Добившись воли, Морок пр
евратился в кабацкого завсегдатая и слыл по заводу, как единственный вор
. Он ходил в лохмотьях, но держался гордо, как свободный человек. И теперь, в
ыпив стакан водки, он тряхнул своею косматою бородой, хлопнул Окулка по п
лечу и проговорил:
Ц Вот я, Окулко, раньше всех волю получил… Уж драли-драли, тиранили-тиран
или, Палач выбился из сил, а я все-таки устоял… Вот каков я есть человек, Оку
лко!.. Разе ищо ошарашить стаканчик за твое здоровье? Больно уж меня избили
третьева дни… на смерть били.
Окулко только мотнул головой Рачителихе, и та налила Мороку второй стака
нчик. Она терпеть не могла этого пропойцу, потому что он вечно пьянствова
л с Рачителем, и теперь смотрела на него злыми глазами.
В кабаке после недавнего затишья опять поднялся шум. Пьяный Терешка-каз
ак орал песни и обнимался с Челышем, Марзак и Парасковея-Пятница горлани
ли песни, дурачок Терешка хохотал, как сумасшедший.
Ц Над чем ты хохочешь, Терешка? Ц спрашивала его участливо Рачителиха.
Ц Весело, браковка… Ц отвечал дурачок и, протянув руку с деревянною кор
обкой, прибавил: Ц Часы купи… днем и ночью ходят…
Коробка была выдолблена из куска дерева и закрыта крышкой. Отодвинув кры
шку, Терешка показал бегавшего в коробке таракана и опять залился своим
детским смехом. Всех мужиков он звал Иванычами, а баб Ц браковками.
Захмелевший Морок подсел к Окулку и, облапив его одною рукой, заговорил:
Ц Ну, как вы теперь, Окулко?.. Всем вышла воля, а вы всё на лесном положении…
Так я говорю?
XIII
После веселого обеда весь господский дом спал до вечернего чая. Все так у
стали, что на два часа дом точно вымер. В сарайной отдыхали Груздев и Овсян
ников, в комнате Луки Назарыча почивал исправник Иван Семеныч, а Петр Ели
сеич прилег в своем кабинете. Домнушка тоже прикорнула у себя в кухне. Бод
рствовали только дети.
Нюрочка спряталась в кабинете отца и хотела здесь просидеть до вечера, п
ока все не проснутся: она боялась Васи. Ей сделалось ужасно скучно и еще не
улеглось нервное состояние после рассказа Ивана Семеныча за обедом, как
он высек Сидора Карпыча. Окружавшая ее тишина усиливала невидимую душев
ную работу. Под конец Нюрочка расплакалась, сидя тихонько в своем уголке,
как плачут сироты. В этот критический момент дверь в кабинете осторожно
отворилась и в нее высунулась кудрявая русая головка Васи, Ц она что-то
шептала и делала таинственные знаки. Нюрочка отлично понимала этот немо
й язык, но только отрицательно покачала головой. Знаки повторились с нов
ою силой, и Васина голова делала такие уморительные гримасы, что Нюрочка
рассмеялась сквозь слезы. Это ее погубило. Голова сначала показала ей яз
ык, а потом приняла хныкающее выражение. Осторожно, на цыпочках, чтобы не р
азбудить спавшего отца, Нюрочка вышла из своей засады и подошла к двери.
Ц Ты опять будешь драться? Ц спросила она на всякий случай.
Ц А ты плакса… Ц шепотом ответила голова, и это показалось Нюрочке наст
олько убедительным, что она вышла из кабинета.
Очутившись за дверью, она вдруг струсила; но Вася и не думал ее бить, а толь
ко схватил за руку и стремительно потащил за собой.
Ц Пойдем, Нюра, я тебе покажу такую штуку… Ц задыхающимся шепотом повто
рял он.
Глаза у пристанского разбойника так и горели, и охватившее его воодушевл
ение передалось Нюрочке, как зараза. Она шла теперь за Васей, сама не отдав
ая себе отчета. Они сначала вышли во двор, потом за ворота, а через площадь
к конторе уже бежали бегом, так что у Нюрочки захватывало дух.
Ц Вот так штука!.. Ц повторял Вася, задыхаясь от волнения.
Они прибежали в контору. Через темный коридор Вася провел свою приятельн
ицу к лестнице наверх, где помещался заводский архив. Нюрочка здесь нико
гда не бывала и остановилась в нерешительности, но Вася уже тащил ее за ру
ку по лестнице вверх. Дети прошли какой-то темный коридор, где стояла поло
манная мебель, и очутились, наконец, в большой низкой комнате, уставленно
й по стенам шкафами с связками бумаг. Все здесь было покрыто толстым слое
м пыли, как и следует быть настоящему архиву.
Ц А это что? Ц торжественно объявил Вася, указывая на громадный черный
щит из картона, на котором был вырезан вензель, подклеенный зеленою и кра
сною бумагой.
