И что же случится потом? Выяснить это можно лишь одним способом: запустить диск.
Профессор колебался. Будь тут дело в самой музыке, ни к чему совершать подмену. Что-то не так с этим диском… Если бы речь шла о диске компьютерном, тогда понятно, цель, к примеру, – внедрение вирусоподобной программы. Но здесь…
Как убедить таинственных наблюдателей, в существовании которых сомневаться не приходилось, что он слушал пластинку, и при том не слушать ее? Включить, уйти в другую комнату, закрыть дверь поплотнее? Нет. Неизвестно, зачем им нужно, чтобы звучал этот диск, и лучше бы он вовсе не звучал. Но они должны услышать музыку, и выход есть. Кассета, записанная для Бахметьева еще с собственного диска Андрея Владимировича.
Правда, в квартире может оказаться аппаратура не только для подслушивания, но и для подглядывания, какие-то миниатюрные телекамеры. В таком случае они увидят, что Илларионов поставил не диск, а кассету. Но если загородить собой музыкальный центр, стоящий у стены, этот риск сводится к наименьшему, да и не так уж профессор Илларионов опасался наличия телекамер. Замысел построен на звуке, а не на изображении. Принцип бритвы Оккама гласит: «Не следует множить сущности сверх необходимости».
Наклонившись над музыкальным центром, профессор экономными движениями достал кассету из ящичка, вложил ее в отделение кассетоприемника и прикоснулся к выпуклой кнопке воспроизведения. Потом снова сел в кресло и, сохраняя невозмутимый вид, принялся за чтение писем.
Кассета отзвучала… Ничего не произошло. Ничего необычного не случилось и позже в этот день.
Только на следующее утро.
19
24 мая 2001 года
Ника приехала на автобусе. «Эскорт» мог здесь пострадать – дорога к даче Щербакова местами ремонтировалась, а местами находилась в таком отвратительном состоянии, что на чужой машине лучше не добираться. От автобусной остановки Ника полчаса шла через лес, тропинками напрямик срезая дорожные петли.
О встрече она договорилась по телефону. На работе Щербакова не оказалось, Ника позвонила на дачу. Она не сказала боссу, зачем ей нужно его видеть, просто «по неотложному делу», и он ответил – приезжай. А что она могла сказать? Иван Антонович, ваше имя в проскрипционном списке? Она не знала, как выстроить беседу и зачем вообще едет к новоиспеченному владельцу телекомпании СПКТ. Что-то надо было сделать, и она выбрала самое очевидное.
Ника недолюбливала Щербакова, сначала заочно. До телекарьеры он выпускал скандальную газетку «Вся эта суета», и его хамоватым репортерам ничего не стоило вытащить на свет интимные подробности жизни известных и уважаемых людей. А каким языком писались эти статейки! Приблатненный жаргон. Если подробностей не хватало, они высасывались из пальца. Суд? И отлично! Суд – это реклама, реклама – это тираж.
Потом, когда Щербаков перебрался на СПКТ (и познакомился с Никой, тогда ему было двадцать девять лет), он запустил проект «Судьба человека». Вопросы, которыми он терзал в прямом эфире несчастных собеседников, строго выдерживались в манере «Всей этой суеты» – удивительно, как вообще кто-то соглашался участвовать в его передачах. Эстрадные «звез-дкжи», как называла их Ника, – шут с ними, им все божья роса. Но были и серьезные актеры, художники, писатели. Они-то что искали в щербаковском инквизиторском карцере?
Хвала Всевышнему, проект «Судьба человека» вскоре почил в бозе, а Щербаков активно двинулся наверх. О его последнем предприятии, захвате контроля над СПКТ, судачили много и зло, намекали, что чуть ли не он лично подставил прежнего владельца. Зависть, так считала Ника; она никогда не прислушивалась к закулисному шипению.
С ее точки зрения, у Щербакова были и привлекательные черты. Сам журналист, он понимал журналистов, их нужды, специфику психологии. Не досаждал мелочной опекой, пренебрегал формальностями, мог порой бескорыстно помочь в трудную минуту. Мотивы – вопрос другой. Но не все ли равно утопающему, почему его вытащили из реки: желая героически покрасоваться или по доброте душевной?
Так или иначе, Ника приехала к Щербакову, потому что больше ей не к кому было ехать.
Она нажала кнопку переговорного устройства у ворот:
– Иван Антонович, это я.
– А, Ника! – задребезжало в металлической сетке. – Проходи, поднимайся на второй этаж. Захлопни калитку за собой.
