Ссыльное населен
ие постепенно образовало по течению Березайки особый выселок, который п
олучил название Пеньковки. В течение времени Пеньковка так разрослась, ч
то крайними домишками почти совсем подошла к Кержацкому концу, Ц их раз
делила только громадная дровяная площадь и черневшие угольные валы. Пос
тройки в Пеньковке сгорожены были кое-как, потому что каждый строился на
живую руку, пока что, да и народ сошелся здесь самый нехозяйственный. Пень
ковка славилась как самое отчаянное место, поставлявшее заводских коню
хов, поденщиц на фабрику и рабочих в рудник. Через Пеньковку шла дорога на
пристань Самосадку, которая была уже по ту сторону Урала. До нее считалос
ь от Ключевского завода верст двадцать, хотя версты и мерили заводские п
риказчики. По дороге в Самосадку особенно сильное движение происходило
зимой, когда на пристань везли «металл», а с пристани и из дальних куреней
уголь и дрова.
Отдельно от всех других построек стояла заимка старика Основы, приткнув
шись на правом берегу р. Березайки, почти напротив Крутяша. Основа был кер
жак и слыл за богатого человека. Он первый расчистил лес под пашню и завел
пчел; занимался он, главным образом, рыболовством на озерах, хотя эти озер
а и сдавались крупным арендаторам, так что население лишено было права п
ользоваться рыбой. Заимка Основы являлась каким-то таинственным местом
, про которое ходило много рассказов. Старик жил крепко и редко куда показ
ывался, а попасть к нему на заимку было трудно, Ц ее сторожила целая стая
злющих собак.
VII
Последняя крепостная ночь над Ключевским заводом миновала.
Рано утром, еще совсем «на брезгу», по дороге с пристани Самосадки, с насто
ящими валдайскими колокольчиками под дугой, в Ключевской завод весело п
одкатил новенький троечный экипаж с поднятым кожаным верхом. По звону ко
локольчиков все знали, что едет Самойло Евтихыч, первый заводский богате
й, проживавший на Самосадке, Ц он был из самосадских «долгоспинников» и
приходился Мухину какою-то дальнею родней. Из разбогатевших подрядчико
в Самойло Евтихыч Груздев на Мурмосских заводах представлял своею особ
ой громадную силу: он отправлял заводский караван по р. Каменке, он владел
десятком лавок с красным товаром, и, главное, он содержал кабаки по всем за
водам. Обыкновенно Груздев останавливался на заимке у старика Основы, но
теперь его запыхавшаяся тройка в наборной сбруе подъехала прямо к госпо
дскому дому. С козел не торопясь слез здоровенный мужик Матвей Гущин, пер
вый борец по заводам, ездивший с Груздевым в качестве «обережного».
Из экипажа сам Груздев выскочил очень легко для своих пятидесяти лет и в
осьми пудов веса. Он схватил за плечо спавшего Антипа и начал его трясти.
Ц Разе так караулят господские дома, старый черт? Ц кричал он, довольны
й, что испугал старика.
Ц Лука Назарыч здесь… Ц едва мог проговорить Антип, напрасно стараясь
освободиться из медвежьей лапы Груздева. Ц Он в дому, а гости в сарайной.
Это известие заставило Груздева утихнуть. Он по старой мужицкой привычк
е провел всею ладонью по своему широкому бородатому лицу с плутоватыми т
емными глазками, тряхнул головой и весело подумал: «А мы чем хуже других?»
С заводскою администрацией Груздев сильно дружил и с управителями был з
а панибрата, но Луки Назарыча побаивался старым рабьим страхом. В другое
время он не посмел бы въехать во двор господского дома и разбудить «само
го», но теперь было все равно: сегодня Лука Назарыч велик, а завтра неизвес
тно, что будет.
Ц Отворяй ворота, старый черт! Ц крикнул Груздев сторожу и сладко потян
улся.
Одет был Груздев на господскую руку: верхнее «французское» пальто из син
его драпа, под французским пальто суконный черный сюртук, под сюртуком ж
илет и крахмальная сорочка, на голове мягкая дорожная шляпа, Ц одним сло
вом, все форменно.
Ц Эй, Васюк, вставай! Ц будил Груздев мальчика лет десяти, который спал н
а подушках в экипаже счастливым детским сном. Ц Пора, брат, а то я уеду оди
н…
Эта угроза заставила подняться черноволосую головку с заспанными крас
ивыми глазами. Груздев вынул ребенка из экипажа, как перышко, и на руках по
нес в сарайную. Топанье лошадиных ног и усталое позвякиванье колокольчи
ков заставило выглянуть из кухни Домнушку и кучера Семку.
