Всякой мышке есть свое место, а ты здеся чужой. Вот и объясняй. Да смотри не ври, я приметливый, вранье за версту чую.
Мне опять захотелось съязвить, на этот раз в адрес его приметливости, но я снова удержался. Хоть и с метр ростом, а ведь и в самом деле хозяин, по крайней мере если верить сказкам. Не стоит с ним ссориться.
— Долгая это история, Лёшка, да и мне самому во многом непонятная…
— А ты начни. Мы вместе разберемся. Я сообразительный…
* * *
Планета привлекла внимание Патруля где-то через полгода после окончания войны. Когда-то, лет за десять до этого эпохального для меня события, в этом районе бесследно исчез исследовательский корабль-робот. Дело-то, в общем, обычное — эти колымаги запрограммированы совершать посадку на неисследованные планеты, брать образцы почвы там, воздуха — ну, в общем, обычная для робота программа. Мало ли сколько их не возвращается? Были и более перспективные миры, а может, отчет о невозвращении разведчика просто где-то затерялся, а поскольку на железяке людей не было, то об этом скоро и прочно забыли.
А потом была война с Империей Реки, что создало массу проблем людям вообще и косморазведчикам в частности. И вспомнили о ней случайно — у эсминца оставался резерв хода, вот и решили по дороге домой осмотреть систему, где десяток лет назад без следа исчез один из роботов.
Исследовательский отряд наткнулся на симпатичную такую планетку, одиноко вращавшуюся вокруг желтого карлика, здорово похожего на Солнце. Милая планетка, милый спутник чуть поменьше Луны, один небольшой континент, пара сотен островов, беленькие такие полярные шапки. В общем, сказка да и только. Начальник экспедиции подготовил отчет на Землю и, погрузившись в шаттл, отправился вниз… в рай, наверное.
Оставшегося экипажа в общем-то хватило бы довести корабль до Земли, но они решили проявить геройство и отправились разбираться с проблемой на месте. Прямо на эсминце, благо шаттл на нем был один. Безумству храбрых поем мы… погребальную песню.
Вторая экспедиция прибыла во всеоружии и в буквальном, и в переносном смысле слова. Очень быстро определили, что произошло с первой. Вот именно, ЧТО произошло. Поскольку определить, ПОЧЕМУ произошло и КАК с этим бороться, на моей памяти так и не удалось.
Может, впоследствии сэйнсы11 что-нибудь придумают, но пока… Планета совершенно не желала принимать гостей. В паре сотен метров от поверхности разведывательные аппараты Патруля просто вспыхивали и исчезали. Окончательно и бесповоротно. Никакие защитные поля не помогали, а в телескоп немного углядишь — летит себе и летит, а потом пшик — и нету. Чего только ни делали, все виды защиты использовали — бесполезно.
Попытались воспользоваться телепортаторами — эффекта ровно столько же. Теоретически эта штука может отправить что угодно куда угодно. Мда-а… кое-какие теории пришлось срочно пересмотреть. Я сам слышал полемику двух умников, которые спорили друг с другом по любому поводу и были солидарны лишь в одном — ежели что-то телепортируешь, то оно там и появится. Непременно…
Вот и хрен вам, друзья. Не появлялось…
Как-то один чудак запихнул в телепортер корабельного кота.
Рассказывают, что у него была аллергия… у чудака, естественно, на кошатину. Пока он сидел на губе, научный мир визжал от восторга — мурлыка успешно добралась до Земли. Не в том смысле, конечно, что киска жива осталась — материализовалась она на высоте тех же двухсот метров, а там — в свободный полет… Но ведь не сгорел же! Только мало нам это давало.
Пока сэйнсы искали лазейку, вниз пошли разведзонды. Сколько их угробили — слов нет, но правду сказать, и не экономили. Я видел их, под орла замаскированных — парит себе такая “птичка” в вышине, и никому до нее дела нет. А она тем временем пашет… в смысле, пишет. Даже язык записали, ну и изображение кое-какое.
Живут на этой планете самые нормальные люди. И неплохо живут.
Крестьяне землю пашут, рыцари по дорогам ездят. Идиллия…
Словом, продолжалось это около трех лет. Но дальше дело так и не пошло. Выяснили, в общем, только то, что любой “неживой” объект уничтожается на высоте 205,3 метра от поверхности, причем в полном соответствии с рельефом. Что-то вроде защитного поля крейсера… Пробовали пробить — бесполезно, почти вся энергия рассеивается этим полем, до земли доходит около сотой доли процента. А само оно, поле, слабее не становится.
