Позвонить, пока не стало поздно и пока я не превратился в беспомощного больного амнезией, забывшего собственное имя.
Имя оставалось прежним. Это меня спасло от паники.
Дома было тихо, тепло и уютно, но это больше не был мой дом. Я стал думать, не мой ли дом за стенкой, где выпустили кровь из подруги Юханова, и пришел к отрицательному выводу. Несколько минут я ходил по квартире и трогал предметы. По стеклам барабанил дождь, на кухне весело посвистывал чайник, театр с моим появлением автоматически настроился на новости одиннадцатого канала. Здесь все было удобно и привычно, и в то же время здесь все стало чужим. Костюмы и сорочки в шкафу, все моего размера, но в половине случаев такую расцветку я не пожелал бы и врагу. Идиотская планировка, слишком много стульев, какие-то оранжевые салфетки, и пол слишком разогрет! Я отпирал ящики, перелистывал бумаги и, наконец, добрался до сейфа. Почему-то именно сейф мне особенно не хотелось открывать. В несгораемом ящике всякий нормальный человек хранит самые ценные документы, редкую разрешенную наличность и драгоценности. В моем сейфе было пусто, лишь на дне лежал магнитный ключ от какого-то автомобиля. Я сунул его в карман. Никаких документов на квартиру, «опель», нет рабочих контрактов; даже ни одной завалящей акции.
Я был никто. Я жил здесь и не замечал, что ничем не владею. Скрин «домового» отвечал, что квартира принадлежала неизвестному лицу, пустившему меня на постой. Я с замирающим сердцем продиктовал системе номера моего «опеля». Как выяснилось, машина стояла на балансе гаража телеканала.
Мне хотелось заорать в голос, запустить в стену вазой или опрокинуть полки с Ксанкиными безделушками. Ксана…
— Я болен ею, — сказал я и удивился слабости своего голоса.
— Ксана, — обратился я ко всем ее виртуальным адресам, — Ксана, приезжай скорее, пожалуйста, мне очень плохо…
И это было правдой. Только Ксана могла бы сейчас удержать меня на краю безличия. Потому что старая личность разрушалась, как древние фрески в курганах, попавшие на воздух, а новой памяти не возникло. Моя жена оставалась хрупким мостиком, соединяющим Януша Полонского с миром.
Как всегда, Ксана ответила не сразу, прошло, наверное, не меньше часа. За это время четырежды звенели служебные вызовы, но я их игнорировал. Я заказал себе тосты, нашел в незнакомом баре еще одну бутылку вина и улегся в обуви на кровать.
— Что с тобой, мальчик? — спросила дражайшая супруга.
Увидев мою небритую персону в обнимку с бутылкой, да к тому же в ботинках на ее любимых простынях, моя нежная половина пошла пятнами и сказала, что с алкоголиком жить не будет. И отключилась. Это означало, что вскоре примчится с матами и воплями и устроит образцово-показательную драку.
Ксану я не забыл. Это замечательно. Я еще отхлебнул вина, сменил цвет на обоях и занялся делом. Отыскал в кладовке старую аптечку, отрезал кусок жгута, располосовал на части банное полотенце. Затем я вспомнил про оружейный сейф. Там меня тоже поджидал конфуз. Оба шокера, большой и малый, лежали в гнездах с отключенной зарядкой и без аккумуляторов. По сути дела, это было не оружие, а муляжи. Все, что у меня осталось, — это стандартный сонник и восемь патронов к нему. На верхней полочке сейфа лежали еще три обоймы, но при ближайшем рассмотрении они оказались пустыми. Я нашел пассатижи и напильник, закрепил в тисочках патрон, осторожно извлек ампулу сонника и переправил ее в многоразовый инъектор. Точно такая же ампула досталась в свое время Ласкавому. Слава богу, руки и глаза мне еще не изменили.
Я проверил пистолет через компьютер. Оружие было зарегистрировано на меня, но в качестве домашнего значился совсем другой адрес. Чем-то мне этот адрес был знаком, я силился вспомнить, но так и не сумел… Но самым большим казусом оказалось почти полное отсутствие денег и ценных бумаг. У независимого и делового мужчины, проживающего в фешенебельном квартале и получающего оклад гораздо выше среднего, не имелось в сейфе ни банковских депозитов, ни акций энергетиков, ни даже дешевых бумаг хай-тека, которые валяются в карманах у каждого подростка.
