Гостья легко запрыгнула на стол и уставилась на меня прозрачными рыбьими глазами. Ее харя показалась мне смутно знакомой. Точно, млин! Почти так же выглядела одна древняя немецкая актриса, по ней еще весь рейх сох в свое время… но имя как назло вылетело из моей отупевшей башки. Короче, фильмы там были – голимое дерьмо, но тетка стильная, сытая такая стерва, настоящая гестаповка, млин. И непонятно, сколько ей лет, может двадцать пять, а может – за сорок.
Эта коза так же смотрелась, особенно в кожаных перчатках. Я подумал, что надо не забыть спросить потом у Оберста, не немцы ли эти ребята. Тут как раз Оберст выругался, почти беззвучно. Похоже, для него появление белобрысой тетки стало сюрпризом. Ясный перец, Вербовщика привел он сам, а где наш лагерь, никто не знал. Выходит, что тайна лопнула.
– Хорошо, – повторил Вербовщик. – Сергей, зайдите! Этот кандидат отвечает параметрам годности на семьдесят два процента.
– Я же вам говорил, – засуетился Оберст. – Я же вам говорил, я не ошибаюсь…
– Недостаточен уровень агрессивности, – перебила его «немецкая актриса». Она ловко перебросила «дипломат» на колени. Пискнул замок, верхняя крышка откинулась, и лицо тетки осветилось светло-зеленьм. Видать, там у нее был ноутбук или что-то вроде.
У меня возникло поганое ощущение, что меня покупают. Или продают.
– Что находится здесь? – женщина постучала пальцем по своему охренительному чемодану. Лампочка на замке подмигивала, словно часики.
Я малость прибалдел. Всякое бывало, и мозги чужие иногда слышал, и заранее, кто что сделает, угадывал, даже в драке помогало, и заранее всегда знал, кто за дверью ждет, но чтоб в барахле чужом копаться…
Мне пришлось здорово напрячь извилины.
– У вас там… – Я не отрываясь, глядел на крохотный моргающий светлячок. Проще всего было заявить, что в чемодане компьютер. – У вас там… пусто.
– Ответ неполный, – отрезала «немка».
Оберст шумно выдохнул. Вербовщик продолжал выстукивать пальцами морзянку. Я захлопнул гляделки и попытался представить, точно отпираю ее долбаный чемодан. Чем активнее я этим занимался, тем сильнее болела моя невыспавшаяся репа. Потому что результат получался какой-то дикий.
– Сергей, спасибо. Вы нам пока не нужны.
Первый раз я слышал, чтобы с Оберстом кто-то так базарил. Но он вытянулся по струнке, кивнул и отчалил, словно язык засунул в зад. Не то чтобы отошел там меня подождать, а вообще свалил.
– Вам задали вопрос, – напомнил Вербовщик.
В дипломате не то чтобы пыль каталась. Там было… вот засада, не втыкаю я, как объяснить. Будто стоишь на крышке люка, а под тобой не два метра гнилой трубы и речка с говном, а здоровый пустой коллектор. Однажды мы ходили гонять бомжей и набрели с пацанами на такой вот сухой коллектор. То есть, ясен перец, это я вывел пацанов на нужный люк, но оглашать свой, млин, охренительный успех не стал. Сделал вид, будто мы на этот сраный люк случайно наступили. Мне лишняя слава ни к чему, тем более, Оберст раза два просил быть скромнее.
Вот и сейчас я, как чудило на другую букву, пялился на дорогущий чемодан и вместо кнопок и экрана видел тот самый темный люк и трубу, ведущую в глубину. Из трубы тянуло дымом, куревом и мокрыми ватниками. От кейса ничем не тянуло. Там не было компьютера, но не было и совсем пусто. Тетка держала руки в перчатках над чем-то, млин, что я не мог определить.
– Первое, что придет в голову, – напомнил Вербовщик.
– Там люк, – брякнул я. – Там люк, а под люком нет дна.
Гости переглянулись. Оберст предупреждал меня, что привезет серьезного чела, и что тот будет задавать всякие вопросы, и что надо отвечать честно, если хочу попасть в настоящий Отряд. Не отряд, а Отряд. Но о таких вопросах он не предупреждал. Кроме того, эта тетка с рыбьими гляделками. Ее Оберст точно не привозил.
– Расскажите о ваших снах. Не задумывайтесь, просто говорите все, что видели.