Клацнул автоматический замок, калитка приоткрылась. По мощеной дорожке Ника дошла до трехэтажного особняка с многочисленными террасами и балкончиками, с расчаленной наверху антенной-тарелкой. По наружной винтовой лестнице из некрашеного дерева она поднялась к двери второго этажа, постучала.
– Открыто, – донеслось из комнаты.
Ника с усилием надавила пружинную дверную ручку и очутилась в кабинете владельца СПКТ. Щербаков сидел у большого панорамного окна во вращающемся кресле модели «президент» перед экраном включенного компьютера.
– Привет, – буднично поздоровался босс. – Я, видишь, работаю, так что пить не буду – а ты, если хочешь, возьми в баре пивка холодненького.
– Спасибо, – сказала Ника.
Она достала бутылку «Будвайзера», открыла, налила в бокал. Глядя на янтарные пузырьки, она вдруг ощутила болезненную неловкость. Какое глупое положение! Сейчас он спросит об ее неотложном деле, и что отвечать?
Но Щербаков не спросил. Он устремил тревожный взгляд в окно мимо экрана.
– Что это, – пробормотал он, – как будто ворота… Но ведь у меня…
Он не договорил. Ворота распахнулись, и к дому с ревом устремился огромный джип. В открытых окнах справа и слева, наполовину высунувшись, повисли вооруженные короткими автоматами братки.
Щербаков издал отчаянный полувизг-полувопль, бросаясь на пол. Он опоздал на какую-то долю мгновения. Пули расколошматили оконное стекло, взорвали монитор. Две ужасные алые розы с черными бутонами расцвели на лбу Щербакова, ближе к правому виску. Он упал на пол… Уже мертвым.
Упала и Ника. Нет, она не была ранена, более того, ее не могли увидеть снизу, так как она стояла в глубине комнаты, – но, когда стреляют, надо падать.
Хлопнули дверцы джипа, прозвучала спокойная команда:
– Все в дом. Мочить с контрольным выстрелом все, что шевелится.
– А если кошка? – остроумно пошутил кто-то.
– Хоть аквариумная рыбка, – отрезал командный голос. – Кино «Тернер и Хуч» видел? Ничего живого не оставлять!
Ника лежала не двигаясь, в оцепенении. Почему-то ей было не страшно, а только очень, очень жалко себя. Сейчас померкнет навсегда этот яркий мир. Не будет больше ни пива «Будвайзер», ни сигарет «Мальборо», ни компьютерного бильярда, в который так весело игралось с Борисом…
Мысль о Борисе придала ей сил. Что толку здесь валяться, все равно ведь убьют… Надо хотя бы попробовать спастись!
Она поползла к балконной двери, когда шаги загрохотали на лестнице. Дверь, к счастью, оказалась незапертой, Ника выскользнула на балкон. И что дальше? Убийцы уже в комнате. Внизу стоит джип, в нем, возможно, и никого… Но нечего и думать о том, чтобы захватить машину. Если даже ключи в замке, Нику изрешетят пулями, прежде чем она успеет развернуться.
Нужно прыгать вон туда, в кусты. И со всех ног бежать к воротам! Да, легко сказать. Высоко – а на переломанных ногах не очень-то побегаешь.
В комнате хлопнул выстрел – ненужный, сделанный лишь во исполнение приказа контрольный выстрел в голову Щербакова. Прыгай, разозлилась на себя Ника. Прыгай, дура! Какого дьявола ты тратила время на занятия парашютным спортом? Вот самый важный прыжок в твоей жизни!
Перемахнув через низенькое ограждение балкона, Ника свалилась в затрещавший куст. Она произвела столько шума, что киллеры заметались как ошпаренные. Ника вскочила на ноги и помчалась к воротам.
Затарахтели автоматные очереди. Пули срезали ветки над головой Ники, с визгом рикошетили от стальных створок ворот. Как на тренировке по карате, Ника прыгнула вперед с кульбитом. Она за воротами… Но это даст ей несколько секунд жизни, не более. Спрятаться негде, а за спиной уже рычит мотор джипа.
По крайней мере, я попробовала, печально усмехнулась она.
Словно ниоткуда, из вихря пылевого облака перед ней возникла другая машина – красная иномарка. Распахнулась лакированная дверца.
– Садитесь скорей! – крикнул водитель.
Ника, понятно, не стала расспрашивать его о том, кто он такой и как здесь оказался. Рекордным прыжком она влетела в машину. Незнакомец катапультировал свой красный болид, мигом разогнавшись километров до ста пятидесяти. На разбитой дороге это был высший и очень опасный пилотаж… И все же сидеть в красной машине далеко не так опасно, как бежать под пулями убийц.