Я обыскал в скрине записную книжку, и нигде не встретил номера своего брокера. Как ни странно, это меня даже несколько успокоило. Такого просто не могло быть, потому что нет взрослого человека, не пользующегося услугами брокеров. Без личного финансового консультанта невозможно жить и принимать элементарные решения. Почему-то меня прежнего эти проблемы вовсе не волновали.
Это означало только одно. Номер брокера я помнил наизусть, а бумаги держал в другом месте. Возможно, что в банковской ячейке, но скорее всего — там же, где нормальное оружие и остальные личные документы.
У меня имелась другая, настоящая квартира.
Просто она имелась в ином измерении.
Я приготовил все что нужно, собрал кое-что в сумку и уселся ждать Ксану.
Был момент, когда мне жутко не терпелось позвонить хоть кому-то, не обязательно в «Кролик» Денису. Я заглянул в «почту», там значились два сообщения от шефа. Я чуть было не набрал Гирина, но вдруг спросил себя: а к какой из моих памятей и личностей он относится? А что если шеф существует только в моем воображении и задуман нарочно для сценария? То есть Гирин существует в природе, но он такой же артист, как и я… — Домовой, включи театр!
Луна не упала на землю, логотип родимого канала вращался в уголке скрина, шла невесть которая по счету серия «Последнего изгоя». Моя фирма никуда не делась. Но для верности я включил скрин и запросил данные по собственной фирме. Выскочили миллионы ссылок, в том числе списки акционеров, во главе с Сибиренко. Фотографии Гирина во время заседания Экспертного совета. Праздник по случаю выпуска «Последнего изгоя». Отчет собрания акционеров за прошлый год…
Фирма существовала. Я обрадовался и сумел запихнуть в себя горячий бутерброд. Впрочем, уже минуту спустя я стал размышлять на тему: а может быть, вся контора, в которой я работаю, и прежняя служба в милиции, и даже собственное имя — тоже продукты воображения? Какая разница, в таком случае, что показывает театр?
Я вышел на кухню, распахнул окно и высунул голову под моросящий дождь.
Настоящий перформер просыпается и ничего не помнит. Так оговорено в контракте, чтобы не вызывать нежелательную нагрузку на психику. Перформеру меняют внешность, квартиру и даже документы. С милицией проблем возникнуть не должно. Во-первых, сценарий длится недолго, максимум — две недели. Во-вторых, перформер по определению не может совершить ничего противоправного, на время реализации сценария актерам даже не разрешено управлять транспортными средствами и выезжать из городов в «зоны риска». Собственно, им не нужны разрешения, поверх эмоционального стрима режиссерами пишется нечто вроде операционной оболочки с набором «табу».
И, наконец, перформеру даже не приходит в голову заглянуть в собственные документы. Все его мысли и желания сосредоточены на заказчике.
…Я стоял у распахнутого окна и ловил губами последние капли. Спустя минуту купол сдвинется, и дождевая туча повиснет над соседним микрорайоном. Я специально подставил лицо дождю, чтобы Ксана ничего не заметила. Взрослые мужчины не должны плакать, особенно те, кто проходил пятнадцать лет в погонах.
Я плакал, потому что не мог забыть того, что было. Я не остался полностью во вчера и с ужасом думал о завтра. Благодаря околонаучным экспериментам в подвале «Кролика» я повис между.
Чтобы как-то отвлечься, я открыл планшетку и стал рисовать схемку, по принципу «помню — не помню». Потом я нашел на полке запечатанную пачку «эрзацев» и закурил. Мне вдруг стало интересно: а сможет ли некурящий Полонский втянуть в себя дым? Дым втянулся с успехом, и доставил большое удовольствие.
Оказывается, я понятия не имел, кто такой Януш Полонский. Паззл продолжал трещать, словно прогибаясь от огромной нагрузки. От него ощутимо разлетались мелкие детальки. И спасти меня могла только Ксана.
И вот она пришла и закричала с порога: — Придурок, ты что творишь?! Идиот, ты пепел стряхиваешь в мою косметичку!
И тогда я затушил сигарету об ее косметичку. Потом пошел к ней, и по пути я улыбался, наблюдая, как стремительно бледнеет ее лицо.
— Что ты, что ты? — успела проговорить она, пятясь к входной двери.
— Ничего, — сказал я, — просто я выздоравливаю. И воткнул ей шприц в горло.
26. Я БОЛЕН ЕЮ
— Отпусти меня, придурок!
— Заткнись!