Я рассказал, все что помнил. Откуда они об этом узнали, я не спрашивал. Похоже, эти ребята действительно не из подвала вылезли. И, похоже, я зря растопырил пальцы, что, мол, не доверяю, и все такое… Я рассказал о войне, в которой принимал участие. О погибших рядом со мной братишках, которых никогда не видел. Об уродах и всяких чудесах, которые еще мог кое-как описать. Я вдруг подумал, что эта блондинистая стерва меня может вылечить. Я почуял в ней что-то…
Что-то медицинское. Но как позже выяснилось, я ошибся. Резать она умела круто, но к медицине это не имело отношения.
Она тоже выговаривала слова слишком четко, как и ее кореш. И меня здорово коробило от их «выканья». А еще меня коробило от того, что я не мог угадать их мысли. Обычно это было для меня туфтой голимой – угадать, что думает чел, особенно если до этого уже с ним перетирал. Ну там, голос слышал, в глаза поглядел…
А с этими… экзаменаторами, млин, ни фига не получалось. Полный капец, не вижу и не слышу. И не могу угадать, что они сделают. То есть иногда я угадывал, когда Вербовщик разрешал мне угадать. Не могу сказать, что мне это зашибись как понравилось. Точно стоишь голый перед зеркальной дверью; тебя с той стороны в лупу рассматривают, а ты пялишься, как дебил, в собственное отражение.
– Мы сейчас прокатимся, – сказала женщина.
Они подхватили свои чемоданчики и ждали, пока я первый выйду. Я вышел и слегка офигел. Оберст куда-то свалил, зато между двух толстых сосен стоял джип. Серебристый такой, здоровенный джипяра, с тонированными стеклами. Кажется, штатовский, похож на «тахое», но я не был уверен, а заглядывать со стороны морды мне показалось несолидным. Уже почти рассвело, и стало видно, как капли дождя пляшут на крыше джипа.
«Немка» открыла переднюю дверцу, уселась за руль и кивнула мне. Задняя дверца распахнулась, внутри зажегся свет. Оттуда потянуло теплом и вкусными запахами, как всегда бывает в дорогих тачках. Понесло кожей, духами и той особой, приторной вонючкой, которой пропитывают салон. Короче, там было все путем, но я нутром этой тачки больше не интересовался.
Я глядел вниз. В смысле, млин, под колеса. Фишка в том, что джипяра этот ниоткуда не приезжал. Он просто не мог бы ниоткуда приехать, потому что и сзади, и спереди росло по сосне, буквально в сантиметре от каждого бампера. И с той стороны тоже росли деревья. На блестящих колпаках муха не сидела, а резина выглядела так, словно джип сию секунду вывезли из салона. И вся эта хрен знает сколько стоящая фиговина потихоньку увязала во влажной земле, и трава вокруг росла, почти скрывая колеса шестнадцатого диаметра. И позади этой обалденной тачки не было следов. Качались под дождиком кустики, ветки маленьких елок и прочих там, блин, тополей, но не было ни колеи, ни примятой травы, ничего.
Колдовство, млин.
Впрочем, дороги и быть не могло. Единственная тропа, ведущая со станции, вся в корягах и лужах, рассекала опушку совсем в другом месте, как раз с другой стороны от наших палаток, там, где озеро.
Эта мелкая баба завела мотор. Или мне это только показалось, что-то тихо загудело. Я оглянулся, но не увидел ничего, кроме штабной палатки, а наши, пятнистые и оранжевые, скрывал туман. Оберст исчез, словно ему в сортир приперло, остальные наши пацаны еще спали. Меня колотило, сам не пойму, почему. То есть понятно, но тогда я сам себе хрен бы признался.
– Вы боитесь? – спросил Вербовщик. Он стоял рядом, неподвижный, как манекен, и держал в руке свой «дипломат». С его серого свитера скатывались капли дождя, словно это была не шерсть, а непромокаемая синтетика.
– Ничего я не боюсь, – резко отшил я и впервые увидел его лицо. Этот чудик был зверски похож на свою подружку, настоящий ганс, ни убавить, ни прибавить. И хренушки нарисуешь его портрет!
– А Оберст… то есть Сергей говорил, что вы еще одного пацана пригласили…
– Пригласили, но он оказался не годен.
– Не годен? Ни фига се… А чего он завалил-то?
– Он не поехал с нами. Испугался.
Я снова поглядел на джип. Чем дольше я разглядывал его серебряный бок, блестящие фары и хром на колесах, тем яснее чувствовал подвох. Еще у него был интересный лючок, ну, тот самый, куда бензин заливать. Его словно наметили по контуру. То есть, вроде бы, маленькая дверца, а хрен отопрешь. Словно, млин, нарисована.
Честно сказать, малехо я сел на измену.
