, заставляя сконцентрировать внимание на крестике. Кресты очень похожи на амулеты, которыми пользовались народы с примитивной культурой, чтобы отвадить нечистую силу. У жителей Восточной Европы, особенно у цыган, амулетов было великое множество, от икон до чеснока. Поэтому
профессор и положил крестик вместе с остальными талисманами в коробочку, не видя причин относиться к этому символу христианской веры с большим пиететом, чем к остальным талисманам.
Но Моласар испугался именно креста... не мог вынести одного его вида. Традиционно считалось, что крест отпугивает демонов и вампиров, поскольку как бы символизирует конечную победу добра над злом. Куза всегда считал, что, если нежить и существует и крест имеет над ней какую-либо власть, то лишь благодаря человеку, который верит в силу креста, а не самому кресту.
Оказалось, что он не прав. Моласар — зло во плоти. Это аксиома: любое существо, убивающее людей для того лишь, чтобы продлить собственное существование, несомненно несет в себе зло. А когда Куза показал крест, Моласар сгинул. Куза не верил в силу креста, однако крест имел власть над Моласаром.
Значит, сила заключена в самом кресте, а не в человеке, который им пользуется.Руки профессора тряслись. Голова шла кругом, а мысли разбегались, пока мозг пытался переварить информацию. Поистине ошеломляющую.
Глава 19
Замок
Четверг, 1 мая 06 час. 40 мин.
Две ночи, одна за другой, без покойников. Застегивая на поясе ремень, Ворманн почувствовал приступ эйфории. До самого утра он спокойно спал и проснулся в отличном состоянии. И вовсе не оттого, что замок стал более светлым и уютным. В нем по-прежнему ощущалось присутствие злых темных сил. Нет, изменился он сам, капитан Ворманн. Вдруг почувствовал, что у него появился шанс вернуться домой, в Ратенау, живым и невредимым. В какой-то момент он усомнился было в этом, однако плотный завтрак и ночь без убийств разогнали сомнения. Все возможно. Даже отбытие Эриха Кэмпффера с его головорезами.
Против ожиданий картина нынче утром не вызывала беспокойства. Тень в углу полотна, которую тогда заметил Кэмпффер, по-прежнему походила на висельника, но это сейчас нисколько не волновало Ворманна.
Капитан сбежал на первый этаж как раз вовремя. Кэмпффер, еще более самоуверенный, чем обычно, и как всегда без всяких на то оснований, направлялся- через двор к профессору.
— Доброе утро, дорогой майор! — дружелюбно приветствовал его Ворманн, решив забыть о вражде между ними, поскольку отъезд Кэмпффера был не за горами. — Похоже, нас с вами посетила одна и та же мысль: вы собираетесь выразить глубочайшую признательность профессору Кузе за то, что он снова спас жизнь немецких солдат. Все-таки Ворманн не мог удержаться от ехидства.
— А кто сказал, что это его заслуга? — рявкнул Кэмпффер, чей победоносный вид после слов Ворманна мгновенно испарился. — Он и сам на это не претендует!
— Но с тех пор, как он здесь, убийства прекратились, не так ли? Вам не кажется, что тут есть какая-то связь?
— Чистое совпадение! Ничего больше!
— Тогда зачем вы к нему идете? Кэмпффер на секунду остановился:
— Чтобы допросить жида о том, что он вычитал в книжках, естественно.
— Естественно.
Офицеры вошли в комнату к старику. Кэмпффер первым. Ворманн — за ним. Профессор стоял на коленях на раскатанном спальном мешке. Он не молился, просто пытался сесть в коляску. Бросив взгляд на вошедших, он снова вернулся к своему занятию.
Первой реакцией Ворманна было желание помочь старику. Вряд ли он самостоятельно справится с этим со своими изуродованными руками и слабыми мышцами, если даже ему удастся крепко уцепиться за ручки. Но Куза не попросил о помощи — ни словом, ни взглядом. Для него явно было делом чести — самостоятельно усесться в коляску. Ворманн подумал, что старику нечем особо гордиться, разве что дочерью, и решил не лишать его радости хотя бы этой маленькой победы.
