Когда я рассказываю о событиях в «Ирисе», Клео качает головой и хмурится. Затем мне приходится упомянуть о Ксане. О ней говорить тяжелее всего, рот словно заполняется вязкой кашей. Клементина следит за мной искоса, затем отлипает от стенки и начинает ходить взад-вперед.
— Я бы уволилась. — Она протягивает мне капсулу со свеженьким чипом.
— Что? — До меня не сразу доходит смысл ее слов.
Я ожидал, что Клео попросит больше информации, потребует от меня свидетельских показаний, но она повторяет эти четыре холодных слова:
— Я бы уволилась, Полонский.
Я снова набираю в грудь воздуха, но постыдно молчу. Мне хочется припомнить очень многое. Например, какие перспективы у офицера, которого уволили из Управы по указанию с самого верха. Когда даже не понадобилось искать компромат, достаточно было сократить штат отдела на одну единицу. Мне хочется припомнить, как все молчали и отводили глаза, а те же люди теперь при встрече норовят пожать руки и заявляют о своей солидарности. Мне хочется сказать ей, что подвести Гирина я всегда успею, и вернуться в старую клетуху на нищенское пособие я успею тоже. Я пока не много успел на новом поприще, но два поощрения уже заработал, перекрыл канал утечки расходных материалов из канцелярии и вычислил шестерых сотрудников, занимавшихся виртуальной ерундой на рабочем месте. А еще я составил по приказу шефа Экспертного совета четыре докладные записки, составил и отправил наверх. Понятия не имею, как отреагируют начальники, но отработал я кропотливо и доложил с максимальной жесткостью.
Все, как просил Гирин, с точки зрения профессионала. О возможных утечках информации из верхних этажей наших зданий в летнее время, когда окна нараспашку, с учетом новейших «дальних» микрофонов.
Об угрозе проникновения «червей» через отопительную систему.
О моем видении проблемы «лишних» людей внутри фирмы, то есть об изменении правил пребывания на территории посетителей и журналистов.
И, наконец, о нестандартных способах утечки информации. Последнее поручение оказалось самым щепетильным, потому что к «нестандартным» способам утечки относятся постельная и кухонная болтовня. Я был готов заняться промышленным шпионажем в пользу компании, но не готовил себя к шпионажу за нашими сотрудниками. Однако я раздобыл необходимую технику, выбрал шесть человек из тех, кто, по данным анкетирования, показался мне наиболее болтливым, и потратил на них две недели. После чего отправил доклад шефу, и троих из этих шестерых сняли уже на следующий день. Если быть честным до конца, я бы уволил пятерых из этой шестерки и провел полномасштабную чистку.
Они трепались не только с родственниками на собственных кухнях, но и в авто, и даже в пивном баре, где прослушивается каждый столик! Но самое неприятное открытие состояло в том, что в трех квартирах наших сотрудников я обнаружил чужих «жуков» и даже «червя». Летающих камер не было, они дороговаты и неэффективны в замкнутых помещениях, зато «жуки» пахали вовсю. А те, кто их установил, даже не приняли особых мер предосторожности, просто понадеялись, что «домовые» старых моделей не вычислят момент передачи.
— Что нам делать? — Я выложил перед шефом снимки с крупными планами «насекомых». — Они ведь нас тоже засекли…
— Не трогай, пусть себе… Я доложу на совете, придется раскошелиться на опознаватели для каждого сотрудника. Или раз в неделю проводить рейды, вычищать сотни домов… — Он чертыхнулся и поскреб нос.
— Как вы думаете, это конкуренты?
— Предпочитаю не муссировать эту тему.
А я провел два дня в раздумьях и пришел к выводу, что бригадой «зачистки» и штрафами тут не отделаешься. Для того, чтобы закрытая инфа не уходила, нужна принципиально новая схема отношений, нужна круговая порука, или, если угодно, подобие масонской ложи. «Шербет» стоит столько, что парни с московских «кнопок» удавятся, чтобы заполучить его.
Мы должны быть жесткими, мы должны уволить всех сомнительных.