Нюрочка еще никогда не видала вензелей и с удивлением смотрела на эту му
дреную штуку, пока Вася объяснял ей его значение и заставлял пощупать и к
артон, и бумагу, и полочку для свечей на задней стенке вензеля.
Ц Все это зажгут, Ц объяснял Вася тоном знатока. Ц Плошки приготовлен
ы в машинной… А мы будем кричать «ура», и твой папа и мой Ц все.
Нюрочке вдруг сделалось ужасно весело, и Вася в ее глазах совсем изменил
ся. Ей даже нравилось ничего не думать, а слепо подчиняться чужой воле. Она
чувствовала то же сладко-замирающее ощущение, как на высоких качелях. Ко
гда же, наконец, наступит вечер и зажгут иллюминацию? Ей казалось, что она
просто не доживет до этого, и маленькое сердце замирало от волнения. Даль
ше все происходило в каком-то тумане: Вася водил свою спутницу по всей кон
торе, потом они бегали на плотину, где так ужасно шумела вода, и, наконец, оч
утились на крыше господского дома. Как случилось это последнее, Нюрочка
не могла объяснить. Одна она умерла бы от страха, а за Васей карабкалась ве
зде, как коза, и была счастлива, если он ее одобрял взглядом или жестом.
Петра Елисеича разбудила Катря, объясняя своим ломаным хохлацким говор
ом, что панночка на крыше и ни за что не хочет спуститься оттуда.
Ц Нюрочка? На крыше? Ц повторял машинально Петр Елисеич, ничего не пони
мая.
Ц Аж страшно глядеть… Ц объясняла Катря.
Ц Не может быть! Ц решил он. Ц Ты что-нибудь путаешь…
Когда он вышел на двор, то действительно увидал Нюрочку, которая в своем ж
елтом платьице карабкалась по самому коньку крыши. У него даже замерло с
ердце от ужаса… А Нюрочка улыбалась ему с крыши, напрасно отыскивая глаз
ами своего веселого спутника, Ц пристанской разбойник, завидев Петра Е
лисеича, с ловкостью обезьяны кубарем скатился по крыше, прыгнул на росш
ую в саду липу, а по ней уже добрался благополучно до земли. Нюрочка увидал
а его уже в саду; он опять кривлялся и показывал ей язык, а она только сейча
с поняла свою полную беспомощность, и давешний страх опять охватил ее. Сн
ял ее с крыши уже кучер Семка.
Ц Ах ты, коза, коза… Ц ласково журил ее Петр Елисеич. Ц Так нельзя, Нюроч
ка.
Петр Елисеич в радостном волнении унес Нюрочку на руках в комнату и заст
авил наливать себе чай, Ц в столовой уже кипел на столе самовар.
Господский дом проснулся как-то разом, и опять в нем закипело веселье, на
время прерванное сном. Иван Семеныч потребовал себе пунша, потому что у н
его голова требовала починки. Потом стали пить пунш все, а на дворе опять п
оявились кафтанники, лесообъездчики и разный другой заводский люд.
Ц Ах ты, француз, француз!.. Ц говорил исправник, хлопая Петра Елисеича по
плечу. Ц Ну-ка, расскажи, как ты с французским королем в Париже обедал?
Ц Давно это было, Иван Семеныч, позабыл, Ц отнекивался Петр Елисеич.
Ц Сегодня можно и припомнить… Да ну же, ангел мой, расскажи!..
Ц Да самая простая вещь: все первые ученики, кончившие курс в Ecole polytechnique,
Политехниче
ской школе (франц.).
обедали с королем… Такой обычай существовал, а Луи-Филипп был добр
як. Ну, и я обедал…
Ц А страшно было, ангел мой? Ну, признайся… хе-хе!.. Какой-нибудь кержак из С
амосадки и вдруг обедает за одним столом с французским королем. Это, черт
возьми, ангел мой… Ты как полагаешь, Самойло Евтихыч?
Ц А?.. Выпьем!.. Ц как-то мычал Груздев; он редко пил и под влиянием вина пре
вращался из бойкого и говорливого человека в меланхолика.
Нюрочка перебегала из столовой в залу и смотрела в окно на галдевшую на д
воре толпу. Ей опять было весело, и она только избегала встречаться с Иван
ом Семенычем, которого сразу разлюбила. Добрый старик замечал эту детску
ю ненависть и не знал, как опять подружиться с Нюрочкой. Улучив минуту, ког
да она проходила мимо него, он поймал ее за какую-то оборку и прошептал, ук
азывая глазами на Овсянникова:
Ц Писанка, ну, спроси у его про часы…
В другое время Нюрочка не посмела бы обратиться к сердитому и недовольно
му секретарю Луки Назарыча, но сейчас на нее накатился шаловливый стих.