– А много народу вы это?..
– Тебя интересует ежегодный набор? Примерно восемьдесят человек, – Вербовщик перешел на «ты», и мне это понравилось.
Восемьдесят человек, присвистнул я, но вслух ничего не сказал. Стало быть, всего лишь восемьдесят человек они вербуют ежегодно по России, или с других стран тоже?..
– Конкурс выдерживают восемьдесят человек со всей планеты, – с готовностью ответил он, хотя я ни о чем не спрашивал. – Кстати, с этого момента ты считаешься абитуриентом. Вот твой месячный аванс. Даже если не пройдешь тесты, деньги останутся у тебя.
И сунул мне пачку бакинских. Тут меня слегка заплющило, там было не меньше штуки. И это у них называется «месячный аванс»?!
Я влез в тачку, и кожа уютно скрипнула у меня под задницей. А Вербовщик впихнулся следом, рядом со мной, на заднее сиденье. Там, короче, места еще на двоих осталось. Двери закрылись, сразу потемнело, но стекла не стали прозрачными. Словно изнутри тонировка была такая же, как снаружи.
– Вы обещали показать… – Если честно, я конкретно бакланил, ни фига не втыкал, что именно хочу увидеть. Я хотел убедиться, что они серьезные люди, а не гопота, и вообще…
– Нам тоже нужно побыстрее получить доказательства, что мы не зря теряем время. Мы либо поедем, либо нет. Сейчас все зависит от тебя.
Я ему сразу поверил, хотя насчет военной академии у меня оставалась куча сомнений. А тут я ему сразу поверил. Потому что у нашей машины не было мотора. Мы точно сидели в увеличенной детской модельке! Спереди – такой же багажник, как сзади. Спасибо, хоть приборная доска имелась, и в замке зажигания покачивались ключи. Обложили меня конкретно, похлеще, чем в ментовке. Я ездил в разных тачках, но никогда еще не встречал такой двери, как тут. Задняя правая была со вставками из дерева и кожи, все путем, как положено в такой навороченной тачке, но зато на ней не было ручек. Ни одной. Хрен выйдешь, и даже стекло не опустить.
Я заценил передние двери – там такая же лабуда. И со стороны Вербовщика не было ни ручек, ни кнопок. Короче, двери тут, похоже, отпирались по команде с пульта или с пейджера. Или напрямик, по команде из головы.
– Это и есть?.. – я снова не договорил. В глотке вдруг пересохло, блин, точно неделю не пил.
– Да, именно это и есть единственный тест, который не прошел твой товарищ. Если честно, остальные показатели нас беспокоят значительно меньше. Точнее – вообще не беспокоят. Поэтому мы в год с трудом набираем восемьдесят человек.
– Вы что, меня за дебила держите?
– Напротив. У тебя аномально высокий коэффициент восприимчивости. Раньше таких, как ты, называли медиумами. Все остальное для нас не столь важно. Важно одно – сумеешь ли ты перенести дорогу.
– Дорогу куда? – Кажись, мне приспичило по-большому, брюхо конкретно скрутило.
– Для начала в Астраханскую область. Мы же обещали тебе предоставить доказательства. Тебе надо всего лишь поверить, что мы поедем. Если ты боишься, можешь выйти, – Вербовщик толкнул дверцу и легко выскользнул под дождь. Снаружи гудела целая туча комаров, но ни один не залетал в салон. – Можешь выйти и вернуться к своим товарищам. Больше мы не встретимся.
Я закрыл глаза, мысленно выругался и решил, что, если выберусь, при встрече с Оберстом пошлю его по пешеходно-сексуальному маршруту, далеко и надолго. Потом я вспомнил пьяную харю Ильича, вспомнил вопли отца, кулаки участкового и всю эту гнилую шнягу, в которой предстояло плавать до старости, а скорее – до смерти. Потому что я ни хрена не верил, что доживу до седин, и в прочую муть.
– Никуда я не пойду! – заявил я. – Поехали, заводи!
Вербовщик уселся рядом, «немка» ухмыльнулась и повернула ключ в замке.
И мы поехали.
ЗАПАХ КРОВИ
– Анализ готов, – прокашлялся Хобот. – Командир, очень странная картина. То ли у меня лазарет врет, то ли не хватает мощности процессора…
Я слушал Хобота вполуха. Гораздо больше меня занимали лифтовые шахты. Где-то далеко наверху вспыхивали и гасли аварийные лампы, а внизу была полная темнота. Из пробитой трубы прямо на голову капала горячая вода. Я поставил гранаты в ряд перед собой, чтобы удобнее было бросать, если из шахты что-то полезет. Онемевшее после укола плечо снова кровоточило.
