— Я устрою званый ужин, — улыбнулся Чарли. — Когда ты будешь пить плохой кларет — поскольку ни одна женщина не способна выбрать хорошее вино — и беседовать с Дагенхэмом или наблюдать какой-нибудь эксцентричный порок, от которого тебя будет выворачивать, вспомни, что я наслаждаюсь в это время твоим лучшим шампанским.
Маркиз не отвечал. Он лишь подписал свою записку красивым размашистым росчерком и, прочитав написанное, позвонил серебряным колокольчиком, стоявшим на столе.
Он вручил записку слуге, поручив ему немедленно послать грума в Гримстоун.
Ему показалось, что в глазах слуги промелькнуло испуганное выражение, но он не был уверен в этом.
Маркиз упрекнул себя за разыгравшееся воображение и, когда дверь за слугой закрылась, сказал, обращаясь к Чарли:
— Кстати, сколько лет теперь герцогине?
— Она, должно быть, уже в возрасте, — ответил Чарли. — Сорок пять или больше, но все еще, я думаю, играет роль недоступной. Всегда найдутся охотники, каков бы ни был возраст женщины, если она достаточно богата.
— Я знал, что ты откровенен, по крайней мере со мной, — заметил маркиз, — но твой рассказ кажется мне безумной фантазией. Меня поражает то, что не ты один говоришь о ней, как о воплощении дьявола. Так же полагает и Джексон.
Чарли засмеялся.
— Хорошо, если тебя ждет приятное разочарование, и она окажется тихой маленькой женщиной с седеющими волосами, увлекающейся вязанием. В конце концов вряд ли она виновна в исчезновении пятнадцатилетней девушки. , — У плохих хозяев плохие слуги, — спокойно заключил маркиз, — из разговоров с Джексоном я понял, что она превратилась в жупел, пугающий всех в моем поместье.
— Ну что ж, отправляйся на свою разведку, — сказал.
Чарли, — а я уж постараюсь поддержать тепло в твоем доме до твоего возвращения. Могу я пока написать записки друзьям, которых намереваюсь пригласить на ужин?
— Конечно, — согласился маркиз, — я полагаю, это будет чисто мужская компания?
— Если бы я знал, что ты оставишь меня здесь, — улыбнулся Чарли, — я бы привез с собой хорошенькую подружку из Лондона. Не думаю, что в Ньюмаркете найду достойный выбор.
— Большинство женщин, которых я видел здесь, — иронично заметил маркиз, — выглядят как хорошие лошади!
Чарли рассмеялся.
— Недаром говорят, что человек становится похожим на свое любимое животное, но для женщины быть похожей на лошадь — катастрофа!
— По твоему описанию герцогиня выглядит, как змея.
— Для сравнения подойдет любое чудовище, — сказал Чарли, — но имей в виду, в молодости, по отзывам многих, она была очень красива.
— Значит, мне следует подготовить мои лучшие комплименты, — заключил маркиз, — и, серьезно, Чарли, соседи должны дружить. Я считаю большой ошибкой войну между двумя соседствующими землевладельцами.
— Я тоже так считаю, — согласился Чарли. — Такого же мнения придерживался и мой отец.
Он помолчал и добавил шутливо:
— Знаешь, Мервин, я начинаю думать, что ты стареешь!
Где тот безрассудный офицер, всегда готовый прокрасться в тыл к врагу и внезапно напасть на него?
— Послушать тебя, так мы всегда действовали бесшабашно, — заметил маркиз. — Разве ты не помнишь, как мы обсуждали каждый шаг операции, все заранее планировали и побеждали с успехом только потому, что не полагались лишь на удачу.
— Ты прав, — согласился Чарли, — но теперь ты идешь прямо в руки врага, и у меня такое чувство, хоть я могу и ошибаться, что ты найдешь там осиное гнездо.
— В таком случае я отступлю перед лицом превосходящих сил противника! — засмеялся маркиз.
* * *
Преподобный Теофил Стэнтон поднялся из-за стола после завтрака и, аккуратно закрыв книгу, которую читал, стараясь запомнить то место, где остановился, пошел к двери.
Не успел он дойти до нее, как его окликнула племянница:
— Дядюшка Теофил, вы забыли вскрыть ваше письмо!
— Там наверняка какой-нибудь счет, — ответил дядя, у меня сейчас нет ни времени, ни денег для него.
Сказав это, он вышел из комнаты и закрыл за собой дверь, а Аспазия взглянула через стол на своего брата-близнеца и рассмеялась.
— Как похоже на дядюшку Теофила. Он всегда старается избегать неприятностей.