Незнакомец сбавил скорость, поглядывая в зер-кальце.
– Меня беспокоит, что нет погони, – озабоченно сказал он. – Не перехватят ли они нас по короткой дороге? Есть здесь такая?
– Не знаю. – Голос Ники вибрировал на грани ультразвука. – Кто вы?
– Прекрасный момент для знакомства. Может, позже? Впрочем, извольте. Андрей Эдуардович Комлев, кандидат исторических наук… О черт, кажется, приехали.
Вывернувший с лесной дороги джип наглухо перегородил путь. Развернуться было негде. Комлев заглушил мотор и положил руки на руль. Он выглядел безучастным, лишь слегка побледнел.
Трое вышли из джипа, двое из них с автоматами. Один вежливо постучал в окно красной машины. Комлев опустил стекло.
– Проверка на дорогах, – ухмыльнулся киллер. – У вас такая красивая машина. Жаль ее пачкать… Выходите-ка оба!
Комлев пожал плечами и повиновался. Ника сидела как приклеенная.
– Кандидат исторических наук, – прошептала она. – Мы пропали…
То, что произошло секундой позже, она толком увидеть не смогла – слишком молниеносно разворачивалось действие, как в десятикратно ускоренном эпизоде голливудского боевика. Комлев сорвался с места, точно подброшенный мощной пружиной… Нет, не так. Он будто телепортировался вне времени и пространства – вот он стоит в метре от киллера, а вот в то же мгновение его ботинок врезается в челюсть противника. Мелькнул в воздухе автомат, подхваченный Комлевым, описал крутую дугу и завершил ее ударом в висок второго убийцы. Третий повернулся, кинулся наутек, но далеко не убежал. Комлев обрушился на его спину… Все. Схватка окончена.
Это вам не американский рестлинг, присвистнула Ника. Кидману до Комлева далековато.
Небрежно отряхнув куртку, Комлев сел в джип, отогнал его с дороги. Затем вернулся в свою машину, запустил мотор. Правое переднее колесо едва не задело одного из бесчувственных киллеров.
Теперь Комлев не злоупотреблял скоростью, вел машину ровно, километрах на восьмидесяти. До самого города никто не произнес ни слова.
20
Украдкой Ника разглядывала спасителя. Лет ему, наверное, около сорока, думала она. Каштановые волосы, жесткий профиль… Нике он напомнил сразу четырех исполнителей роли Джеймса Бонда. Брутальная притягательность Шона Коннери сочеталась в нем с лукавинкой Роджера Мура, а некая старомодная строгость облика Тимоти Далтона – с бесшабашной элегантностью Пирса Броснана, при том, что внешне он не был похож ни на одного из четырех Бондов. Он вообще не был киношно-привлекательным, скорее его лицо и влекло, и отталкивало, будоражило чем-то необычным, нездешним. Чем конкретно? Ника не находила ответа на этот вопрос. Вполне соразмерные, мужественные черты; глаза, как она успела заметить, серо-зеленые… Но что-то было «неправильно» с Комлевым, эта «неправильность» дразнила и ускользала. Первые слова, обращенные к нему Никой на городских улицах, звучали так:
– Прав тот гад, у вас красивая машина. Я даже сперва приняла ее за «Альфа-Ромео-Джульетту».
– А это и есть «Джульетта».
– Вот как? Очень дорогая машина.
– Двадцать шесть тысяч долларов.
– Ну, для кандидата исторических наук…
– Смотря какими историями заниматься.
Сбитая с толку, Ника снова замолчала. Когда машина остановилась у светофора, Комлев спросил:
– Куда вас отвезти?
А действительно, куда, отрешенно подумала Ника. Домой? Ни за что на свете она сейчас не останется дома одна. На работу? Только этого не хватало. В ее опрокинувшемся мире уже не было места работе. Передачи, съемки, сценарии, студии – крошечные нереальные картинки, как в перевернутом бинокле.
– Никуда, – сказала Ника и добавила: – Некуда.
– Тогда предлагаю поехать в итальянский ресторан.
Красный свет сменился зеленым, Комлев тронул машину.
– Почему в итальянский? – спросила Ника просто так, автоматически. Не понять этого Комлева – никаких расспросов, ничему не удивляется…
– Вы не голодны? Или не любите итальянскую кухню?
– Голодна и люблю, – решительно сказала Ника. – Только знаете что… Все же отвезите меня домой и подождите минут десять, а потом поедем в ресторан.
– Хотите переодеться?
– Нет. То есть попутно… Но я должна кое-что сделать.
