– Есть еще несколько вещей, которые я должен рассказать тебе о застольных традициях дерзийцев…
Прошло еще полчаса, прежде чем Дурган открыл люк и велел мне выходить. Я пожал дрожащую руку мальчика и сказал:
– Ты переживешь это. Чистота в твоей душе. Ее никто не тронет. Боги увидят в тебе свет, – хотел бы я верить в это.
Когда я начал подниматься по лестнице, мальчик закрыл глаза и прижал сжатые кулаки к груди.
– Лис на Ллир.
– Тьенох хавед, Ллир. Нефаро вид, – произнес я. Спи спокойно.

Я не знал, что делать с Ллиром. Инстинкт требовал, чтобы я отошел в сторону. Одиночество безопаснее, как я сам сказал ему. Тогда ему придется самому усваивать уроки жизни, и чем скорее, тем лучше. Но желание завоевать его расположение и получить ответы на мои вопросы было так велико, что я ощущал его почти физически. Судьба в лице Александра сделала выбор за меня.
На следующий же день я переехал во дворец, чтобы быть под рукой у принца и его людей. Приготовления к его дакраху шли полным ходом, приходилось писать тысячи бумаг: списки знатных гостей, указы, бесконечные письма купцам и поставщикам, друзьям и родственникам.
Только через неделю я снова увидел Ллира. Принц велел мне читать за ужином некую поэму, сочиненную какой-то влюбленной в Александра дамой и посвященную будущему празднику. Когда я закончил чтение плаксивого опуса, принц не приказал мне уйти, поэтому я сел в тени за его подушкой и видел, как эззарианский мальчик начал омывать гостям руки. Глаза его глубоко запали, кожа была почти прозрачной. Мое сердце упало. Он не ест. Он все еще искал способа избежать всех тех вещей, которые мы с рождения считали нечистыми, не убивая при этом себя. По эззарианским верованиям самоубийство было высшей степенью испорченности. Уроки жизни надо было еще усвоить. Он не сможет сделать этого, пока не найдет для себя новую веру, которая поможет ему жить. Ллир с трудом заставил себя прикоснуться к рукам крепкого дерзийского воина. А когда тот протянул руку и потрепал мальчика по коротким волосам, я ощутил отчаяние Ллира, как будто на его месте был я сам. Конечно, я и был… когда-то.
Два дня спустя я сидел в каморке Фендуляра, переписывая список вещей, необходимых для приема двух тысяч гостей, которые должны были съехаться во дворец на шесть коротких теплых недель. В дверь постучала девушка-рабыня.
– Мастер Дурган велел тебе прийти в дом для рабов.
По всем правилам было абсолютно недопустимо оставить данную мне работу и подчиниться приказу нижестоящего лица. Но я ни секунды не колебался. Я догадался, что произошло.
Дурачок не знал, как сделать это быстро и безболезненно. Он воткнул себе в живот тупой нож для бритья. Дурган положил его в самом темном углу комнаты и накрыл одеялом, чтобы унять его предсмертный озноб.
– Дитя, что ты наделал?
Он не ответил, а только отвернулся от меня. Не из-за моей испорченности. Наоборот.
– Гэнад зи, – произнес он. «Уходи». Ему было стыдно.
Я прижал его к себе, чувствуя, как теплая кровь пропитывает мою тунику.
– Я не боюсь стать нечистым, Ллир. Мне просто жаль. Я хочу… – какая разница, что я хочу? Я негромко запел песню смерти, надеясь утешить его.
– Ты действительно был Смотрителем? – прошептал он. Я однажды тоже задавал такой вопрос одному человеку.
– Да.
– Ты можешь посмотреть… внутрь… и сказать мне, что ты видишь?
– Нет необходимости…
– Пожалуйста, я боюсь.
– Хорошо, – я заглянул в его темные, полные боли глаза, но я не стал читать в его душе, прежде чем ответить. – В тебе нет зла, Ллир. Нет испорченности. Ты дитя Вердона и брат Валдиса. Ты будешь жить вечно в светлых лесах.
Он расслабился и закрыл глаза, я подумал, что его уже нет. Но он сонно улыбнулся и произнес:
– Галадон рассказывал мне, что знал одного мальчишку, который стал Смотрителем в семнадцать. Он сказал, что мне никогда не добиться такой мелидды, даже после тысячи лет тренировки.
– Галадон… – Я едва не забыл, где нахожусь, когда услышал это имя. – Мне он ничего такого не говорил. Он всегда заявлял, что я невежественный, невнимательный…
– …невосприимчивый и плохо подготовленный к своему дару, – подхватил он.
Я улыбнулся давно забытым словам.
– Галадон жив…
– Да… – Он захлебнулся выплеснувшейся изо рта кровью, его худенькое тело свела судорога. Я обнял его крепче.
– Ничего, ничего, расслабься.
– …пять сотен…
– Тише, дитя.
– …прячущихся, прячущихся, прячущихся. Холод и чистота… и… Не говори, где. Гирбест укажет путь… – Он умирал, его слова походили на детскую считалочку. – Найди путь, найди путь домой… смотри на гирбеста… он приведет тебя домой… – Он вздохнул и умолк.
«Нефаро вид, Ллир». Спи спокойно.
Ллир успокоился. Я – нет. Дурган пытался заговорить со мной, пока я смывал с туники кровь и, мокрую, натягивал ее обратно на себя. Я не стал его слушать.
– Я должен вернуться к своей работе. Не зови меня больше по подобным делам, мастер Дурган. Не хочу, чтобы принц обнаружил, что я забросил свои обязанности ради какого-то раба-варвара.
Меня придавила невыносимая тяжесть. Я предпочел бы спать, замерзая, в доме для рабов и голыми руками убирать кучи навоза, чем вдаваться в подробности дерзийской жизни. Но недели шли, я все больше погружался в дела. Я не знал жалости к себе, гоня прочь любую мысль, хоть сколько-нибудь связанную с прошлым. Я не позволял себе видеть снов, видения не посещали меня, я не разговаривал ни с кем, кто не был непосредственно связан с моей работой. Я почти забыл ошеломившую меня новость, что существует пятьсот эззарийцев, которые смогли спрятаться где-то, и среди них мой учитель, который воспитывал меня с пяти лет, с того самого дня, когда обнаружилось, что во мне есть мелидда. Мое короткое общение с Ллиром лишний раз доказало мне, что я прав. Надо быть одному, надо забыть прошлое, надо притвориться, что не существует ничего, кроме настоящего, в котором я живу.