— Он очень умный, — ответил Джером Стэнтон.
Все, кто близко знал юношу, называли его просто Джерри. Это был чрезвычайно привлекательный молодой человек, высокий, широкоплечий, со светлыми волосами и голубыми глазами.
Его широкий лоб не только свидетельствовал о ясном уме, но и придавал ему вид открытого и откровенного человека, благодаря чему люди быстро проникались доверием к нему.
— Ты такой же беззаботный, как и он! — пошутила Аспазия.
Хотя они были близнецами, девушка совершенно не походила на своего брата. Она была невысокой, изящной и очень хорошенькой, и — в отличие от брата, — волосы ее подобны пламени, почти красны, а глаза значительно темнее в своей синеве. Глядя на них вместе, трудно было предположить, что они родились в одно и то же время.
— Хочешь еще кофе? — спросила она.
— Нет, спасибо, — ответил ее брат. — Но ты, пожалуй, открой дядюшкино письмо и узнай худшее сразу. Я только надеюсь, что счет этот не на очень большую сумму.
Его сестра озабоченно взглянула на него:
— Ты опять на мели, Джерри?
— Конечно! — ответил он. — Ты не представляешь, как дорого учиться в Оксфорде.
— Ты знал, когда поступал туда, что тебе придется экономить на всем, поскольку деньги, которые нам оставила мама, почти кончились.
— Я знаю! Знаю! — воскликнул Джерри. — Но мои друзья намного богаче меня, и трудно не проявлять радушие в ответ на их гостеприимство.
Аспазия молчала.
Их дядя, с которым они жили, получал лишь скромное жалованье священника, а деньги, оставленные матушкой после ее смерти пять лет назад, были потрачены — как она сказала своему брату — на их образование, и в банке уже практически ничего не осталось.
Джерри знал положение дел так же хорошо, как и сестра, поэтому не было необходимости говорить что-то теперь. Аспазия протянула руку и взяла письмо.
К ее удивлению, письмо оказалось не похоже на счет, поскольку конверт, в котором оно находилось, был сделан из толстой белой пергаментной бумаги, очень дорогой. Аспазия долго глядела на него с изумлением, рассматривая с разных сторон.
Вдруг она испуганно вскрикнула.
— Что такое? — спросил Джерри.
— Это письмо от герцогини, — сказала она. — Смотри!
Вот ее герб на обратной стороне!
Брат и сестра недоуменно уставились друг на друга.
Наконец Аспазия еле слышно проговорила тревожным голосом:
— Что она может.., писать.., дяде Теофилу?
— Открой и посмотри, — сказал Джерри. — Хорошо, что он не заметил, от кого это письмо. Это расстроило бы его.
— Да, конечно, — согласилась Аспазия.
Она сидела, глядя как завороженная на письмо, будто страшась узнать его содержимое.
Затем она решилась и вскрыла конверт серебряным ножичком.
Вынимая плотный лист, лежавший внутри, она отчетливо почувствовала, что он несет плохие вести, будто неуловимое зло исходило от самой бумаги.
Она не говорила ничего, но знала, что Джерри напряженно наблюдает за процессом.
Также молча она пробежала глазами написанное. Джерри нетерпеливо спросил:
— Что там говорится? Прочти мне.
— Я не могу поверить в это! Не может быть! — воскликнула Аспазия.
— Что там? — повторил Джерри.
Аспазия глубоко вздохнула и прочла дрожащим голосом:
Преподобному Теофилу Стэнтону.
По повелению ее светлости герцогини Гримстоу некой, в связи с тем, что вы достигли возраста шестидесяти пяти лет, вы отставляетесь от вашего прихода и должны освободить дом священника в течение месяца со дня получения настоящего извещения.
С совершенным почтением,
Эразм Карстэирз,
секретарь ее светлости.
Когда Аспазия закончила читать, ее глаза наполнились слезами, Джерри же так сильно стукнул кулаком по столу, что задребезжали тарелки и чашки, стоявшие на нем.
— Проклятие! — взревел он. — Как она смеет так поступить с дядей Теофилом? Это бесчеловечно! Жестоко!
— Он не может уехать отсюда? — всхлипнула Аспазия. — Люди в деревне любят его, и он любит их. Да и куда мы отправимся?
Задавая эти вопросы, она глядела через стол на брата, видя его сквозь слезы и понимая, что он в таком же смятении, как и она.
— Дядюшка Теофил прожил здесь всю свою жизнь, — говорил Джерри, будто сам с собой. — И мы.
Дом священника стал их родным домом, и они никогда не задумывались о том, что настанет время его покинуть.