– Назовите адрес.
Ника отбарабанила адрес, Комлев развернул «Джульетту». В пути они по-прежнему не разговаривали, лишь у дома Ники Комлев произнес обыденным тоном:
– Я могу пойти с вами.
– Нет, не надо… Ждите здесь, у подъезда… Никуда не уезжайте!
В последних словах прорвалась умоляющая интонация. Комлев улыбнулся, и Ника вернула ему улыбку – ага, сэр, и вас можно пронять!
– Я никуда не уеду, – пообещал Комлев.
– Десять минут.
– Что вы! Женщина не может собраться в ресторан за десять минут.
– Да, если она не ждет визита киллеров.
– А если наоборот?
– Что наоборот?
– Они ее ждут. Я же не знаю, во что вы впутались.
Сомнение мелькнуло в глазах Ники.
– Хорошо, идемте, но потом вы вернетесь в машину. Я не хочу, чтобы вы видели, что я делаю.
– Как скажете.
Они поднялись вместе. Комлев с полминуты молча разглядывал дверной замок, потом взял у Ники ключи. Прежде чем она успела сделать шаг, он исчез за дверью. Ника вошла в прихожую; Комлев появился из гостиной.
– Все в порядке.
Бросив ключи на столик, он вышел и захлопнул дверь.
– Ну и ну, – только и сказала Ника.
Она сразу направилась к компьютеру, включила его и набрала такой текст:
«В ближайшее время будут предприняты покушения на убийство следующих лиц:
1. Губарева Льва Дмитриевича, директора Санкт-Петербургского филиала Астрофизического института РАН.
2. Растригина Николая Васильевича, искусствоведа, обнаружившего утерянные рукописи Мусоргского.
3. Радецкого Максима Юрьевича, писателя, автора романа «Кто-то в долине».
4. Коломенского Александра Николаевича. Дополнительных сведений об этом человеке нет.
Моя информация абсолютно и безусловно точна, так как получена из первых рук. Забота о собственной безопасности не позволяет мне назвать свое имя, но в любом случае добавить мне нечего. Посчитав это письмо розыгрышем и не приняв мер к охране, вы возложите на себя ответственность за последствия».
Ника перечитала файл. Ей не понравились засушенно-бюрократические обороты, не хватает лишь «Сим предписывается…». С другой стороны, чем короче и суше, тем лучше, никаких индивидуальных особенностей.
Найдя в справочнике адрес городской прокуратуры, Ника перепечатала его в мастере конвертов. Затем вложила в принтер лист бумаги, отправила на печать письмо, а вслед за ним засунула конверт, на котором возник адрес. Ника заклеила конверт с письмом, положила на стол, стерла файлы и выключила компьютер.
Теперь нужно позвонить Максиму Радецкому. Хорош ли он, плох ли – ему угрожает опасность.
После десятого длинного гудка в трубке послышался заспанный голос:
– Алло.
– Здравствуйте, Максим. Это я, Ника.
– О, Ника! – Голос зазвучал бодрее. – Я тут немного прилег отдохнуть… Я все время думал о вас!
– Максим, я прошу, выслушайте меня серьезно. Уезжайте куда-нибудь…
– Не понял.
– За вами идет охота.
– Какая охота? Ника, это что… Шутка?
– Не шутка. За вами охотятся убийцы.
Долгая-долгая пауза.
– Ника, я вас действительно не понимаю.
– Вы были знакомы с Долинской, Незвановым, Щербаковым?
– О последнем что-то слышал. Ваш коллега вроде бы?
– А телевизор вы смотрите? Все эти люди убиты. Щербакова застрелили сегодня на моих глазах. Вы в том же списке.
– Ника, вы меня пугаете. Если вам что-то такое известно, почему бы не рассказать подробнее? Тогда бы я…
Не дослушав, Ника бросила трубку. Телефон тут же зазвонил, но она не ответила. Зачем? Она сказала Максиму все, что могла, и вдобавок подставилась, ведь истинная роль Радецкого ей неизвестна. А знай она телефоны других, им бы тоже позвонила? Ника не была в этом уверена. Максим для нее – живой человек, остальные – абстракция, имена. Один из таких звонков (или не один) мог бы дорого ей обойтись, а пребывающие в неведении попросту не поверили бы невесть кому. Вот письмо в прокуратуру… Ника не обольщалась по поводу письма, но это лучше, чем ничего.