Ц Илья Савельич, покажите часы!.. Ц звонко проговорила она, развязно под
ходя к угрюмому человеку.
Овсянников дремал за стаканом пунша, когда Нюрочка подбежала к нему, и с у
дивлением посмотрел на нее. Слово «часы» сразу подняло его на ноги. Он дос
тал их из кармана жилета, вытер платком и начал объяснять необыкновенные
достоинства.
Ц Анкерные-с… с парашютом… Ц повторял он, показывая Нюрочке внутренне
е устройство часов.
У закостеневшего на заводской работе Овсянникова была всего единствен
ная слабость, именно эти золотые часы. Если кто хотел найти доступ в его ка
нцелярское сердце, стоило только завести речь об его часах и с большею ил
и меньшею ловкостью похвалить их. Эту слабость многие знали и пользовали
сь ею самым бессовестным образом. На именинах, когда Овсянников выпивал
лишнюю рюмку, он бросал их за окно, чтобы доказать прочность. То же самое п
роделал он и теперь, и Нюрочка хохотала до слез, как сумасшедшая.
Ц Ото дурень! Ц шептал ей Иван Семеныч, стараясь обнять. Ц А ты все еще с
ердишься на меня, писанка?
Ц Вы Ц злой… Ц отвечала Нюрочка, стараясь побороть в себе зарождавшую
ся симпатию к Ивану Семенычу. Ц Нехороший…
Нюрочка совсем не заметила, как наступил вечер, и пропустила главный мом
ент, когда зажигали иллюминацию, главным образом, когда устанавливали на
д воротами вензель. Как весело горели плошки на крыше, по карнизам, на окна
х, а собравшийся на площади народ кричал «ура». Петр Елисеич разошелся, ка
к никогда, и в окно бросал в народ медные деньги и пряники.
Ц Песенников!.. Ц скомандовал он кому-то из дозорных.
Скоро под окнами образовался круг, и грянула проголосная песня. Певцы бы
ли все кержаки, Ц отличались брательники Гущины. Обережной Груздева, си
лач Матюшка Гущин, достал берестяной рожок и заводил необыкновенно кудр
явые колена; в Ключевском заводе на этом рожке играли всего двое, Матюшка
да доменный мастер Никитич. Проголосная песня полилась широкою рекой, и
все затихло кругом.
Не взвивайся, мой голубчик,
Да выше лесу, выше гор…
Ц выводил чей-то жалобный фальцетик, а рожок Матюшки подхватывал мотив,
и песня поднималась точно на крыльях. Мочеганка Домнушка присела к окну,
подперла рукой щеку и слушала, вся слушала, Ц очень уж хорошо поют кержак
и, хоть и обушники. У мочеган и песен таких нет… Свое бабье одиночество обс
тупило Домнушку, непокрытую головушку, и она растужилась, расплакалась.
Нету дна бабьему горюшку… Домнушка совсем забылась, как чья-то могучая р
ука обняла ее.
Ц Не весь голову, не печаль хозяина… Ц ласково проговорил над самым ее
ухом голос красавца Спирьки Гущина.
Домнушка не двинулась, точно она вся застыла, очарованная проголосною ст
аринною песней.
Какое-то стихийное веселье охватило весь господский дом. Иван Семеныч р
азвернулся и потребовал песенников в горницы, а когда круг грянул:
Уж ты, зимонька-зима,
Студеная была зима!
Ц он пошел вприсядку с Васей Груздевым, который плясал, как скоморох.
Ц Куму подавайте!.. Ц кричал Иван Семеныч. Ц Где кума?
Притащили Домнушку из кухни и, как она ни упиралась, заставили выпить цел
ый стакан наливки и поставили в круг. Домнушка вытерла губы, округлила пр
авую руку и, помахивая своим фартуком, поплыла павой, Ц плясать была она
первая мастерица.
Ц Ах, ешь тебя мухи с комарами! Ц кричал Иван Семеныч, избочениваясь и пр
итопывая ногами на месте. Ц Ахти… хти, хти…
Он только что хотел выделывать свое колено, как в круг протиснулся Полуэ
хт Самоварник и остановил его за плечо.
Ц Родимый мой… Ц бормотал он, делая какие-то знаки.
Ц Ну, и нашел время, Ц ворчал Иван Семеныч.
Круг замолк, Домнушка унырнула в свою кухню, а Самоварник шептал исправн
ику:
Ц В кабаке все трое… Вот сейчас провалиться, своем глазам видел: и Окулко
, и Челыш, и Беспалый…
Ц Я им покажу, ангел мой…
Набат точно вымел весь народ из господского дома, остались только Домнуш
ка, Катря и Нюрочка, да бродил еще по двору пьяный коморник Антип. Народ с п
лощади бросился к кабаку, Ц всех гнало любопытство посмотреть, как буде
т исправник ловить Окулка. Перепуганные Катря и Нюрочка прибежали в кухн
ю к Домнушке и не знали, куда им спрятаться.