Глава 10


Оставалось всего три недели до двенадцатидневного празднования в честь Александра. Ему исполнится двадцать три года. В этом возрасте дерзийские мужчины становились равными своим отцам. Они получали полагающуюся им долю земель и состояния, которая зависела от того, кто была их мать, каким по счету ребенком они были, сколько у них было единокровных братьев. Еще они получали право жениться без разрешения отца. Они могли затевать судебные разбирательства против отцов или сражаться с ними на поле боя без риска быть повешенными за непочтительное отношение к родителю. С ними считались, как и с их отцами, хотя у дерзийского мужчины был только один способ завоевать настоящее уважение окружающих – война.
Но Александр был сыном Императора, и его положение несколько отличалось от обычного. Собственность он получит, он получит столько земель, лошадей и денег, что их хватит на несколько королевств, но у него не будет права жениться по собственному выбору. Решение столь важного вопроса не доверяли наследнику трона. И, конечно, Александр не будет полностью равен своему отцу, хотя его голос будет обличен огромной властью. Если он будет противиться желаниям своего отца, только отец сможет наказать его. Ни у кого больше не будет такого права. И никто не сможет отказаться от подчинения Александру, обойти его и заключить соглашение с Айвоном, как это бывало прежде. Слово принца станет законом Империи.
Каждый дворянин, каждый слуга и каждый раб во дворце принца, и почти во всей Кафарне, участвовали в грандиозных приготовлениях к дакраху. Большая часть всего необходимого была заготовлена прошлой осенью: пока снег не запер горные перевалы, в столицу доставлялись лакомства и разнообразная утварь из самых отдаленных уголков страны. Возы шелков и камчатого полотна, сундуки с позолоченным фарфором, сосуды с редкими винами непрерывно ввозились в город вплоть до наступления зимы. Из Загада доставлялись драгоценные камни, тысячи ароматических свечей и золото в слитках. Повозки были так тяжело нагружены, что оставляли на дорогах глубокие борозды.
Управляющие сбились с ног, пытаясь приготовить все для двух тысяч гостей и оставить при этом хоть что-нибудь для жителей Кафарны и близлежащих деревень, чтобы те не умерли с голоду, когда все продукты попадут на дворцовую кухню. В Кафарну пригоняли целые стада коз, овец, свиней и коров, привозили птицу различных видов, а также корм, необходимый всей этой живности в течение зимы.
Портные и белошвейки трудились над нарядами уже более года. Для Александра шилась мантия, так обильно усыпанная жемчугами, что их хватило бы выкупить из рабства всю Эззарию. Я видел приготовленную для него алмазную гривну, которая могла бы придавить к земле человека менее сильного, чем принц.
И хотя приготовления велись уже год, дворец все еще не был готов. Покои Императора нуждались в покраске и мелком ремонте, комнаты для гостей следовало обновить. И в самом городе требовалось найти место для тех гостей, которые не смогут остановиться в Летнем Дворце Дерзи.
Отовсюду прибывали подарки: драгоценные камни, дорогие безделушки, шкатулки слоновой кости, прекрасно выкованные кинжалы и мечи, луки, отделанные драгоценностями очелья и мужские рубахи, лошади, бойцовые петухи, флаконы духов и экзотические птицы. Принц, продолжавший утверждать, что не верит в магию, заставил меня осматривать все привезенные вещи, на случай, если они заговорены. Он, кажется, проникся ко мне доверием, с тех пор, как я «вылечил» его. Никаких заговоренных предметов я не обнаружил, но, поскольку ничего дурного не происходило, принц был уверен, что я выполняю полезную работу.