– К чему ты клонишь? – оборвал Хобота декурион. – Говори прямо.
– Прямо? – Хобот вздохнул, словно от него требовали совершить какую-то подлость. – Командир, ящеры состоят из живой материи, но… не белкового типа. Анализатор путается. Таких соединений нет в регистре. Это вполне могут быть эмбриональные гибриды, вроде наших носильщиков, только у туземцев они имеют боевое назначение. И судя по всему, кислород в роли декатализатора. При попадании снаряда их организм разрушается в считаные секунды. Но наши гибриды выращены из живых стволовых платформ. А здесь… В полевых условиях мне не определить.
– Ты считаешь, ящериц производят аборигены?!
– Не только ящериц. Всю эту агрессивную нечисть – распадников, кислотных жуков, летучих рыб…
– Хобот, что ты несешь? Откуда у людоедов технология эмбрионального клонирования? Бауэр, твое мнение? Ты исключаешь, что это естественные формы?
Мне не хотелось отвечать. В гулкой пустоте грузового вестибюля наши голоса плясали, как пьяные, мешая слушать тишину. Мы успели запереть за собой главный люк тамбура, но оставались три грузовые шахты…
– Да, исключаю. Командир, я уже ознакомился с данными анализа. Прогнал их на своем процессоре. Есть встречная идея…
– Не тяни. Сейчас все идеи годятся.
Я вколол в прокушенное плечо еще один тюбик. Из трубы над головой уже не капало, а поливало, под ногами натекла невидимая лужа. Мне показалось, что далеко внизу, в шахте, кто-то трогает лестницу.
– Я думаю, Хобот не вполне прав. Эти новые прыгающие рептилии – продукт нукле-синтезатора. Но запустили синтезатор не горожане, а кто-то другой. На планете есть кто-то поумнее этих фиолетовых уродов, вот что я думаю… Только у нас прибор занимает площадку размером со стадион, поэтому нам не верится. Посмотри сам результаты, убедишься – цепочки налицо. Аденин – тимин – цитозин – гуанин… Эти ящерки отпочковались от головного сборщика генома и поддерживали себя сами, за счет внешней среды. Возможно, за счет поглощения белковых структур, но пока непонятно…
– Что непонятного? – взорвался Гвоздь. – Они выжирают людям мозги!
Тишину разрезал далекий крик, скорее – истошный вопль. И сразу вслед за ним – гулкие взрывы мин со стационарного палинтона. Такое ни с чем не спутаешь. Очевидно, легат отдал приказ на массированный штурм города. Нам оставалось только ждать в тамбуре, запершись изнутри. Без подкрепления кучка раненых обречена…
– Это нецелесообразно, – влез вдруг Мокрик. – Вы заметили – они пожирают только головы и верхнюю часть туловища. Там, где грудная клетка, защищенная ребрами и позвоночником, и толстые кости черепа. Если бы они питались человечиной, имело бы смысл начинать с мясистых частей…
– Эй, замолкни и следи за своим лифтом, – перебил я. – Командир, взглянем на дело с другой стороны. А что если это многоступенчатый глюк? Что если нам внушают не только ящеров-убийц, но и данные анализа?
– И снаружи ребят никто сейчас не доедает? – ехидно спросил Свиная Нога, указав на толстый титановый щит, который мы с таким трудом задвинули. – Бауэр, тогда выйди наружу, если это глюки!
Я хотел ему ответить, но плюнул. Бесполезно, этого кретина не переспоришь. Он видит только то, что позволяют его свинячьи глазки, и слышит только то, что вбивают ему в уши. Он слабый аномал, почти никакой.
– Но, господин декурион… – снова влез в беседу этот умник, коротышка Мокрик. Меня он демонстративно игнорировал. – Мы ведь начали высадку после того, как прервалась связь. Даже если на поверхности планеты возникают множественные глюки, на орбите их нет. Я тоже читал о теории многоступенчатых глюков, но пока она не подтвердилась. Зато убитых поселенцев видно со спутника. Это не может быть глюком, это реалия.
Хобот и Гвоздь молчали, и я промолчал. Потому что слизняк Мокрик, по сути, был прав. Трупы ученых были обнаружены со спутника утром, после того как планета вышла из тени. А уже вечером стая плоских мимикрирующих рептилий загнала нас в грузовой тамбур опреснителя. В который раз на этой чертовой Бете мы попали в переделку…
– А почему человека надо есть, начиная с задницы? – съязвил из темноты Гвоздь. – Ты что, пробовал?