Ксана висит вверх ногами над ванной, заполненной водой. Ее лодыжки продеты в ножные кандалы и держатся на крюке; обычно на этом крюке держится мой турник. К счастью, в этом доме габаритные умывальни и прекрасная звукоизоляция. Снаружи в комнатах ревет последний концерт моего приятеля Пети Ласкавого, но для верности я оставил включенными и театры, сразу на шести разных каналах.
Незачем кому-то подслушивать наши семейные разногласия.
Ради такого прекрасного вечера я специально заскочил в секс-шоп. Продавец, вручивший мне кожаные кандалы, спросил, не желаю ли я купить плеточку с гирьками, очень вразумляет. Он так и сказал — «очень вразумляет», а потом пожелал провести ночь с удовольствием.
— Можете не сомневаться, — заверил я. — Ночь мы проведем с огромным удовольствием.
…Не так-то легко было решиться причинить ей страдание. Поджилки у меня тряслись, как у старого паралитика, а раза три я был вынужден кидаться к унитазу, потому что начиналась рвота. Видимо, срабатывали прежние установки, не позволявшие причинять Ксане вред.
Разве кому-то позволено причинить вред бывшей любовнице хозяина?..
Мне наплевать, кто сюда придет.
Сегодня я страшнее всех.
Я как следует связал ей ноги и руки полотенцем, а поверх наложил плотные жгуты, чтобы не пережать сосуды. Хотя, в принципе, мне наплевать на ее сосуды, но совсем не хочется оставлять следов.
С каждой минутой, занимаясь столь важными приготовлениями, я выздоравливал. В самом начале, когда она упала, я испытал такую острую боль, что чуть не повалился рядом. На четвереньках дополз до ванной и проглотил пару таблеток скоростного антидепрессанта. Кстати, таблетки вывалились из Ксанкиного редикюля, когда я в запале ярости вытаскивал из ванной трюмо. Было и такое…
Так что кое в чем супруга мне даже помогла. Вскоре таблетки подействовали, и дело пошло гораздо веселее, я даже напевал, а потом вставил в плеер чип с концертом медиативного рока.
Мне стало все равно.
Потом у нее в кармане запиликало, и я чуть не заорал от ужаса, но оказалось, это вызов заправщика. «Домовой» гаража интересовался, как поступить с ее машиной. Я ни черта не понял и решил сам спуститься вниз. Немножко передохнул в гараже, а потом пережил пару опасных минут, пока искал по ярусам ее автомобиль.
Ксана оставила «ягуар» в проходе, в надежде, что объедут. Видимо, она так поступала всякий раз, когда приезжала ко мне, чтобы не платить за место. Делала вид, что скоро уедет, что заскочила на минутку. Именно сегодня ей, а точнее — мне не повезло, или не хватило трех сантиметров. В проходе прохаживался разъяренный водитель широченного джипа, и с ним на пару уже топтался охранник. Водитель джипа был в чем-то похож на свой автомобиль, не хотелось бы с ним столкнуться на узкой тропе. Очевидно, встретив розовый «ягуар», он попытался сдать задом, чтобы проскочить в параллельный проход, но зацепил бампером за ограждение и застрял.
Кстати, я сегодня впервые увидел Ксанкину машину. Я бы ее и не нашел, если бы на карточке ключа не стояла гравировка номера. Просто меня раньше не интересовало, на чем моя жена ездит. Меня вообще ни хрена, кроме ее самой, не интересовало.
— Это ваше авто? — недовольно протянул охранник, наблюдая, как я втискиваюсь между рулем и задранным вверх сиденьем.
Этого парня я раньше не встречал. Видимо, сторожей действительно заменили после убийства, а новеньких настропалили бросаться на всех подряд.
— Это машина моей жены. — Я лучезарно улыбнулся владельцу застрявшего джипа и кое-как вывел «ягуар» из гаража. Каждую секунду я ожидал окрика или погони, но никто из охраны так и не появился. После моих ладоней рулевое колесо стало мокрым…
— Отпусти, меня, подонок! — Ксана плюет, и довольно удачно попадает мне в руку.
Я легонько бью ее по лицу, из носа тут же идет кровь. Вверх ногами очень непросто плеваться, женщина начинает хрипеть и кашлять. Я поворачиваю кран для холодной воды и укладываю ее горизонтально, потом сажусь на табурет и закуриваю очередную сигарету. Уже третью за сегодняшний вечер. Так приятно покурить, особенно после того, как тебе несколько недель внушали, что ты некурящий.
А может быть, несколько месяцев?
Понятия не имею, как долго мы пробыли мужем и женой. Контракта, скорее всего, просто не существует. Теперь смешно и стыдно вспоминать, как Коко раскачивала во мне ментальные блоки.