Я так об этом Гирину и заявил, не потому что люблю работу фискала, а потому что услышал в чужих кухнях слишком много лишнего. Эти люди — инженеры, операторы, дизайнеры, всевозможные рабочие — совершенно не признавали понятия «служебной тайны». То есть они расписывались, поступая на работу, и тут же забывали об этом. Конечно, таких было меньшинство, иначе фирма давно бы развалилась, но это «меньшинство» имело допуск… Гирин прочитал докладную, почесал жирный подбородок и ушел совещаться. Потом вышел и сказал, что нас засудят собственные служащие, если мы используем записи их кулуарных разговоров в качестве доказательства. Гирин напомнил мне, кто у нас в государстве имеет право прослушивать и просматривать все, и что остальных «любителей» однозначно ждут штрафы и тюрьма. Однако дознавателю коллективное «спасибо» и прибавка к жалованью, меры будут приняты…
Я тогда вернулся к себе, не чувствуя ни малейшего удовлетворения от проделанной работы, открыл в кабинете сейф и перекинул из него на стол четыре продолговатых пакета с неизрасходованными «стрекозами ». Я не скажу об этом Клементине, ей незачем знать, где и за сколько я раздобыл «стрекоз» и «жуков», Гирин оплатил все из особого нецелевого фонда. Чудеса техники следовало вернуть, их обязательно надлежало вернуть, поскольку даже пассивное владение аппаратурой дальнего слежения означает тюремный срок, но я их не вернул.
Я послал их вдогонку за Ксаной, и теперь проклинаю собственную подозрительность…
Ничего этого Клементине я не говорю, я прячу капсулу и тем же путем выхожу в сырую темноту. Назад я возвращаюсь под проливным дождем. Два часа ночи, почти все купола над центром города распахнуты, и потоки воды врываются в пересохшие улицы. Я прокручиваю в голове сегодняшний вечер и не могу себе простить, что так и не переговорил с Гириным начистоту. Чем дольше я умалчиваю о результатах «собственного» дознания, тем сложнее будет потом выкрутиться. Я твержу себе, что не имел права умолчать о Ксане и событиях в «Ирисе», тем более скрывать от человека, который платит мне деньги. Я казню себя и уже почти готов набрать номер Карловича, как вдруг пиликает частный вызов.
Когда я вижу, кто это звонит, мне почему-то начинает казаться, что домой я сегодня не попаду.
Это Коко.
— Сверни на Обводный, — вместо приветствия выпаливает она, — спустись на платную магистраль, поезжай до вокзала. Там брось машину и поднимайся к выезду со стоянки. Просто стой в тамбуре, я тебя заберу!
— Откуда ты… — Я хочу ей сказать, что не могу постоянно плясать под чужую дудку и что как раз сегодня по горло сыт гонками и конспирацией, но чертовка уже отключилась.
Ксана меня убьет.
15. КОКО
Коко шуршит одеждой, отжимает мокрые волосы. Она совсем не похожа на безумцев, которые носятся по ночным проспектам в поиске дождя, но вымокла насквозь. Единственное вразумительное объяснение этому — Коко совсем недавно была за пределами города и довольно долго пробыла вне машины и вне купола.
То есть она ночью в одиночестве посещала зону риска, куда без чрезвычайной надобности не отправится и вооруженный мужчина. Полонский думает, что у хозяйки «ситроена», в котором он сейчас находится, больше секретов, чем у дюжины профессиональных детективов.
Пока мужчина на противоположном сиденье деликатно углублялся в сеть, блондинка выкурила пару сигарет, выпила две рюмки коньяка и закидала ковер излишками гардероба. Полонский смотрит вниз, его ноги по щиколотку засыпаны розовыми, сиреневыми и пятнисто-леопардовыми тряпками.
— Что уставился?
Для ее хрупкого сложения голос удивительно низкий и хриплый. У Полонского проскальзывает мысль, что Коко недавно прошла «мейкап» в угоду пристрастиям Марианны. Она стаскивает через голову свитер, на секунду отворачивается. На спине лиловые следы от плетки.
— Ты же не пинк? — внезапно озаряет его. — Ты же притворяешься?
Коко хохочет, красиво запрокидывая подбородок. Хохочет и расстегивает боковую молнию на шортах. Издалека кажется, что на пальцах самые обычные ногти. Теперь Полонский убежден, что женщина прошла «мейкап», он вспоминает, как об этом вскользь упоминала госпожа подполковник. Марианна держит при себе исключительно тоненьких, изящных блондинок, очень гибких и очень… как бы это помягче сформулировать… очень растянутых, и с высоким порогом боли. У Коко излишне тяжелая грудь для миниатюрной талии и слишком торчат соски. В сосках и пупке дырочки от хэви-принта, и на фоне загара заметен светлый треугольник. Она таскала цепь между грудями и промежностью, нарочно загорала с этой цепью…
— Так ты на контракте? — До Януша внезапно доходит смысл ее превращений.
