Эта сложнейшая финансовая операция заняла бы несколько лет. Я действительно намеревался захватить контроль над ведущими банками мира, но не для того, чтобы установить подобие личной диктатуры. Подрыв основ западной экономики - вот что было моей задачей.
- Но для чего?
- Мне трудно объяснить это вам, Сергей Николаевич. Вы служите ЦРУ, а я служу... служил России. И мое сердце обливается кровью, когда я вижу, во что превратилась моя великая некогда страна.
Мои восемь миллиардов, вырванные из пасти алчного Запада, могли бы лечь в основу могучей финансовой империи, вырасти в сто, двести раз, воплотиться в заводах, шахтах, банках, новых городах, ультрасовременных технологиях, миллионах рабочих мест - и все это управлялось бы отсюда, из России. Из руин хиреющей экономики Запада встал бы новый российский колосс. Вот о чем я мечтал, мистер Корин (Рубинов презрительно подчеркнул слово "мистер"). Вы великолепно справились с вашим заданием, вы можете гордиться собой, но вы уже не русский человек и вряд ли поверите мне.
- Ну почему же... Я верю вам, - тихо произнес Корин.
Он мог бы многое возразить генералу. Он мог бы сказать, что мир стал невероятно тесным на пороге двадцать первого века, и нет уж отдельно ни Америки, ни России - они выживут вместе или вместе погибнут. Он мог бы сказать, что не доллары ЦРУ побудили его встать на пути террористов. Он мог бы сказать, что люди достойны в первую очередь жизни - не в масштабе тех или иных стран и наций, не в роскоши и не у власти, а просто жизни.
Он мог бы рассказать о Каннингхэме, об Эпилгейте, об ужасной ночи в Париже у постели истекающей кровью Саманты. Но был ли смысл говорить все это умирающему человеку? Вместо этого он сказал:
- Вы заблуждались в главном, генерал. Вам никогда не удалось бы создать новую российскую империю, о которой вы грезили наяву. Вам просто не позволили бы.
- Кто? - пренебрежительно проронил Рубинов. - Уж не вы ли?
Корин покачал головой.
- Нет, не я. Не позволили бы те самые законы, которые вы установили для себя и которым следовали. Вы прибегли к помощи преступников, и в дальнейшем намеревались использовать их. Прибавьте сюда и то, что американские спецслужбы не успокоились бы ни на минуту. Ваше золото, генерал, стало бы поводом к нескончаемой кровавой войне. Оно не досталось бы ни вам, ни другим, потому что в такой войне победителей не бывает Бессмысленная гибель еще сотен людей - вот и все, чего вы могли бы добиться, удайся ваш план.
Рубинов встал, подошел к окну, заговорил, не оборачиваясь.
- Вот вы и ответили на незаданный вопрос, которого я ждал и не дождался. Почему я отдал вам записную книжку? Ведь координаты базы известны только мне и тем людям, что находятся вне вашей досягаемости. Я мог передать Ратникову команду по радио уходить с уже имеющимися двумя миллиардами и плутонием и продолжать мое дело без меня. Профессор Филлингем со временем мог бы смонтировать и настоящие бомбы... Я не сделал этого. Почему - ответили вы, Корин. А сейчас прошу, оставьте меня одного.
Столько страдания и отчаяния сжалось в комок в этой короткой фразе, что трое переглянулись, поднялись и без единого слова направились к выходу. Рубинов распахнул окно шире.
Он видел, как они садятся в машину и уезжают Из сейфа он достал пистолет, положил его на ломберный столик перед собой, тяжело опустился в кресло. Рубинов сидел неподвижно час, другой. В кабинете надрывались телефоны, он не слышал их.
Лунный блик отсвечивал на вороненой стали пистолета, и этот свет входил в глаза одинокого человека, проникал в его мозг, заполнял его от края до края. Рубинов не видел ничего, кроме этого благодатного серебристого света, а когда он приставил пистолет к виску и спустил курок, света стало еще больше, он словно выплеснулся за стены комнаты и прохладной волной затопил спящий мир, и это называлось - милосердие.
12
Шалимов не сразу заметил Коллинза, устроившегося в уголке рекреационного холла клиники "Черити Кросс", принадлежавшей профессору Конти Первое время, когда жизнь Саманты балансировала на грани небытия, Андрей дневал и ночевал у дверей палаты - в саму палату врачи пускали его редко и неохотно. Но все же он чувствовал, что его присутствие, прикосновение его рук, его дыхание на лице девушки, пусть и не осознаваемое ею, помогли вытянуть ее из безвозвратной пропасти не меньше, чем колдовство искусных хирургов.