А живые объекты земли достигали “относительно” благополучно.
Тогда-то и вспомнили об эрсменах. И решили послать добровольца.
То есть меня.
Нет, не думайте, что я в свои молодые годы уже законченный кретин. Но когда командир выстраивает отделение десантников, в котором ты — единственный эрсмен, и вежливо так интересуется, найдется ли желающий сунуть свою голо-ву… сказал бы куда, да неприлично звучит. Короче, подразумевается, что выбор есть, только на самом-то деле его нет и в помине. И остается только сделать шаг вперед… шаг вперед сделали все, это понятно, но кого выберет сержант, это же с самого начала было ясно. По крайней мере мне.
В общем, Сергеев меня принял лично — такая, блин, честь для рядового. Ну и что, что эрсмен? Их сейчас достаточно много, так что уже не диковинка. Он много говорил о долге исследователя, но я это не слушал. Какая разница, что ведет нас к выполнению задания — чувство долга, стремление выжить или идиотское желание не показаться слабаком в глазах окружающих? Важен конечный результат, а не пути его достижения. Хотя это и гнилая идеология.
Разумеется, подразумевалось, что я буду телепортирован к вечной славе. Сергеев нисколько не возражал ни против бластера, ни против любой другой игрушки, каковую я сочту нужным взять. Это я потом догнал, что ему просто лень было со мной спорить, а если бы я счел нужным подумать, то отправился бы в этот рейс в одних плавках — итог был бы тем же. Чем мои железки лучше электронных разведчиков? Вот именно…
Конечно, меня предупреждали… и о том, что это опасно (Кому? Мне? Эрсмену? Ха-ха!), и о том, что разброс на выходе из телепортера достигает пятнадцати метров. (Подумаешь… левее или правее, какая разница. О том, что это может быть “выше” или, не дай бог, “ниже”, я как-то вообще не подумал.) В общем, встал я в круг, увешавшись всем, чем только можно, и кто-то особо добрый нажал кнопку. А потом я почему-то потерял сознание.
Очнулся я в совершенно неудобной позе. Прежде всего, у меня чертовски болел бок — что-то острое впилось в него с такой силой, что наверняка разодрало кожу до крови. В тот момент я даже и не подумал о том, что на мне теоретически находится скафандр, способный выдержать все, что угодно, даже залп мезонной пушки. И я пошевелился. А не надо было бы.
Как оказалось — и очень жаль, что я узнал об этом с незначительным опозданием, — в себя я пришел на дереве. И, пошевелившись, естественно, с него верзанулся. Как я уже говорил, метров с десяти.
Уже на земле я отметил ряд интересных вещей. Во-первых, я голый (что вполне было ожидаемо). Во-вторых — абсолютно. То есть мой милый, родной и такой привычный эрс-скафандр приказал долго жить. Задним числом начинаешь понимать, что потеря сознания — скорее всего следствие выдирания из твоего организма маленькой, но очень даже полезной части. Ну и что с того, что до сих пор никто эту часть не смог не то что пощупать, а даже толком разобраться, что же это такое. Делать эрсменов мы наловчились, а объяснят сие явление грядущие поколения. Наверное.
А вокруг лес как лес. Хвойный, вернее, слегка смешанный.
Полянки, солнышко светит. Ручеек журчит, холодный, вкусный. И осталось добру молодцу идти куда глаза глядят. Я и пошел…
Некоторое время леший сидел (или стоял?) молча, затем, покряхтев, пробормотал:
— Вот оно как… Я не все понял, что ты говорил, человече, слова все какие-то чудные. Но понял главное — ты точно с неба свалился. И ты не злой, я чувствую. Я вообще… это… чувствительный. Ладно, помогу я тебе…
— Как? — невесело усмехнулся я. — На небо обратно закинешь?
— Да нет… — развел руками Лёшка, — этого я не могу. Да и никто, видать, не сможет. А чем смогу… Ну, из леса выведу. Накормлю вот… Да ты ешь ее, крякву-то, она вкусная. Все-то тебе теперь надо растолковывать. Ею еще детей кормят, она… это… полезная. Болеть не будешь, голодным не будешь. Жаль только, мало ее теперь стало. Раньше, бывало, в лесу нашем кряквы было — ешь, не хочу. А теперь, почитай, только здесь, в самой глухомани-то, она и осталась. Настоящая, разумею, холопы теперь на делянках своих выращивают, да у них она не така…
Кряква действительно оказалась вкусной — чуть сладковатая, чуть с кислинкой. Под синей шкуркой скрывалась нежно-голубая мякоть без намека на косточки. Проглотив плод, я хотел было попросить добавки, как вдруг с удивлением обнаружил, что больше и не хочется. Голода не было и в помине.