— А как ты думал? — Девушка моется, склонившись над раковиной, раскачивает задом. — Ты думал, я позволю мамочке лупить меня бесплатно?
— Я не думал, что бесплатно, но…
— Ты думал, что белобрысая дурочка позволяет лупить себя по заднице за пару конфетных оберток?
Если бы Марианна была такой тупой, она просто купила бы ваше персональное шоу. Она получила бы ангелочка гораздо смазливее меня, и ангелочек смотрел бы ей в рот день и ночь. Ведь именно так обещают ваши сраные рекламки, а, котик?
Девушка затягивает себя в «питонью кожу», с удовлетворением проводит помадой по губам и приступает к выбору вечернего скрабстила. Она останавливает выбор на китайских «Огнях дракона», закатывает в капсулы на висках новую обойму и делает пробный пуск.
Полонский зажмуривается: такое ощущение, что в салоне взорвался ящик с петардами. Коко хлопает в ладоши, хохочет и сучит ногами. Похоже, девушку не особо заботит отсутствие нижнего белья. Сетчатая кожа начинается у нее на затылке и спускается до бедер, едва прикрывая пупок, а зубчатые голенища сапог почти упираются в пах.
Полонский давно не сомневается, что малышка Коко совсем не так проста, как показалась на первый взгляд. Дознавателя уже не заботит ее нагота; он впервые встретил человека, заключившего контракт на свободное сожительство. Он слышал о подобных договорных отношениях, но ни разу не читал текст. Вероятно, в тексте договора должно быть указано, сколько раз и с какой интенсивностью можно избивать свою младшую подругу…
Коко в третий раз меняет одежду и обувь, наносит макияж, но в зеркало следит за его лицом.
— Так Марианна подумывала купить перформера? — небрежно спрашивает Януш. — А мне показалось, что «наши сраные рекламки» ее совсем не привлекают…
— Мамочка не любит тех, кто не умеет думать.
— Ах, вот как?
— Ваши рекламки твердят, что вы продаете любовь! — Коко подкрашивает ресницы, сидя по-турецки на ковре. — Мамочке не нужна любовь, ей нужны специалисты.
— И по каким вопросам ты специализируешься?
— Ты зря точишь зуб, котик! Например, я умею разговаривать с грубыми девочками и мальчиками.
— Тебе так не терпится меня поддеть? Тогда не называй нашу продукцию «сраной»! Сколько раз повторять, что я не сценарист и даже не техник!
— Выпей! — Коко протягивает полную рюмку.
— Я не хочу.
— Выпей, иначе не буду говорить. Ты напряжен, как пружина.
Стоит дознавателю выпить коньяк, девушка немедленно наливает ему вторую порцию.
— Ты не боишься Марианну?
— Это моя работа — бояться мамочку, — ухмыляется она. — Ты косишь под дурня или приехал из тайги? Я получаю бабки за то, что правильно боюсь…
— Что случилось в «Ирисе»? Я тревожился за тебя…
— Не смеши меня, котик. Тревожился он… Донна просила передать, что оторвет тебе все, что болтается, если еще раз встретит. Кроме той девчонки погибли две сотрудницы донны и две «амазонки» из внештатной охраны.
— Кто это был? Кто на нас напал?
— Ты не поверишь, котик. Но об этом потом.
— Кажется, ты кого-то ранила?..
— Одного ранила, одного убила. Про убитого можешь не спрашивать, это полный ноль. Уверена, что за парнем не придут родственники, но если отправить тело в морг, он исчезнет на второй день.
Коко отправляет в рот конфету. Полонский тщетно ищет на ее лице следы раскаяния, но девушка ведет себя, как профессиональный наемник.
— Кто ты такая, Коко?
— Я? Маленькая шлюшка, а что? — Она показывает растекшуюся конфету на кончике языка.
— Я перевел еще пять тысяч, как ты просила.
— Да, в финансовом отношении к тебе нет претензий.
Звучит двусмысленно, но Полонский дает себе слово не заводиться. «Ситроен» выныривает на поверхность в районе порта. Януш плохо знает этот район, но Коко ведет машину совершенно уверенно. Раза четыре сворачивает в темные, внешне не отличимые друг от друга переулки, останавливается перед невзрачными серыми воротами. Впрочем, посреди ночи все кажется серым.