Я, как ни старался, не мог забыть о демоне. Келидец уехал из Кафарны, но он должен был вернуться к дакраху. Я убеждал себя не думать о нем (может, на него в горах упадет кусок скалы, или земля вдруг разверзнется и проглотит его), но ничего не помогало. Я был уверен, что мы еще услышим о нем.
Александру словно было мало всех проблем, связанных с дакрахом, он решил еще, что ему необходим новый меч, который он наденет на день помазания. Хотя прибывшие в подарок мечи были богато отделаны и стоили невероятно дорого, ни один из них Александр не нашел достойным руки будущего Императора народа воителей.
– Мой последний меч ковал Демион из Авенхара, – сказал он как-то утром собравшимся у него приятелям. – Он лучший мастер в Империи.
– Почему же не заказать ему еще один меч? – поинтересовался Невари, косоглазый щеголь, который был с принцем и Вейни в день аукциона. У него постоянно было такое выражение лица, словно он вдыхает запах разлагающегося трупа.
Александр следил за тем, как я распаковываю ящик золотых кубков, отделанных аметистами, но дурацкое предложение отвлекло его от этого занятия.
– Ты что, совсем слабоумный, Невари? До праздника осталось три недели, этого едва хватит, чтобы просто выковать меч. Но у него не будет времени приехать сюда, подогнать его по руке да еще вернуться обратно, чтобы закончить работу. И я не смогу поехать к нему примериться к мечу.
– А почему бы тебе не послать ему письмо с почтовой птицей? Я заказывал меч в Загаде и весьма доволен результатами. Мне не пришлось торчать там, пока меч ковали, – он вынул из ножен толстый бронзовый меч, гарда которого была так усыпана камнями и так утяжеляла его, что лучше всего было бы использовать этот меч в качестве дубины.
Александр закатил глаза и кивнул остальным троим молодым людям, покрутив пальцем у виска Невари:
– Да это бабская игрушка, Невари! Как ты получил право заплести свою косу? Твой отец, наверное, нанял комедиантов, чтобы они разыграли для тебя бой? А! Похоже, я угадал!
– Нет, конечно, – возмутился молодой человек, он покраснел так, что его лицо стало одного цвета с его розовой туникой. Остальные прикрыли рты ладонями, чтобы скрыть усмешки.
– Учись у меня, пока можешь. Ни один настоящий воин не станет пользоваться мечом, который не подогнан по его руке и не сбалансирован так, чтобы подходить к его манере боя. Кому нужен меч, волочащийся по земле из-за собственной тяжести?
Бестолковый юный лорд высоко поднял меч, так что свет лампы заиграл на камнях, и, насупив брови, задумчиво уставился на свою игрушку.
– Но ведь он отлично выглядит, разве нет? А ты, Александр, как ты можешь носить с собой такой простой меч? Он у тебя как у солдата. Меч Императора должен быть еще богаче моего.
Но Александр уже не слушал Невари. Он разглядывал свои ножны, брошенные на середину круглого мраморного стола. Потом он резко развернулся.
– Сейонн!
Я прекратил свою работу и поклонился.
– Да, господин!
– Приходило что-нибудь еще от дяди?
– Нет, господин. Только то, из Загада, – это было коротенькое сообщение, в котором выразилось отношение старого воина к идее Александра удалить его с Дар Хегеда.