Сейчас жизнь Саманты Ларрены была вне опасности. Она уже ненадолго приходила в себя, открывала глаза и могла произнести несколько связных фраз. Шалимов спешил к ней из цветочного магазина, прижимая к груди скромный букет алых роз. Он завалил бы ее палату цветами, но выданные неразговорчивыми агентами ЦРУ карманные деньги не позволяли роскошествовать.
Коллинз шагнул навстречу Шалимову, тряхнул его руку.
- Добрый день, мистер Коллинз, - поздоровался тот.
- Здравствуйте, Андрей, - отозвался полковник. - Я ждал вас... Хотел с вами поговорить.
Шалимов огляделся и указал на кресла рекреационного холла.
- По-моему, вполне подходящее место.
Коллинз не стал спорить. Они уселись в кресла под раскидистой пальмой в кадке возле аквариума с золотыми рыбками.
- Курить здесь, наверное, нельзя, - полувопросительно-полуутвердительно промолвил полковник.
- Нет, почему же? Именно здесь и можно. Вот пепельница. Этот коридор изолирован от операционных и палат тяжелых больных.
Коллинз с любопытством взглянул на собеседника.
- Я вижу, вы неплохо тут освоились. - Он достал пачку "Питера Стивесанта" и щелкнул зажигалкой. Голубоватая ленточка дыма потянулась к потолку. - Как здоровье мисс Ларрены?
- Спасибо. Но ведь вы пришли не для того, чтобы расспрашивать меня о ее здоровье? Ваше ведомство и так не спускает с нее глаз.
Коллинз усмехнулся.
- Вы правы, я пришел не за тем. Я пришел, чтобы поговорить о вашем будущем.
- О моем будущем? - удивился Шалимов.
- Вашем и мисс Ларрены. Вы ведь не собираетесь с ней расставаться?
- Нет! - спокойно, но твердо сказал Шалимов.
- Буду говорить без обиняков. - Коллинз стряхнул пепел в разинутый клюв серебряного пингвина, служившего экстравагантной пепельницей. - Я прямо спрашиваю вас: каковы ваши планы?
- Не знаю, - ответил Шалимов. - Я должен посоветоваться с Самантой. Если она захочет, мы могли бы уехать в Россию...
- А если она не захочет?
- В этом-то вся и штука, - вздохнул Шалимов.
- А что вас тянет назад в Россию, Эндрю?
- Как что? - Шалимов понял его прямолинейно. - Все... Там моя родина, моя работа...
- Ну, работу можно и поменять, - заметил Коллинз. - Уверяю вас, на свете полно не менее увлекательных занятий, чем полеты в космос.
- Разведка, например? - полуутвердительно спросил Шалимов.
- В разведку я вас не приглашаю, но есть и немало иных интересных профессий...
- И все же я хотел бы вернуться в Россию, - произнес Шалимов с легким нажимом. - Саманта выздоровеет, мы закончим с этим делом...
- Да, я уже слышал. Вы хотите громко рассказать о нем. А зачем, Эндрю?
Шалимов едва не вскочил.
- Как зачем?
- Кому это нужно? - настаивал полковник. - Основные действующие лица мертвы, банда террористов разгромлена. Все закончено... Не лучше ли забыть о случившемся и наладить нормальную жизнь?
Коллинз затушил сигарету и бросил окурок в пепельницу. Он солгал, ничего не было закончено, самое неприятное только начиналось. Аресты в Америке и за ее пределами. Договоренности на грани закона, сомнительные сделки, - все, чтобы избежать гласности. Кого-то предстоит подкупать, кого-то запугивать, на кого-то оказывать силовое давление. И, черт возьми... Коллинзу меньше всего хотелось об этом думать, но могло обернуться и так... Кто-то исчезнет, замолчит навсегда. Хотя это и служит защите свободы и демократии.
Шалимов продолжал непонимающе молчать.
Коллинз закурил снова и спросил:
- Эндрю, вы когда-нибудь читали о федеральной программе защиты свидетелей?
- В общих чертах, - неуверенно отозвался Шалимов.
- Эта программа, - полковник глубоко затянулся и выпустил струйку дыма под пальму, - имеет целью защитить людей, которым угрожают неприятности после их выступлений в суде - скажем, разоблачения мафии и тому подобного. Их переселяют в другие места, дают им новые имена, иногда даже делают пластическую операцию, но все это оправдано, все ради их безопасности.
- Ну и что же?
- Но иногда, Эндрю, - Коллинз поднял палец, - иногда опасность грозит не одному человеку, а всему обществу в целом. И чтобы уберечь страну от потрясений, мы также можем воспользоваться этой программой.