Коко выходит из машины и стучит в ворота. Полонский не может поверить своим глазам, но все происходит не во сне. Девушка действительно не пользуется принтами, а стучит кулаком, и внутри отзываются на ее стук. Затем машина заезжает во мрак.
— Еще выпей!
Возле губ оказывается рюмка. Кажется, это уже третья за вечер.
— Что за дурь ты подмешала в спиртное?
— Тебе надо расслабиться.
— Ты не имела права!..
— Скинь куртку и всю начинку, — говорит Коко. — Мы пройдем через магнитный тамбур, только там сможем спокойно поговорить.
Янушу приходится оставить в каком-то шкафчике оружие и всю электронику. В последний раз обернувшись в сторону гаража, он видит двоих мужчин, методично обшаривающих днище «ситроена». Перед дверью в коридор дознаватель долго прицеливается, чтобы перебросить ногу через порог. Порог внезапно вырастает до размеров серьезного препятствия, узкий коридор освещен далекой лампочкой и раскачивается из стороны в сторону, как подвесной мост.
— Теперь можно говорить? — Полонский оглядывает узкую комнату без окон, он старается тщательно выговаривать слова. — Я не спросил тебя, погиб ли кто-то из посетительниц.
— Хрен их знает…— Коко наливает себе еще коньяку. Нашел, о чем переживать, котик… Есть вещи поважнее. Сядь, откинься…
Она мягко толкает его на софу, после чего задумчиво бродит по комнате, зажигает свечи. Полонский не делает попыток подняться, он чувствует, что даже глазами шевелить непросто.
— Слушай, я отыскала еще двоих, кто общался с вашей рыжей подружкой. По отзывам, эта телка почти наверняка «би», обе девушки с ней переспали, но обе не смогли сказать ничего определенного. Неизвестно, где она живет и чем занимается, даже назвалась разными именами. Короче, дело гнилое, мы потеряли человечка, который мог нам помочь…— Коко смотрит на собеседника очень пристально, но фразу так и не заканчивает.
— Что ты хочешь сказать?
— Хочу сказать, что найти рыжую нам может только твоя жена.
— Не трогай Ксану, она тут ни при чем…
— Послушай, котик, а почему бы тебе самому не спросить свою Ксану? Почему ты не хочешь ее спросить? Отвечай мне! — Коко вдруг оказывается прямо перед ним. Она садится на корточки, берет дознавателя обеими руками за затылок, прохладными пальцами массирует ему виски. В ее глазах нет ни грана насмешки, как нет и сочувствия. Она похожа на биолога, собравшегося препарировать необычную лягушку. Остатки ускользающего сознания подсказывают Полонскому, что убивать его не собираются.
Коко что-то нужно, и это «что-то» не слишком связано с порученной ей работой.
— Что ты мне подсыпала?
Последняя фраза дается ему с нечеловеческим усилием. Януш уверен, что Коко начнет спорить, но девушка только качает головой. Такое ощущение, что она что-то или кого-то ждет.
— От-ве-чай, — по слогам негромко скандирует блондинка. — Почему ты не спросишь свою жену, с кем она общается?
— Я… я не знаю… — давит из себя Януш. — Не трогай меня, отстань…
— Почему ты не заставишь ее включать маяк? Ты отпускаешь свою женщину одну в кабаки?
— Я… Она не спрашивает…
— Где твой брачный контракт?
— Не… не знаю…
— Где живет Ксана? Назови ее адрес!
Дознаватель чувствует, что еще парочка вопросов, и с ним случится нечто непоправимое. Его начнет тошнить, выворачивать наизнанку, и остановить этот процесс будет невозможно, пока в организме не закончится жидкость. Он видит себя, каким он станет, как бы со стороны. Плоская, иссохшая мумия, вросшая в диван, забытая в недрах неизвестно кому принадлежащего гаража.
Как ни странно, Коко больше не настаивает. Она поднимается, допивает алкоголь и начинает медленно раздеваться.
Внезапно для себя самого Януш всхлипывает. Жар приливает к вискам, сердце колотится так, будто совсем недавно пробежал стометровку. Полонский поднимает руку, сгибает в локте и бесконечно долго рассматривает ладонь. Ощущение такое, что собственные пальцы находятся за сто километров, а ног он вообще не чувствует. Ноги где-то отдельно, голова тоже отдельно от тела, он даже не понимает, мягко ли ему лежать на софе. Коко заперла дверь, выключила свет и сменила обои. Теперь стены комнаты — это волнующиеся морские глубины, а по углам в напольных подсвечниках горят толстые свечи, на четыре фитиля каждая.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
— Я бы уволилась. — Она протягивает мне капсулу со свеженьким чипом.