Ц Я боюсь… боюсь… Ц плакала Нюрочка. Ц Все убежали…
Ц Христос с нами, барышня, Ц уговаривала девочку захмелевшая от наливк
и Домнушка. Ц Легкое место сказать: весь завод бросился ловить одного Ок
улка… А он уйдет от них!
Ц Он с ножом, Домнушка?
Ц Конечно, с ножом, потому как в лесу живет… Тьфу!.. Не пымать им Окулка… Ту
да же и наш Аника-то воин потрепался, Иван-то Семеныч!..
Замирающею трелью заливался колокол у заводской конторы, как звонили то
лько на пожар. Вскинулась за своею стойкой Рачителиха, когда донесся до н
ее этот звук.
Ц Чу, это нам благовестят!.. Ц проговорил Беспалый, пряча руку за пазуху,
где лежал у него нож.
Ц Уходи, уходи… Ц шептала Дуня, хватая Окулка за его могучее плечо и нап
расно стараясь сдвинуть с места.
Ц Не впервой… Ц лениво ответил Окулко. Ц Давай водки, Дуня.
Замерло все в кабаке и около кабака. Со стороны конторы близился гулкий т
опот, Ц это гнали верхами лесообъездчики и исправничьи казаки. Дверь в к
абаке была отворена попрежнему, но никто не смел войти в нее. К двум окнам
припали усатые казачьи рожи и глядели в кабак.
Когда к кабаку подъехал Иван Семеныч, единственная сальная свеча, горевш
ая на стойке, погасла и наступила зловещая тишина.
Ц Берите его! Ц кричал Иван Семеныч, бросаясь в дверь.
В мгновение ока произошла невообразимая свалка. Зазвенели стекла в окна
х, полетели откуда-то поленья, поднялся крик и отчаянный свист.
Ц Вяжи их, ангелы вы мои!.. Ц кричал Иван Семеныч, перелезая к стойке по жи
вой куче катавшихся по полу мужицких тел.
Ц Готово!.. Ц отвечал Матюшка Гущин, который бросился в кабак в числе пер
вых и теперь пластом лежал на разбойнике. Ц Тут ён, вашескородие… здесь…
Надо полагать, самый Окулко и есть!
Разбойник делал отчаянные усилия освободиться: бил Матюшку ногами, куса
лся, но все было напрасно.
Ц Всех перевязали? Ц спрашивал в темноте охриплый голос Ивана Семеныч
а.
Ц Усех, вашескородие… Ц отвечал голос туляка-лесообъездчика.
Когда добыли огня и осветили картину побоища, оказалось, что вместо разб
ойников перевязали Терешку-казака, вора Морока и обоих дураков.
Ц Который Окулко? Ц спрашивал Иван Семеныч.
Все сконфуженно молчали. Иван Семеныч, когда узнал, в чем дело, даже побеле
л от злости и дрожащими губами сказал Рачителихе:
Ц Ну, душа моя, я тебя сейчас так посеребрю, что…
Но он во-время опомнился, махнул рукой и вышел из кабака.
Ц Пусть эти подлецы переночуют в машинной, Ц указал он на связанных, а п
отом обернулся, выругал Рачителиху, плюнул и вышел.
Окулко в это время успел забраться в сарайную, где захватил исправничий
чемодан, и благополучно с ним скрылся.
XIV
Набат поднял весь завод на ноги, и всякий, кто мог бежать, летел к кабаку. В о
бщем движении и сумятице не мог принять участия только один доменный мас
тер Никитич, дожидавшийся под домной выпуска. Его так и подмывало бросит
ь все и побежать к кабаку вместе с народом, который из Кержацкого конца и П
еньковки бросился по плотине толпами.
Убежит Никитич под домну, посмотрит «в глаз»,
Глазом у доменной печи наз
ывают отверстие для выпуска шлаков и чугуна. (Прим. Д. Н. Мамина-Сибиряка.)
откуда сочился расплавленный шлак, и опять к лестнице. Слепень бор
мотал ему сверху, как осенний глухарь с листвени.
Ц Кто-нибудь завернет, тогда узнаем, Ц решил Никитич, окончательно уда
ляясь на свой пост.
В доменном корпусе было совсем темно, и только небольшое слабо освещенно
е пространство оставалось около напряженно красневшего глаза. Заспанн
ый мальчик тыкал пучком березовой лучины в шлак, но огонь не показывался,
а только дымилась лучина, с треском откидывая тонкие синеватые искры. Ко
гда, наконец, она вспыхнула, прежде всего осветилась глубокая арка самой
печи. Направо в земле шла под глазом канавка с порогом, а налево у самой ар
ки стояла деревянная скамеечка, на которой обыкновенно сидел Никитич, на
блюдая свою «хозяйку», как он называл доменную печь.
Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
Полная версия книги 'Три конца'
1 2 3 4 5 6 7 8
евратился в кабацкого завсегдатая и слыл по заводу, как единственный вор
. Он ходил в лохмотьях, но держался гордо, как свободный человек. И теперь, в
ыпив стакан водки, он тряхнул своею косматою бородой, хлопнул Окулка по п
лечу и проговорил:
Ц Вот я, Окулко, раньше всех волю получил… Уж драли-драли, тиранили-тиран
или, Палач выбился из сил, а я все-таки устоял… Вот каков я есть человек, Оку
лко!.. Разе ищо ошарашить стаканчик за твое здоровье? Больно уж меня избили
третьева дни… на смерть били.
Окулко только мотнул головой Рачителихе, и та налила Мороку второй стака
нчик. Она терпеть не могла этого пропойцу, потому что он вечно пьянствова
л с Рачителем, и теперь смотрела на него злыми глазами.
В кабаке после недавнего затишья опять поднялся шум. Пьяный Терешка-каз
ак орал песни и обнимался с Челышем, Марзак и Парасковея-Пятница горлани
ли песни, дурачок Терешка хохотал, как сумасшедший.
Ц Над чем ты хохочешь, Терешка? Ц спрашивала его участливо Рачителиха.
Ц Весело, браковка… Ц отвечал дурачок и, протянув руку с деревянною кор
обкой, прибавил: Ц Часы купи… днем и ночью ходят…
Коробка была выдолблена из куска дерева и закрыта крышкой. Отодвинув кры
шку, Терешка показал бегавшего в коробке таракана и опять залился своим
детским смехом. Всех мужиков он звал Иванычами, а баб Ц браковками.
Захмелевший Морок подсел к Окулку и, облапив его одною рукой, заговорил:
Ц Ну, как вы теперь, Окулко?.. Всем вышла воля, а вы всё на лесном положении…
Так я говорю?
XIII
После веселого обеда весь господский дом спал до вечернего чая. Все так у
стали, что на два часа дом точно вымер. В сарайной отдыхали Груздев и Овсян
ников, в комнате Луки Назарыча почивал исправник Иван Семеныч, а Петр Ели
сеич прилег в своем кабинете. Домнушка тоже прикорнула у себя в кухне. Бод
рствовали только дети.
Нюрочка спряталась в кабинете отца и хотела здесь просидеть до вечера, п
ока все не проснутся: она боялась Васи. Ей сделалось ужасно скучно и еще не
улеглось нервное состояние после рассказа Ивана Семеныча за обедом, как
он высек Сидора Карпыча. Окружавшая ее тишина усиливала невидимую душев
ную работу. Под конец Нюрочка расплакалась, сидя тихонько в своем уголке,
как плачут сироты. В этот критический момент дверь в кабинете осторожно
отворилась и в нее высунулась кудрявая русая головка Васи, Ц она что-то
шептала и делала таинственные знаки. Нюрочка отлично понимала этот немо
й язык, но только отрицательно покачала головой. Знаки повторились с нов
ою силой, и Васина голова делала такие уморительные гримасы, что Нюрочка
рассмеялась сквозь слезы. Это ее погубило. Голова сначала показала ей яз
ык, а потом приняла хныкающее выражение. Осторожно, на цыпочках, чтобы не р
азбудить спавшего отца, Нюрочка вышла из своей засады и подошла к двери.
Ц Ты опять будешь драться? Ц спросила она на всякий случай.
Ц А ты плакса… Ц шепотом ответила голова, и это показалось Нюрочке наст
олько убедительным, что она вышла из кабинета.
Очутившись за дверью, она вдруг струсила; но Вася и не думал ее бить, а толь
ко схватил за руку и стремительно потащил за собой.
Ц Пойдем, Нюра, я тебе покажу такую штуку… Ц задыхающимся шепотом повто
рял он.
Глаза у пристанского разбойника так и горели, и охватившее его воодушевл
ение передалось Нюрочке, как зараза. Она шла теперь за Васей, сама не отдав
ая себе отчета. Они сначала вышли во двор, потом за ворота, а через площадь
к конторе уже бежали бегом, так что у Нюрочки захватывало дух.
Ц Вот так штука!.. Ц повторял Вася, задыхаясь от волнения.
Они прибежали в контору. Через темный коридор Вася провел свою приятельн
ицу к лестнице наверх, где помещался заводский архив. Нюрочка здесь нико
гда не бывала и остановилась в нерешительности, но Вася уже тащил ее за ру
ку по лестнице вверх. Дети прошли какой-то темный коридор, где стояла поло
манная мебель, и очутились, наконец, в большой низкой комнате, уставленно
й по стенам шкафами с связками бумаг. Все здесь было покрыто толстым слое
м пыли, как и следует быть настоящему архиву.
Ц А это что? Ц торжественно объявил Вася, указывая на громадный черный
щит из картона, на котором был вырезан вензель, подклеенный зеленою и кра
сною бумагой.