Свои часы Ника сняла и надела часы Бориса Кедрова, со списком под крышкой. Надобности в том не было, список она едва ли когда забудет, но мысль о часах Бориса почему-то придала ей уверенности, как и сами часы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
Профессор колебался. Будь тут дело в самой музыке, ни к чему совершать подмену. Что-то не так с этим диском… Если бы речь шла о диске компьютерном, тогда понятно, цель, к примеру, – внедрение вирусоподобной программы. Но здесь…
Как убедить таинственных наблюдателей, в существовании которых сомневаться не приходилось, что он слушал пластинку, и при том не слушать ее? Включить, уйти в другую комнату, закрыть дверь поплотнее? Нет. Неизвестно, зачем им нужно, чтобы звучал этот диск, и лучше бы он вовсе не звучал. Но они должны услышать музыку, и выход есть. Кассета, записанная для Бахметьева еще с собственного диска Андрея Владимировича.
Правда, в квартире может оказаться аппаратура не только для подслушивания, но и для подглядывания, какие-то миниатюрные телекамеры. В таком случае они увидят, что Илларионов поставил не диск, а кассету. Но если загородить собой музыкальный центр, стоящий у стены, этот риск сводится к наименьшему, да и не так уж профессор Илларионов опасался наличия телекамер. Замысел построен на звуке, а не на изображении. Принцип бритвы Оккама гласит: «Не следует множить сущности сверх необходимости».
Наклонившись над музыкальным центром, профессор экономными движениями достал кассету из ящичка, вложил ее в отделение кассетоприемника и прикоснулся к выпуклой кнопке воспроизведения. Потом снова сел в кресло и, сохраняя невозмутимый вид, принялся за чтение писем.
Кассета отзвучала… Ничего не произошло. Ничего необычного не случилось и позже в этот день.
Только на следующее утро.
19
24 мая 2001 года
Ника приехала на автобусе. «Эскорт» мог здесь пострадать – дорога к даче Щербакова местами ремонтировалась, а местами находилась в таком отвратительном состоянии, что на чужой машине лучше не добираться. От автобусной остановки Ника полчаса шла через лес, тропинками напрямик срезая дорожные петли.
О встрече она договорилась по телефону. На работе Щербакова не оказалось, Ника позвонила на дачу. Она не сказала боссу, зачем ей нужно его видеть, просто «по неотложному делу», и он ответил – приезжай. А что она могла сказать? Иван Антонович, ваше имя в проскрипционном списке? Она не знала, как выстроить беседу и зачем вообще едет к новоиспеченному владельцу телекомпании СПКТ. Что-то надо было сделать, и она выбрала самое очевидное.
Ника недолюбливала Щербакова, сначала заочно. До телекарьеры он выпускал скандальную газетку «Вся эта суета», и его хамоватым репортерам ничего не стоило вытащить на свет интимные подробности жизни известных и уважаемых людей. А каким языком писались эти статейки! Приблатненный жаргон. Если подробностей не хватало, они высасывались из пальца. Суд? И отлично! Суд – это реклама, реклама – это тираж.
Потом, когда Щербаков перебрался на СПКТ (и познакомился с Никой, тогда ему было двадцать девять лет), он запустил проект «Судьба человека». Вопросы, которыми он терзал в прямом эфире несчастных собеседников, строго выдерживались в манере «Всей этой суеты» – удивительно, как вообще кто-то соглашался участвовать в его передачах. Эстрадные «звез-дкжи», как называла их Ника, – шут с ними, им все божья роса. Но были и серьезные актеры, художники, писатели. Они-то что искали в щербаковском инквизиторском карцере?
Хвала Всевышнему, проект «Судьба человека» вскоре почил в бозе, а Щербаков активно двинулся наверх. О его последнем предприятии, захвате контроля над СПКТ, судачили много и зло, намекали, что чуть ли не он лично подставил прежнего владельца. Зависть, так считала Ника; она никогда не прислушивалась к закулисному шипению.
С ее точки зрения, у Щербакова были и привлекательные черты. Сам журналист, он понимал журналистов, их нужды, специфику психологии. Не досаждал мелочной опекой, пренебрегал формальностями, мог порой бескорыстно помочь в трудную минуту. Мотивы – вопрос другой. Но не все ли равно утопающему, почему его вытащили из реки: желая героически покрасоваться или по доброте душевной?
Так или иначе, Ника приехала к Щербакову, потому что больше ей не к кому было ехать.
Она нажала кнопку переговорного устройства у ворот:
– Иван Антонович, это я.
– А, Ника! – задребезжало в металлической сетке. – Проходи, поднимайся на второй этаж. Захлопни калитку за собой.