— Что? — До меня не сразу доходит смысл ее слов.
Я ожидал, что Клео попросит больше информации, потребует от меня свидетельских показаний, но она повторяет эти четыре холодных слова:
— Я бы уволилась, Полонский.
Я снова набираю в грудь воздуха, но постыдно молчу. Мне хочется припомнить очень многое. Например, какие перспективы у офицера, которого уволили из Управы по указанию с самого верха. Когда даже не понадобилось искать компромат, достаточно было сократить штат отдела на одну единицу. Мне хочется припомнить, как все молчали и отводили глаза, а те же люди теперь при встрече норовят пожать руки и заявляют о своей солидарности. Мне хочется сказать ей, что подвести Гирина я всегда успею, и вернуться в старую клетуху на нищенское пособие я успею тоже. Я пока не много успел на новом поприще, но два поощрения уже заработал, перекрыл канал утечки расходных материалов из канцелярии и вычислил шестерых сотрудников, занимавшихся виртуальной ерундой на рабочем месте. А еще я составил по приказу шефа Экспертного совета четыре докладные записки, составил и отправил наверх. Понятия не имею, как отреагируют начальники, но отработал я кропотливо и доложил с максимальной жесткостью.
Все, как просил Гирин, с точки зрения профессионала. О возможных утечках информации из верхних этажей наших зданий в летнее время, когда окна нараспашку, с учетом новейших «дальних» микрофонов.
Об угрозе проникновения «червей» через отопительную систему.
О моем видении проблемы «лишних» людей внутри фирмы, то есть об изменении правил пребывания на территории посетителей и журналистов.
И, наконец, о нестандартных способах утечки информации. Последнее поручение оказалось самым щепетильным, потому что к «нестандартным» способам утечки относятся постельная и кухонная болтовня. Я был готов заняться промышленным шпионажем в пользу компании, но не готовил себя к шпионажу за нашими сотрудниками. Однако я раздобыл необходимую технику, выбрал шесть человек из тех, кто, по данным анкетирования, показался мне наиболее болтливым, и потратил на них две недели. После чего отправил доклад шефу, и троих из этих шестерых сняли уже на следующий день. Если быть честным до конца, я бы уволил пятерых из этой шестерки и провел полномасштабную чистку.
Они трепались не только с родственниками на собственных кухнях, но и в авто, и даже в пивном баре, где прослушивается каждый столик! Но самое неприятное открытие состояло в том, что в трех квартирах наших сотрудников я обнаружил чужих «жуков» и даже «червя». Летающих камер не было, они дороговаты и неэффективны в замкнутых помещениях, зато «жуки» пахали вовсю. А те, кто их установил, даже не приняли особых мер предосторожности, просто понадеялись, что «домовые» старых моделей не вычислят момент передачи.
— Что нам делать? — Я выложил перед шефом снимки с крупными планами «насекомых». — Они ведь нас тоже засекли…
— Не трогай, пусть себе… Я доложу на совете, придется раскошелиться на опознаватели для каждого сотрудника. Или раз в неделю проводить рейды, вычищать сотни домов… — Он чертыхнулся и поскреб нос.
— Как вы думаете, это конкуренты?
— Предпочитаю не муссировать эту тему.
А я провел два дня в раздумьях и пришел к выводу, что бригадой «зачистки» и штрафами тут не отделаешься. Для того, чтобы закрытая инфа не уходила, нужна принципиально новая схема отношений, нужна круговая порука, или, если угодно, подобие масонской ложи. «Шербет» стоит столько, что парни с московских «кнопок» удавятся, чтобы заполучить его.
Мы должны быть жесткими, мы должны уволить всех сомнительных.