Ц Эку рань принесло гостей!.. Ц ворчала Домнушка, зевая и крестя рот.
Ц Ехал бы на заимку к Основе, требушина этакая! Ц ругался Семка, соображ
ая, что нужно идти принимать лошадей.
Ц Нет, Самойло Евтихыч славный… Ц сонно проговорила Домнушка и, встрях
нувшись, как курица, принялась за свою работу: квашня поспела, надо печку т
опить, потом коров отпустить в пасево, а там пора «хлеб творить», «мягки
Мягки Ц пир
оги, калачи.
катать» и к завтраку какую-нибудь постряпеньку Луке Назарычу нала
живать.
Разбитная была бабенка, увертливая, как говорил Антип, и успевала управл
яться одна со всем хозяйством. Горничная Катря спала в комнате барышни и
благодаря этому являлась в кухню часам к семи, когда и самовар готов, и печ
ка дотапливается, и скатанные хлебы «доходят» в деревянных чашках на пол
ках. Теперь Домнушка ругнула сонулю-хохлушку и принялась за работу одна.
Появление Груздева в сарайной разбудило первым исправника, который кре
пко обругал раннего гостя, перевернулся на другой бок, попытался было за
снуть, но сон был «переломлен», и ничего не оставалось, как подняться и еще
раз обругать долгоспинника.
Ц Куда торопишься ни свет ни заря? Ц обрушился на Груздева старик, охая
от застарелых ревматизмов. Ц Не беспокойся: твое и без того не уйдет.
Ц Кто рано встает, тому бог подает, Иван Семеныч, Ц отшучивался Груздев,
укладывая спавшего на руках мальчика на полу в уголку, где кучер разложи
л дорожные подушки. Ц Можно один-то день и не поспать: не много таких дней
насчитаешь. А я, между прочим, Домнушке наказал самоварчик наставить… Во
т оно сон-то как рукой и снимет. А это кто там спит? А, конторская крыса Овся
нников… Чего-то с дороги поясницу разломило, Иван Семеныч!
Ц Самосадские старухи вылечат…
Ц И то кровь давно не отворял. Это ты верно!
Домнушка знала свычаи Груздева хорошо, и самовар скоро появился в сарайн
ой. Туда же Домнушка уже сама притащила на сковороде только что испеченн
ую в масле пшеничную лепешку, как любил Самойло Евтихыч: один бочок подру
мянен, а другой совсем пухлый.
Ц Так-то вот, ваше благородие! Ц говорил Груздев, разливая чай по стакан
ам. Ц Приходится, видно, по-новому жить…
Ц Тебе-то большая печаль: новые деньги загребать…
Ц Ну, это еще старуха надвое сказала, Иван Семеныч. В глупой копейке толк
у мало, а умная любит, чтобы ее умненько и брали… Ну что, как Лука-то Назарыч
?
Ц Как ночь темная…
Ц Так, так… Ндравный старик, характерный, а тут вдруг: всякий сам себе гла
вный управляющий. У Луки-то Назарыча и со служащими короткий был разгово
р: «В гору!» Да… Вон как он Мухина-то прежде донимал… На моих памятях дело б
ыло, как он с блендочкой
Блендой называется рудничная лампа, какую рабочие прикреп
ляют к поясу; стремянка Ц деревянная лестница, по которой спускаются в ш
ахты. (Прим. Д. Н. Мамина-Сибиряка.)
в гору по стремянке лазил, даром что в Париже выучился. Трудно, пожал
уй, будет старичку, то есть Луке Назарычу. По Расее-то давно воля прошла, Ив
ан Семеныч, а у нас запозднилась немножко. Большое сумление для простого
народу от этого было. Как уж они, то есть мужики, все знают Ц удивительно. Г
азет не читают, посторонних людей не видят, а все им доподлинно известно. З
атянули волю на Мурмосе: апрель месяц на дворе.
Ц Куда торопиться-то? Не такое дело… Торопятся, душа моя, только блох лов
ить. Да и не от нас это самое дело зависит…
Ц Ну, да уж сколько ни ждали, а все-таки дождались.
Эти разговоры разбудили Овсянникова. Он встал недовольный и сердитый и,
не умывшись, подсел к самовару.
Ц Скоро семь часов… Ух, как время-то катится! Ц удивлялся Груздев, вытас
кивая из жилетного кармана массивные золотые часы.
Ц Да вон и поп в церковь побрел, Ц заметил исправник, заглядывая в окно.
Ц И денек славный выдался, солнышко так и жарит.
Овсянников молча и сосредоточенно пил один стакан чая за другим, вытирал
свое зеленое лицо платком и как-то исподлобья упорно смотрел на хозяйни
чавшего Груздева.