Клацнул автоматический замок, калитка приоткрылась. По мощеной дорожке Ника дошла до трехэтажного особняка с многочисленными террасами и балкончиками, с расчаленной наверху антенной-тарелкой. По наружной винтовой лестнице из некрашеного дерева она поднялась к двери второго этажа, постучала.
– Открыто, – донеслось из комнаты.
Ника с усилием надавила пружинную дверную ручку и очутилась в кабинете владельца СПКТ. Щербаков сидел у большого панорамного окна во вращающемся кресле модели «президент» перед экраном включенного компьютера.
– Привет, – буднично поздоровался босс. – Я, видишь, работаю, так что пить не буду – а ты, если хочешь, возьми в баре пивка холодненького.
– Спасибо, – сказала Ника.
Она достала бутылку «Будвайзера», открыла, налила в бокал. Глядя на янтарные пузырьки, она вдруг ощутила болезненную неловкость. Какое глупое положение! Сейчас он спросит об ее неотложном деле, и что отвечать?
Но Щербаков не спросил. Он устремил тревожный взгляд в окно мимо экрана.
– Что это, – пробормотал он, – как будто ворота… Но ведь у меня…
Он не договорил. Ворота распахнулись, и к дому с ревом устремился огромный джип. В открытых окнах справа и слева, наполовину высунувшись, повисли вооруженные короткими автоматами братки.
Щербаков издал отчаянный полувизг-полувопль, бросаясь на пол. Он опоздал на какую-то долю мгновения. Пули расколошматили оконное стекло, взорвали монитор. Две ужасные алые розы с черными бутонами расцвели на лбу Щербакова, ближе к правому виску. Он упал на пол… Уже мертвым.
Упала и Ника. Нет, она не была ранена, более того, ее не могли увидеть снизу, так как она стояла в глубине комнаты, – но, когда стреляют, надо падать.
Хлопнули дверцы джипа, прозвучала спокойная команда:
– Все в дом. Мочить с контрольным выстрелом все, что шевелится.
– А если кошка? – остроумно пошутил кто-то.
– Хоть аквариумная рыбка, – отрезал командный голос. – Кино «Тернер и Хуч» видел? Ничего живого не оставлять!
Ника лежала не двигаясь, в оцепенении. Почему-то ей было не страшно, а только очень, очень жалко себя. Сейчас померкнет навсегда этот яркий мир. Не будет больше ни пива «Будвайзер», ни сигарет «Мальборо», ни компьютерного бильярда, в который так весело игралось с Борисом…
Мысль о Борисе придала ей сил. Что толку здесь валяться, все равно ведь убьют… Надо хотя бы попробовать спастись!
Она поползла к балконной двери, когда шаги загрохотали на лестнице. Дверь, к счастью, оказалась незапертой, Ника выскользнула на балкон. И что дальше? Убийцы уже в комнате. Внизу стоит джип, в нем, возможно, и никого… Но нечего и думать о том, чтобы захватить машину. Если даже ключи в замке, Нику изрешетят пулями, прежде чем она успеет развернуться.
Нужно прыгать вон туда, в кусты. И со всех ног бежать к воротам! Да, легко сказать. Высоко – а на переломанных ногах не очень-то побегаешь.
В комнате хлопнул выстрел – ненужный, сделанный лишь во исполнение приказа контрольный выстрел в голову Щербакова. Прыгай, разозлилась на себя Ника. Прыгай, дура! Какого дьявола ты тратила время на занятия парашютным спортом? Вот самый важный прыжок в твоей жизни!
Перемахнув через низенькое ограждение балкона, Ника свалилась в затрещавший куст. Она произвела столько шума, что киллеры заметались как ошпаренные. Ника вскочила на ноги и помчалась к воротам.
Затарахтели автоматные очереди. Пули срезали ветки над головой Ники, с визгом рикошетили от стальных створок ворот. Как на тренировке по карате, Ника прыгнула вперед с кульбитом. Она за воротами… Но это даст ей несколько секунд жизни, не более. Спрятаться негде, а за спиной уже рычит мотор джипа.
По крайней мере, я попробовала, печально усмехнулась она.
Словно ниоткуда, из вихря пылевого облака перед ней возникла другая машина – красная иномарка. Распахнулась лакированная дверца.
– Садитесь скорей! – крикнул водитель.
Ника, понятно, не стала расспрашивать его о том, кто он такой и как здесь оказался. Рекордным прыжком она влетела в машину. Незнакомец катапультировал свой красный болид, мигом разогнавшись километров до ста пятидесяти. На разбитой дороге это был высший и очень опасный пилотаж… И все же сидеть в красной машине далеко не так опасно, как бежать под пулями убийц.