Гримстоун, родовой дом герцогини, располагался в пяти милях отсюда, но казался недосягаемым, принадлежавшим иному, далекому миру.
Здесь же, в Малом Медлоке, жизнь протекала неспешно и безмятежно. Деревенские жители приходили в церковь потому, что хотели поклониться Богу, они делились своими тревогами и радостями со священником, ведь он был одним из них. Их не заботило то, что происходило в других частях поместья.
— Как мы скажем об этом дяде Теофилу? — спросила Аспазия.
— Это будет нелегко, — ответил Джерри, — и ты понимаешь, что я не смогу теперь вернуться в Оксфорд?
Аспазия вскрикнула от неожиданности.
— Почему?
Но она тут же сама все поняла.
Все деньги, которые у них остались — а их было немного, — придется потратить на поиски другого дома. Вряд ли преподобный Теофил получит другой приход в свои шестьдесят пять лет.
Он может, конечно, обратиться к епископу, но если ему и найдут другую церковь, он не вынесет разлуки со своими прихожанами, которые стали для него родными детьми и для которых он стал больше, чем пастор.
Аспазия вновь посмотрела на письмо:
— Оно написано не герцогиней, — сказала она, — а ее секретарем.
— Она поручила ему написать его, — отозвался Джерри.
Аспазия взглянула на своего брата:
— Ты же не думаешь, что она заподозрила что-то?
— Как она может заподозрить? — спросил Джерри.
Но Аспазия заметила, что брат помедлил, прежде чем сказать это, от нее не укрылась тень сомнения, проскользнувшая в его глазах.
— Несколько дней назад Марфа говорила, что люди в деревне замечают твое сходство с определенным человеком, чье имя мы не упоминаем.
— Мне нечего стыдиться, — с вызовом бросил Джерри.
— Конечно, нет, милый, — согласилась Аспазия, — но мы оба хорошо понимаем, что это опасно.
Помолчав мгновение, она продолжала:
— Может, нам разумнее было бы уехать отсюда. Зная ее по слухам, я всегда боялась, что кто-нибудь нашепчет ей про тебя.
— Почему кто-то должен сделать это?
— Я смотрела на миниатюру с его изображением, которая была у мамы, и ты очень, очень похож на него; тот же лоб, те же глаза, тот же цвет волос! И ты, конечно, такой же высокий, как он, и все говорят.., он был великолепен.
Джерри оглянулся, будто подумал, что кто-либо может услышать их.
— Лучше не говорить о нем, мы оба знаем это.
— Да, знаем, — согласилась Аспазия, — просто в последнее время я всего боюсь.
— Почему именно в последнее время?
Аспазия улыбнулась брату улыбкой, которая, казалось, осветила ее лицо.
— Потому что, Джерри, милый, ты становишься все красивее и привлекательнее каждый раз, когда я снова вижу тебя. Ты возмужал за последний год, и особенно стал схож с ним.
— Аспазия, — сказал Джерри, — кое-кто из старших людей в Оксфорде говорили мне, что я кого-то напоминаю им, но они не могут вспомнить кого, и это озадачивает их.
— О, Джерри, ты должен быть осторожен, и поэтому я думаю, что, может быть, это и не плохо, если нам придется уехать.
— Куда мы можем уехать? У нас нет денег.
Аспазия снова посмотрела на письмо.
Тут открылась дверь, и она инстинктивно, будто не решив, что ей дальше делать с письмом, быстро положила его себе на колени под столом.
Но в комнату вошел не ее дядя, как она ожидала, а Марфа, служившая еще у их матери и ухаживавшая за близнецами с самого рождения.
— О, мисс Аспазия, — вскричала она, — у меня плохие вести!
Джерри вскочил на ноги.
— Что такое, Марфа? Что случилось? — забеспокоился он.
Марфа приложила руки к своим глазам и присела на стул.
— Я буквально убита этим известием, — сказала она.
— Каким? — вопрошала Аспазия.
— Фло, моя сестра Фло. Она умерла!
На этом слове голос Марфы прервался, и она зарыдала в свой платок.
Затем решительно справившись с собой, она высморкалась, вытерла глаза и сказала:
— Этого следовало ожидать, но все равно известие потрясло меня. Я хочу попросить вашего дядю отвезти меня в его двуколке и отслужить заупокойную службу.
— Когда она умерла? — спросила Аспазия.
Она знала все о сестре Марфы, Фло, которая болела уже несколько лет, находясь все время при смерти, но неизменно приходя в себя каждый раз, когда близкие теряли надежду на ее спасение.
— Три дня тому назад! — ответила Марфа. — Неужели они не могли сообщить мне раньше!