Ц Что ты на меня уставился, как бык? Ц заметил тот, начиная чувствовать с
ебя неловко.
Ц Да так… Денег, говорят, у тебя очень много, Самойло Евтихыч, так вот и люб
опытно поглядеть на богатого человека.
Ц Завидно, что ли?.. Ведь не считали вы деньги-то у меня в кармане…
Ц А вот, душа моя, Самойло-то Евтихыч с волей распыхается у нас, Ц загово
рил исправник и даже развел руками. Ц Тогда его и рукой не достанешь.
Ц По осени гусей считают, Иван Семеныч, Ц скромничал Груздев, очень пол
ьщенный таким вниманием. Ц Наше такое дело: сегодня богат, все есть, а зав
тра в трубу вылетел.
Прибежавший Тишка шепотом объявил, что Лука Назарыч проснулся и требует
к себе Овсянникова. Последний не допил блюдечка, торопливо застегнул на
ходу сюртук и разбитою походкой, как опоенная лошадь, пошел за казачком.
Ц Глиста!.. Ц проговорил Груздев вслед Овсянникову. Ц Таким бы людям и н
а свет лучше не родиться. Наверное, лежал и подслушивал, что мы тут калякал
и с тобой, Иван Семеныч, потом в уши Луке Назарычу и надует.
Груздев пожалел про себя, что не во-время развязал язык с исправником, но
уж ничего не поделаешь. Сказанное слово не воробей: вылетит Ц не поймаеш
ь.
VIII
Ровно в девять часов на церкви загудел большой колокол, и народ толпами п
овалил на площадь. Из Туляцкого и Хохлацкого концов, как муравьи, ползли м
ужики, а за ними пестрели бабьи платки и сарафаны. Всевозможная детвора с
коро облепила всю церковную ограду, паперть и даже церковные липы. Церко
вь была маленькая и не могла вместить столько народа. А колокол гудел, раз
ливая в воздухе мерную, торжественную волну. Народ столпился везде. На ба
заре стояли в своих жупанах и кожухах хохлы, у поповского порядка Ц туля
ки; бабы пестрою волнующеюся кучей ждали у церковной ограды. Старухи хох
лушки в больших сапогах и выставлявшихся из-под жупанов длинных белых р
убахах, с длинными черемуховыми палками в руках, переходили площадь разб
итою, усталою походкой, не обращая внимания ни на кого. Худые и тонкие, с за
горевшею, сморщенною кожей шеи, как у жареного гуся, замотанные тяжелыми
платками головы и сгорбленные, натруженные спины этих старух представл
яли резкий контраст с плотными и белыми тулянками, носившими свои понитк
и в накидку. Великорусский тип особенно сказывался на стариках: важный и
степенный народ, с такими открытыми лицами и белыми патриархальными бор
одами.
Колокол все гудел, народ прибывал, и на площади становилось тесно. Около з
аводской конторы и на крылечке сидели служащие и мелкая заводская сошка
, а у машинной, где висел на высоком столбе медный колокол, шушукалась и хи
хикала расцвеченная толпа заводских поденщиц, вырядившихся в ситцевые
сарафаны, кумачные платки и станушки с пестрыми подзорами. Тут были и хох
лушки, и тулянки, и кержанки, но заводская поденщина давно сгладила всяку
ю племенную разницу. Заводские конюха и приехавшие с гостями кучера заиг
рывали с этою веселою толпой, которая взвизгивала, отмахивалась руками и
бросала в конюхов комьями земли. Кое-кто из мужиков насмелился подойти к
самому господскому дому. У ворот стояли отдельною кучкой лесообъездчик
и и мастера в дареных господских кафтанах из синего сукна с позументом п
о вороту и на полах.
Фабрика была остановлена, и дымилась одна доменная печь, да на медном руд
нике высокая зеленая железная труба водокачки пускала густые клубы чер
ного дыма. В общем движении не принимал никакого участия один Кержацкий
конец, Ц там было совсем тихо, точно все вымерли. В Пеньковке уже слышали
сь песни: оголтелые рудничные рабочие успели напиться по рудниковой пог
оворке: «кто празднику рад, тот до свету пьян».
На дворе господского дома у крыльца стоял выездной экипаж, дожидавшийся
«самого». Лука Назарыч еще не выходил из своей комнаты, а гости и свои служ
ащие ждали его появления в гостиной и переговаривались сдержанным шепо
том. Слышно было, как переминалась с ноги на ногу застоявшаяся у крыльца л
ошадь да как в кухне поднималась бабья трескотня: у Домнушки сидела в гос
тях шинкарка Рачителиха, красивая и хитрая баба, потом испитая старуха, н
адрывавшаяся от кашля, Ц мать Катри, заводская дурочка Парасковея-Пятн
ица и еще какие-то звонкоголосые заводские бабенки. Маленькая Нюрочка з
анимала свой обычный пост на лестнице и со страхом и любопытством смотре
ла на дурочку, которая в окошко плевала на дразнившего ее Васю Груздева.