Нюрочка еще никогда не видала вензелей и с удивлением смотрела на эту му
дреную штуку, пока Вася объяснял ей его значение и заставлял пощупать и к
артон, и бумагу, и полочку для свечей на задней стенке вензеля.
Ц Все это зажгут, Ц объяснял Вася тоном знатока. Ц Плошки приготовлен
ы в машинной… А мы будем кричать «ура», и твой папа и мой Ц все.
Нюрочке вдруг сделалось ужасно весело, и Вася в ее глазах совсем изменил
ся. Ей даже нравилось ничего не думать, а слепо подчиняться чужой воле. Она
чувствовала то же сладко-замирающее ощущение, как на высоких качелях. Ко
гда же, наконец, наступит вечер и зажгут иллюминацию? Ей казалось, что она
просто не доживет до этого, и маленькое сердце замирало от волнения. Даль
ше все происходило в каком-то тумане: Вася водил свою спутницу по всей кон
торе, потом они бегали на плотину, где так ужасно шумела вода, и, наконец, оч
утились на крыше господского дома. Как случилось это последнее, Нюрочка
не могла объяснить. Одна она умерла бы от страха, а за Васей карабкалась ве
зде, как коза, и была счастлива, если он ее одобрял взглядом или жестом.
Петра Елисеича разбудила Катря, объясняя своим ломаным хохлацким говор
ом, что панночка на крыше и ни за что не хочет спуститься оттуда.
Ц Нюрочка? На крыше? Ц повторял машинально Петр Елисеич, ничего не пони
мая.
Ц Аж страшно глядеть… Ц объясняла Катря.
Ц Не может быть! Ц решил он. Ц Ты что-нибудь путаешь…
Когда он вышел на двор, то действительно увидал Нюрочку, которая в своем ж
елтом платьице карабкалась по самому коньку крыши. У него даже замерло с
ердце от ужаса… А Нюрочка улыбалась ему с крыши, напрасно отыскивая глаз
ами своего веселого спутника, Ц пристанской разбойник, завидев Петра Е
лисеича, с ловкостью обезьяны кубарем скатился по крыше, прыгнул на росш
ую в саду липу, а по ней уже добрался благополучно до земли. Нюрочка увидал
а его уже в саду; он опять кривлялся и показывал ей язык, а она только сейча
с поняла свою полную беспомощность, и давешний страх опять охватил ее. Сн
ял ее с крыши уже кучер Семка.
Ц Ах ты, коза, коза… Ц ласково журил ее Петр Елисеич. Ц Так нельзя, Нюроч
ка.
Петр Елисеич в радостном волнении унес Нюрочку на руках в комнату и заст
авил наливать себе чай, Ц в столовой уже кипел на столе самовар.
Господский дом проснулся как-то разом, и опять в нем закипело веселье, на
время прерванное сном. Иван Семеныч потребовал себе пунша, потому что у н
его голова требовала починки. Потом стали пить пунш все, а на дворе опять п
оявились кафтанники, лесообъездчики и разный другой заводский люд.
Ц Ах ты, француз, француз!.. Ц говорил исправник, хлопая Петра Елисеича по
плечу. Ц Ну-ка, расскажи, как ты с французским королем в Париже обедал?
Ц Давно это было, Иван Семеныч, позабыл, Ц отнекивался Петр Елисеич.
Ц Сегодня можно и припомнить… Да ну же, ангел мой, расскажи!..
Ц Да самая простая вещь: все первые ученики, кончившие курс в Ecole polytechnique,
Политехниче
ской школе (франц.).
обедали с королем… Такой обычай существовал, а Луи-Филипп был добр
як. Ну, и я обедал…
Ц А страшно было, ангел мой? Ну, признайся… хе-хе!.. Какой-нибудь кержак из С
амосадки и вдруг обедает за одним столом с французским королем. Это, черт
возьми, ангел мой… Ты как полагаешь, Самойло Евтихыч?
Ц А?.. Выпьем!.. Ц как-то мычал Груздев; он редко пил и под влиянием вина пре
вращался из бойкого и говорливого человека в меланхолика.
Нюрочка перебегала из столовой в залу и смотрела в окно на галдевшую на д
воре толпу. Ей опять было весело, и она только избегала встречаться с Иван
ом Семенычем, которого сразу разлюбила. Добрый старик замечал эту детску
ю ненависть и не знал, как опять подружиться с Нюрочкой. Улучив минуту, ког
да она проходила мимо него, он поймал ее за какую-то оборку и прошептал, ук
азывая глазами на Овсянникова:
Ц Писанка, ну, спроси у его про часы…
В другое время Нюрочка не посмела бы обратиться к сердитому и недовольно
му секретарю Луки Назарыча, но сейчас на нее накатился шаловливый стих.
Ц Илья Савельич, покажите часы!.. Ц звонко проговорила она, развязно под
ходя к угрюмому человеку.