— Ты ублюдок… — Ксана отплевывается, лежа на боку. Я направляю на нее свет фонаря. Левая половина ее туловища, лицо и костюм становятся мокрыми. Ледяная вода продолжает прибывать в ванну. Кровь из носа размазалась по щекам, а на лбу застыла черным узором. — Выпусти меня немедленно, если не хочешь остаток жизни гнить в тюряге!
Я с наслаждением затягиваюсь. «Эрзац»,.конечно, не заменит настоящий запрещенный табак, и отвыкаешь от него легко, но как приятно…
— Зачем вы убили Милену Харвик?
От моего вопроса она перестает дышать, и я с подлой яростью чувствую, что попал в точку.
— Ты сумасшедший…
— Зачем вы убили Милену Харвик? — Я ослабляю веревку, и несильно наклоняю ее лицо к поверхности воды. — Женщина, ты меня вынуждаешь.
Ксана подгибает, насколько это возможно, ноги и скулит, пуская пузыри. Из глаз ее катятся слезы, косметика расплылась по щекам, но очень скоро она приходит в обычное злобное состояние. Надо отдать должное, она не пытается играть и изворачиваться.
— Януш, ты… ты меня не узнаешь? Если проснулся, ты должен знать, кто я такая на самом деле…
Даже связанная, даже под угрозой затопления, эта женщина очень опасна. С ней нужно говорить крайне осторожно, чтобы она не догадалась, насколько мало мне известно.
Мне известно чудовищно мало.
— Януш, кто тебя разбудил? А-а, я поняла. Это твои ублюдочные криминальные дружки! Я говорила Леве, что их поганое гнездо давно надо было выжечь дотла!
— Сибиренко на тебя наплевать! — говорю я первое, что приходит в голову. — Я видел запись, где он после тебя трахает другую…
Ксана извивается, как личинка, насаженная на иглу. Еще немного — и она выдернет крюк из стены! А я-то полагал, что мне хорошо известны пределы ее ярости.
— Сукин сын, что ты можешь знать о Леве и обо мне! Кто ты вообще такой, чтобы обсуждать его действия, ты не стоишь ногтя с его мизинца! Это великий человек, и скоро все вы будете лизать ему пятки!
— Тогда зачем ты жила со мной, а не с ним? Зачем тебе мужчина, который не стоит и ногтя?
Видимо, на сей раз я сболтнул лишнее. Ксана затихает, даже перестает вырываться, а потом ее начинают сотрясать рыдания.
— Ты дурак, ты же ничего не помнишь… О боже, как я влипла! Ты же сам хотел, сам согласился попробовать.
— Я?! Сам, добровольно согласился жить с такой змеей?
— Я не могу так говорить, у меня шея затекла…
— Потерпишь. Я дольше тебя терпел.
Мне дико хочется ее ударить, это какое-то наваждение. И в то же время я понимаю, что необходимо себя сдерживать, иначе я сорвусь с катушек и забью ее до смерти…
— Ты сам согласился участвовать, ты подписал контракт и все страховки. Если выпустишь, я тебе покажу все документы.
— И в чем же я, по-твоему, участвую? — Я раскуриваю сигарету и пускаю ей дым в лицо.
Я не понимаю, как я могу себя так вести с женщиной. Если в таких повадках и заключено мое истинное «я», то оно меня пугает. Ксана кашляет. Она мокрая, синяя и очень некрасивая.
Я доволен.
— Ты — перформер третьего поколения. Вначале была «Халва», и парни штамповали дурочек вроде Милены Харвик. Потом придумали «Лукум» и «Нугу». Второе поколение ненамного умнее, но способно на несколько месяцев автономной работы. Ты сам согласился стать первым в новой программе, попробовать полное наложение.
— И как же называется мой сценарий?
— О боже, мальчик… Твой сценарий не имеет никакого отношения к телевидению, неужели непонятно? Ты принял в себя личность капитана милиции, плюс принял меня, да еще легенду о твоей работе дознавателем…
Мне хочется завопить во всю глотку.
— Расскажи о Милене.
— Она провела рядом с Костадисом положенные одиннадцать часов и передала ему установку. Но старый лис оказался хитрее всех нас; он что-то заподозрил. Остальные враги Левы клевали на бесплатные пакеты, один лишь Тео отнесся с недоверием. Он так до конца и не поверил, что Лева ему простил измену. Костадис окружил себя детективами и вычислил Лили. Она крутилась рядом, корректируя поведение перформера.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
Имя оставалось прежним. Это меня спасло от паники.