Ц Ты, балун, перестань… Ц уговаривала Домнушка мальчика и качала голов
ой, когда тот показывал ей язык.
До десятка ребятишек, как воробьи, заглядывали в ворога, а Вася жевал прян
ики и бросал им жвачку. Мальчишки гурьбой бросались на приманку и рассып
ались в сторону, когда Вася принимался колотить их тонкою камышовою трос
точкой; он плевал на Парасковею-Пятницу, ущипнул пробегавшую мимо Катрю,
два раза пребольно поколотил Нюрочку, а когда за нее вступилась Домнушка
, он укусил ей руку, как волчонок.
Ц У, озорник проклятый!.. Ц ругалась Домнушка и грозила мальчику своим к
улаком. Ц Ужо вот скажу отцу-то.
Ц Ну, скажи, что ты круглая дура! Ц бойко отвечал мальчик и был совершенн
о счастлив, что его слова вызывали сдержанный смех набравшейся во двор т
олпы. Ц У тебя и рожа глупая, как решето!
Наконец, показался и Лука Назарыч, грузно уселся в экипаж и вместе с испра
вником, нарядившимся в мундир и белые перчатки, отправился в церковь. За н
им двинулись гурьбой остальные Ц Груздев, Овсянников и сам Мухин, котор
ый вел за руку свою Нюрочку, разодевшуюся в коротенькое желтенькое плать
ице и соломенную летнюю шляпу с полинявшими лентами. Девочка бойко семен
ила маленькими ножками и боязливо оглядывалась назад, потому что Вася по
тихоньку от отца дергал ее за юбки. От конторы к ним присоединились завод
ские служащие: целая семья Подседельниковых и семья Чебаковых, дозорные
, уставщик Корнило, плотинный Евстигней, лесообъездчики и кафтанники. Тр
апезник Павел, худой черноволосый туляк, завидев выезжавший из господск
ого дома экипаж, ударил во вся, Ц он звонил отлично, с замиравшими перехо
дами, когда колокола чуть гудели, и громкими трелями, от которых дрожала, к
ак живая, вся деревянная колокольня. Навстречу заводской власти из церко
вной ограды показались зеленые хоругви, ярко блеснули иконы, а за ними ме
рным шагом двигался церковный причт в полном праздничном облачении.
Поднятые иконы несли все туляки, опоясанные через плечо белыми полотенц
ами. Вся площадь глухо замерла. Место для молебна было оцеплено лесообье
здчиками и приехавшими с исправником казаками, которые гарцевали на сво
их мохноногих лошадках и помахивали на напиравшую толпу нагайками.
Парчовый низенький аналои служил центром. Перед ним полукругом выстрои
лись иконы; хоругви колыхались на высоких древках по бокам. Старичок дья
кон, откашлявшись, провозгласил эктению, а ему ответил целый хор с дьячко
м Евгеньичем во главе. Пели свои заводские служащие, как фельдшер Хитров,
учитель Агап Горбатый, заводский надзиратель Ястребок, рудничный надзи
ратель Ефим Андреич и целовальник Рачитель. Посыпались дождем усердные
кресты, головы наклонились, как под напором ветра стелются лоснящеюся во
лной спелые колосья на ниве. Лука Назарыч стоял впереди всех, сумрачный и
желтый. Он старался не смотреть кругом и откладывал порывистые кресты, г
лядя на одну старинную икону, Ц раскольникам под открытым небом позвол
яется молиться старинным писаным иконам, какие выносят из православных
церквей. Около него стояла Нюрочка и все оглядывалась на отца, который, на
клонившись к ней, сдавленным от слез голосом шептал ей:
Ц Нюрочка, молись богу…
Мухин еще дорогой подхватил дочь на руки и, горячо поцеловав в щеку, шепну
л на ухо:
Ц Нюрочка, помни этот день: другого такого дня не будет… Молись хорошень
ко богу, твоя детская чистая молитва дойдет скорее нашей.
Нюрочка все смотрела на светлые пуговицы исправника, на трясущуюся голо
ву дьячка Евгеньича с двумя смешными косичками, вылезавшими из-под заса
ленного ворота старого нанкового подрясника, на молившийся со слезами н
а глазах народ и казачьи нагайки.