Куза, похоже, хорошо знал, что делать. Стоя рядом с Кэмпффером, который — капитан был в этом уверен — наслаждался зрелищем, Ворманн наблюдал, как Куза упер коляску в стену возле камина, поморщившись от боли, когда напрягался в попытках подняться, заставляя разгибаться негнущиеся суставы. Наконец Куза со стоном взгромоздился на сиденье и в полном изнеможении откинулся на бок, весь в поту, задыхаясь. Теперь осталось лишь усесться поглубже, чтобы опереться о спинку, но самое сложное было уже позади.
— Что вам от меня надо? — отдышавшись, спросил он. Слишком сильную боль и усталость испытывал профессор, чтобы демонстрировать немцам подчеркнутую вежливость и безупречные манеры, как он это делал с первого же момента своего приезда в замок. Сейчас ему было не до сарказма.
— Что ты выяснил этой ночью, жид? — спросил Кэмпффер. Куза откинулся в коляске, прикрыл глаза, снова открыл и, прищурившись, глянул на майораг Похоже, без очков он ничего не видел.
— Не очень много. Но есть факты, указывающие на то, что замок построен в XV веке боярином — современником Влада Тепеша,
— И это все? За два дня ты узнал только это?
— За один день, майор, — ответил профессор с присущим ему ехидством, что не ускользнуло от Ворманна. — За один день и две ночи. Это не такой уж большой срок, если источники написаны не на родном языке.
— Меня не интересуют объяснения, жид! Мне нужен результат!
— Ну и каков он? — Ответ на этот вопрос казался важным для Кузы. Кэмпффер расправил плечи и гордо выпрямился.
— Две ночи подряд прошли без смертей, но я не верю, что это твоя заслуга. — Он искоса высокомерно глянул на Ворманна.— Похоже, я выполнил здесь свою миссию. Но на всякий случай задержусь еще на одну ночь.
— О! Еще одна ночь в вашем обществе! — воскликнул Ворманн, возликовав в душе. Еще одну ночь он мог вытерпеть все, что угодно, даже Кэмпффера.
— Вам нет необходимости задерживаться, господин майор, — произнес Куза, и лицо его просветлело. — Уверен, другие страны гораздо больше нуждаются в ваших услугах.
Губы Кэмпффера искривились в усмешке.
— Я вовсе не собираюсь покидать твою любимую страну, жид. Отсюда я еду в Плоешти.
— В Плоешти? Зачем?
— Скоро узнаешь. — Эсэсовец повернулся к Ворманну. - Завтра на рассвете я отбываю.
— Я лично распахну перед вами ворота и придержу створки.
Кэмпффер метнул на капитана злобный взгляд и выскочил из комнаты. Ворманн задумчиво смотрел ему вслед. Он чувствовал, что проблема осталась нерешенной, что убийства могут возобновиться в любой момент. Просто наступила короткая передышка, своего рода мораторий. Они так ничего и не выяснили, ничего не добились. Но капитан не собирался делиться своими мыслями с Кэмпффером. Он хотел, чтобы майор убрался из замка, так же сильно, как хотел этого сам Кэмпффер. Ворманн не собирался предпринимать ничего такого, что могло бы отсрочить отъезд эсэсовцев.
— Что он имел в виду, говоря о Плоешти? — раздался у капитана за спиной голос профессора.
— Вам не надо этого знать. — Ворманн перевел взгляд с встревоженного лица Кузы на стол. Серебряный крестик, взятый у него вчера Магдой, лежал рядом с очками.
— Пожалуйста, капитан, скажите. Зачем этот человек едет в Плоешти?
Ворманн проигнорировал вопрос. У старого профессора и без того хватает проблем. И если он узнает, что в Плоешти собираются создать второй Освенцим, ему не станет легче.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41