– Они повсюду, – подхватил Фельдфебель. – Раньше звери знали свое место, торговали на вонючих рынках и кормили клопов в вонючих гостиницах. Нынче им этого мало. Звери решили отнять у нас все. Девчонки вечером тачку не могут тормознуть, на извозе всюду эти уроды. Рябов, расскажи, как вы в прошлом году покатались!
Из троих ребят, что сидели у стенки, Рябов был самым здоровым. Мне вначале показалось, что он немного не догоняет, но потом мы сдружились. Рябов – классный чувак, добрый и настоящий товарищ. У него только две смешные привычки были, из-за которых над ним немножко смеялись. Рябов, такой, фразу скажет и воздуха должен набрать, шумно так, словно кит. Иначе дыхалка в нем посреди разговора кончается. А еще, млин, он губами шевелит. Человек ему что-то скажет, а Рябов за ним повторяет, точно переводит для себя.
«Вечером ловили машину…»
– Да вечером, это, ловили машину, отсюда на Просвет уехать. Славик там был с Ленкой, ее отчим избил, сука. Вначале ничего, в кино сходили, а после кино Ленке худо стало. Живот болит, блин, разогнуться не может. Она Славику не сказала, что отчим избил. Зима, это, дубак, мы вчетвером, хрен поймешь, как уехать… – Рябов остановился, набрать побольше воздуха в грудь. – «Копейка» битая тормозит, это, хач сидит.
Грит – триста. Ленке худо совсем, Славик ее держит. Я хачу, это, объясняю, что плохо человеку, что нету бабла столько. Обезьяна – ни в какую, уперся, носорог сраный. Грит – пить надо меньше. Мы, это, офигели, Славик чуть стекло ему не разбил. Ну, хач уехал. Фигак, блин, «шестера», тоже словно из-под пресса, и снова обезьяна. А за ним, это, по льду другой тормозит, ждет, блин, вдруг первому не обломится. Я к тому пошел – ара сидит, зубы золотые выставил. Двести пятьдесят, грит. Славик ему грит, что девушка больная, вон крючится, в больницу надо…
Откуда у нас столько денег, блин?.. – Рябов закачал в себя воздух. – Мы грим, отвези за стоху. Хрен там, еще и матом послал! Ни фига себе, обезьяна какая-то пальцы гнет! Ну, телки наши базарят, что, блин, русские таксисты в городе кончились? Ара услышал, что на него гонят, и, это, гундосит, типа, чтобы ему бабу дали. Грит, мол, бабы ваши пьяные, давайте я одну сам подвезу? Грит – живо у нее живот пройдет, и ржет, сука! Ну, мы ару этого, блин, вытащили, оборзел вконец, это…
У Рябова было что-то не в порядке с сердцем. Или возле сердца. Я ни хрена ведь не разбираюсь в медицинских всяких штуках, но тут такая, млин, фигня…
Короче, Рябов внутри здорово больной.
– Я расскажу, чем все закончилось, хотя вы уже догадываетесь, – ласково встрял Оберст. – Сядь, Алеша, спасибо! Парни вежливо просили подвезти, но в нашем городе, оказывается, такси теперь ездит для черных, и заправляют им черные звери. Эти подонки видели, что на морозе замерзают девочки, что у ребят нет лишних денег, но даже не подумали помочь. Зато они хорошо умеют вспарывать колеса русским водителям, когда те пытаются взять клиента на их территории…
Ребята проучили мерзавца, но в результате попали в милицию, а одна из девушек тем вечером простудилась и сильно заболела. С ментами мы разобрались, но черный не успокоился. Ему, видите ли, попортили драгоценную машину. Зеркальце ему свернули, дверцу дорогую помяли…
– Ага, Славка на крыше попрыгал, – засмеялся Рябов.
«Нам стоило труда замять дело…»
– Нам стоило немалого труда замять дело. Да, скажу вам честно. Мне пришлось разговаривать с этой обезьяной, и даже заплатить ему, чтобы он забрал заяву. Мы расплатились, и вот уже полтора года никто из наших ребят в беду не попадает. Больше таких случаев в нашей организации не повторится. Не повторится, Алеша?!
– Не повторится! – твердо отчеканил Рябов.
Я подумал, что мне глубоко насрать на Рябова, на его сердце, на его короткую жизнь, потому что долго он точно не проживет. Меня все еще колотило. Я стал вспоминать, как часто случалось такое раньше.
Случалось. Я даже играл сам с собой в такую, млин, игру – угадаю или нет, кто что скажет или кто что сделает. Никому не рассказывал, ясный хрен. О таком расскажешь – мигом в дурку упекут, свои же и упекут. Мне хватало с черепами других заморок, ну их на фиг!