— А теперь пойдем, — махнул рукой Лёшка, — скоро стемнеет, а тебе еще на ночлег успеть надо. Из леса выходить долгонько, так мы тебя к отшельнику определим.
— Так он что, живой еще? — удивился я. — Ты же вроде…
— Да какой там, — вздохнул лешак. — Давно уж помер. Я в его избе уж и не помню сколько годов не был, с тех пор, как похоронил деда. Он все просил, чтобы я его в землю вернул. А мне не трудно, старика уважить надобноть. А хибарка-то наверняка стоит, что ей сделается. Тут до нее недалече, до темноты как раз и дойдем. Не торопясь. А ты мне пока порасскажи про ваше житье. Я… это… любознательный.
Некоторое время я вкратце объяснял Лёшке достоинства современной цивилизации. Он либо ни хрена не понимал, либо, наоборот, понимал все с полуслова (в чем лично я сомневаюсь), но вопросов не задавал. Но слушал внимательно — уверен, доведись случай, не упустит этот заросший мхом хвастун возможности блеснуть познаниями. И интерпретацию им даст свою, понятную, хотя, возможно, и неверную. Ну и бес с ним.
— А у вас-то тут как дела? — поинтересовался я. В конце концов, не нанимался я обучать пень истории человечества. Раз уж я разведчик, хоть и голый, но надо все ж собирать информацию.
Даже если только мне она в конечном итоге и достанется.
— А чё у нас-то? У нас все, как всегда…
— Слушай, Лёшка, имей совесть. Я же тебе рассказал. Сам понимаешь, о вашем мире я ничего не знаю.
— Да и я то… Ты не думай, я инфа… инфу… информированный, но…
— тут лешак на мгновение замялся, очень уж не хотелось признаваться, — но не очень чтоб уж… Да и какие здесь новости. То ваш брат рыцарь в пущу забредет, так от него окро-мя брани ничего и не узнаешь. Или вот, как-то помню, девицу в лесу встретил. То ли ее мачеха из дома выгнала, то ли сама удрала, кто ее разберет. Так у той только всхлипы да причитания. Не ешь меня — вопит. А разве я когда кого ел? Ну, может, по молодости… Вывел ее из леса, да только ее и видели. Аж пятки засверкали.
— А отшельник?
— А-а-а… Ну, то давно было.
— Так уж и давно? Сколько лет?
— Сколько? А чё мне их считать-то, годы? Они ж все похожие. Вот та девка, так она после отшельника была. Да, помню, рыцарь тут с волками подрался. Я волков шуганул, а ему говорю: “Мил человек, не можно так. Они же голодные, а кряквой не питаются и шишки грызть не приучены. Они же только твоего коня хотели, так отдал бы, они бы и убрались восвояси”. Так и сам мечом по лбу получил — вот, до сих пор зарубка осталась… Злой человек, нехороший.
— И что, он так-таки спокойно и уехал? — поинтересовался я, хотя был вполне уверен в ответе.
— Ну… — протянул Лёшка. — Не так чтобы и уехал… Нет, я его не ел, но заплутать — заплутал. А там, глядишь, и волчары наши местные с силами подсобрались… Вообще-то волков развелось многовато, он там штук десять положил, да и сам… Словом, и лесу хорошо, и мне ся… се… сатисфакция вышла.
Некоторое время мы шли молча. Собственно, молчал я, а Лёшка, видимо, решил, что сморозил глупость, и тоже не лез с разговорами. А я и не думал о том идиоте, тем более времена давно минувшие. А думал я о том, что завтра, наверное, вообще не смогу ходить. Поскольку ноги горели огнем, а кое-где и кровоточили. Поэтому я старался шагать как можно осторожнее, чтобы не наступить в сотый раз на что-нибудь острое. И все равно наступал.
Тем временем заметно стемнело. Лес стал более редким, но все же не настолько, насколько хотелось бы. Но теперь почти не было видно, куда ступать,
— спустя минут двадцать я все же не углядел очередную шишку и благополучно наступил на нее всей массой тела.
— Скоро уж… — оглянулся на мой рык лешак. — Слышь, ты, витязь… Ты уж не бери в голову-то. Я тебя прямо к жилью веду, честно. Не плутаю. Уж совсем рядом.