Она негодующе фыркнула, добавив:
— Я сомневаюсь, что они вообще сообщили бы мне, если бы им не нужен был священник. Без него они не могут похоронить ее.
— Я пойду скажу дяде Теофилу, что вам сейчас же нужно ехать в Большой Медлок, — сказала Аспазия, — а Джерри заложит двуколку, пока ты будешь одеваться.
Говоря это, Аспазия незаметно подложила письмо под чайный поднос и, поднявшись из-за стола, подошла к Марфе, чтобы обнять ее за плечи.
Она наклонилась к ней и поцеловала ее в щеку, успокаивая служанку:
— Я сочувствую тебе, Марфа. Это большой удар для тебя.
Я знаю, как добра ты всегда была к Фло и как любила ее.
В то же время Аспазия подумала, что для Марфы смерть сестры милосердное облегчение.
Фло была из тех, кто постоянно жалуется на что-либо, и Марфе, несмотря на постоянную занятость, приходилось часто ходить за три мили в Большой Медлок и обратно лишь для того, чтобы выслушивать жалобы ее сестры на недуги, половина из которых были воображаемыми.
— Там есть холодное мясо вам на обед, мисс Аспазия, — сказала Марфа своим обычным решительным тоном, поднимаясь со стула, — и я приготовила салат. Если вы поставите через два часа в печь картошку, она приготовится к тому времени, когда вы и господин Джерри проголодаетесь.
— Не беспокойся о нас, — сказала Аспазия. — Я пока .соберу цветы в саду для могилы твоей сестры.
— Спасибо вам, — ответила Марфа. — И не думайте о посуде. Я помою ее, когда вернусь.
Она поспешила из дома, забыв о своей минутной слабости, готовая справиться с возникшей бедой. Она всегда так поступала в любых трудных ситуациях, какие только могли припомнить близнецы, находившиеся на ее попечении.
Лишь когда Аспазия и Джерри проводили дядю, выезжавшего на своей двуколке с Марфой, сидевшей рядом, Аспазия вспомнила о письме под чайным подносом.
Возвращаясь вместе с Джерри в дом, она сказала:
— У меня возникла идея!
— Какая? — спросил он.
— Я хочу поговорить с герцогиней и попросить ее пересмотреть свое решение.
— Ты не сделаешь ничего подобного! — строго возразил ее брат, — Есть надежда, пусть слабая, что она окажется доброй и разумной, если поймет, как много дядюшка Теофил значит для людей в деревне.
— Доброй? — сказал Джерри. — Что ты говоришь? Мы же знаем, какова она на самом деле. Вспомни об Альберте Ньюлендзе.
Аспазия пожала плечами.
— Мы не уверены, что это сделала герцогиня.
— Но, несомненно, это было сделано по ее указанию.
— Откуда нам знать? Так сказал Боллард, он должен был так сказать, но она, возможно, и представления не имеет о том, что он сделал. Я не верю, что какая-либо женщина может быть столь жестокой, — Я запрещаю тебе идти к ней, — настаивал Джерри.
— Нам нечего терять, — убеждала Аспазия. — Дяде Теофилу приказали уходить, а это значит, что мы должны искать, где нам жить, а тебе придется оставить Оксфорд. По сути дела, если ты не найдешь какую-либо работу, мы, несомненно, будем голодать. Лично я предпочитаю встать на колени и призывать к милосердию.
— Если ты сделаешь это, она просто пнет тебя.
— Мы слышали все эти истории о ней с самого детства, — рассуждала Аспазия. — Но мы никогда не видели ее, ты же знаешь, что деревенские жители все преувеличивают, потому что им больше не о чем говорить.
— Я слышал многое, о чем не слышала ты, — сказал Джерри.
— О чем именно?
— О вечеринках, которые она устраивает у себя.
— Я тоже слышала о них, но ты же знаешь, что люди в нашей деревне считают пиром Сатаны любую вечеринку, где пьют и танцуют. Они очень наивны и необразованны. Большинство из них не умеют читать и поэтому слушают сплетни, которые затем преувеличивают и преувеличивают, как это делали рассказчики с самых древних времен.
Джерри рассмеялся.
— Ты хорошо умеешь убеждать, Аспазия, но я все равно не позволю тебе идти туда.
— Одно я знаю точно, — сказала Аспазия. — Тебе самому нельзя показываться ей.
— Конечно, нельзя.
— Так что же, ты предпочтешь, чтобы нас выбросили на улицу без единого пенни, без возможности выразить хоть какой-то протест?
Ее брат в волнении мерил шагами комнату.
— Я уверен, что Гримстоун-хауз не место для тебя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14