- Так вы предлагаете мне... - ошеломленно начал Шалимов.
- Да, - кивнул Колинз. - Вам и мисс Ларрене.
Новые имена, новые адреса, новые лица. Вы ни в чем не будете нуждаться. Мы купим вам дом в любом штате, какой вы выберете сами, откроем счет в банке. Ну, а дальше, с вашими способностями и опытом, вы не пропадете. Америка - страна великих возможностей для тех, кто умеет воспользоваться ими. Вы сумеете. А вознаграждением для нас станет ваше молчание. Шалимов и Ларрена с почестями похоронены, и мы не заинтересованы в их воскрешении.
- Так, - задумчиво проговорил Шалимов. - Вообще-то мне приходило в голову нечто похожее, вернее, я размышлял над этой проблемой, но пришел к противоположному выводу. Мне казалось, что вы, напротив, будете стремиться к максимальной гласности.
- Есть вещи настолько гнусные, настолько омерзительные, Эндрю, что люди ничего не должны знать о них. Им не должно вообще приходить в голову, что такое возможно, только тогда уцелеет демократия. И преступление на "Атлантисе" - одна из таких вещей.
Коллинз встал. Шалимов последовал его примеру.
- Насколько я понимаю, выбора у нас все равно нет, - предположил Шалимов.
- Вот именно, - сказал Коллинз. - Надеюсь вы передадите содержание нашего разговора мисс Ларрене.
Он попрощался и пошел к выходу. Шалимов не сводил с него глаз до тех пор, пока фигура полковника не скрылась за дверью. Тогда он повернулся и зашагал к лестнице, ведущей на второй этаж.
В палате он налил воды в очень прозрачный тонкостенный стакан, поставил принесенные розы у изголовья Саманты, подвинул табурет и сел рядом. Он нежно провел пальцами по правой ладони девушки. Ее пальцы вздрогнули, она медленно раскрыла глаза, и слабая теплая улыбка появилась на ее губах.
- Эндрю... Ты пришел. Теперь мы всегда будем вместе, правда?
- Да, - тихо пообещал он. - Теперь всегда.
- Если бы тебя убили, я бы умерла. Но мы живы.
- Да. Оба живы.
Пальцы Саманты обняли его запястье.
- Нам некуда торопиться, Эндрю... У Господа много времени. Небеса могут подождать.
13
Пишущая машинка тарахтела так, словно Лесли Энджел не статью писал, а отстреливался от невидимых врагов. Стопка бумаги слева на столе росла с каждым часом, росла и гора окурков в пепельнице, а вот уровень виски "Джони Уокера" в бутылке заметно убывал.
Собственно, это пока была не статья, а рабочие материалы для нее Лесли описывал собственные приключения и расшифровывал магнитофонные записи. Он основательно готовил информационный атомный взрыв, который вознесет некоего Энджела на вершину американской журналистики.
Раздался звонок в дверь. Лесли чертыхнулся, раздавил в пепельнице очередной окурок и поплелся открывать с рюмкой в руке.
На пороге стоял совершенно незнакомый ему человек в сером костюме, от которого за милю веяло затхлостью коридоров официального Вашингтона. Радужные оболочки глаз посетителя отличались по цвету, что придавало его лицу странное, еще более холодное выражение.
- Мистер Лесли Энджел? - осведомился гость.
- Да, это я, - буркнул Лесли и отступил. Пришедший невозмутимо проследовал в кабинет, окинул взглядом машинку, пачку бумаги на столе, и вытащил из каретки недопечатанный лист.
- Эй, по какому праву вы здесь распоряжаетесь? - начал злиться Лесли. Кто вы такой?
Незнакомец положил лист на отпечатанную стопку.
- Мое имя Рэнсфорд. Томас Рэнсфорд из Агентства национальной безопасности. Как я вижу, вы пишете статью?
- Да, пишу, - вызывающе заявил Лесли, - и напишу, черт меня побери, будь вы сам святой Петр из службы хорошей погоды.
На бесстрастном лице Рэнсфорда не отразилось ни капли эмоций. Не дожидаясь приглашения, он сел на стул у двери:
- У вас, мистер Энджел, должен быть контракт с мистером Коллинзом, можно взглянуть на него?
- Есть контракты и с мистером Шалимовым, и с мисс Ларреной, - вызывающе сказал Лесли и бросил на колени визитера подписанное Коллинзом обязательство. Тот спокойно и обстоятельно прочел документ, не пропуская ни строчки.
- Что ж, мне все ясно, - сказал Рэнсфорд. - Не ясно скорее вам.
- Что? - ухмыльнулся Лесли, прикладываясь к рюмке.