– Я не пробовал, – захлюпал носом Мокрик. – Но так удобнее, это же очевидно.
– Удобнее? И что… что из этого следует?
В наушниках кто-то противно захихикал, затем раздался такой звук, словно скреблись когтями о стекло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
Эта коза так же смотрелась, особенно в кожаных перчатках. Я подумал, что надо не забыть спросить потом у Оберста, не немцы ли эти ребята. Тут как раз Оберст выругался, почти беззвучно. Похоже, для него появление белобрысой тетки стало сюрпризом. Ясный перец, Вербовщика привел он сам, а где наш лагерь, никто не знал. Выходит, что тайна лопнула.
– Хорошо, – повторил Вербовщик. – Сергей, зайдите! Этот кандидат отвечает параметрам годности на семьдесят два процента.
– Я же вам говорил, – засуетился Оберст. – Я же вам говорил, я не ошибаюсь…
– Недостаточен уровень агрессивности, – перебила его «немецкая актриса». Она ловко перебросила «дипломат» на колени. Пискнул замок, верхняя крышка откинулась, и лицо тетки осветилось светло-зеленьм. Видать, там у нее был ноутбук или что-то вроде.
У меня возникло поганое ощущение, что меня покупают. Или продают.
– Что находится здесь? – женщина постучала пальцем по своему охренительному чемодану. Лампочка на замке подмигивала, словно часики.
Я малость прибалдел. Всякое бывало, и мозги чужие иногда слышал, и заранее, кто что сделает, угадывал, даже в драке помогало, и заранее всегда знал, кто за дверью ждет, но чтоб в барахле чужом копаться…
Мне пришлось здорово напрячь извилины.
– У вас там… – Я не отрываясь, глядел на крохотный моргающий светлячок. Проще всего было заявить, что в чемодане компьютер. – У вас там… пусто.
– Ответ неполный, – отрезала «немка».
Оберст шумно выдохнул. Вербовщик продолжал выстукивать пальцами морзянку. Я захлопнул гляделки и попытался представить, точно отпираю ее долбаный чемодан. Чем активнее я этим занимался, тем сильнее болела моя невыспавшаяся репа. Потому что результат получался какой-то дикий.
– Сергей, спасибо. Вы нам пока не нужны.
Первый раз я слышал, чтобы с Оберстом кто-то так базарил. Но он вытянулся по струнке, кивнул и отчалил, словно язык засунул в зад. Не то чтобы отошел там меня подождать, а вообще свалил.
– Вам задали вопрос, – напомнил Вербовщик.
В дипломате не то чтобы пыль каталась. Там было… вот засада, не втыкаю я, как объяснить. Будто стоишь на крышке люка, а под тобой не два метра гнилой трубы и речка с говном, а здоровый пустой коллектор. Однажды мы ходили гонять бомжей и набрели с пацанами на такой вот сухой коллектор. То есть, ясен перец, это я вывел пацанов на нужный люк, но оглашать свой, млин, охренительный успех не стал. Сделал вид, будто мы на этот сраный люк случайно наступили. Мне лишняя слава ни к чему, тем более, Оберст раза два просил быть скромнее.
Вот и сейчас я, как чудило на другую букву, пялился на дорогущий чемодан и вместо кнопок и экрана видел тот самый темный люк и трубу, ведущую в глубину. Из трубы тянуло дымом, куревом и мокрыми ватниками. От кейса ничем не тянуло. Там не было компьютера, но не было и совсем пусто. Тетка держала руки в перчатках над чем-то, млин, что я не мог определить.
– Первое, что придет в голову, – напомнил Вербовщик.
– Там люк, – брякнул я. – Там люк, а под люком нет дна.
Гости переглянулись. Оберст предупреждал меня, что привезет серьезного чела, и что тот будет задавать всякие вопросы, и что надо отвечать честно, если хочу попасть в настоящий Отряд. Не отряд, а Отряд. Но о таких вопросах он не предупреждал. Кроме того, эта тетка с рыбьими гляделками. Ее Оберст точно не привозил.
– Расскажите о ваших снах. Не задумывайтесь, просто говорите все, что видели.
Я рассказал, все что помнил. Откуда они об этом узнали, я не спрашивал. Похоже, эти ребята действительно не из подвала вылезли. И, похоже, я зря растопырил пальцы, что, мол, не доверяю, и все такое… Я рассказал о войне, в которой принимал участие. О погибших рядом со мной братишках, которых никогда не видел. Об уродах и всяких чудесах, которые еще мог кое-как описать. Я вдруг подумал, что эта блондинистая стерва меня может вылечить. Я почуял в ней что-то…
Что-то медицинское. Но как позже выяснилось, я ошибся. Резать она умела круто, но к медицине это не имело отношения.
