OCR: A_Ch
«Мадонна с лилиями»: Эксмо; Москва; 2006
ISBN 5-699-16417-0, 5-699-16416-2
Оригинал: Barbara Cartland, “Who Can Deny Love?”
Перевод: О. Семченко
Аннотация
Маркиз Фейн, пресыщенный женским вниманием, влюбился в… мадонну с лилиями, изображенную на картине великого мастера. Каково же было его изумление, когда он встретил девушку, словно сошедшую с этого полотна. Что это, чудо? Или здесь кроется какая-то тайна?
Барбара Картленд
Мадонна с лилиями
ГЛАВА ПЕРВАЯ
1802 год
Экипаж маркиза Фейна, запряженный чистокровными лошадьми, не спеша катил по Сент-Джеймс-стрит, обращая на себя внимание редких в этот вечерний час прохожих.
Маркиз будил в человеческих сердцах зависть, ревность и другие сильные чувства не только потому, что в его коляску были запряжены породистые лошади.
Он был первым во всем, за что брался, поэтому окружающие ревниво относились к его успехам. Неудивительно, что маркиз снискал весьма сомнительную славу распутника и гуляки даже среди тех, кто вращался в кругу принца Уэльского.
Великолепный спортсмен, он пользовался уважением в спортивном мире, однако часто вызывал ярость конкурентов в непростом деле, каким является разведение лошадей. Этот человек был так уверен в своем превосходстве, что остальным приходилось мириться с тем, как он виртуозно обходит их в любом деле, за которое брался.
Маркиз был удачлив и в том, что касалось прекрасного пола. Ему не раз удавалось похищать самых блестящих светских красавиц прямо из рук своих соперников.
Поговаривали, что он разбил больше сердец, чем любой другой светский бонвиван.
Порой любовные похождения вызывали недовольство принца Уэльского.
— Не понимаю, что они все в вас находят, Фейн, — раздраженно заметил Его Высочество в тот момент, когда узнал, что красавица танцовщица из театра Ковент-Гарден, привлекшая его внимание, уже пользуется покровительством маркиза.
Впрочем, вопрос не требовал ответа.
Дело в том, что маркиз был не только красив, но и богат, как крез. Его особняки были наполнены произведениями искусства, которые его предки собирали еще со времен царствования королевы Елизаветы I.
К тому же Фейн не раз во всеуслышание объявлял, что никогда не был влюблен, и тогда станет понятно, что все это вместе взятое таило в себе притягательную силу для женщин.
— Нет на свете женщины, которая в глубине души не хотела бы попробовать исправить этого распутника, — заметил накануне в разговоре пожилой джентльмен, член Уайтс-клуба. — Но повлиять на Фейна — это все равно что задаться целью потушить лесной пожар с помощью ведра воды!
Этот разговор был вызван последней новостью — как писали газеты, леди Изабель Чэтли отбыла из Лондона, «чтобы отдохнуть и поправить свое здоровье на свежем деревенском воздухе».
Однако каждому было ясно, что деревенский, равно как и всякий другой, воздух не в силах излечить разбитое сердце той, что побывала в объятиях маркиза Фейна.
Он начал тяготиться обществом леди Чэтли еще в начале апреля, когда двор возвратился в Лондон.
К концу месяца уже ни для кого не были тайной ни отвергнутые чувства несчастной красавицы, ни равнодушие Фейна. Порой приходилось слышать, как леди Чэтли в отчаянии призывала смерть.
То, что она наконец решила оставить эту бессмысленную гонку за маркизом и удалиться в деревню, было приятной новостью для тех, кто уже устал от ее постоянных стенаний. Однако все без исключения сходились во мнении, что маркиз Фейн поступил в данной ситуации некрасиво.
Начиная этот легкий флирт — а именно им, по всей вероятности, он собирался и ограничиться, — Фейн должен был почувствовать, что леди Изабель отличает некоторая назойливость.
— То, что она необыкновенно хороша собой, вовсе не служит ему оправданием, — задумчиво произнес другой член клуба. — В конце концов, таковы все женщины Фейна! Он проявляет небрежность к чувствам других и не задумывается о последствиях.
Те, кто находился рядом и слушал беседу двух пожилых джентльменов, про себя вздохнули, подумав, что их «интерес» к женщинам не приносит им и половины тех результатов, которых так легко добивается маркиз.