Я так об этом Гирину и заявил, не потому что люблю работу фискала, а потому что услышал в чужих кухнях слишком много лишнего. Эти люди — инженеры, операторы, дизайнеры, всевозможные рабочие — совершенно не признавали понятия «служебной тайны». То есть они расписывались, поступая на работу, и тут же забывали об этом. Конечно, таких было меньшинство, иначе фирма давно бы развалилась, но это «меньшинство» имело допуск… Гирин прочитал докладную, почесал жирный подбородок и ушел совещаться. Потом вышел и сказал, что нас засудят собственные служащие, если мы используем записи их кулуарных разговоров в качестве доказательства. Гирин напомнил мне, кто у нас в государстве имеет право прослушивать и просматривать все, и что остальных «любителей» однозначно ждут штрафы и тюрьма. Однако дознавателю коллективное «спасибо» и прибавка к жалованью, меры будут приняты…
Я тогда вернулся к себе, не чувствуя ни малейшего удовлетворения от проделанной работы, открыл в кабинете сейф и перекинул из него на стол четыре продолговатых пакета с неизрасходованными «стрекозами ». Я не скажу об этом Клементине, ей незачем знать, где и за сколько я раздобыл «стрекоз» и «жуков», Гирин оплатил все из особого нецелевого фонда. Чудеса техники следовало вернуть, их обязательно надлежало вернуть, поскольку даже пассивное владение аппаратурой дальнего слежения означает тюремный срок, но я их не вернул.
Я послал их вдогонку за Ксаной, и теперь проклинаю собственную подозрительность…
Ничего этого Клементине я не говорю, я прячу капсулу и тем же путем выхожу в сырую темноту. Назад я возвращаюсь под проливным дождем. Два часа ночи, почти все купола над центром города распахнуты, и потоки воды врываются в пересохшие улицы. Я прокручиваю в голове сегодняшний вечер и не могу себе простить, что так и не переговорил с Гириным начистоту. Чем дольше я умалчиваю о результатах «собственного» дознания, тем сложнее будет потом выкрутиться. Я твержу себе, что не имел права умолчать о Ксане и событиях в «Ирисе», тем более скрывать от человека, который платит мне деньги. Я казню себя и уже почти готов набрать номер Карловича, как вдруг пиликает частный вызов.
Когда я вижу, кто это звонит, мне почему-то начинает казаться, что домой я сегодня не попаду.
Это Коко.
— Сверни на Обводный, — вместо приветствия выпаливает она, — спустись на платную магистраль, поезжай до вокзала. Там брось машину и поднимайся к выезду со стоянки. Просто стой в тамбуре, я тебя заберу!
— Откуда ты… — Я хочу ей сказать, что не могу постоянно плясать под чужую дудку и что как раз сегодня по горло сыт гонками и конспирацией, но чертовка уже отключилась.
Ксана меня убьет.
15. КОКО
Коко шуршит одеждой, отжимает мокрые волосы. Она совсем не похожа на безумцев, которые носятся по ночным проспектам в поиске дождя, но вымокла насквозь. Единственное вразумительное объяснение этому — Коко совсем недавно была за пределами города и довольно долго пробыла вне машины и вне купола.
То есть она ночью в одиночестве посещала зону риска, куда без чрезвычайной надобности не отправится и вооруженный мужчина. Полонский думает, что у хозяйки «ситроена», в котором он сейчас находится, больше секретов, чем у дюжины профессиональных детективов.
Пока мужчина на противоположном сиденье деликатно углублялся в сеть, блондинка выкурила пару сигарет, выпила две рюмки коньяка и закидала ковер излишками гардероба. Полонский смотрит вниз, его ноги по щиколотку засыпаны розовыми, сиреневыми и пятнисто-леопардовыми тряпками.
— Что уставился?
Для ее хрупкого сложения голос удивительно низкий и хриплый. У Полонского проскальзывает мысль, что Коко недавно прошла «мейкап» в угоду пристрастиям Марианны. Она стаскивает через голову свитер, на секунду отворачивается. На спине лиловые следы от плетки.
— Ты же не пинк? — внезапно озаряет его. — Ты же притворяешься?
Коко хохочет, красиво запрокидывая подбородок. Хохочет и расстегивает боковую молнию на шортах. Издалека кажется, что на пальцах самые обычные ногти. Теперь Полонский убежден, что женщина прошла «мейкап», он вспоминает, как об этом вскользь упоминала госпожа подполковник. Марианна держит при себе исключительно тоненьких, изящных блондинок, очень гибких и очень… как бы это помягче сформулировать… очень растянутых, и с высоким порогом боли. У Коко излишне тяжелая грудь для миниатюрной талии и слишком торчат соски. В сосках и пупке дырочки от хэви-принта, и на фоне загара заметен светлый треугольник. Она таскала цепь между грудями и промежностью, нарочно загорала с этой цепью…
— Так ты на контракте? — До Януша внезапно доходит смысл ее превращений.