Она тоже выговаривала слова слишком четко, как и ее кореш. И меня здорово коробило от их «выканья». А еще меня коробило от того, что я не мог угадать их мысли. Обычно это было для меня туфтой голимой – угадать, что думает чел, особенно если до этого уже с ним перетирал. Ну там, голос слышал, в глаза поглядел…
А с этими… экзаменаторами, млин, ни фига не получалось. Полный капец, не вижу и не слышу. И не могу угадать, что они сделают. То есть иногда я угадывал, когда Вербовщик разрешал мне угадать. Не могу сказать, что мне это зашибись как понравилось. Точно стоишь голый перед зеркальной дверью; тебя с той стороны в лупу рассматривают, а ты пялишься, как дебил, в собственное отражение.
– Мы сейчас прокатимся, – сказала женщина.
Они подхватили свои чемоданчики и ждали, пока я первый выйду. Я вышел и слегка офигел. Оберст куда-то свалил, зато между двух толстых сосен стоял джип. Серебристый такой, здоровенный джипяра, с тонированными стеклами. Кажется, штатовский, похож на «тахое», но я не был уверен, а заглядывать со стороны морды мне показалось несолидным. Уже почти рассвело, и стало видно, как капли дождя пляшут на крыше джипа.
«Немка» открыла переднюю дверцу, уселась за руль и кивнула мне. Задняя дверца распахнулась, внутри зажегся свет. Оттуда потянуло теплом и вкусными запахами, как всегда бывает в дорогих тачках. Понесло кожей, духами и той особой, приторной вонючкой, которой пропитывают салон. Короче, там было все путем, но я нутром этой тачки больше не интересовался.
Я глядел вниз. В смысле, млин, под колеса. Фишка в том, что джипяра этот ниоткуда не приезжал. Он просто не мог бы ниоткуда приехать, потому что и сзади, и спереди росло по сосне, буквально в сантиметре от каждого бампера. И с той стороны тоже росли деревья. На блестящих колпаках муха не сидела, а резина выглядела так, словно джип сию секунду вывезли из салона. И вся эта хрен знает сколько стоящая фиговина потихоньку увязала во влажной земле, и трава вокруг росла, почти скрывая колеса шестнадцатого диаметра. И позади этой обалденной тачки не было следов. Качались под дождиком кустики, ветки маленьких елок и прочих там, блин, тополей, но не было ни колеи, ни примятой травы, ничего.
Колдовство, млин.
Впрочем, дороги и быть не могло. Единственная тропа, ведущая со станции, вся в корягах и лужах, рассекала опушку совсем в другом месте, как раз с другой стороны от наших палаток, там, где озеро.
Эта мелкая баба завела мотор. Или мне это только показалось, что-то тихо загудело. Я оглянулся, но не увидел ничего, кроме штабной палатки, а наши, пятнистые и оранжевые, скрывал туман. Оберст исчез, словно ему в сортир приперло, остальные наши пацаны еще спали. Меня колотило, сам не пойму, почему. То есть понятно, но тогда я сам себе хрен бы признался.
– Вы боитесь? – спросил Вербовщик. Он стоял рядом, неподвижный, как манекен, и держал в руке свой «дипломат». С его серого свитера скатывались капли дождя, словно это была не шерсть, а непромокаемая синтетика.
– Ничего я не боюсь, – резко отшил я и впервые увидел его лицо. Этот чудик был зверски похож на свою подружку, настоящий ганс, ни убавить, ни прибавить. И хренушки нарисуешь его портрет!
– А Оберст… то есть Сергей говорил, что вы еще одного пацана пригласили…
– Пригласили, но он оказался не годен.
– Не годен? Ни фига се… А чего он завалил-то?
– Он не поехал с нами. Испугался.
Я снова поглядел на джип. Чем дольше я разглядывал его серебряный бок, блестящие фары и хром на колесах, тем яснее чувствовал подвох. Еще у него был интересный лючок, ну, тот самый, куда бензин заливать. Его словно наметили по контуру. То есть, вроде бы, маленькая дверца, а хрен отопрешь. Словно, млин, нарисована.
Честно сказать, малехо я сел на измену.
– А много народу вы это?..
– Тебя интересует ежегодный набор? Примерно восемьдесят человек, – Вербовщик перешел на «ты», и мне это понравилось.
Восемьдесят человек, присвистнул я, но вслух ничего не сказал. Стало быть, всего лишь восемьдесят человек они вербуют ежегодно по России, или с других стран тоже?..