1 2 3 4 5 6 7 8
ие постепенно образовало по течению Березайки особый выселок, который п
олучил название Пеньковки. В течение времени Пеньковка так разрослась, ч
то крайними домишками почти совсем подошла к Кержацкому концу, Ц их раз
делила только громадная дровяная площадь и черневшие угольные валы. Пос
тройки в Пеньковке сгорожены были кое-как, потому что каждый строился на
живую руку, пока что, да и народ сошелся здесь самый нехозяйственный. Пень
ковка славилась как самое отчаянное место, поставлявшее заводских коню
хов, поденщиц на фабрику и рабочих в рудник. Через Пеньковку шла дорога на
пристань Самосадку, которая была уже по ту сторону Урала. До нее считалос
ь от Ключевского завода верст двадцать, хотя версты и мерили заводские п
риказчики. По дороге в Самосадку особенно сильное движение происходило
зимой, когда на пристань везли «металл», а с пристани и из дальних куреней
уголь и дрова.
Отдельно от всех других построек стояла заимка старика Основы, приткнув
шись на правом берегу р. Березайки, почти напротив Крутяша. Основа был кер
жак и слыл за богатого человека. Он первый расчистил лес под пашню и завел
пчел; занимался он, главным образом, рыболовством на озерах, хотя эти озер
а и сдавались крупным арендаторам, так что население лишено было права п
ользоваться рыбой. Заимка Основы являлась каким-то таинственным местом
, про которое ходило много рассказов. Старик жил крепко и редко куда показ
ывался, а попасть к нему на заимку было трудно, Ц ее сторожила целая стая
злющих собак.
VII
Последняя крепостная ночь над Ключевским заводом миновала.
Рано утром, еще совсем «на брезгу», по дороге с пристани Самосадки, с насто
ящими валдайскими колокольчиками под дугой, в Ключевской завод весело п
одкатил новенький троечный экипаж с поднятым кожаным верхом. По звону ко
локольчиков все знали, что едет Самойло Евтихыч, первый заводский богате
й, проживавший на Самосадке, Ц он был из самосадских «долгоспинников» и
приходился Мухину какою-то дальнею родней. Из разбогатевших подрядчико
в Самойло Евтихыч Груздев на Мурмосских заводах представлял своею особ
ой громадную силу: он отправлял заводский караван по р. Каменке, он владел
десятком лавок с красным товаром, и, главное, он содержал кабаки по всем за
водам. Обыкновенно Груздев останавливался на заимке у старика Основы, но
теперь его запыхавшаяся тройка в наборной сбруе подъехала прямо к госпо
дскому дому. С козел не торопясь слез здоровенный мужик Матвей Гущин, пер
вый борец по заводам, ездивший с Груздевым в качестве «обережного».
Из экипажа сам Груздев выскочил очень легко для своих пятидесяти лет и в
осьми пудов веса. Он схватил за плечо спавшего Антипа и начал его трясти.
Ц Разе так караулят господские дома, старый черт? Ц кричал он, довольны
й, что испугал старика.
Ц Лука Назарыч здесь… Ц едва мог проговорить Антип, напрасно стараясь
освободиться из медвежьей лапы Груздева. Ц Он в дому, а гости в сарайной.
Это известие заставило Груздева утихнуть. Он по старой мужицкой привычк
е провел всею ладонью по своему широкому бородатому лицу с плутоватыми т
емными глазками, тряхнул головой и весело подумал: «А мы чем хуже других?»
С заводскою администрацией Груздев сильно дружил и с управителями был з
а панибрата, но Луки Назарыча побаивался старым рабьим страхом. В другое
время он не посмел бы въехать во двор господского дома и разбудить «само
го», но теперь было все равно: сегодня Лука Назарыч велик, а завтра неизвес
тно, что будет.
Ц Отворяй ворота, старый черт! Ц крикнул Груздев сторожу и сладко потян
улся.
Одет был Груздев на господскую руку: верхнее «французское» пальто из син
его драпа, под французским пальто суконный черный сюртук, под сюртуком ж
илет и крахмальная сорочка, на голове мягкая дорожная шляпа, Ц одним сло
вом, все форменно.
Ц Эй, Васюк, вставай! Ц будил Груздев мальчика лет десяти, который спал н
а подушках в экипаже счастливым детским сном. Ц Пора, брат, а то я уеду оди
н…
Эта угроза заставила подняться черноволосую головку с заспанными крас
ивыми глазами. Груздев вынул ребенка из экипажа, как перышко, и на руках по
нес в сарайную. Топанье лошадиных ног и усталое позвякиванье колокольчи
ков заставило выглянуть из кухни Домнушку и кучера Семку.