Потягивая бренди и неторопливо размышляя о том, как провести сегодняшний вечер, члены клуба пришли к единому мнению, что маркиз получает от жизни гораздо больше удовольствия, чем все они вместе взятые. И мысль эта была им не слишком приятна…
Тем временем маркиз, который с присущими ему искусством и элегантностью сам управлял своим экипажем, свернул с Сент-Джеймс-стрит и направился в Карлтон-хауз.
Перспектива провести вечер с принцем не слишком привлекала Фейна. Приглашение Его Королевского Высочества было доставлено в тот момент, когда маркиз, вернувшись к себе на Беркли-сквер, переодевался к обеду, который он собирался провести в обществе очаровательной леди Эбботт.
Эта дама обратила на себя внимание Фейна вчера вечером в Девоншир-хауз благодаря своему наряду. Ее одеяние было настолько прозрачным, что, когда леди Эбботт появилась в гостиной, все присутствующие на какое-то мгновение онемели от изумления.
Маркиз и раньше встречался с леди Эбботт на светских раутах, но он и не предполагал, насколько совершенна ее фигура, пока нескромное платье не выявило ее прелестей столь явно.
По своему обыкновению Фейн решил, » что дама заслуживает большего, чем мимолетный взгляд, а уж в том, что ей польстит его внимание, маркиз, с присущей ему самонадеянностью, нимало не сомневался.
Ее темные волосы и чуть раскосые зеленые глаза напомнили Фейну грациозную пантеру, а в разговоре леди Эбботт проскальзывали игривые нотки, как бы намекая, что дама не прочь пофлиртовать.
Все это заинтересовало маркиза, так как он предпочитал женщин, искушенных в любви и знакомых с законами светской жизни.
Беспокойные мамаши старались, чтобы их молоденькие дочери не попадались на глаза маркизу, словно от одного взгляда на этого порочного человека могла пострадать их невинность, но беспокойство их было напрасным — маркиза настолько не интересовали светские барышни, что он их просто не замечал.
Порой кто-нибудь из близких родственников Фейна пытался завести разговор о том, что пора остепениться, жениться и обзавестись наследником, но маркиз с негодованием отвергал такого рода советы.
Для себя он давно решил, что если когда-нибудь женится, то непременно на вдове, то есть на женщине, которая знает свет, а следовательно, сумеет угодить его непостоянной натуре.
Больше всего на свете маркиз боялся скуки и потому старался по возможности реже оказываться в компании или в ситуации, где ему угрожала эта опасность.
Скачки, бокс или охота — все, что предполагало активное действие, доставляло несказанное удовольствие маркизу. Но не меньшее удовлетворение приносила ему погоня за привлекательной дамой, особенно если добыча ускользала, а сама погоня за ней не обещала быть легкой.
Но это случалось нечасто. Наоборот, женщины оказывались в объятиях Фейна с такой быстротой, что порой он даже не успевал раскрыть этих объятий.
Вот и сейчас маркиз возлагал большие надежды на обед с леди Эбботт, но опасался, что этот вечер кончится, как многие другие, то есть дама сдастся слишком быстро.
Экипаж маркиза остановился у изящного коринфского портика Карлтон-хауз, выстроенного архитектором Генри Холландом.
Дом еще не был окончательно отделан, но уже удостоился противоречивых оценок. В ближайшем окружении принца Уэльского его считали произведением искусства, те же, кто не принадлежал к этому избранному кругу, находили его дорогостоящей и пустой игрушкой.
Ни для кого не было тайной, что долги Его Королевского Высочества уже достигли астрономической суммы в полмиллиона фунтов, причем подавляющая часть расходов приходилась на переделку и украшение помпезного дворца принца.
Кое-кто открыто называл Карлтон-хауз слишком роскошным, а потому вульгарным.
Маркиз Фейн, напротив, находил, что у принца тонкий вкус, и, хотя Его Королевское Высочество для обустройства своего жилища влез в непомерные долги, потомки, которые будут наслаждаться собранными во дворце произведениями искусства, по достоинству оценят Карлтон-хауз.
Входя в просторный зал, украшенный ионическими колоннами из сиенского мрамора, и поднимаясь по изящной лестнице, маркиз в очередной раз подумал, что принц Уэльский — человек выдающегося художественного вкуса, к сожалению, не до конца оцененного окружающими.