Овсянников дремал за стаканом пунша, когда Нюрочка подбежала к нему, и с у
дивлением посмотрел на нее. Слово «часы» сразу подняло его на ноги. Он дос
тал их из кармана жилета, вытер платком и начал объяснять необыкновенные
достоинства.
Ц Анкерные-с… с парашютом… Ц повторял он, показывая Нюрочке внутренне
е устройство часов.
У закостеневшего на заводской работе Овсянникова была всего единствен
ная слабость, именно эти золотые часы. Если кто хотел найти доступ в его ка
нцелярское сердце, стоило только завести речь об его часах и с большею ил
и меньшею ловкостью похвалить их. Эту слабость многие знали и пользовали
сь ею самым бессовестным образом. На именинах, когда Овсянников выпивал
лишнюю рюмку, он бросал их за окно, чтобы доказать прочность. То же самое п
роделал он и теперь, и Нюрочка хохотала до слез, как сумасшедшая.
Ц Ото дурень! Ц шептал ей Иван Семеныч, стараясь обнять. Ц А ты все еще с
ердишься на меня, писанка?
Ц Вы Ц злой… Ц отвечала Нюрочка, стараясь побороть в себе зарождавшую
ся симпатию к Ивану Семенычу. Ц Нехороший…
Нюрочка совсем не заметила, как наступил вечер, и пропустила главный мом
ент, когда зажигали иллюминацию, главным образом, когда устанавливали на
д воротами вензель. Как весело горели плошки на крыше, по карнизам, на окна
х, а собравшийся на площади народ кричал «ура». Петр Елисеич разошелся, ка
к никогда, и в окно бросал в народ медные деньги и пряники.
Ц Песенников!.. Ц скомандовал он кому-то из дозорных.
Скоро под окнами образовался круг, и грянула проголосная песня. Певцы бы
ли все кержаки, Ц отличались брательники Гущины. Обережной Груздева, си
лач Матюшка Гущин, достал берестяной рожок и заводил необыкновенно кудр
явые колена; в Ключевском заводе на этом рожке играли всего двое, Матюшка
да доменный мастер Никитич. Проголосная песня полилась широкою рекой, и
все затихло кругом.
Не взвивайся, мой голубчик,
Да выше лесу, выше гор…
Ц выводил чей-то жалобный фальцетик, а рожок Матюшки подхватывал мотив,
и песня поднималась точно на крыльях. Мочеганка Домнушка присела к окну,
подперла рукой щеку и слушала, вся слушала, Ц очень уж хорошо поют кержак
и, хоть и обушники. У мочеган и песен таких нет… Свое бабье одиночество обс
тупило Домнушку, непокрытую головушку, и она растужилась, расплакалась.
Нету дна бабьему горюшку… Домнушка совсем забылась, как чья-то могучая р
ука обняла ее.
Ц Не весь голову, не печаль хозяина… Ц ласково проговорил над самым ее
ухом голос красавца Спирьки Гущина.
Домнушка не двинулась, точно она вся застыла, очарованная проголосною ст
аринною песней.
Какое-то стихийное веселье охватило весь господский дом. Иван Семеныч р
азвернулся и потребовал песенников в горницы, а когда круг грянул:
Уж ты, зимонька-зима,
Студеная была зима!
Ц он пошел вприсядку с Васей Груздевым, который плясал, как скоморох.
Ц Куму подавайте!.. Ц кричал Иван Семеныч. Ц Где кума?
Притащили Домнушку из кухни и, как она ни упиралась, заставили выпить цел
ый стакан наливки и поставили в круг. Домнушка вытерла губы, округлила пр
авую руку и, помахивая своим фартуком, поплыла павой, Ц плясать была она
первая мастерица.
Ц Ах, ешь тебя мухи с комарами! Ц кричал Иван Семеныч, избочениваясь и пр
итопывая ногами на месте. Ц Ахти… хти, хти…
Он только что хотел выделывать свое колено, как в круг протиснулся Полуэ
хт Самоварник и остановил его за плечо.
Ц Родимый мой… Ц бормотал он, делая какие-то знаки.
Ц Ну, и нашел время, Ц ворчал Иван Семеныч.
Круг замолк, Домнушка унырнула в свою кухню, а Самоварник шептал исправн
ику:
Ц В кабаке все трое… Вот сейчас провалиться, своем глазам видел: и Окулко
, и Челыш, и Беспалый…
Ц Я им покажу, ангел мой…
Набат точно вымел весь народ из господского дома, остались только Домнуш
ка, Катря и Нюрочка, да бродил еще по двору пьяный коморник Антип. Народ с п
лощади бросился к кабаку, Ц всех гнало любопытство посмотреть, как буде
т исправник ловить Окулка. Перепуганные Катря и Нюрочка прибежали в кухн
ю к Домнушке и не знали, куда им спрятаться.