Ц Эку рань принесло гостей!.. Ц ворчала Домнушка, зевая и крестя рот.
Ц Ехал бы на заимку к Основе, требушина этакая! Ц ругался Семка, соображ
ая, что нужно идти принимать лошадей.
Ц Нет, Самойло Евтихыч славный… Ц сонно проговорила Домнушка и, встрях
нувшись, как курица, принялась за свою работу: квашня поспела, надо печку т
опить, потом коров отпустить в пасево, а там пора «хлеб творить», «мягки
Мягки Ц пир
оги, калачи.
катать» и к завтраку какую-нибудь постряпеньку Луке Назарычу нала
живать.
Разбитная была бабенка, увертливая, как говорил Антип, и успевала управл
яться одна со всем хозяйством. Горничная Катря спала в комнате барышни и
благодаря этому являлась в кухню часам к семи, когда и самовар готов, и печ
ка дотапливается, и скатанные хлебы «доходят» в деревянных чашках на пол
ках. Теперь Домнушка ругнула сонулю-хохлушку и принялась за работу одна.
Появление Груздева в сарайной разбудило первым исправника, который кре
пко обругал раннего гостя, перевернулся на другой бок, попытался было за
снуть, но сон был «переломлен», и ничего не оставалось, как подняться и еще
раз обругать долгоспинника.
Ц Куда торопишься ни свет ни заря? Ц обрушился на Груздева старик, охая
от застарелых ревматизмов. Ц Не беспокойся: твое и без того не уйдет.
Ц Кто рано встает, тому бог подает, Иван Семеныч, Ц отшучивался Груздев,
укладывая спавшего на руках мальчика на полу в уголку, где кучер разложи
л дорожные подушки. Ц Можно один-то день и не поспать: не много таких дней
насчитаешь. А я, между прочим, Домнушке наказал самоварчик наставить… Во
т оно сон-то как рукой и снимет. А это кто там спит? А, конторская крыса Овся
нников… Чего-то с дороги поясницу разломило, Иван Семеныч!
Ц Самосадские старухи вылечат…
Ц И то кровь давно не отворял. Это ты верно!
Домнушка знала свычаи Груздева хорошо, и самовар скоро появился в сарайн
ой. Туда же Домнушка уже сама притащила на сковороде только что испеченн
ую в масле пшеничную лепешку, как любил Самойло Евтихыч: один бочок подру
мянен, а другой совсем пухлый.
Ц Так-то вот, ваше благородие! Ц говорил Груздев, разливая чай по стакан
ам. Ц Приходится, видно, по-новому жить…
Ц Тебе-то большая печаль: новые деньги загребать…
Ц Ну, это еще старуха надвое сказала, Иван Семеныч. В глупой копейке толк
у мало, а умная любит, чтобы ее умненько и брали… Ну что, как Лука-то Назарыч
?
Ц Как ночь темная…
Ц Так, так… Ндравный старик, характерный, а тут вдруг: всякий сам себе гла
вный управляющий. У Луки-то Назарыча и со служащими короткий был разгово
р: «В гору!» Да… Вон как он Мухина-то прежде донимал… На моих памятях дело б
ыло, как он с блендочкой
Блендой называется рудничная лампа, какую рабочие прикреп
ляют к поясу; стремянка Ц деревянная лестница, по которой спускаются в ш
ахты. (Прим. Д. Н. Мамина-Сибиряка.)
в гору по стремянке лазил, даром что в Париже выучился. Трудно, пожал
уй, будет старичку, то есть Луке Назарычу. По Расее-то давно воля прошла, Ив
ан Семеныч, а у нас запозднилась немножко. Большое сумление для простого
народу от этого было. Как уж они, то есть мужики, все знают Ц удивительно. Г
азет не читают, посторонних людей не видят, а все им доподлинно известно. З
атянули волю на Мурмосе: апрель месяц на дворе.
Ц Куда торопиться-то? Не такое дело… Торопятся, душа моя, только блох лов
ить. Да и не от нас это самое дело зависит…
Ц Ну, да уж сколько ни ждали, а все-таки дождались.
Эти разговоры разбудили Овсянникова. Он встал недовольный и сердитый и,
не умывшись, подсел к самовару.
Ц Скоро семь часов… Ух, как время-то катится! Ц удивлялся Груздев, вытас
кивая из жилетного кармана массивные золотые часы.
Ц Да вон и поп в церковь побрел, Ц заметил исправник, заглядывая в окно.
Ц И денек славный выдался, солнышко так и жарит.
Овсянников молча и сосредоточенно пил один стакан чая за другим, вытирал
свое зеленое лицо платком и как-то исподлобья упорно смотрел на хозяйни
чавшего Груздева.