Европейское образование, полученное принцем, оказало сильное влияние на образ его жизни. Его Королевское Высочество частенько посылал агентов во Францию, где после революции и опустошительных наполеоновских войн можно было довольно дешево купить роскошную мебель и различные произведения искусства.
Посланцы обычно возвращались не с пустыми руками — они везли несметное количество предметов: напольных и каминных часов, экранов, изделий из бронзы, посуду из севрского фарфора, гобелены и тому подобное. И вот теперь, с постройкой Карлтон-хауз, вся эта роскошь и внушительная коллекция произведений изобразительного искусства, приобретенная на лондонских распродажах, — коллекция, равную которой не собирал ни один европейский монарх, получила наконец достойное обрамление.
Маркиз с удовольствием вспоминал, как он помогал Его Королевскому Высочеству выбирать полотна Патера, Греза, Ленена и Клода Лоррена, и теперь они висели в новых апартаментах принца, делая честь его вкусу и вызывая законную зависть у любого знатока искусства, но среди людей, которыми окружил себя принц, — людей, безусловно, умных и образованных — было слишком мало тех, кто так же любил искусство, как маркиз Фейн, который являлся обладателем подлинных сокровищ — изумительных картин и других произведений искусства, унаследованных им от предков. Многие из них не уступали в ценности тому, что приобрел принц Уэльский.
Неуемная страсть принца к коллекционированию вызывала раздражение у королевы. Как-то в разговоре она высказалась, что достаточно маркизу лишь показать Джорджу свои картины, и тот пускается на любые траты, лишь бы заполучить что-то подобное!
В действительности дело обстояло так, что когда бы принц Уэльский ни посетил его дом — будь то загородное поместье Фейн-парк в Хартфордшире или лондонский Фейн-хауз на Беркли-сквер, — Его Королевское Высочество немедленно загорался стремлением, как он выражался, «превзойти» своего друга.
Сейчас принц ждал маркиза в китайской гостиной. Этот стиль уже больше полувека вызывал неизменное восхищение высшего света Англии.
Сам принц буквально влюбился во все китайское после того, как увидел в Кью-Гарденс многочисленные храмы и пагоды, выстроенные для его бабки сэром Уильямом Чемберсом, знаменитым архитектором того времени.
Его Королевское Высочество немедленно послал в Китай своего агента с наказом приобрести мебель для дворцовых апартаментов. Впоследствии стало известно, что покупка обошлась в грандиозную сумму — около семи тысяч фунтов, причем почти полтысячи ушло на знаменитые китайские фонари.
Однако сегодня принц, вопреки обыкновению, не обращал никакого внимания на столь милые его сердцу китайские вещицы. Он стоял перед прислоненной к дивану картиной. Как раз за созерцанием этого шедевра и застал принца Уэльского маркиз Фейн.
Взглянув на вошедшего, принц взволнованно воскликнул:
— Наконец-то! Долго же вы добирались, Вирго. Идите скорей сюда, я покажу вам нечто потрясающее!..
— Прошу прощения, Ваше Высочество, — с достоинством ответил маркиз. — Меня не было дома, когда доставили ваше приглашение, однако, вернувшись, я тут же отправился в Карлтон-хауз.
— Главное, что вы здесь, — возбужденно перебил его принц. — Подойдите и взгляните на эту картину.
На лице Фейна отразилась досада. Судя по тону записки, которую прислал ему принц Уэльский, маркиз предполагал что-то более интересное и интригующее, чем рассматривание очередной картины.
С одной стороны, Фейну было лестно, что принц никогда не покупал произведений искусства, предварительно не посоветовавшись с ним, с другой — он жалел, что не успел принять ванну и переодеться, прежде чем бросаться на зов своего повелителя, — ведь тогда маркиз мог бы прямо из дворца отправиться на свидание с леди Эбботт.
Но сейчас от него ждали суждения о картине, маркиз отбросил сожаления о потерянном вечере и перенес все свое внимание на нее.
Картина была довольно большая и, как отметил Фейн, в прекрасном состоянии.
Нередко приобретения принца Уэльского выглядели плачевно от времени да и просто от грязи, и временами случалось, что, когда их приводили в порядок, они уже не вызывали у Его Королевского Высочества того восторга, с каким он их покупал.