— А как ты думал? — Девушка моется, склонившись над раковиной, раскачивает задом. — Ты думал, я позволю мамочке лупить меня бесплатно?
— Я не думал, что бесплатно, но…
— Ты думал, что белобрысая дурочка позволяет лупить себя по заднице за пару конфетных оберток?
Если бы Марианна была такой тупой, она просто купила бы ваше персональное шоу. Она получила бы ангелочка гораздо смазливее меня, и ангелочек смотрел бы ей в рот день и ночь. Ведь именно так обещают ваши сраные рекламки, а, котик?
Девушка затягивает себя в «питонью кожу», с удовлетворением проводит помадой по губам и приступает к выбору вечернего скрабстила. Она останавливает выбор на китайских «Огнях дракона», закатывает в капсулы на висках новую обойму и делает пробный пуск.
Полонский зажмуривается: такое ощущение, что в салоне взорвался ящик с петардами. Коко хлопает в ладоши, хохочет и сучит ногами. Похоже, девушку не особо заботит отсутствие нижнего белья. Сетчатая кожа начинается у нее на затылке и спускается до бедер, едва прикрывая пупок, а зубчатые голенища сапог почти упираются в пах.
Полонский давно не сомневается, что малышка Коко совсем не так проста, как показалась на первый взгляд. Дознавателя уже не заботит ее нагота; он впервые встретил человека, заключившего контракт на свободное сожительство. Он слышал о подобных договорных отношениях, но ни разу не читал текст. Вероятно, в тексте договора должно быть указано, сколько раз и с какой интенсивностью можно избивать свою младшую подругу…
Коко в третий раз меняет одежду и обувь, наносит макияж, но в зеркало следит за его лицом.
— Так Марианна подумывала купить перформера? — небрежно спрашивает Януш. — А мне показалось, что «наши сраные рекламки» ее совсем не привлекают…
— Мамочка не любит тех, кто не умеет думать.
— Ах, вот как?
— Ваши рекламки твердят, что вы продаете любовь! — Коко подкрашивает ресницы, сидя по-турецки на ковре. — Мамочке не нужна любовь, ей нужны специалисты.
— И по каким вопросам ты специализируешься?
— Ты зря точишь зуб, котик! Например, я умею разговаривать с грубыми девочками и мальчиками.
— Тебе так не терпится меня поддеть? Тогда не называй нашу продукцию «сраной»! Сколько раз повторять, что я не сценарист и даже не техник!
— Выпей! — Коко протягивает полную рюмку.
— Я не хочу.
— Выпей, иначе не буду говорить. Ты напряжен, как пружина.
Стоит дознавателю выпить коньяк, девушка немедленно наливает ему вторую порцию.
— Ты не боишься Марианну?
— Это моя работа — бояться мамочку, — ухмыляется она. — Ты косишь под дурня или приехал из тайги? Я получаю бабки за то, что правильно боюсь…
— Что случилось в «Ирисе»? Я тревожился за тебя…
— Не смеши меня, котик. Тревожился он… Донна просила передать, что оторвет тебе все, что болтается, если еще раз встретит. Кроме той девчонки погибли две сотрудницы донны и две «амазонки» из внештатной охраны.
— Кто это был? Кто на нас напал?
— Ты не поверишь, котик. Но об этом потом.
— Кажется, ты кого-то ранила?..
— Одного ранила, одного убила. Про убитого можешь не спрашивать, это полный ноль. Уверена, что за парнем не придут родственники, но если отправить тело в морг, он исчезнет на второй день.
Коко отправляет в рот конфету. Полонский тщетно ищет на ее лице следы раскаяния, но девушка ведет себя, как профессиональный наемник.
— Кто ты такая, Коко?
— Я? Маленькая шлюшка, а что? — Она показывает растекшуюся конфету на кончике языка.
— Я перевел еще пять тысяч, как ты просила.
— Да, в финансовом отношении к тебе нет претензий.
Звучит двусмысленно, но Полонский дает себе слово не заводиться. «Ситроен» выныривает на поверхность в районе порта. Януш плохо знает этот район, но Коко ведет машину совершенно уверенно. Раза четыре сворачивает в темные, внешне не отличимые друг от друга переулки, останавливается перед невзрачными серыми воротами. Впрочем, посреди ночи все кажется серым.
Коко выходит из машины и стучит в ворота. Полонский не может поверить своим глазам, но все происходит не во сне. Девушка действительно не пользуется принтами, а стучит кулаком, и внутри отзываются на ее стук. Затем машина заезжает во мрак.