Дома было тихо, тепло и уютно, но это больше не был мой дом. Я стал думать, не мой ли дом за стенкой, где выпустили кровь из подруги Юханова, и пришел к отрицательному выводу. Несколько минут я ходил по квартире и трогал предметы. По стеклам барабанил дождь, на кухне весело посвистывал чайник, театр с моим появлением автоматически настроился на новости одиннадцатого канала. Здесь все было удобно и привычно, и в то же время здесь все стало чужим. Костюмы и сорочки в шкафу, все моего размера, но в половине случаев такую расцветку я не пожелал бы и врагу. Идиотская планировка, слишком много стульев, какие-то оранжевые салфетки, и пол слишком разогрет! Я отпирал ящики, перелистывал бумаги и, наконец, добрался до сейфа. Почему-то именно сейф мне особенно не хотелось открывать. В несгораемом ящике всякий нормальный человек хранит самые ценные документы, редкую разрешенную наличность и драгоценности. В моем сейфе было пусто, лишь на дне лежал магнитный ключ от какого-то автомобиля. Я сунул его в карман. Никаких документов на квартиру, «опель», нет рабочих контрактов; даже ни одной завалящей акции.
Я был никто. Я жил здесь и не замечал, что ничем не владею. Скрин «домового» отвечал, что квартира принадлежала неизвестному лицу, пустившему меня на постой. Я с замирающим сердцем продиктовал системе номера моего «опеля». Как выяснилось, машина стояла на балансе гаража телеканала.
Мне хотелось заорать в голос, запустить в стену вазой или опрокинуть полки с Ксанкиными безделушками. Ксана…
— Я болен ею, — сказал я и удивился слабости своего голоса.
— Ксана, — обратился я ко всем ее виртуальным адресам, — Ксана, приезжай скорее, пожалуйста, мне очень плохо…
И это было правдой. Только Ксана могла бы сейчас удержать меня на краю безличия. Потому что старая личность разрушалась, как древние фрески в курганах, попавшие на воздух, а новой памяти не возникло. Моя жена оставалась хрупким мостиком, соединяющим Януша Полонского с миром.
Как всегда, Ксана ответила не сразу, прошло, наверное, не меньше часа. За это время четырежды звенели служебные вызовы, но я их игнорировал. Я заказал себе тосты, нашел в незнакомом баре еще одну бутылку вина и улегся в обуви на кровать.
— Что с тобой, мальчик? — спросила дражайшая супруга.
Увидев мою небритую персону в обнимку с бутылкой, да к тому же в ботинках на ее любимых простынях, моя нежная половина пошла пятнами и сказала, что с алкоголиком жить не будет. И отключилась. Это означало, что вскоре примчится с матами и воплями и устроит образцово-показательную драку.
Ксану я не забыл. Это замечательно. Я еще отхлебнул вина, сменил цвет на обоях и занялся делом. Отыскал в кладовке старую аптечку, отрезал кусок жгута, располосовал на части банное полотенце. Затем я вспомнил про оружейный сейф. Там меня тоже поджидал конфуз. Оба шокера, большой и малый, лежали в гнездах с отключенной зарядкой и без аккумуляторов. По сути дела, это было не оружие, а муляжи. Все, что у меня осталось, — это стандартный сонник и восемь патронов к нему. На верхней полочке сейфа лежали еще три обоймы, но при ближайшем рассмотрении они оказались пустыми. Я нашел пассатижи и напильник, закрепил в тисочках патрон, осторожно извлек ампулу сонника и переправил ее в многоразовый инъектор. Точно такая же ампула досталась в свое время Ласкавому. Слава богу, руки и глаза мне еще не изменили.
Я проверил пистолет через компьютер. Оружие было зарегистрировано на меня, но в качестве домашнего значился совсем другой адрес. Чем-то мне этот адрес был знаком, я силился вспомнить, но так и не сумел… Но самым большим казусом оказалось почти полное отсутствие денег и ценных бумаг. У независимого и делового мужчины, проживающего в фешенебельном квартале и получающего оклад гораздо выше среднего, не имелось в сейфе ни банковских депозитов, ни акций энергетиков, ни даже дешевых бумаг хай-тека, которые валяются в карманах у каждого подростка.