Незнакомец сбавил скорость, поглядывая в зер-кальце.
– Меня беспокоит, что нет погони, – озабоченно сказал он. – Не перехватят ли они нас по короткой дороге? Есть здесь такая?
– Не знаю. – Голос Ники вибрировал на грани ультразвука. – Кто вы?
– Прекрасный момент для знакомства. Может, позже? Впрочем, извольте. Андрей Эдуардович Комлев, кандидат исторических наук… О черт, кажется, приехали.
Вывернувший с лесной дороги джип наглухо перегородил путь. Развернуться было негде. Комлев заглушил мотор и положил руки на руль. Он выглядел безучастным, лишь слегка побледнел.
Трое вышли из джипа, двое из них с автоматами. Один вежливо постучал в окно красной машины. Комлев опустил стекло.
– Проверка на дорогах, – ухмыльнулся киллер. – У вас такая красивая машина. Жаль ее пачкать… Выходите-ка оба!
Комлев пожал плечами и повиновался. Ника сидела как приклеенная.
– Кандидат исторических наук, – прошептала она. – Мы пропали…
То, что произошло секундой позже, она толком увидеть не смогла – слишком молниеносно разворачивалось действие, как в десятикратно ускоренном эпизоде голливудского боевика. Комлев сорвался с места, точно подброшенный мощной пружиной… Нет, не так. Он будто телепортировался вне времени и пространства – вот он стоит в метре от киллера, а вот в то же мгновение его ботинок врезается в челюсть противника. Мелькнул в воздухе автомат, подхваченный Комлевым, описал крутую дугу и завершил ее ударом в висок второго убийцы. Третий повернулся, кинулся наутек, но далеко не убежал. Комлев обрушился на его спину… Все. Схватка окончена.
Это вам не американский рестлинг, присвистнула Ника. Кидману до Комлева далековато.
Небрежно отряхнув куртку, Комлев сел в джип, отогнал его с дороги. Затем вернулся в свою машину, запустил мотор. Правое переднее колесо едва не задело одного из бесчувственных киллеров.
Теперь Комлев не злоупотреблял скоростью, вел машину ровно, километрах на восьмидесяти. До самого города никто не произнес ни слова.
20
Украдкой Ника разглядывала спасителя. Лет ему, наверное, около сорока, думала она. Каштановые волосы, жесткий профиль… Нике он напомнил сразу четырех исполнителей роли Джеймса Бонда. Брутальная притягательность Шона Коннери сочеталась в нем с лукавинкой Роджера Мура, а некая старомодная строгость облика Тимоти Далтона – с бесшабашной элегантностью Пирса Броснана, при том, что внешне он не был похож ни на одного из четырех Бондов. Он вообще не был киношно-привлекательным, скорее его лицо и влекло, и отталкивало, будоражило чем-то необычным, нездешним. Чем конкретно? Ника не находила ответа на этот вопрос. Вполне соразмерные, мужественные черты; глаза, как она успела заметить, серо-зеленые… Но что-то было «неправильно» с Комлевым, эта «неправильность» дразнила и ускользала. Первые слова, обращенные к нему Никой на городских улицах, звучали так:
– Прав тот гад, у вас красивая машина. Я даже сперва приняла ее за «Альфа-Ромео-Джульетту».
– А это и есть «Джульетта».
– Вот как? Очень дорогая машина.
– Двадцать шесть тысяч долларов.
– Ну, для кандидата исторических наук…
– Смотря какими историями заниматься.
Сбитая с толку, Ника снова замолчала. Когда машина остановилась у светофора, Комлев спросил:
– Куда вас отвезти?
А действительно, куда, отрешенно подумала Ника. Домой? Ни за что на свете она сейчас не останется дома одна. На работу? Только этого не хватало. В ее опрокинувшемся мире уже не было места работе. Передачи, съемки, сценарии, студии – крошечные нереальные картинки, как в перевернутом бинокле.
– Никуда, – сказала Ника и добавила: – Некуда.
– Тогда предлагаю поехать в итальянский ресторан.
Красный свет сменился зеленым, Комлев тронул машину.
– Почему в итальянский? – спросила Ника просто так, автоматически. Не понять этого Комлева – никаких расспросов, ничему не удивляется…
– Вы не голодны? Или не любите итальянскую кухню?
– Голодна и люблю, – решительно сказала Ника. – Только знаете что… Все же отвезите меня домой и подождите минут десять, а потом поедем в ресторан.
– Хотите переодеться?
– Нет. То есть попутно… Но я должна кое-что сделать.
– Назовите адрес.