— Еще выпей!
Возле губ оказывается рюмка. Кажется, это уже третья за вечер.
— Что за дурь ты подмешала в спиртное?
— Тебе надо расслабиться.
— Ты не имела права!..
— Скинь куртку и всю начинку, — говорит Коко. — Мы пройдем через магнитный тамбур, только там сможем спокойно поговорить.
Янушу приходится оставить в каком-то шкафчике оружие и всю электронику. В последний раз обернувшись в сторону гаража, он видит двоих мужчин, методично обшаривающих днище «ситроена». Перед дверью в коридор дознаватель долго прицеливается, чтобы перебросить ногу через порог. Порог внезапно вырастает до размеров серьезного препятствия, узкий коридор освещен далекой лампочкой и раскачивается из стороны в сторону, как подвесной мост.
— Теперь можно говорить? — Полонский оглядывает узкую комнату без окон, он старается тщательно выговаривать слова. — Я не спросил тебя, погиб ли кто-то из посетительниц.
— Хрен их знает…— Коко наливает себе еще коньяку. Нашел, о чем переживать, котик… Есть вещи поважнее. Сядь, откинься…
Она мягко толкает его на софу, после чего задумчиво бродит по комнате, зажигает свечи. Полонский не делает попыток подняться, он чувствует, что даже глазами шевелить непросто.
— Слушай, я отыскала еще двоих, кто общался с вашей рыжей подружкой. По отзывам, эта телка почти наверняка «би», обе девушки с ней переспали, но обе не смогли сказать ничего определенного. Неизвестно, где она живет и чем занимается, даже назвалась разными именами. Короче, дело гнилое, мы потеряли человечка, который мог нам помочь…— Коко смотрит на собеседника очень пристально, но фразу так и не заканчивает.
— Что ты хочешь сказать?
— Хочу сказать, что найти рыжую нам может только твоя жена.
— Не трогай Ксану, она тут ни при чем…
— Послушай, котик, а почему бы тебе самому не спросить свою Ксану? Почему ты не хочешь ее спросить? Отвечай мне! — Коко вдруг оказывается прямо перед ним. Она садится на корточки, берет дознавателя обеими руками за затылок, прохладными пальцами массирует ему виски. В ее глазах нет ни грана насмешки, как нет и сочувствия. Она похожа на биолога, собравшегося препарировать необычную лягушку. Остатки ускользающего сознания подсказывают Полонскому, что убивать его не собираются.
Коко что-то нужно, и это «что-то» не слишком связано с порученной ей работой.
— Что ты мне подсыпала?
Последняя фраза дается ему с нечеловеческим усилием. Януш уверен, что Коко начнет спорить, но девушка только качает головой. Такое ощущение, что она что-то или кого-то ждет.
— От-ве-чай, — по слогам негромко скандирует блондинка. — Почему ты не спросишь свою жену, с кем она общается?
— Я… я не знаю… — давит из себя Януш. — Не трогай меня, отстань…
— Почему ты не заставишь ее включать маяк? Ты отпускаешь свою женщину одну в кабаки?
— Я… Она не спрашивает…
— Где твой брачный контракт?
— Не… не знаю…
— Где живет Ксана? Назови ее адрес!
Дознаватель чувствует, что еще парочка вопросов, и с ним случится нечто непоправимое. Его начнет тошнить, выворачивать наизнанку, и остановить этот процесс будет невозможно, пока в организме не закончится жидкость. Он видит себя, каким он станет, как бы со стороны. Плоская, иссохшая мумия, вросшая в диван, забытая в недрах неизвестно кому принадлежащего гаража.
Как ни странно, Коко больше не настаивает. Она поднимается, допивает алкоголь и начинает медленно раздеваться.
Внезапно для себя самого Януш всхлипывает. Жар приливает к вискам, сердце колотится так, будто совсем недавно пробежал стометровку. Полонский поднимает руку, сгибает в локте и бесконечно долго рассматривает ладонь. Ощущение такое, что собственные пальцы находятся за сто километров, а ног он вообще не чувствует. Ноги где-то отдельно, голова тоже отдельно от тела, он даже не понимает, мягко ли ему лежать на софе. Коко заперла дверь, выключила свет и сменила обои. Теперь стены комнаты — это волнующиеся морские глубины, а по углам в напольных подсвечниках горят толстые свечи, на четыре фитиля каждая.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47