И тут мы вышли на поляну. Не то чтобы большую, но все же приличную — метров тридцать в поперечнике. Здесь было заметно светлее — луна была хоть и поменьше, чем на Земле, но светила достаточно ярко. На полянке стоял домик… нет, скорее землянка, поскольку крыша была немногим выше моего роста. Возле землянки, прямо посреди поляны, рос здоровенный, я таких и не видел никогда, дуб. То есть я, конечно, не мог разглядеть, дуб это или еще что, но почему-то сразу определил это могучее дерево как дуб и ничто иное.
Внезапно Лёшка встал как вкопанный, да так неожиданно, что я чуть об него не споткнулся.
— Ты что?
— Тихо!
Тут оказалось, что у лешего не просто большие, а огромные уши, которые он развернул и принялся ими, как радаром, прощупывать полянку.
— Что случилось? — спросил1 я шепотом, рефлекторно припадая на колено. Этакая, знаете, привычка — представлять собой меньшую мишень. Наследие десантного прошлого. Спасибо, недолгий период ношения скафандра не дал отмереть рефлексам.
— Здесь плохо пахнет… — сказал лешак еле слышно. Мне показалось, что по его бугристой коже прошла дрожь. — Очень уж здесь плохо пахнет, витязь.
— Не иначе как человечьим духом…
— Угу… Вы, люди, всегда воняете, как… как люди. Ваш запах ни с каким другим не спутаешь. Я чуткий, я далеко запах слышу. Но только тут пахнет еще кое-чем. Кое-чем очень неприятным и нехорошим. И мне совсем не хочется туда идти.
Ты, понятно, можешь шагать — вот он, ночлег-то. А я не пойду, дурно там пахнет, ой как дурно…
— Чем же это? — Я постепенно начал терять терпение. Этот не в меру словоохотливый пень способен кого угодно довести до бешенства. — Ты можешь говорить короче?
— Кровью, — сказал, как отрезал, леший. — Здесь пахнет свежей кровью. Человеческой. Ну, я пошел. Бывай, витязь…
Минут десять я уговаривал Лёшку не трусить — наверное, из-за того, что жутко струсил сам, был достаточно красноречив — и в конечном итоге уговорил. Но лешак выставил категорическое условие — я иду вперед, а он прикрывает путь к поспешному отступлению.
Наконец консенсус был достигнут, и мы двинулись вперед. Очень медленно.
Источник так не понравившегося Лёшке запаха я обнаружил сразу же. Из двери дома… ну, скажем, из дверного проема, поскольку двери там не было и в помине, торчала нога, обутая во что-то вроде короткого мягкого сапога. Опыт подсказывал, что там, где есть одна нога, наверняка есть и все остальное. Дальнейшее показало, что опыта мне кое в чем недостает.
Человек лежал ничком, уткнувшись лицом в земляной пол избушки. В потемках я не мог разглядеть, во что он был одет, но вот то, что вместо левой руки у него был короткий обрубок, было очень даже видно. И темную лужу под ним тоже. Я почувствовал, как по спине ползут капли холодного пота…
— Волки…
— Нет, — прошептал Лёшка, неслышно подкравшийся к самым дверям. Убедившись, что никого из живых тут нет, он слегка осмелел. — Это, мил человек, не волки. Это волколаки…
— Кто? — не понял я.
— Волколаки… ну, оборотни. Давно я их здесь не видел…
— А разве оборотни бывают? — опешил я.
— А разве лешие бывают? — вопросом на вопрос ответил Лёшка. — Только вот их лучше бы и не было бы. Я-то безобидный, а вот волколаки… Этому, вишь, не повезло. Да и кому тут повезло бы… Лучше десять волков, чем один волколак, это ж каждый знает, кто с ними встречался. Только мало кто об этом рассказать потом может. Ладно, витязь, там где-то кремень и трут был, ты лучину зажги, а то тебе ж ни зги не видно.
Я бочком протиснулся в хижину и после недолгих поисков нашел кремень и трут. Вообще говоря, я как-то больше к зажигалке привык. После продолжительных усилий мне все же удалось запалить трут, а через некоторое время лучина слегка осветила убогую хижину. Подумав, я понатыкал их еще несколько, чтобы хоть как-то оглядеться. 285 Убитому было лет сорок. Может, он был и моложе — густая черная борода заметно его старила. Бороды всегда старят. Впрочем этому уже достижение преклонных лет не грозит. Длинные черные волосы были забраны в хвост и перевязаны кожаным ремешком.