Ника отбарабанила адрес, Комлев развернул «Джульетту». В пути они по-прежнему не разговаривали, лишь у дома Ники Комлев произнес обыденным тоном:
– Я могу пойти с вами.
– Нет, не надо… Ждите здесь, у подъезда… Никуда не уезжайте!
В последних словах прорвалась умоляющая интонация. Комлев улыбнулся, и Ника вернула ему улыбку – ага, сэр, и вас можно пронять!
– Я никуда не уеду, – пообещал Комлев.
– Десять минут.
– Что вы! Женщина не может собраться в ресторан за десять минут.
– Да, если она не ждет визита киллеров.
– А если наоборот?
– Что наоборот?
– Они ее ждут. Я же не знаю, во что вы впутались.
Сомнение мелькнуло в глазах Ники.
– Хорошо, идемте, но потом вы вернетесь в машину. Я не хочу, чтобы вы видели, что я делаю.
– Как скажете.
Они поднялись вместе. Комлев с полминуты молча разглядывал дверной замок, потом взял у Ники ключи. Прежде чем она успела сделать шаг, он исчез за дверью. Ника вошла в прихожую; Комлев появился из гостиной.
– Все в порядке.
Бросив ключи на столик, он вышел и захлопнул дверь.
– Ну и ну, – только и сказала Ника.
Она сразу направилась к компьютеру, включила его и набрала такой текст:
«В ближайшее время будут предприняты покушения на убийство следующих лиц:
1. Губарева Льва Дмитриевича, директора Санкт-Петербургского филиала Астрофизического института РАН.
2. Растригина Николая Васильевича, искусствоведа, обнаружившего утерянные рукописи Мусоргского.
3. Радецкого Максима Юрьевича, писателя, автора романа «Кто-то в долине».
4. Коломенского Александра Николаевича. Дополнительных сведений об этом человеке нет.
Моя информация абсолютно и безусловно точна, так как получена из первых рук. Забота о собственной безопасности не позволяет мне назвать свое имя, но в любом случае добавить мне нечего. Посчитав это письмо розыгрышем и не приняв мер к охране, вы возложите на себя ответственность за последствия».
Ника перечитала файл. Ей не понравились засушенно-бюрократические обороты, не хватает лишь «Сим предписывается…». С другой стороны, чем короче и суше, тем лучше, никаких индивидуальных особенностей.
Найдя в справочнике адрес городской прокуратуры, Ника перепечатала его в мастере конвертов. Затем вложила в принтер лист бумаги, отправила на печать письмо, а вслед за ним засунула конверт, на котором возник адрес. Ника заклеила конверт с письмом, положила на стол, стерла файлы и выключила компьютер.
Теперь нужно позвонить Максиму Радецкому. Хорош ли он, плох ли – ему угрожает опасность.
После десятого длинного гудка в трубке послышался заспанный голос:
– Алло.
– Здравствуйте, Максим. Это я, Ника.
– О, Ника! – Голос зазвучал бодрее. – Я тут немного прилег отдохнуть… Я все время думал о вас!
– Максим, я прошу, выслушайте меня серьезно. Уезжайте куда-нибудь…
– Не понял.
– За вами идет охота.
– Какая охота? Ника, это что… Шутка?
– Не шутка. За вами охотятся убийцы.
Долгая-долгая пауза.
– Ника, я вас действительно не понимаю.
– Вы были знакомы с Долинской, Незвановым, Щербаковым?
– О последнем что-то слышал. Ваш коллега вроде бы?
– А телевизор вы смотрите? Все эти люди убиты. Щербакова застрелили сегодня на моих глазах. Вы в том же списке.
– Ника, вы меня пугаете. Если вам что-то такое известно, почему бы не рассказать подробнее? Тогда бы я…
Не дослушав, Ника бросила трубку. Телефон тут же зазвонил, но она не ответила. Зачем? Она сказала Максиму все, что могла, и вдобавок подставилась, ведь истинная роль Радецкого ей неизвестна. А знай она телефоны других, им бы тоже позвонила? Ника не была в этом уверена. Максим для нее – живой человек, остальные – абстракция, имена. Один из таких звонков (или не один) мог бы дорого ей обойтись, а пребывающие в неведении попросту не поверили бы невесть кому. Вот письмо в прокуратуру… Ника не обольщалась по поводу письма, но это лучше, чем ничего.
Свои часы Ника сняла и надела часы Бориса Кедрова, со списком под крышкой. Надобности в том не было, список она едва ли когда забудет, но мысль о часах Бориса почему-то придала ей уверенности, как и сами часы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38