Ц Я боюсь… боюсь… Ц плакала Нюрочка. Ц Все убежали…
Ц Христос с нами, барышня, Ц уговаривала девочку захмелевшая от наливк
и Домнушка. Ц Легкое место сказать: весь завод бросился ловить одного Ок
улка… А он уйдет от них!
Ц Он с ножом, Домнушка?
Ц Конечно, с ножом, потому как в лесу живет… Тьфу!.. Не пымать им Окулка… Ту
да же и наш Аника-то воин потрепался, Иван-то Семеныч!..
Замирающею трелью заливался колокол у заводской конторы, как звонили то
лько на пожар. Вскинулась за своею стойкой Рачителиха, когда донесся до н
ее этот звук.
Ц Чу, это нам благовестят!.. Ц проговорил Беспалый, пряча руку за пазуху,
где лежал у него нож.
Ц Уходи, уходи… Ц шептала Дуня, хватая Окулка за его могучее плечо и нап
расно стараясь сдвинуть с места.
Ц Не впервой… Ц лениво ответил Окулко. Ц Давай водки, Дуня.
Замерло все в кабаке и около кабака. Со стороны конторы близился гулкий т
опот, Ц это гнали верхами лесообъездчики и исправничьи казаки. Дверь в к
абаке была отворена попрежнему, но никто не смел войти в нее. К двум окнам
припали усатые казачьи рожи и глядели в кабак.
Когда к кабаку подъехал Иван Семеныч, единственная сальная свеча, горевш
ая на стойке, погасла и наступила зловещая тишина.
Ц Берите его! Ц кричал Иван Семеныч, бросаясь в дверь.
В мгновение ока произошла невообразимая свалка. Зазвенели стекла в окна
х, полетели откуда-то поленья, поднялся крик и отчаянный свист.
Ц Вяжи их, ангелы вы мои!.. Ц кричал Иван Семеныч, перелезая к стойке по жи
вой куче катавшихся по полу мужицких тел.
Ц Готово!.. Ц отвечал Матюшка Гущин, который бросился в кабак в числе пер
вых и теперь пластом лежал на разбойнике. Ц Тут ён, вашескородие… здесь…
Надо полагать, самый Окулко и есть!
Разбойник делал отчаянные усилия освободиться: бил Матюшку ногами, куса
лся, но все было напрасно.
Ц Всех перевязали? Ц спрашивал в темноте охриплый голос Ивана Семеныч
а.
Ц Усех, вашескородие… Ц отвечал голос туляка-лесообъездчика.
Когда добыли огня и осветили картину побоища, оказалось, что вместо разб
ойников перевязали Терешку-казака, вора Морока и обоих дураков.
Ц Который Окулко? Ц спрашивал Иван Семеныч.
Все сконфуженно молчали. Иван Семеныч, когда узнал, в чем дело, даже побеле
л от злости и дрожащими губами сказал Рачителихе:
Ц Ну, душа моя, я тебя сейчас так посеребрю, что…
Но он во-время опомнился, махнул рукой и вышел из кабака.
Ц Пусть эти подлецы переночуют в машинной, Ц указал он на связанных, а п
отом обернулся, выругал Рачителиху, плюнул и вышел.
Окулко в это время успел забраться в сарайную, где захватил исправничий
чемодан, и благополучно с ним скрылся.
XIV
Набат поднял весь завод на ноги, и всякий, кто мог бежать, летел к кабаку. В о
бщем движении и сумятице не мог принять участия только один доменный мас
тер Никитич, дожидавшийся под домной выпуска. Его так и подмывало бросит
ь все и побежать к кабаку вместе с народом, который из Кержацкого конца и П
еньковки бросился по плотине толпами.
Убежит Никитич под домну, посмотрит «в глаз»,
Глазом у доменной печи наз
ывают отверстие для выпуска шлаков и чугуна. (Прим. Д. Н. Мамина-Сибиряка.)
откуда сочился расплавленный шлак, и опять к лестнице. Слепень бор
мотал ему сверху, как осенний глухарь с листвени.
Ц Кто-нибудь завернет, тогда узнаем, Ц решил Никитич, окончательно уда
ляясь на свой пост.
В доменном корпусе было совсем темно, и только небольшое слабо освещенно
е пространство оставалось около напряженно красневшего глаза. Заспанн
ый мальчик тыкал пучком березовой лучины в шлак, но огонь не показывался,
а только дымилась лучина, с треском откидывая тонкие синеватые искры. Ко
гда, наконец, она вспыхнула, прежде всего осветилась глубокая арка самой
печи. Направо в земле шла под глазом канавка с порогом, а налево у самой ар
ки стояла деревянная скамеечка, на которой обыкновенно сидел Никитич, на
блюдая свою «хозяйку», как он называл доменную печь.
Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
Полная версия книги 'Три конца'
1 2 3 4 5 6 7 8