На мужчине был короткий камзол из чего-то, похожего в неверном свете лучин на коричневую замшу, и такие же штаны, заправленные в те самые сапоги. В памяти всплыло где-то услышанное слово “ичиги”… Одежда была сильно изорвана и покрыта кровью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79
Мне опять захотелось съязвить, на этот раз в адрес его приметливости, но я снова удержался. Хоть и с метр ростом, а ведь и в самом деле хозяин, по крайней мере если верить сказкам. Не стоит с ним ссориться.
— Долгая это история, Лёшка, да и мне самому во многом непонятная…
— А ты начни. Мы вместе разберемся. Я сообразительный…
* * *
Планета привлекла внимание Патруля где-то через полгода после окончания войны. Когда-то, лет за десять до этого эпохального для меня события, в этом районе бесследно исчез исследовательский корабль-робот. Дело-то, в общем, обычное — эти колымаги запрограммированы совершать посадку на неисследованные планеты, брать образцы почвы там, воздуха — ну, в общем, обычная для робота программа. Мало ли сколько их не возвращается? Были и более перспективные миры, а может, отчет о невозвращении разведчика просто где-то затерялся, а поскольку на железяке людей не было, то об этом скоро и прочно забыли.
А потом была война с Империей Реки, что создало массу проблем людям вообще и косморазведчикам в частности. И вспомнили о ней случайно — у эсминца оставался резерв хода, вот и решили по дороге домой осмотреть систему, где десяток лет назад без следа исчез один из роботов.
Исследовательский отряд наткнулся на симпатичную такую планетку, одиноко вращавшуюся вокруг желтого карлика, здорово похожего на Солнце. Милая планетка, милый спутник чуть поменьше Луны, один небольшой континент, пара сотен островов, беленькие такие полярные шапки. В общем, сказка да и только. Начальник экспедиции подготовил отчет на Землю и, погрузившись в шаттл, отправился вниз… в рай, наверное.
Оставшегося экипажа в общем-то хватило бы довести корабль до Земли, но они решили проявить геройство и отправились разбираться с проблемой на месте. Прямо на эсминце, благо шаттл на нем был один. Безумству храбрых поем мы… погребальную песню.
Вторая экспедиция прибыла во всеоружии и в буквальном, и в переносном смысле слова. Очень быстро определили, что произошло с первой. Вот именно, ЧТО произошло. Поскольку определить, ПОЧЕМУ произошло и КАК с этим бороться, на моей памяти так и не удалось.
Может, впоследствии сэйнсы11 что-нибудь придумают, но пока… Планета совершенно не желала принимать гостей. В паре сотен метров от поверхности разведывательные аппараты Патруля просто вспыхивали и исчезали. Окончательно и бесповоротно. Никакие защитные поля не помогали, а в телескоп немного углядишь — летит себе и летит, а потом пшик — и нету. Чего только ни делали, все виды защиты использовали — бесполезно.
Попытались воспользоваться телепортаторами — эффекта ровно столько же. Теоретически эта штука может отправить что угодно куда угодно. Мда-а… кое-какие теории пришлось срочно пересмотреть. Я сам слышал полемику двух умников, которые спорили друг с другом по любому поводу и были солидарны лишь в одном — ежели что-то телепортируешь, то оно там и появится. Непременно…
Вот и хрен вам, друзья. Не появлялось…
Как-то один чудак запихнул в телепортер корабельного кота.
Рассказывают, что у него была аллергия… у чудака, естественно, на кошатину. Пока он сидел на губе, научный мир визжал от восторга — мурлыка успешно добралась до Земли. Не в том смысле, конечно, что киска жива осталась — материализовалась она на высоте тех же двухсот метров, а там — в свободный полет… Но ведь не сгорел же! Только мало нам это давало.
Пока сэйнсы искали лазейку, вниз пошли разведзонды. Сколько их угробили — слов нет, но правду сказать, и не экономили. Я видел их, под орла замаскированных — парит себе такая “птичка” в вышине, и никому до нее дела нет. А она тем временем пашет… в смысле, пишет. Даже язык записали, ну и изображение кое-какое.
Живут на этой планете самые нормальные люди. И неплохо живут.
Крестьяне землю пашут, рыцари по дорогам ездят. Идиллия…
Словом, продолжалось это около трех лет. Но дальше дело так и не пошло. Выяснили, в общем, только то, что любой “неживой” объект уничтожается на высоте 205,3 метра от поверхности, причем в полном соответствии с рельефом. Что-то вроде защитного поля крейсера… Пробовали пробить — бесполезно, почти вся энергия рассеивается этим полем, до земли доходит около сотой доли процента. А само оно, поле, слабее не становится.
А живые объекты земли достигали “относительно” благополучно.