Но раньше из меня не перли всякие… всякие, млин, страшилки.
– Ты уловил, орел? – Оберст ткнул пальцем в Мюллера. – Нам не нужны обормоты, устраивающие драки с гомиками и растаманами! Нам не нужны разборки с ментами и мамашами избитых волосатиков. Мы принимаем серьезных ответственных людей, готовых к работе на перспективу. Мы зовем к себе тех, кто готов преодолевать лишения, кто готов к многолетней конспирации и воинской дисциплине. Мы не обещаем близкой победы и кисельных берегов… – Оберст резко замолк. Он смотрел на нас так, словно мы у него что-то украли. – Мы – на переднем крае войне, а кто на переднем крае, тот что?..
– Тот гибнет в первую очередь, – закончил я.

ЗАПАХ КРОВИ
Да, в этом вся беда. За планетой и ее обитателями невозможно постоянно присматривать. Ко всему прочему, у нее идиотская орбита. Когда Моргана и наш родной Митра сближаются до четверти светового, все планеты рыжей Морганы ведут себя прилично. И Альфа, и Гамма, и Эпсилон, и груда астероидов, оставшихся после взрыва Дельты. Кружат себе и кружат, согласно учебнику астрономии. Потому их давно обшарили, еще в прошлом столетии. Их со всех сторон просверлили, соскоблили и, как следует, потрясли взрывами. На Гамме, как известно, оказались вполне сносные условия для расселения рода человеческого. Ну, не вполне сносные, ученым пришлось немало потрудиться над составом атмосферы, так что первые два поколения детишек выросли под губками искусственных легких. Зато теперь на Гамме Морганы пруд пруди курортов, уютных бухточек на продажу, с домиками на круче и беленькими ступеньками к самому пляжу и качелями на берегу…
Что-то я отвлекся.
Я ведь почему так часто о нем думаю? О Бродяге Марше. Не потому, что я так уж тесно с ним дружил. Просто, если честно, я здорово наложил в штаны, когда услышал всю эту историю с пляжем. И врачу на недельном осмотре я честно признался, что выбит из строя. Потому что Бродяга Марш – он вроде как похитил мою мечту. Это мы с моей девушкой так прикидывали, что за два контрактных срока я накоплю достаточно, чтобы сделать взнос за дом. Моей хотелось домик в престижном районе, чтобы жить, как в раю. Еще лучше – на взморье. Чтобы никто не доставал, чтобы пищу подвозили ночью, отфильтрованное море, никаких туристов… Домик на скале. Прямо как в рекламном проспекте, который показал мне врач. Выходило так, что мы вдвоем с Бродягой Маршем грезили одинаковым гнездышком, пустышкой с обложки стройкорпорации! Не вдвоем, тепло улыбнулся врач. Вас таких много. Достойная мечта для достойного защитника отечества, стоимостью под два миллиона!..
Мечта для тех, кто любит свободу.
7
МЫ – БЕЛАЯ ГВАРДИЯ
Истинная храбрость заключается в том, чтобы жить, когда правомерно жить, и умереть, когда правомерно умереть.
Дайдодзи Юдзана (начальные основы воинских искусств)

– Лучшие погибают первыми! – заявил я.
Роммель и Лось уставились на меня, как на говорящую лошадь.
– Горько, но справедливо, – подтвердил Оберст. – Так было и так будет всегда. Погибают лучшие. Погибают парни, способные подняться, когда свистят пули, или выйти с одним ножом против толпы вооруженных зверей. Миллионы сытых, разжиревших мужиков жрут водку у телевизоров. По возрасту это ваши отцы, но им нечем оправдаться перед вами. У них нет малейшего права указывать вам, как жить, что носить и как себя вести, потому что они уступили вам передний край обороны. Они продались, они заткнули уши и глаза, они не хотят видеть, как в неравной схватке гибнут лучшие сыновья нации. Они способны только втайне завидовать вашей отваге, вашей силе и вашему чувству справедливости.
Потом сильные русские мужчины удивляются, почему за всю трудовую жизнь не накопить на квартиру, почему до старости приходится спать валетом с тещей и детьми, а носороги живут в хоромах и ставят золотые унитазы. Но разве кто-то выступил, когда правительство лишило очереди стариков и раздало квартиры черным? Разве кто-то сказал: «Хватит вздувать цены на жилье?» Ведь цены лезут вверх, потому что у черных полно денег, а деньги они выгребли из кармана наших смелых, умных мужчин.