– Конкурс выдерживают восемьдесят человек со всей планеты, – с готовностью ответил он, хотя я ни о чем не спрашивал. – Кстати, с этого момента ты считаешься абитуриентом. Вот твой месячный аванс. Даже если не пройдешь тесты, деньги останутся у тебя.
И сунул мне пачку бакинских. Тут меня слегка заплющило, там было не меньше штуки. И это у них называется «месячный аванс»?!
Я влез в тачку, и кожа уютно скрипнула у меня под задницей. А Вербовщик впихнулся следом, рядом со мной, на заднее сиденье. Там, короче, места еще на двоих осталось. Двери закрылись, сразу потемнело, но стекла не стали прозрачными. Словно изнутри тонировка была такая же, как снаружи.
– Вы обещали показать… – Если честно, я конкретно бакланил, ни фига не втыкал, что именно хочу увидеть. Я хотел убедиться, что они серьезные люди, а не гопота, и вообще…
– Нам тоже нужно побыстрее получить доказательства, что мы не зря теряем время. Мы либо поедем, либо нет. Сейчас все зависит от тебя.
Я ему сразу поверил, хотя насчет военной академии у меня оставалась куча сомнений. А тут я ему сразу поверил. Потому что у нашей машины не было мотора. Мы точно сидели в увеличенной детской модельке! Спереди – такой же багажник, как сзади. Спасибо, хоть приборная доска имелась, и в замке зажигания покачивались ключи. Обложили меня конкретно, похлеще, чем в ментовке. Я ездил в разных тачках, но никогда еще не встречал такой двери, как тут. Задняя правая была со вставками из дерева и кожи, все путем, как положено в такой навороченной тачке, но зато на ней не было ручек. Ни одной. Хрен выйдешь, и даже стекло не опустить.
Я заценил передние двери – там такая же лабуда. И со стороны Вербовщика не было ни ручек, ни кнопок. Короче, двери тут, похоже, отпирались по команде с пульта или с пейджера. Или напрямик, по команде из головы.
– Это и есть?.. – я снова не договорил. В глотке вдруг пересохло, блин, точно неделю не пил.
– Да, именно это и есть единственный тест, который не прошел твой товарищ. Если честно, остальные показатели нас беспокоят значительно меньше. Точнее – вообще не беспокоят. Поэтому мы в год с трудом набираем восемьдесят человек.
– Вы что, меня за дебила держите?
– Напротив. У тебя аномально высокий коэффициент восприимчивости. Раньше таких, как ты, называли медиумами. Все остальное для нас не столь важно. Важно одно – сумеешь ли ты перенести дорогу.
– Дорогу куда? – Кажись, мне приспичило по-большому, брюхо конкретно скрутило.
– Для начала в Астраханскую область. Мы же обещали тебе предоставить доказательства. Тебе надо всего лишь поверить, что мы поедем. Если ты боишься, можешь выйти, – Вербовщик толкнул дверцу и легко выскользнул под дождь. Снаружи гудела целая туча комаров, но ни один не залетал в салон. – Можешь выйти и вернуться к своим товарищам. Больше мы не встретимся.
Я закрыл глаза, мысленно выругался и решил, что, если выберусь, при встрече с Оберстом пошлю его по пешеходно-сексуальному маршруту, далеко и надолго. Потом я вспомнил пьяную харю Ильича, вспомнил вопли отца, кулаки участкового и всю эту гнилую шнягу, в которой предстояло плавать до старости, а скорее – до смерти. Потому что я ни хрена не верил, что доживу до седин, и в прочую муть.
– Никуда я не пойду! – заявил я. – Поехали, заводи!
Вербовщик уселся рядом, «немка» ухмыльнулась и повернула ключ в замке.
И мы поехали.
ЗАПАХ КРОВИ
– Анализ готов, – прокашлялся Хобот. – Командир, очень странная картина. То ли у меня лазарет врет, то ли не хватает мощности процессора…
Я слушал Хобота вполуха. Гораздо больше меня занимали лифтовые шахты. Где-то далеко наверху вспыхивали и гасли аварийные лампы, а внизу была полная темнота. Из пробитой трубы прямо на голову капала горячая вода. Я поставил гранаты в ряд перед собой, чтобы удобнее было бросать, если из шахты что-то полезет. Онемевшее после укола плечо снова кровоточило.
– К чему ты клонишь? – оборвал Хобота декурион. – Говори прямо.