Тогда-то и вспомнили об эрсменах. И решили послать добровольца.
То есть меня.
Нет, не думайте, что я в свои молодые годы уже законченный кретин. Но когда командир выстраивает отделение десантников, в котором ты — единственный эрсмен, и вежливо так интересуется, найдется ли желающий сунуть свою голо-ву… сказал бы куда, да неприлично звучит. Короче, подразумевается, что выбор есть, только на самом-то деле его нет и в помине. И остается только сделать шаг вперед… шаг вперед сделали все, это понятно, но кого выберет сержант, это же с самого начала было ясно. По крайней мере мне.
В общем, Сергеев меня принял лично — такая, блин, честь для рядового. Ну и что, что эрсмен? Их сейчас достаточно много, так что уже не диковинка. Он много говорил о долге исследователя, но я это не слушал. Какая разница, что ведет нас к выполнению задания — чувство долга, стремление выжить или идиотское желание не показаться слабаком в глазах окружающих? Важен конечный результат, а не пути его достижения. Хотя это и гнилая идеология.
Разумеется, подразумевалось, что я буду телепортирован к вечной славе. Сергеев нисколько не возражал ни против бластера, ни против любой другой игрушки, каковую я сочту нужным взять. Это я потом догнал, что ему просто лень было со мной спорить, а если бы я счел нужным подумать, то отправился бы в этот рейс в одних плавках — итог был бы тем же. Чем мои железки лучше электронных разведчиков? Вот именно…
Конечно, меня предупреждали… и о том, что это опасно (Кому? Мне? Эрсмену? Ха-ха!), и о том, что разброс на выходе из телепортера достигает пятнадцати метров. (Подумаешь… левее или правее, какая разница. О том, что это может быть “выше” или, не дай бог, “ниже”, я как-то вообще не подумал.) В общем, встал я в круг, увешавшись всем, чем только можно, и кто-то особо добрый нажал кнопку. А потом я почему-то потерял сознание.
Очнулся я в совершенно неудобной позе. Прежде всего, у меня чертовски болел бок — что-то острое впилось в него с такой силой, что наверняка разодрало кожу до крови. В тот момент я даже и не подумал о том, что на мне теоретически находится скафандр, способный выдержать все, что угодно, даже залп мезонной пушки. И я пошевелился. А не надо было бы.
Как оказалось — и очень жаль, что я узнал об этом с незначительным опозданием, — в себя я пришел на дереве. И, пошевелившись, естественно, с него верзанулся. Как я уже говорил, метров с десяти.
Уже на земле я отметил ряд интересных вещей. Во-первых, я голый (что вполне было ожидаемо). Во-вторых — абсолютно. То есть мой милый, родной и такой привычный эрс-скафандр приказал долго жить. Задним числом начинаешь понимать, что потеря сознания — скорее всего следствие выдирания из твоего организма маленькой, но очень даже полезной части. Ну и что с того, что до сих пор никто эту часть не смог не то что пощупать, а даже толком разобраться, что же это такое. Делать эрсменов мы наловчились, а объяснят сие явление грядущие поколения. Наверное.
А вокруг лес как лес. Хвойный, вернее, слегка смешанный.
Полянки, солнышко светит. Ручеек журчит, холодный, вкусный. И осталось добру молодцу идти куда глаза глядят. Я и пошел…
Некоторое время леший сидел (или стоял?) молча, затем, покряхтев, пробормотал:
— Вот оно как… Я не все понял, что ты говорил, человече, слова все какие-то чудные. Но понял главное — ты точно с неба свалился. И ты не злой, я чувствую. Я вообще… это… чувствительный. Ладно, помогу я тебе…
— Как? — невесело усмехнулся я. — На небо обратно закинешь?
— Да нет… — развел руками Лёшка, — этого я не могу. Да и никто, видать, не сможет. А чем смогу… Ну, из леса выведу. Накормлю вот… Да ты ешь ее, крякву-то, она вкусная. Все-то тебе теперь надо растолковывать. Ею еще детей кормят, она… это… полезная. Болеть не будешь, голодным не будешь. Жаль только, мало ее теперь стало. Раньше, бывало, в лесу нашем кряквы было — ешь, не хочу. А теперь, почитай, только здесь, в самой глухомани-то, она и осталась. Настоящая, разумею, холопы теперь на делянках своих выращивают, да у них она не така…
Кряква действительно оказалась вкусной — чуть сладковатая, чуть с кислинкой. Под синей шкуркой скрывалась нежно-голубая мякоть без намека на косточки. Проглотив плод, я хотел было попросить добавки, как вдруг с удивлением обнаружил, что больше и не хочется. Голода не было и в помине.