Я обыскал в скрине записную книжку, и нигде не встретил номера своего брокера. Как ни странно, это меня даже несколько успокоило. Такого просто не могло быть, потому что нет взрослого человека, не пользующегося услугами брокеров. Без личного финансового консультанта невозможно жить и принимать элементарные решения. Почему-то меня прежнего эти проблемы вовсе не волновали.
Это означало только одно. Номер брокера я помнил наизусть, а бумаги держал в другом месте. Возможно, что в банковской ячейке, но скорее всего — там же, где нормальное оружие и остальные личные документы.
У меня имелась другая, настоящая квартира.
Просто она имелась в ином измерении.
Я приготовил все что нужно, собрал кое-что в сумку и уселся ждать Ксану.
Был момент, когда мне жутко не терпелось позвонить хоть кому-то, не обязательно в «Кролик» Денису. Я заглянул в «почту», там значились два сообщения от шефа. Я чуть было не набрал Гирина, но вдруг спросил себя: а к какой из моих памятей и личностей он относится? А что если шеф существует только в моем воображении и задуман нарочно для сценария? То есть Гирин существует в природе, но он такой же артист, как и я… — Домовой, включи театр!
Луна не упала на землю, логотип родимого канала вращался в уголке скрина, шла невесть которая по счету серия «Последнего изгоя». Моя фирма никуда не делась. Но для верности я включил скрин и запросил данные по собственной фирме. Выскочили миллионы ссылок, в том числе списки акционеров, во главе с Сибиренко. Фотографии Гирина во время заседания Экспертного совета. Праздник по случаю выпуска «Последнего изгоя». Отчет собрания акционеров за прошлый год…
Фирма существовала. Я обрадовался и сумел запихнуть в себя горячий бутерброд. Впрочем, уже минуту спустя я стал размышлять на тему: а может быть, вся контора, в которой я работаю, и прежняя служба в милиции, и даже собственное имя — тоже продукты воображения? Какая разница, в таком случае, что показывает театр?
Я вышел на кухню, распахнул окно и высунул голову под моросящий дождь.
Настоящий перформер просыпается и ничего не помнит. Так оговорено в контракте, чтобы не вызывать нежелательную нагрузку на психику. Перформеру меняют внешность, квартиру и даже документы. С милицией проблем возникнуть не должно. Во-первых, сценарий длится недолго, максимум — две недели. Во-вторых, перформер по определению не может совершить ничего противоправного, на время реализации сценария актерам даже не разрешено управлять транспортными средствами и выезжать из городов в «зоны риска». Собственно, им не нужны разрешения, поверх эмоционального стрима режиссерами пишется нечто вроде операционной оболочки с набором «табу».
И, наконец, перформеру даже не приходит в голову заглянуть в собственные документы. Все его мысли и желания сосредоточены на заказчике.
…Я стоял у распахнутого окна и ловил губами последние капли. Спустя минуту купол сдвинется, и дождевая туча повиснет над соседним микрорайоном. Я специально подставил лицо дождю, чтобы Ксана ничего не заметила. Взрослые мужчины не должны плакать, особенно те, кто проходил пятнадцать лет в погонах.
Я плакал, потому что не мог забыть того, что было. Я не остался полностью во вчера и с ужасом думал о завтра. Благодаря околонаучным экспериментам в подвале «Кролика» я повис между.
Чтобы как-то отвлечься, я открыл планшетку и стал рисовать схемку, по принципу «помню — не помню». Потом я нашел на полке запечатанную пачку «эрзацев» и закурил. Мне вдруг стало интересно: а сможет ли некурящий Полонский втянуть в себя дым? Дым втянулся с успехом, и доставил большое удовольствие.
Оказывается, я понятия не имел, кто такой Януш Полонский. Паззл продолжал трещать, словно прогибаясь от огромной нагрузки. От него ощутимо разлетались мелкие детальки. И спасти меня могла только Ксана.
И вот она пришла и закричала с порога: — Придурок, ты что творишь?! Идиот, ты пепел стряхиваешь в мою косметичку!
И тогда я затушил сигарету об ее косметичку. Потом пошел к ней, и по пути я улыбался, наблюдая, как стремительно бледнеет ее лицо.
— Что ты, что ты? — успела проговорить она, пятясь к входной двери.
— Ничего, — сказал я, — просто я выздоравливаю. И воткнул ей шприц в горло.
26. Я БОЛЕН ЕЮ
— Отпусти меня, придурок!
— Заткнись!