Ц Что ты на меня уставился, как бык? Ц заметил тот, начиная чувствовать с
ебя неловко.
Ц Да так… Денег, говорят, у тебя очень много, Самойло Евтихыч, так вот и люб
опытно поглядеть на богатого человека.
Ц Завидно, что ли?.. Ведь не считали вы деньги-то у меня в кармане…
Ц А вот, душа моя, Самойло-то Евтихыч с волей распыхается у нас, Ц загово
рил исправник и даже развел руками. Ц Тогда его и рукой не достанешь.
Ц По осени гусей считают, Иван Семеныч, Ц скромничал Груздев, очень пол
ьщенный таким вниманием. Ц Наше такое дело: сегодня богат, все есть, а зав
тра в трубу вылетел.
Прибежавший Тишка шепотом объявил, что Лука Назарыч проснулся и требует
к себе Овсянникова. Последний не допил блюдечка, торопливо застегнул на
ходу сюртук и разбитою походкой, как опоенная лошадь, пошел за казачком.
Ц Глиста!.. Ц проговорил Груздев вслед Овсянникову. Ц Таким бы людям и н
а свет лучше не родиться. Наверное, лежал и подслушивал, что мы тут калякал
и с тобой, Иван Семеныч, потом в уши Луке Назарычу и надует.
Груздев пожалел про себя, что не во-время развязал язык с исправником, но
уж ничего не поделаешь. Сказанное слово не воробей: вылетит Ц не поймаеш
ь.
VIII
Ровно в девять часов на церкви загудел большой колокол, и народ толпами п
овалил на площадь. Из Туляцкого и Хохлацкого концов, как муравьи, ползли м
ужики, а за ними пестрели бабьи платки и сарафаны. Всевозможная детвора с
коро облепила всю церковную ограду, паперть и даже церковные липы. Церко
вь была маленькая и не могла вместить столько народа. А колокол гудел, раз
ливая в воздухе мерную, торжественную волну. Народ столпился везде. На ба
заре стояли в своих жупанах и кожухах хохлы, у поповского порядка Ц туля
ки; бабы пестрою волнующеюся кучей ждали у церковной ограды. Старухи хох
лушки в больших сапогах и выставлявшихся из-под жупанов длинных белых р
убахах, с длинными черемуховыми палками в руках, переходили площадь разб
итою, усталою походкой, не обращая внимания ни на кого. Худые и тонкие, с за
горевшею, сморщенною кожей шеи, как у жареного гуся, замотанные тяжелыми
платками головы и сгорбленные, натруженные спины этих старух представл
яли резкий контраст с плотными и белыми тулянками, носившими свои понитк
и в накидку. Великорусский тип особенно сказывался на стариках: важный и
степенный народ, с такими открытыми лицами и белыми патриархальными бор
одами.
Колокол все гудел, народ прибывал, и на площади становилось тесно. Около з
аводской конторы и на крылечке сидели служащие и мелкая заводская сошка
, а у машинной, где висел на высоком столбе медный колокол, шушукалась и хи
хикала расцвеченная толпа заводских поденщиц, вырядившихся в ситцевые
сарафаны, кумачные платки и станушки с пестрыми подзорами. Тут были и хох
лушки, и тулянки, и кержанки, но заводская поденщина давно сгладила всяку
ю племенную разницу. Заводские конюха и приехавшие с гостями кучера заиг
рывали с этою веселою толпой, которая взвизгивала, отмахивалась руками и
бросала в конюхов комьями земли. Кое-кто из мужиков насмелился подойти к
самому господскому дому. У ворот стояли отдельною кучкой лесообъездчик
и и мастера в дареных господских кафтанах из синего сукна с позументом п
о вороту и на полах.
Фабрика была остановлена, и дымилась одна доменная печь, да на медном руд
нике высокая зеленая железная труба водокачки пускала густые клубы чер
ного дыма. В общем движении не принимал никакого участия один Кержацкий
конец, Ц там было совсем тихо, точно все вымерли. В Пеньковке уже слышали
сь песни: оголтелые рудничные рабочие успели напиться по рудниковой пог
оворке: «кто празднику рад, тот до свету пьян».
На дворе господского дома у крыльца стоял выездной экипаж, дожидавшийся
«самого». Лука Назарыч еще не выходил из своей комнаты, а гости и свои служ
ащие ждали его появления в гостиной и переговаривались сдержанным шепо
том. Слышно было, как переминалась с ноги на ногу застоявшаяся у крыльца л
ошадь да как в кухне поднималась бабья трескотня: у Домнушки сидела в гос
тях шинкарка Рачителиха, красивая и хитрая баба, потом испитая старуха, н
адрывавшаяся от кашля, Ц мать Катри, заводская дурочка Парасковея-Пятн
ица и еще какие-то звонкоголосые заводские бабенки. Маленькая Нюрочка з
анимала свой обычный пост на лестнице и со страхом и любопытством смотре
ла на дурочку, которая в окошко плевала на дразнившего ее Васю Груздева.