— А теперь пойдем, — махнул рукой Лёшка, — скоро стемнеет, а тебе еще на ночлег успеть надо. Из леса выходить долгонько, так мы тебя к отшельнику определим.
— Так он что, живой еще? — удивился я. — Ты же вроде…
— Да какой там, — вздохнул лешак. — Давно уж помер. Я в его избе уж и не помню сколько годов не был, с тех пор, как похоронил деда. Он все просил, чтобы я его в землю вернул. А мне не трудно, старика уважить надобноть. А хибарка-то наверняка стоит, что ей сделается. Тут до нее недалече, до темноты как раз и дойдем. Не торопясь. А ты мне пока порасскажи про ваше житье. Я… это… любознательный.
Некоторое время я вкратце объяснял Лёшке достоинства современной цивилизации. Он либо ни хрена не понимал, либо, наоборот, понимал все с полуслова (в чем лично я сомневаюсь), но вопросов не задавал. Но слушал внимательно — уверен, доведись случай, не упустит этот заросший мхом хвастун возможности блеснуть познаниями. И интерпретацию им даст свою, понятную, хотя, возможно, и неверную. Ну и бес с ним.
— А у вас-то тут как дела? — поинтересовался я. В конце концов, не нанимался я обучать пень истории человечества. Раз уж я разведчик, хоть и голый, но надо все ж собирать информацию.
Даже если только мне она в конечном итоге и достанется.
— А чё у нас-то? У нас все, как всегда…
— Слушай, Лёшка, имей совесть. Я же тебе рассказал. Сам понимаешь, о вашем мире я ничего не знаю.
— Да и я то… Ты не думай, я инфа… инфу… информированный, но…
— тут лешак на мгновение замялся, очень уж не хотелось признаваться, — но не очень чтоб уж… Да и какие здесь новости. То ваш брат рыцарь в пущу забредет, так от него окро-мя брани ничего и не узнаешь. Или вот, как-то помню, девицу в лесу встретил. То ли ее мачеха из дома выгнала, то ли сама удрала, кто ее разберет. Так у той только всхлипы да причитания. Не ешь меня — вопит. А разве я когда кого ел? Ну, может, по молодости… Вывел ее из леса, да только ее и видели. Аж пятки засверкали.
— А отшельник?
— А-а-а… Ну, то давно было.
— Так уж и давно? Сколько лет?
— Сколько? А чё мне их считать-то, годы? Они ж все похожие. Вот та девка, так она после отшельника была. Да, помню, рыцарь тут с волками подрался. Я волков шуганул, а ему говорю: “Мил человек, не можно так. Они же голодные, а кряквой не питаются и шишки грызть не приучены. Они же только твоего коня хотели, так отдал бы, они бы и убрались восвояси”. Так и сам мечом по лбу получил — вот, до сих пор зарубка осталась… Злой человек, нехороший.
— И что, он так-таки спокойно и уехал? — поинтересовался я, хотя был вполне уверен в ответе.
— Ну… — протянул Лёшка. — Не так чтобы и уехал… Нет, я его не ел, но заплутать — заплутал. А там, глядишь, и волчары наши местные с силами подсобрались… Вообще-то волков развелось многовато, он там штук десять положил, да и сам… Словом, и лесу хорошо, и мне ся… се… сатисфакция вышла.
Некоторое время мы шли молча. Собственно, молчал я, а Лёшка, видимо, решил, что сморозил глупость, и тоже не лез с разговорами. А я и не думал о том идиоте, тем более времена давно минувшие. А думал я о том, что завтра, наверное, вообще не смогу ходить. Поскольку ноги горели огнем, а кое-где и кровоточили. Поэтому я старался шагать как можно осторожнее, чтобы не наступить в сотый раз на что-нибудь острое. И все равно наступал.
Тем временем заметно стемнело. Лес стал более редким, но все же не настолько, насколько хотелось бы. Но теперь почти не было видно, куда ступать,
— спустя минут двадцать я все же не углядел очередную шишку и благополучно наступил на нее всей массой тела.
— Скоро уж… — оглянулся на мой рык лешак. — Слышь, ты, витязь… Ты уж не бери в голову-то. Я тебя прямо к жилью веду, честно. Не плутаю. Уж совсем рядом.