«Ваше высочество!
Ваше слово закон для меня. Я позабочусь о леди Лидии. Увидимся в Кафарне, когда я закончу свои дела в Авенхаре.
Дмитрий.»

Александру письмо не доставило удовольствия, он не чувствовал себя победителем.
– Мы помиримся, – сказал он самому себе, прослушав письмо. – Мы помиримся.
– Дмитрий уже наверняка в Авенхаре. Он знает все достоинства и недостатки моей руки, и какое оружие я люблю. Кто сможет оценить работу Демиона, как не лучший из воинов, когда-либо державший меч? Ему придется немного задержаться. Но если он поедет обратно дорогой Яббара, он как раз успеет на церемонию.
Мне пришлось тут же сесть за вишневый столик.

«Дмитрий!
Все равно ты уже сердишься на меня, так что хуже не будет, если я снова приведу тебя в возмущение. По крайней мере, оно согреет тебя, когда ты поедешь в Кафарну дорогой Яббара. Мне необходим новый меч на дакрах. Прикажи Демиону бросить все его текущие дела и сковать меч, достойный его Принца, но это должен быть меч воина, а не пустая игрушка. Этот меч должен быть на два меззита длиннее того, что он делал мне в последний раз. (Помнишь, мы обсуждали это с тобой прошлым летом?) И он должен быть также прекрасно заточен и сбалансирован, как предыдущий. Что до эфеса, Демион знает мои вкусы. Я только хочу, чтобы там была гравировка: дерзийский лев и сокол нашего Дома. Я верю, что ты сумеешь проследить за всем и вернуться сюда с мечом до начала дакраха. Пошли мне весточку, чтобы я был уверен, что ты выполнишь мое поручение.
Сандер.»

Принц велел мне отправить письмо с птицей. Следующие четыре дня он взволнованно ожидал ответа.

«Ваше высочество!
Ваш меч будет сделан. Леди Лидия уже в пути. Через три недели я буду в Кафарне.
Дмитрий.»

Александр покивал головой.
– Полагаю, пора готовиться к порке, ликай, – произнес он. Потом с неожиданной грустью добавил: – Ну почему ты такой болван?
Ликай. Это многое объясняло в их отношениях. Ликаем дерзийцы называли наставника в боевых искусствах, который обучал юношу военному делу. Ликай очень редко избирался из числа родственников, но это можно было понять. Айвон не допустил бы, чтобы его сына учил кто-то со стороны. Интереснее было то, что они после этого не превратились в смертельных врагов. Ведь хороший ликай был суровым учителем, а я был уверен, что Дмитрий – один из лучших. Размышления об учителях и учениках напомнили мне о Ллире, и я поспешно вернулся к своей работе, проклиная всех дерзийцев.

Единственным приготовлением к дакраху, которое Александр счел забавным, был найм музыкантов и артистов. Пяти церемониймейстерам было поручено искать подходящих людей, чтобы они своим искусством развлекали гостей все дни и ночи празднования. Толпы музыкантов, танцоров, жонглеров и магов устремились в Кафарну в надежде на хороший заработок. Церемониймейстеры отбирали тех, что казались им лучшими, а потом отправляли их к принцу на окончательное утверждение. А принц не стеснялся в выражениях, высказывая свое мнение.
– Ты скрипишь, как несмазанная телега.
– От твоего мяуканья меня тошнит.
– Ты оскорбляешь слух Атоса. Есть ли какой-нибудь особый бог музыки, который придушил бы эту женщину?
Один за другим неудачники отправлялись прочь из дворца. Принц объявил певице, исполняющей народные песни Базрании, что она не имеет права появляться в Кафарне и Загаде в течение следующих десяти лет. Он дал пинка чернокожему певцу из Холленнии, когда тот принялся исполнять серенаду. Певец был в шоке от изумления.
– Сейонн, напиши указ, что холленнийским певцам запрещается исполнять в Дерзи любовные песни. Их сопливая чувственность оскорбляет наши традиции.
Я хотел было напомнить ему, что в Холленнии все браки предопределены с младенчества, и ни у кого нет возможности любить и жениться по собственному выбору. И когда холленнийские певцы поют о безответной любви или невозможности воссоединения с любимым человеком, они как никто знают, что это такое. Но я промолчал.
Когда долгий день отбора талантов уже подходил к концу, один лютнист взял посреди пьесы неверную ноту.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46