Ц Ты, балун, перестань… Ц уговаривала Домнушка мальчика и качала голов
ой, когда тот показывал ей язык.
До десятка ребятишек, как воробьи, заглядывали в ворога, а Вася жевал прян
ики и бросал им жвачку. Мальчишки гурьбой бросались на приманку и рассып
ались в сторону, когда Вася принимался колотить их тонкою камышовою трос
точкой; он плевал на Парасковею-Пятницу, ущипнул пробегавшую мимо Катрю,
два раза пребольно поколотил Нюрочку, а когда за нее вступилась Домнушка
, он укусил ей руку, как волчонок.
Ц У, озорник проклятый!.. Ц ругалась Домнушка и грозила мальчику своим к
улаком. Ц Ужо вот скажу отцу-то.
Ц Ну, скажи, что ты круглая дура! Ц бойко отвечал мальчик и был совершенн
о счастлив, что его слова вызывали сдержанный смех набравшейся во двор т
олпы. Ц У тебя и рожа глупая, как решето!
Наконец, показался и Лука Назарыч, грузно уселся в экипаж и вместе с испра
вником, нарядившимся в мундир и белые перчатки, отправился в церковь. За н
им двинулись гурьбой остальные Ц Груздев, Овсянников и сам Мухин, котор
ый вел за руку свою Нюрочку, разодевшуюся в коротенькое желтенькое плать
ице и соломенную летнюю шляпу с полинявшими лентами. Девочка бойко семен
ила маленькими ножками и боязливо оглядывалась назад, потому что Вася по
тихоньку от отца дергал ее за юбки. От конторы к ним присоединились завод
ские служащие: целая семья Подседельниковых и семья Чебаковых, дозорные
, уставщик Корнило, плотинный Евстигней, лесообъездчики и кафтанники. Тр
апезник Павел, худой черноволосый туляк, завидев выезжавший из господск
ого дома экипаж, ударил во вся, Ц он звонил отлично, с замиравшими перехо
дами, когда колокола чуть гудели, и громкими трелями, от которых дрожала, к
ак живая, вся деревянная колокольня. Навстречу заводской власти из церко
вной ограды показались зеленые хоругви, ярко блеснули иконы, а за ними ме
рным шагом двигался церковный причт в полном праздничном облачении.
Поднятые иконы несли все туляки, опоясанные через плечо белыми полотенц
ами. Вся площадь глухо замерла. Место для молебна было оцеплено лесообье
здчиками и приехавшими с исправником казаками, которые гарцевали на сво
их мохноногих лошадках и помахивали на напиравшую толпу нагайками.
Парчовый низенький аналои служил центром. Перед ним полукругом выстрои
лись иконы; хоругви колыхались на высоких древках по бокам. Старичок дья
кон, откашлявшись, провозгласил эктению, а ему ответил целый хор с дьячко
м Евгеньичем во главе. Пели свои заводские служащие, как фельдшер Хитров,
учитель Агап Горбатый, заводский надзиратель Ястребок, рудничный надзи
ратель Ефим Андреич и целовальник Рачитель. Посыпались дождем усердные
кресты, головы наклонились, как под напором ветра стелются лоснящеюся во
лной спелые колосья на ниве. Лука Назарыч стоял впереди всех, сумрачный и
желтый. Он старался не смотреть кругом и откладывал порывистые кресты, г
лядя на одну старинную икону, Ц раскольникам под открытым небом позвол
яется молиться старинным писаным иконам, какие выносят из православных
церквей. Около него стояла Нюрочка и все оглядывалась на отца, который, на
клонившись к ней, сдавленным от слез голосом шептал ей:
Ц Нюрочка, молись богу…
Мухин еще дорогой подхватил дочь на руки и, горячо поцеловав в щеку, шепну
л на ухо:
Ц Нюрочка, помни этот день: другого такого дня не будет… Молись хорошень
ко богу, твоя детская чистая молитва дойдет скорее нашей.
Нюрочка все смотрела на светлые пуговицы исправника, на трясущуюся голо
ву дьячка Евгеньича с двумя смешными косичками, вылезавшими из-под заса
ленного ворота старого нанкового подрясника, на молившийся со слезами н
а глазах народ и казачьи нагайки.
1 2 3 4 5 6 7 8