- Да вот, смотрите. - Рэнсфорд отчеркнул ногтем одну строку и вернул документ Энджелу. - Там сказано: "Настоящее соглашение вступает в силу с момента снятия режима секретности".
- Ну и что из этого? - запротестовал было Лесли, уже понимая, что его берут за глотку.
- А то, что режим секретности не снят, мистер Энджел, - отрезал Рэнсфорд холодно. - И снят не будет. Ни через двадцать лет, ни через сто. Никогда.
- Вы обманули меня! - в ярости закричал Лесли, сжимая кулаки. - И пытаетесь запугать!
Рэнсфорд встал, приблизился к Лесли и положил руку ему на плечо. Впервые с тех пор, как он раскрыл рот, в его голосе проскользнули человеческие интонации.
- Сочувствую вам, мистер Энджел. Я знаю, как важна была для вас эта статья. Но как гражданин Соединенных Штатов вы должны понять и нас.
Публикация этого материала нанесет непоправимый урон интересам страны. Подумайте об этом. До свидания.
- Вы даже не забираете бумаги? - бросил Лесли ему вслед. Рэнсфорд обернулся.
- А зачем? Если вы решитесь на безумие, вы восстановите их, нет? Но я верю, что этого не случится.
...Лесли остановил машину на пустынном пляже Хьюстона. Уже совсем стемнело, речная зыбь блестела в свете фар. Первым делом он зашвырнул далеко в реку кассеты, потом принялся ожесточенно рвать листы и кидать в волны. Ветер относил клочки назад, Лесли собирал их и выбрасывал снова, а они не хотели опускаться на воду и танцевали в конусовидных лучах, как белые бабочки.
Лесли воевал с ветром, и соль предательских слез щипала кожу лица.
Большие белые бабочки - вот все, что осталось от его мечты.
ЭПИЛОГ
Самый дорогой костер в мире
Студия Астрид Шеллинг в Сарасоте в темноте флоридской ночи сверкала многоцветным бриллиантовым ожерельем радужных огней. Из окон доносились обрывки музыки и смеха, стоянка перед домом была запружена десятками машин. Когда Корин подрулил к студии на взятом напрокат скрипучем "Линкольне", оказалось, что и приткнуться некуда.
- Я предупреждала тебя, что мы опоздаем, - укоризненно сказала Стефи.
- А кто меня заставил напяливать этот идиотский смокинг? - парировал Корин, впрочем, вполне дружелюбно. - Мы провозились с ним целый час
- Зато ты прилично выглядишь.
- Я выгляжу, как самый настоящий болван. Одна надежда, что все так напьются, что никто этого не заметит.
Стефи засмеялась и чмокнула его в щеку. Она была очаровательна в длинном вечернем платье цвета спелой сливы с манящим вырезом. На груди, оттеняя густой бархатистый цвет ткани, алела живая роза.
Корин все же втиснул "Линкольн" между громадным "Крайслером" и дедовским "Понтиаком", вполне могущим помнить войну за независимость США.
Рука об руку они вошли в залитый светом зал.
Вечеринка была в самом разгаре. Астрид Шеллинг наприглашала пеструю толпу модных художников, критиков, музыкантов, театральной и околотеатральной публики и прочей богемы. Повод был. Лесли Энджел давал бал. Возможно, "бал" - это громко сказано, скорее нечто вроде домашней неофициальной презентации своего нового диска. Обозреватель журнала "Метал Стар" Ник Роу в последнем номере писал об этом выдающемся творении так:
"Альбом гитариста из Детройта Лесли Энджела "Самый дорогой костер в мире" - третья его работа и первая, достойная рецензии в журнале такого уровня, как наш. По сравнению с предыдущей его пластинкой (также реализованной немецкой фирмой "Роудрайдер"), звук на которой был излишне механическим, этот альбом выполнен в более живой манере. Он, несомненно, является концептуальным, хотя концептуальность его весьма неочевидного свойства. Главным образом она заключена в связи заглавной композиции с ее же завершающей инструментальной версией, виртуозно исполненной музыкантом в одиночку на четырех гитарах (помогла техника студийного наложения). После этого рискованного и проницательного диска мистер Энджел стал по праву потенциальным соперником таких групп, как "Фэйт Ноу Мор" и "Дрим Сэатер". Первую композицию пронизывает сквозной образ костра, в котором сгорают деньги, но это также и образ пламени, пожирающего мечты и чаяния людей. Эпическая игра барабанов (Мартин Майлд) соседствует с пульсирующей бас-гитарой Линдона Эванса, а "джибсон" Лесли Энджела то и дело расходится, как небольшой ураган, изрыгающий неистовые риффы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47