Ксана висит вверх ногами над ванной, заполненной водой. Ее лодыжки продеты в ножные кандалы и держатся на крюке; обычно на этом крюке держится мой турник. К счастью, в этом доме габаритные умывальни и прекрасная звукоизоляция. Снаружи в комнатах ревет последний концерт моего приятеля Пети Ласкавого, но для верности я оставил включенными и театры, сразу на шести разных каналах.
Незачем кому-то подслушивать наши семейные разногласия.
Ради такого прекрасного вечера я специально заскочил в секс-шоп. Продавец, вручивший мне кожаные кандалы, спросил, не желаю ли я купить плеточку с гирьками, очень вразумляет. Он так и сказал — «очень вразумляет», а потом пожелал провести ночь с удовольствием.
— Можете не сомневаться, — заверил я. — Ночь мы проведем с огромным удовольствием.
…Не так-то легко было решиться причинить ей страдание. Поджилки у меня тряслись, как у старого паралитика, а раза три я был вынужден кидаться к унитазу, потому что начиналась рвота. Видимо, срабатывали прежние установки, не позволявшие причинять Ксане вред.
Разве кому-то позволено причинить вред бывшей любовнице хозяина?..
Мне наплевать, кто сюда придет.
Сегодня я страшнее всех.
Я как следует связал ей ноги и руки полотенцем, а поверх наложил плотные жгуты, чтобы не пережать сосуды. Хотя, в принципе, мне наплевать на ее сосуды, но совсем не хочется оставлять следов.
С каждой минутой, занимаясь столь важными приготовлениями, я выздоравливал. В самом начале, когда она упала, я испытал такую острую боль, что чуть не повалился рядом. На четвереньках дополз до ванной и проглотил пару таблеток скоростного антидепрессанта. Кстати, таблетки вывалились из Ксанкиного редикюля, когда я в запале ярости вытаскивал из ванной трюмо. Было и такое…
Так что кое в чем супруга мне даже помогла. Вскоре таблетки подействовали, и дело пошло гораздо веселее, я даже напевал, а потом вставил в плеер чип с концертом медиативного рока.
Мне стало все равно.
Потом у нее в кармане запиликало, и я чуть не заорал от ужаса, но оказалось, это вызов заправщика. «Домовой» гаража интересовался, как поступить с ее машиной. Я ни черта не понял и решил сам спуститься вниз. Немножко передохнул в гараже, а потом пережил пару опасных минут, пока искал по ярусам ее автомобиль.
Ксана оставила «ягуар» в проходе, в надежде, что объедут. Видимо, она так поступала всякий раз, когда приезжала ко мне, чтобы не платить за место. Делала вид, что скоро уедет, что заскочила на минутку. Именно сегодня ей, а точнее — мне не повезло, или не хватило трех сантиметров. В проходе прохаживался разъяренный водитель широченного джипа, и с ним на пару уже топтался охранник. Водитель джипа был в чем-то похож на свой автомобиль, не хотелось бы с ним столкнуться на узкой тропе. Очевидно, встретив розовый «ягуар», он попытался сдать задом, чтобы проскочить в параллельный проход, но зацепил бампером за ограждение и застрял.
Кстати, я сегодня впервые увидел Ксанкину машину. Я бы ее и не нашел, если бы на карточке ключа не стояла гравировка номера. Просто меня раньше не интересовало, на чем моя жена ездит. Меня вообще ни хрена, кроме ее самой, не интересовало.
— Это ваше авто? — недовольно протянул охранник, наблюдая, как я втискиваюсь между рулем и задранным вверх сиденьем.
Этого парня я раньше не встречал. Видимо, сторожей действительно заменили после убийства, а новеньких настропалили бросаться на всех подряд.
— Это машина моей жены. — Я лучезарно улыбнулся владельцу застрявшего джипа и кое-как вывел «ягуар» из гаража. Каждую секунду я ожидал окрика или погони, но никто из охраны так и не появился. После моих ладоней рулевое колесо стало мокрым…
— Отпусти, меня, подонок! — Ксана плюет, и довольно удачно попадает мне в руку.
Я легонько бью ее по лицу, из носа тут же идет кровь. Вверх ногами очень непросто плеваться, женщина начинает хрипеть и кашлять. Я поворачиваю кран для холодной воды и укладываю ее горизонтально, потом сажусь на табурет и закуриваю очередную сигарету. Уже третью за сегодняшний вечер. Так приятно покурить, особенно после того, как тебе несколько недель внушали, что ты некурящий.
А может быть, несколько месяцев?
Понятия не имею, как долго мы пробыли мужем и женой. Контракта, скорее всего, просто не существует. Теперь смешно и стыдно вспоминать, как Коко раскачивала во мне ментальные блоки.