Смелые, умные мужчины смотрят по ящику, как их отчаявшиеся дети громят рынки. Втайне все рады, когда грохнут хотя бы одного зверя. Втайне они вышвырнули бы всех зверей в чуркистаны, а на деле сидят на задницах ровно и покупают у зверей пучок укропа за доллар. Взрослые позволяют вам погибать за них на войне. Если бы сильные русские мужчины захотели, наша земля освободилась бы от ига за несколько недель. Но мы слышим только болтовню…
У меня от речей Оберста комок застрял в глотке. Еще никто так со мной не говорил, никто, млин!
«Почему так?..»
– Почему так? – Вождь обвел нас горящим взглядом. – Кто мне скажет, почему? Почему одна болтовня, а на деле вам приходится отдуваться за всех? Почему все ненавидят зверей, но никто не хочет поддержать вас, ребята? Почему взрослые позволяют вам умирать?
Мюллер слушал, отвесив челюсть. У Фрица чуть слюна не капала. Лось и Роммель позабыли про курево, их сигареты потухли в пепельнице. Фельдфебель и пацаны, так и не снявшие куртки, смотрели на Оберста, затаив дыхание.
– Вот ты, где учишься, кем хочешь стать? – Оберст ткнул пальцем Роммелю в грудь.
С перепугу чувак едва на пол не свалился.
– Это… в колледже… на механика пойду.
– А зачем?
– Ну… как… – Роммель поглядел на Мюллера. Он всегда, когда не знает, что делать, бежит к Мюллеру плакаться. Но сегодня тот ему ничем пособить не мог, сам заклинил.
– «Ну-уу, ка-а-ак»… – Фельдфебель проблеял по-козлиному, передразнивая Роммеля. Пацаны в куртках засмеялись, даже Оберст улыбнулся.
– Ни хрена не втыкаются, блин, – цыкнул зубом Рябов.
– Ты учишься, потому что так положено, – теперь Оберст склонился над Роммелем. – И вкалывать пойдешь, как папа Карло, потому что все дрючатся, и тебе надо, как все. Встанешь к станку, отпашешь, вечером бухалово, женишься, дети сопливые, снова бухалово, и забудешь, кем ты мог быть.
– А кем он мог быть? – ядовито скривился Мюллер. – Профессором, что ли?
– Уж всяко не дворником! – рыкнул Оберст. – Я не могу обещать вам легкой жизни, но одно могу обещать твердо: после того как мы победим, после того как мы скинем гнилое правительство абрамовичей, каждый из тех ребят, кто сегодня отдает молодость борьбе, займет достойный пост в руководстве. Мы вышвырнем взяточников и воров, пошлем рубить лес гомосеков, извращенцев, алкашей, из которых и состоят сегодня наши районные и городские власти! Обновленная страна будет нуждаться в тысячах новых директоров и администраторов.
– А если мне футбол нравится? – загудел Лось. – Я вот сам не очень играю, но болею и с «Зенитом» ездил…
«Будешь собирать ребят в команды…»
– Нравится футбол – будешь собирать талантливых ребят в команды. Не нужны нам черномазые в российских клубах, у нас полно замечательных игроков, но их зажимают!
– А куда идти-то? – растормозился, наконец, Роммель. – Не в институт же! Это, вон, у евонной матушки бабло есть, институт купить, – и он махнул в мою сторону. Видно, в падло Роммелю было с Оберегом тереть, решил стрелки на меня перевести.
Я за маманю на Роммеля даже не обиделся. А фигли обижаться, если так и есть? Бабло у моих стариков водится, только мне насрать. Оба мне мозги выклевали своей вонючей болтовней. Как припрутся вечером, деньги с точек соберут – только и слышно, какие хачи все подонки, как они лучшую торговлю подмяли, а нашим ни вздохнуть, ни пернуть. И что скоро ларьки закрыть придется, а еще лучше – поджечь, чтобы ублюдкам бакинским не достались, и кассы разбить, и весы…
Короче, млин, я эти базары и так каждый день слышу. Не то чтобы я черепов ненавидел, вовсе нет, даже наоборот. Просто они задолбали, каждый день – одно и то же. А если честно… Но об этом я ни с кем базарить бы не стал. Если честно, я к мамане несколько раз подкатывался, с тех пор как стал видеть сны всякие страшные, или там, слова угадывал, но ни хрена не добился. Матери вечно некогда, ей бабло надо с точек собирать… Впрочем, я Оберсту еще раньше о семье рассказал, поэтому на гундоса Роммеля мне положить было.
– Институт? – обрадовался Оберст. – Великолепно! Институт – это то, что надо. Книжки там будете читать, много книжек, песни распевать. Еще, пожалуй, с негритосами породнитесь, вместе, в обнимку споете! Славное, млин, студенчество только тем и занято, что с черножопыми песни распевает. И ты бы туда хотел, да?!
Оберст упер руки в подлокотники роммелевского стула, так что тот теперь, даже если бы захотел, не сумел бы убежать.