– Прямо? – Хобот вздохнул, словно от него требовали совершить какую-то подлость. – Командир, ящеры состоят из живой материи, но… не белкового типа. Анализатор путается. Таких соединений нет в регистре. Это вполне могут быть эмбриональные гибриды, вроде наших носильщиков, только у туземцев они имеют боевое назначение. И судя по всему, кислород в роли декатализатора. При попадании снаряда их организм разрушается в считаные секунды. Но наши гибриды выращены из живых стволовых платформ. А здесь… В полевых условиях мне не определить.
– Ты считаешь, ящериц производят аборигены?!
– Не только ящериц. Всю эту агрессивную нечисть – распадников, кислотных жуков, летучих рыб…
– Хобот, что ты несешь? Откуда у людоедов технология эмбрионального клонирования? Бауэр, твое мнение? Ты исключаешь, что это естественные формы?
Мне не хотелось отвечать. В гулкой пустоте грузового вестибюля наши голоса плясали, как пьяные, мешая слушать тишину. Мы успели запереть за собой главный люк тамбура, но оставались три грузовые шахты…
– Да, исключаю. Командир, я уже ознакомился с данными анализа. Прогнал их на своем процессоре. Есть встречная идея…
– Не тяни. Сейчас все идеи годятся.
Я вколол в прокушенное плечо еще один тюбик. Из трубы над головой уже не капало, а поливало, под ногами натекла невидимая лужа. Мне показалось, что далеко внизу, в шахте, кто-то трогает лестницу.
– Я думаю, Хобот не вполне прав. Эти новые прыгающие рептилии – продукт нукле-синтезатора. Но запустили синтезатор не горожане, а кто-то другой. На планете есть кто-то поумнее этих фиолетовых уродов, вот что я думаю… Только у нас прибор занимает площадку размером со стадион, поэтому нам не верится. Посмотри сам результаты, убедишься – цепочки налицо. Аденин – тимин – цитозин – гуанин… Эти ящерки отпочковались от головного сборщика генома и поддерживали себя сами, за счет внешней среды. Возможно, за счет поглощения белковых структур, но пока непонятно…
– Что непонятного? – взорвался Гвоздь. – Они выжирают людям мозги!
Тишину разрезал далекий крик, скорее – истошный вопль. И сразу вслед за ним – гулкие взрывы мин со стационарного палинтона. Такое ни с чем не спутаешь. Очевидно, легат отдал приказ на массированный штурм города. Нам оставалось только ждать в тамбуре, запершись изнутри. Без подкрепления кучка раненых обречена…
– Это нецелесообразно, – влез вдруг Мокрик. – Вы заметили – они пожирают только головы и верхнюю часть туловища. Там, где грудная клетка, защищенная ребрами и позвоночником, и толстые кости черепа. Если бы они питались человечиной, имело бы смысл начинать с мясистых частей…
– Эй, замолкни и следи за своим лифтом, – перебил я. – Командир, взглянем на дело с другой стороны. А что если это многоступенчатый глюк? Что если нам внушают не только ящеров-убийц, но и данные анализа?
– И снаружи ребят никто сейчас не доедает? – ехидно спросил Свиная Нога, указав на толстый титановый щит, который мы с таким трудом задвинули. – Бауэр, тогда выйди наружу, если это глюки!
Я хотел ему ответить, но плюнул. Бесполезно, этого кретина не переспоришь. Он видит только то, что позволяют его свинячьи глазки, и слышит только то, что вбивают ему в уши. Он слабый аномал, почти никакой.
– Но, господин декурион… – снова влез в беседу этот умник, коротышка Мокрик. Меня он демонстративно игнорировал. – Мы ведь начали высадку после того, как прервалась связь. Даже если на поверхности планеты возникают множественные глюки, на орбите их нет. Я тоже читал о теории многоступенчатых глюков, но пока она не подтвердилась. Зато убитых поселенцев видно со спутника. Это не может быть глюком, это реалия.
Хобот и Гвоздь молчали, и я промолчал. Потому что слизняк Мокрик, по сути, был прав. Трупы ученых были обнаружены со спутника утром, после того как планета вышла из тени. А уже вечером стая плоских мимикрирующих рептилий загнала нас в грузовой тамбур опреснителя. В который раз на этой чертовой Бете мы попали в переделку…
– А почему человека надо есть, начиная с задницы? – съязвил из темноты Гвоздь. – Ты что, пробовал?
– Я не пробовал, – захлюпал носом Мокрик. – Но так удобнее, это же очевидно.
– Удобнее? И что… что из этого следует?
В наушниках кто-то противно захихикал, затем раздался такой звук, словно скреблись когтями о стекло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37