Рассмотрев хорошенько полотно, маркиз обернулся к принцу и неторопливо произнес:
— Кажется, это Ван Дейк.
— Продавец утверждает, что да, — с жаром подхватил принц. — Но взгляните повнимательней, Вирго. Вы не замечаете в ней ничего необычного?
Возбуждение, звучавшее в голосе Его Высочества, заставило Фейна пристальней взглянуть на произведение искусства, находившееся перед ним.
Первым делом он отметил, что одежды мадонны красного и темно-синего цвета, несомненно, были нарисованы в стиле Ван Дейка, да и искусно выписанные руки несли на себе отпечаток гения этого художника.
Младенец Иисус, розовый и пухленький, был прорисован особенно тщательно и, как многие другие персонажи знаменитого голландца, с несомненной психологической глубиной.
Маркиз перевел взгляд на лик мадонны и вдруг удивленно нахмурился.
Принц, не спускавший глаз с лица своего друга, удовлетворенно рассмеялся.
— Ага, вы тоже заметили? Я так и знал! Меня самого это поразило с первой минуты, как я увидел картину.
— Действительно очень похоже, — пробормотал маркиз.
— Сходство просто поразительное! — с энтузиазмом подтвердил принц. — Да вы сами посмотрите…
И он достал из-за дивана другую картину и, повернув лицом к себе, поставил рядом с Ван Дейком.
На ней тоже была изображена мадонна, причем и принц, и маркиз считали эту картину лучшим приобретением прошлого года.
Произведения Стефана Лохнера, чрезвычайно распространенные на континенте, весьма редко можно было встретить в Англии. Однако принцу посчастливилось купить одну из его знаменитых «белокурых и нежных» мадонн, изящные, почти бесплотные фигуры которых буквально парили на окружающем их фоне.
Картина стоила очень дорого именно потому, что произведения Лохнера считались большой редкостью. Торговец, предлагавший ее, не счел нужным вдаваться в излишние подробности, сообщив Его Высочеству лишь то, что ранее она принадлежала некоему частному лицу.
Принц сразу пришел в восторг от покупки и не раз, поставив картину на подрамник в середине комнаты, любовался мадонной, впадая в несвойственный ему лиризм.
Впрочем, такой энтузиазм был понятен маркизу. Лохнеровская мадонна вызывала у него те же чувства.
Хотя Фейн, разумеется, не был столь сентиментален, как Его Высочество, он не раз ловил себя на мысли, что, когда смотрит на картину, ему кажется, будто он слушает средневековую любовную балладу, исполняемую под аккомпанемент старинного спинета.
В то же время маркизу было слегка досадно, что не он является счастливым обладателем этого шедевра. «Проклятие! — подумал он, когда впервые увидел мадонну у принца Уэльского. — Лучше бы я сам нашел ее…»
Картина неудержимо влекла к себе маркиза, и не было случая, чтобы он, переступив порог Карлтон-хауз — а это происходило по меньшей мере несколько раз в неделю, — не направился бы в музыкальную комнату, чтобы вновь насладиться полюбившимся ему шедевром, носившим, как позднее стало известно Фейну, поэтическое название «Мадонна с лилиями».
Именно эти слова были написаны мелкими изящными буквами на обороте холста, и хотя существовала вероятность, что они не принадлежали перу самого художника, а были добавлены позднее, слова эти врезались маркизу в память.
И вот перед ним то же самое лицо, только на портрете кисти Ван Дейка! Это казалось невероятным и тем не менее было именно так…
Композиция картины, разумеется, была несколько иной, да и фигура мадонны в исполнении Ван Дейка лишилась той воздушности и утонченности, которые отличали творение Лохнера, и вместе с тем, поставленные рядом, обе мадонны походили друг на друга как две капли воды.
Те же огромные выразительные глаза, тот же аккуратный маленький носик, те же красиво очерченные губы и, наконец, то же неземное выражение лица, божественный экстаз, словно ее посетила святая благодать.
— Это просто удивительно! — воскликнул маркиз, не в силах сдержать своих чувств.
— Согласен с вами, — кивнул головой принц. — Да и как такое могло случиться? Разве что Ван Дейк копировал Лохнера…
— Это крайне маловероятно, — возразил маркиз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18