– Ты не хочешь думать, ты пропиваешь мозги, – отчеканил Оберст. – Не хочешь думать, зачем тебе колледж, зачем институт. Позовут в армию – наденешь сапоги и побежишь вшей кормить. А кому от этого лучше, тебе наплевать. И тебе наплевать! – развернулся он к Мюллеру. – Я вам расскажу, но не всем, не всем. Рябов?
– Я! – подпрыгнул здоровяк.
Ох, мне точно кошка лапкой по щеке провела. Ну до чего же в кайф, когда вот так, четко, но никого не гнобят, а напротив, уважительно…
– Рябов, проводи!
Рябов отодвинул засов совсем на другой двери, не на той, через которую мы вошли. За дверью оказалось мокрое крыльцо и задний двор.
– Мы никого не держим, – миролюбиво сказал Оберст. – Но просто так укрывать малолетних дураков я не намерен. Здесь вам не детский сад. Или с нами, или сами по себе.
Фрица и Мюллера конкретно заплющило, но оба остались. Я так и знал, что останутся. Еще я про себя подумал, что непременно приведу Томаса и Ильича. Лишь бы Ильич бросил пить. Он ведь нормальный пацан, Ильич, не мудило вроде Шварца…
Что же за хрень сегодня ночью снилась?..
– Все, что мы делаем в этом мире, мы делаем для кого-то, – Оберст приказал снова закрыть дверь и заговорил слегка помягче. – Институт, армия, колледж… Это придумало правительство предателей. Эти сволочи продали нас олигархам и извращенцам. Вы бьете растаманов? Ха, не смешите меня! Да пусть себе бродят, мы их позже, когда придем к власти, прихлопнем разом. Мы им скажем: нравится трясти мотней под музыку черных гомосеков? Тогда выбирайте – или валите в Африку, или валить лес в Сибири!
Лось и Роммель заржали.
«Не панки нас должны волновать…»
– Не панки нас должны волновать, – Оберст перевел дух. – Все вы делали правильно, когда не нарывались на конфликт с ментами. Все правильно: группой подскочили, акция, и молнией – отход. Но вас нужно учить, иначе непременно ошибетесь и попадете в переплет. Да вы уже ошиблись, черт возьми! Подумайте, для чего мы гоняем этих обормотов? Правильно – чтобы люди, а они в массе трусливы, видели, что есть сила, способная за них постоять. Народ ждет эту силу, но силу организованную, сплоченную, а не гопников под кайфом.
Мы – закон природы, потому что природа сопротивляется вымиранию нации. Но если мы забудем о своем предназначении, то нас перебьют, как крыс. Вас мало бьет милиция? Вас мало сношают предки и всякие ветераны-мудаки, ни хрена не видевшие в жизни, кроме бутылки и своего станка? Настоящие патриоты, те кто желает процветания своему народу, никогда не будут вкалывать на правительство предателей. Настоящий патриот будет работать на себя, в своем бизнесе или у друзей, таких же патриотов нации. Настоящий патриот никогда не пойдет в армию, защищать ублюдков и масонов, засевших в Кремле! Никаких им налогов, никакого сотрудничества. Чем быстрее развалится вонючая империя абрамовичей, тем скорее у русских людей откроются глаза!
У меня внутри малость отпустило. Ощущения, как будто отравился, но это не отрава, точно. Живот вообще ни фига не болел, зато мутило, словно бы прямо в голове. Не, раньше так сильно никогда не прихватывало…
– Так что, на армию, типа, болт забить? – осмелился Фриц. Кажется, эта мысль ему здорово пришлась по душе. – А работать вообще не надо? А что тогда, воровать?
– Забить надо на подлое государство, убивающее русских. А работать надо так, чтобы приносить пользу товарищам. Кто реально хочет и может принести пользу, без работы не останется. Мы – белое сопротивление. Долг каждого из нас – всеми силами подрывать и раскачивать прогнивший путинский режим.
– А какой режим не прогнивший? Вон, мой дед Сталина хвалит. Сталин тоже прогнивший был? – спросил Роммель.
«Сейчас он закурит», – подумал я.
– Сталин спасал страну, – кивнул Оберст. – Спасал, но был непоследователен. После смерти Сталина власть в стране снова захватили те, с кем он боролся, – Оберст взял у Фельдфебеля сигарету, Рябов подскочил с зажигалкой.
– Ну да… А дед обещал мне тыкву пробить, если свастику еще увидит, – хохотнул Роммель. – Он на Сталина своего молится, но зато против Гитлера. А еще он говорит, что Сталин-то грузином был, так что тоже был против русских…
Мне показалось, что вот-вот я ее поймаю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37