— Ты ублюдок… — Ксана отплевывается, лежа на боку. Я направляю на нее свет фонаря. Левая половина ее туловища, лицо и костюм становятся мокрыми. Ледяная вода продолжает прибывать в ванну. Кровь из носа размазалась по щекам, а на лбу застыла черным узором. — Выпусти меня немедленно, если не хочешь остаток жизни гнить в тюряге!
Я с наслаждением затягиваюсь. «Эрзац»,.конечно, не заменит настоящий запрещенный табак, и отвыкаешь от него легко, но как приятно…
— Зачем вы убили Милену Харвик?
От моего вопроса она перестает дышать, и я с подлой яростью чувствую, что попал в точку.
— Ты сумасшедший…
— Зачем вы убили Милену Харвик? — Я ослабляю веревку, и несильно наклоняю ее лицо к поверхности воды. — Женщина, ты меня вынуждаешь.
Ксана подгибает, насколько это возможно, ноги и скулит, пуская пузыри. Из глаз ее катятся слезы, косметика расплылась по щекам, но очень скоро она приходит в обычное злобное состояние. Надо отдать должное, она не пытается играть и изворачиваться.
— Януш, ты… ты меня не узнаешь? Если проснулся, ты должен знать, кто я такая на самом деле…
Даже связанная, даже под угрозой затопления, эта женщина очень опасна. С ней нужно говорить крайне осторожно, чтобы она не догадалась, насколько мало мне известно.
Мне известно чудовищно мало.
— Януш, кто тебя разбудил? А-а, я поняла. Это твои ублюдочные криминальные дружки! Я говорила Леве, что их поганое гнездо давно надо было выжечь дотла!
— Сибиренко на тебя наплевать! — говорю я первое, что приходит в голову. — Я видел запись, где он после тебя трахает другую…
Ксана извивается, как личинка, насаженная на иглу. Еще немного — и она выдернет крюк из стены! А я-то полагал, что мне хорошо известны пределы ее ярости.
— Сукин сын, что ты можешь знать о Леве и обо мне! Кто ты вообще такой, чтобы обсуждать его действия, ты не стоишь ногтя с его мизинца! Это великий человек, и скоро все вы будете лизать ему пятки!
— Тогда зачем ты жила со мной, а не с ним? Зачем тебе мужчина, который не стоит и ногтя?
Видимо, на сей раз я сболтнул лишнее. Ксана затихает, даже перестает вырываться, а потом ее начинают сотрясать рыдания.
— Ты дурак, ты же ничего не помнишь… О боже, как я влипла! Ты же сам хотел, сам согласился попробовать.
— Я?! Сам, добровольно согласился жить с такой змеей?
— Я не могу так говорить, у меня шея затекла…
— Потерпишь. Я дольше тебя терпел.
Мне дико хочется ее ударить, это какое-то наваждение. И в то же время я понимаю, что необходимо себя сдерживать, иначе я сорвусь с катушек и забью ее до смерти…
— Ты сам согласился участвовать, ты подписал контракт и все страховки. Если выпустишь, я тебе покажу все документы.
— И в чем же я, по-твоему, участвую? — Я раскуриваю сигарету и пускаю ей дым в лицо.
Я не понимаю, как я могу себя так вести с женщиной. Если в таких повадках и заключено мое истинное «я», то оно меня пугает. Ксана кашляет. Она мокрая, синяя и очень некрасивая.
Я доволен.
— Ты — перформер третьего поколения. Вначале была «Халва», и парни штамповали дурочек вроде Милены Харвик. Потом придумали «Лукум» и «Нугу». Второе поколение ненамного умнее, но способно на несколько месяцев автономной работы. Ты сам согласился стать первым в новой программе, попробовать полное наложение.
— И как же называется мой сценарий?
— О боже, мальчик… Твой сценарий не имеет никакого отношения к телевидению, неужели непонятно? Ты принял в себя личность капитана милиции, плюс принял меня, да еще легенду о твоей работе дознавателем…
Мне хочется завопить во всю глотку.
— Расскажи о Милене.
— Она провела рядом с Костадисом положенные одиннадцать часов и передала ему установку. Но старый лис оказался хитрее всех нас; он что-то заподозрил. Остальные враги Левы клевали на бесплатные пакеты, один лишь Тео отнесся с недоверием. Он так до конца и не поверил, что Лева ему простил измену. Костадис окружил себя детективами и вычислил Лили. Она крутилась рядом, корректируя поведение перформера.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47