И тут мы вышли на поляну. Не то чтобы большую, но все же приличную — метров тридцать в поперечнике. Здесь было заметно светлее — луна была хоть и поменьше, чем на Земле, но светила достаточно ярко. На полянке стоял домик… нет, скорее землянка, поскольку крыша была немногим выше моего роста. Возле землянки, прямо посреди поляны, рос здоровенный, я таких и не видел никогда, дуб. То есть я, конечно, не мог разглядеть, дуб это или еще что, но почему-то сразу определил это могучее дерево как дуб и ничто иное.
Внезапно Лёшка встал как вкопанный, да так неожиданно, что я чуть об него не споткнулся.
— Ты что?
— Тихо!
Тут оказалось, что у лешего не просто большие, а огромные уши, которые он развернул и принялся ими, как радаром, прощупывать полянку.
— Что случилось? — спросил1 я шепотом, рефлекторно припадая на колено. Этакая, знаете, привычка — представлять собой меньшую мишень. Наследие десантного прошлого. Спасибо, недолгий период ношения скафандра не дал отмереть рефлексам.
— Здесь плохо пахнет… — сказал лешак еле слышно. Мне показалось, что по его бугристой коже прошла дрожь. — Очень уж здесь плохо пахнет, витязь.
— Не иначе как человечьим духом…
— Угу… Вы, люди, всегда воняете, как… как люди. Ваш запах ни с каким другим не спутаешь. Я чуткий, я далеко запах слышу. Но только тут пахнет еще кое-чем. Кое-чем очень неприятным и нехорошим. И мне совсем не хочется туда идти.
Ты, понятно, можешь шагать — вот он, ночлег-то. А я не пойду, дурно там пахнет, ой как дурно…
— Чем же это? — Я постепенно начал терять терпение. Этот не в меру словоохотливый пень способен кого угодно довести до бешенства. — Ты можешь говорить короче?
— Кровью, — сказал, как отрезал, леший. — Здесь пахнет свежей кровью. Человеческой. Ну, я пошел. Бывай, витязь…
Минут десять я уговаривал Лёшку не трусить — наверное, из-за того, что жутко струсил сам, был достаточно красноречив — и в конечном итоге уговорил. Но лешак выставил категорическое условие — я иду вперед, а он прикрывает путь к поспешному отступлению.
Наконец консенсус был достигнут, и мы двинулись вперед. Очень медленно.
Источник так не понравившегося Лёшке запаха я обнаружил сразу же. Из двери дома… ну, скажем, из дверного проема, поскольку двери там не было и в помине, торчала нога, обутая во что-то вроде короткого мягкого сапога. Опыт подсказывал, что там, где есть одна нога, наверняка есть и все остальное. Дальнейшее показало, что опыта мне кое в чем недостает.
Человек лежал ничком, уткнувшись лицом в земляной пол избушки. В потемках я не мог разглядеть, во что он был одет, но вот то, что вместо левой руки у него был короткий обрубок, было очень даже видно. И темную лужу под ним тоже. Я почувствовал, как по спине ползут капли холодного пота…
— Волки…
— Нет, — прошептал Лёшка, неслышно подкравшийся к самым дверям. Убедившись, что никого из живых тут нет, он слегка осмелел. — Это, мил человек, не волки. Это волколаки…
— Кто? — не понял я.
— Волколаки… ну, оборотни. Давно я их здесь не видел…
— А разве оборотни бывают? — опешил я.
— А разве лешие бывают? — вопросом на вопрос ответил Лёшка. — Только вот их лучше бы и не было бы. Я-то безобидный, а вот волколаки… Этому, вишь, не повезло. Да и кому тут повезло бы… Лучше десять волков, чем один волколак, это ж каждый знает, кто с ними встречался. Только мало кто об этом рассказать потом может. Ладно, витязь, там где-то кремень и трут был, ты лучину зажги, а то тебе ж ни зги не видно.
Я бочком протиснулся в хижину и после недолгих поисков нашел кремень и трут. Вообще говоря, я как-то больше к зажигалке привык. После продолжительных усилий мне все же удалось запалить трут, а через некоторое время лучина слегка осветила убогую хижину. Подумав, я понатыкал их еще несколько, чтобы хоть как-то оглядеться. 285 Убитому было лет сорок. Может, он был и моложе — густая черная борода заметно его старила. Бороды всегда старят. Впрочем этому уже достижение преклонных лет не грозит. Длинные черные волосы были забраны в хвост и перевязаны кожаным ремешком.
На мужчине был короткий камзол из чего-то, похожего в неверном свете лучин на коричневую замшу, и такие же штаны, заправленные в те самые сапоги. В памяти всплыло где-то услышанное слово “ичиги”… Одежда была сильно изорвана и покрыта кровью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79